Исповедник или князь Церкви?

Историческая справка.
Григорий, митрополит Ленинградский и Новгородский (Николай Кириллович Чуков) родился 1.02.1870 г. в Петрозаводске Олонецкой губернии в крестьянской семье. В 1878 г. поступил в гимназию, в 1884 г. перешел в Олонецкую семинарию, которую окончил в 1889 г. В 1895 г. окончил СПб Духовную Академию; кандидат богословия. В 1897 г. рукоположен во иерея; в 1907 г. — в протоиерея. С 1911 по 1918 гг. — ректор Олонецкой Духовной семинарии. Впервые арестовывался в 1918 г.

В 1919—1920 гг. — настоятель Петропавловской церкви Петроградского университета; с 1920 г. — настоятель Казанского собора и ректор Петроградского Богословского института. В 1922 г. арестован по делу «о сопротивлении изъятию церковных ценностей», приговорен к ВМН, замененной пятью годами тюрьмы. В 1924 -1935 гг. — настоятель Николо-Богоявленского собора, возглавлял Высшие Богословские курсы. С 1926 г. — магистр богословия. В 1930 г. арестован по «делу академика Платонова», освобожден через год за недоказанностью обвинения. В 1935 г. выслан из Ленинграда в Саратов. Овдовел.

В 1942 г. пострижен в мантию; хиротонисан во епископа Саратовского. В 1943 г. участвовал в Архиерейском Соборе. Возглавлял Астраханскую, Псковскую, Олонецкую епархии. С 1945 г. — митрополит Ленинградский и Новгородский. Неоднократно возглавлял церковные делегации за рубеж. Скончался в 1955 г. в Москве. Погребен в склепе Троицкого собора Александро-Невской лавры СПб.

---

Вопрос, вынесенный в заголовок статьи, задал протоиерей Георгий Митрофанов, участвуя в обсуждении названия труда профессора протоиерея Владимира Сорокина «Исповедник. Церковно-просветительская деятельность митрополита Григория (Чукова)» вышедшего к 50-летию кончины владыки. Впрочем, обо всем по порядку.

В рамках прошедших недавно в Петербурге дней памяти митрополита Григория (Чукова) состоялась презентация вышеназванного труда о. Владимира Сорокина, который обсуждался на круглом столе собравшихся в Князь-Владимирском соборе церковных историков. Мы решились на достаточно подробное изложение материалов этого научного форума т. к. изучение истории Русской Православной Церкви XX столетия началось относительно недавно, книг на эту тему издано пока немного, и знакомимся мы с этой проблематикой в основном в периодике. Кроме того, состоявшаяся дискуссия охватила широкий круг тем, касающихся истории Церкви, а также материалы круглого стола позволяют нам ознакомиться с различными подходами к изучению отечественной истории и Русской Православной Церкви.

Во вступительном слове о. Владимир Сорокин сказал: «Около тридцати лет назад я начал заниматься изучением просветительской деятельности митрополита Григория (Чукова). Меня давно интересовал вопрос существования Церкви в 1920-е и 1930-е годы, когда была объявлена пятилетка безбожия, и религию собирались извести под корень. „Что это были за люди, через которых Господь сохранил Церковь?“, — думалось мне. Тогда было распространено мнение, что религиозные диспуты устраивались между обновленческим митрополитом Александром Введенским и А.В.Луначарским. Возникал вопрос: неужели только обновленцы и защищали Церковь в то время? В ответ на свое недоумение однажды в библиотеке Духовной Академии я увидел сборники воспоминаний митрополита Григория (Чукова), благодаря которым понял, что кроме тех, кто декларативно защищал Церковь, были еще труженики, которые порой незаметно, но целенаправленно пытались удержать систему духовных ценностей и сохранить нетленные сокровища Русской Церкви. Одним из таких людей был митрополит Григорий. Я заинтересовался этой личностью, со временем у меня появились единомышленники и помощники. Чем глубже я знакомился с материалом, тем очевиднее становилось, сколь серьезна эта тема. То трагическое время дало целую плеяду выдающихся архиереев, но если о митрополите Алексии (Симанском), архиепископе Луке (Войно-Ясенецком), митрополите Николае (Ярушевиче), об епископе Варфоломее (Немове) уже изданы книги, то о митрополите Григории их пока не было».

Обращаясь к присутствующим, о. Владимир призвал их к участию в дискуссии, предложив в качестве тем для обсуждения само название книги: «Исповедник», а также тему — митрополит Григорий и обновленчество, объяснив это следующим образом: «Митрополит Мануил (Лемешевский) склоняется к мнению, что о. Николай Чуков являлся обновленцем. Готов с этим поспорить, найдены документы, свидетельствующие об обратном. Кроме того, можем порассуждать на тему отношений владыки Григория с властью. В этом направлении дискуссия может быть полезна каждому из нас и всем верующим. Сегодня православная паства, к сожалению, очень разрознена, разделена на группировки, существуют полярные точки зрения. Поскольку здесь собрались специалисты, которые разбираются в этих вопросах лучше, чем все остальные, то хотелось бы сегодня поучаствовать в созидательном взаимодополняющем диалоге».

---

Анатолий Кашеваров, доктор исторических наук(СПб):

— Эта книга ожидаема, логично ее появление к 50-летию кончины владыки. Сама личность митрополита Григория носит знаковый характер, олицетворяет судьбу Русской Православной Церкви в XX веке. Важно отметить то, что он жил в двух эпохах, и в дореволюционной России, и в советские годы. И том, и в другом времени он проявил себя как выдающийся церковный деятель. Митрополит Макарий (Булгаков) писал, что история Русской Православной Церкви есть история ее святых и исповедников. И все содержание книги убедительно доказывает, что владыка Григорий прошел именно исповеднический путь, у меня никаких сомнений на этот счет не возникло. В книге обстоятельно раскрыта церковно-просветительская деятельность о. Николая Чукова в дореволюционный период и, главным образом, в 1920—1930 годы, и то, что книга посвящена этой стороне служения, — понятно, т. к. богословская наука и образование, вкупе с пастырской деятельностью, конечно, — вот что в первую очередь занимало этого выдающегося церковного деятеля. Правда, гораздо скромнее представлен период архипастырства, последние тринадцать лет его жизни.

Для работы над книгой был привлечен широкий круг источников. На основе ее содержания можно сделать вывод, что митрополит Григорий был не только выдающимся церковным, но и общественным деятелем. Церковь, даже будучи отделенной от государства, никогда не была отделена от общества, и эту связь с обществом как раз во многом в своей просветительской деятельности осуществляли такие личности как митрополит Григорий. Перед научной общественностью, прежде всего церковными историками, выход книги ставит новые задачи: личность владыки Григория многогранна, здесь обстоятельно и с максимальной полнотой изложена его просветительская деятельность, но он был, кроме того, выдающимся церковным администратором, постоянным членом Священного Синода, одно время исполнял обязанности управляющего делами Московской Патриархии. Это сторону его деятельности еще предстоит подробно изучать. Кроме того, мы мало знаем о нем как об историке, а ведь есть у него и исторические труды. Также необходимо издание и переиздание его трудов, некоторые из которых (дореволюционные) стали теперь библиографической редкостью.

Ольга Васильева, доктор исторических наук, профессор, зав. кафедрой религиоведения Российской Академии госслужбы при Президенте РФ:

— На мой взгляд, история Русской Православной Церкви XX века дала целую плеяду выдающихся архиереев, один из которых, благодаря труду о. Владимира, получил свое историческое признание. В своей работе приходилось периодически встречаться с деятельностью митрополита Григория. Так, занимаясь внешнеполитической деятельностью Церкви, я отметила, что в 1945—1946 гг. он выполнял в некотором смысле роль чрезвычайного посла нашей страны на Ближнем Востоке. С его помощью решился ряд важных вопросов, хотя, по его признанию, эту деятельность он не очень любил.

Знакомясь с перепиской владыки Григория, можно сделать вывод, что этот человек отличался внутренней суровой сдержанностью.

Одним из немногих архиереев митрополит Григорий почувствовал изменение курса государства по отношению к Церкви в середине 1950-х годов, когда еще, казалось, ничего не предвещало беды. Незадолго до своей кончины он открыто сказал о том, что наступают другие времена, предупредив о предстоящих гонениях. Я имею ввиду его актовую речь перед студентами Духовных Школ, произнесенную 9.IX.54 г. и опубликованную в книге о.Владимира. Эта речь явилась путеводной звездой дальнейших событий.

Предварить нашу дискуссию хочется одним пожеланием. В последнее время, наверное, это связано с молодым подходом к истории, распространяется тревожная тенденция очернительства прошлого. Но в истории нет черных и белых красок, все краски имеют полутона. Всегда, где бы я ни выступала, привожу в пример великие слова свт. Иоанна Златоуста с советом о том, что прежде, чем высказать суждение о том или ином явлении, внимательно выслушай собеседника, соразмерь его слова с той ситуацией, в которой они произносятся, и только после этого сделай вывод. Так вот, поспешных выводов по разным периодам нашей истории, в том числе и послевоенному, делать, конечно, не стоит. Очень жаль, что многих свидетелей мы не застали в живых, потому что эти люди олицетворяли традицию удивительной духовной стойкости. Все происходящее в стране и в отношениях Церкви с властью они очень хорошо анализировали и никаких иллюзий не испытывали ни в 1943-м, ни в какие другие времена. Была другая задача — сохранить то, что было. История показывает, что с этой задачей они справились. И в этом заслуга митрополита Григория очень велика, среди фигур тогдашней церковной жизни это одна из значительных.

Считаю, что книга о. Владимира сделана очень добротно, это классический вариант книги с большим, великолепно сделанным справочным аппаратом. Хорошо бы по возможности передать ее не только в библиотеки Духовных Академий, но и в университетские. Знаю, что есть несколько молодых уральских исследователей, изучающих духовное наследие митрополита Григория, им очень полезно будет это издание.

Эта книга не только своевременна, но и очень важна, т.к. митрополит Григорий представляет собой тот убедительный тип вдумчивого, толкового архиерея, на плечах которого лежало очень многое. В наше непростое и во внутрицерковном, и в государственном смысле время побольше бы таких положительных примеров.

Михаил Шкаровский, доктор исторических наук (СПб):

— В многогранной деятельности владыки Григория кроме всего прочего поражает настойчивость и энергия, с которой он добивался открытия новых храмов. В 1948 году, когда нигде в стране церквей не открывали, ему удалось вернуть Свято-Духовской корпус Лавры и открыть там церковь св. блгв. кн. Александра Невского, единственную в этот период в СССР. Это было результатом тонкой дипломатии и мудрой политики. Также его трудами был передан Церкви Троицкий собор Александро-Невской лавры. Он был освящен уже после его смерти, но подготовительная работа была совершена именно митрополитом Григорием. Не исключаю, что проживи он подольше, судьбы Русской Церкви в 1960-е годы сложились бы иначе, его авторитет был очень высок.

Профессор протоиерей Георгий Митрофанов, магистр богословия(СПб):

— Говоря о названии книги, я предлагал о. Владимиру другое: «Исповедник или князь Церкви?» И этот вопрос не риторический, потому что путь митрополита Григория весьма противоречив. Для меня до сих пор он окутан какой-то тайной, как и сама эта книга. Прежде всего, потому, что, назвав книгу «Исповедник» и сосредоточив внимание на церковно-просветительской деятельности, отец Владимир ушел как бы от тех проблем, в которых исповедничество и могло в большей степени проявляться.

Дерзну все же, не будучи совсем уж молодым исследователем, заняться не очернительством, конечно, (о чем говорила нам Ольга Юрьевна), а лишь укажу на то, что может только усилить наше восприятие личности митрополита Григория. Читая книгу, (а на меня произвело очень сильное впечатление описание деятельности владыки в Олонецкой епархии) я поразился прежде всего тому, насколько жизненный путь отца Николая Чукова является замечательной иллюстрацией того, чем была жизнь Российской империи и Русской Церкви до революции. Перед нами сын крестьянина, в силу обстоятельств получившего возможность приобщится к городской цивилизации. Он записался в мещане, прокутил состояние, которое у него было, не сумев адаптироваться к жизни динамично развивавшейся тогда России. И вдруг мы видим, как сын этого крестьянина оставляет гимназию и идет в семинарию. Тут все необычно. На наших глазах этот человек, сын мужика, превращается не только в выдающегося священника, превращается в интеллигента.

Этот замечательный тип священника-интеллигента (для многих из нас это до сих пор нонсенс, «деревянное железо», либо священник, либо интеллигент) в полной мере проявился в личности отца Григория Чукова. Учтем, что речь идет о провинциале, до революции его жизнь протекает в провинции. Зарисовки гимназической, семинарской жизни дают нам представление о том, насколько богата была жизнь дореволюционной провинции. Кроме того, эти сцены дают замечательный образ России. Но одновременно, читая об о. Николае сначала как о синодальном чиновнике, потом как о священнике, затем — ректоре семинарии, я задавался вопросом: «А так ли уж он был неординарен?» Отнюдь. Он был одним из многих представителей русского предреволюционного духовенства, совершивших для многих из нас немыслимый путь снизу вверх. И то, что он смог к началу служения придти уже сформировавшимся священником-интеллигентом и пастырем, это особенно поражает.

Актуальная часть книги — его деятельность ректора как пастыря. (У нас ведь это тоже невидаль — ректор-пастырь). Может ли ректор быть пастырем? Должен быть, он пытался совмещать эти служения.

Но самое главное другое. Пройдя до революции путь, который многим из нас трудно даже представить, он, действительно, стал довольно заметен в Петрограде. И это показательно. Этот провинциал органично вошел в жизнь Петроградского духовенства и был принят как свой. Он служил в университетской церкви, был настоятелем Казанского, Никольского соборов… Но здесь начинается для меня самое интересное. И, к сожалению, менее всего отраженное в книге. И вообще, как уже правильно было отмечено, по мере того, как мы приближаемся к 1930-м годам, книга становится все более тезисной, сдержанной. И когда подходим ко времени его исповедничества, то все меньше и меньше получаем информации. (Есть, безусловно, объективные причины источниковедческого характера).

Но, тем не менее, перед нами разворачивается интересная ситуация. Автор показывает нам два учебных заведения: Высшие богословско-пастырские курсы и Петроградское богословско-пастырское училище. На самом деле эти учебные заведения представляют две церковные позиции, и хотелось бы, чтобы они были в книге более четко сформулированы. Тем более, что за той и другой стояли мученики: протоиерей Михаил Чельцов и архимандрит Лев Егоров. Мы говорим о мудрости теперь уже митрополита Григория, которую в полной мере проявлял еще отец Николай, но что стоит за ней? Умение не идти на какой-то острый конфликт с обстоятельствами, с политикой власти? Иногда возникает впечатление, что за этим стоит, увы, привычный конформизм нашего дореволюционного духовенства, традиция следовать в русле той государственной политики, которая существует. Действительно, синодальный период приучил нашу Церковь принимать как неизбежную данность, Богом благословленную государственную политику.

Одной из черт владыки Григория следует назвать духовно-историческую трезвость и ясное понимание того, что есть и чего быть не может. Конечно, иосифляне уязвимы прежде всего потому, что они были большими петербургскими мечтателями, идеалистами которые, потеряв Российскую империю и синодальную Церковь, считали что все теперь должно погибнуть. А тот, кто считает, что Церковь может жить в этих условиях, — враг Церкви. Здоровая крестьянская натура митрополита Григория (известно, что наши крестьяне часто не жили, а выживали) позволяла ему более адекватно реагировать на происходящее, чем, скажем, интеллектуалам из иосифлянских приходов, обремененным сложным ассоциативным рядом петербургской культуры, когда город-призрак побуждает видеть в гонениях на Церковь крушение не только Российской империи, но и всего мироздания. Вот этот конфликт мне предполагался бы очень интересным, если бы он был здесь рассмотрен с точки зрения будущего митрополита Григория как архипастыря Церкви, уже возглавляемой митрополитом Сергием (Страгородским).

Может, это прозвучит жестковато, но в дореволюционной Церкви о. Николай Чуков был типичным представителем образованных мыслящих протоиереев-педагогов. Но в 1930-е годы мы встречаемся уже совершенно с иной ситуацией. Он, безусловно, один из ярчайших представителей нашего епископата. И задаешься вопросом: что же произошло с нашей Церковью, иерархией, если тот, кто до революции был достойным, но типичным священнослужителем, окажется через десятилетия такой яркой звездой. А вывод один: настолько страшные потери понесла наша Церковь и иерархия.

С сожалением должен заметить, что недостатком нашей церковной историографии является то, что мы заведомо стараемся избегать острых проблем, острых вопросов. А между тем, если мы верим, что история осуществляется по Промыслу Божию, не надо избегать сложных и неудобных тем. Потому что, если мы честно будем говорить о них с желанием разобраться, если верим в то, что митрополит Григорий действительно был исповедником, его личность предстанет глубже и ярче, драматичнее и трагичнее. Но когда мы говорим о нем как об архиерее, то сталкиваемся в книге с достаточно сдержанным и лаконичным описанием его деятельности.

Возьмем эту его уже упоминавшуюся внешнеполитическую деятельность. Она ему удавалась, да. Но именно потому, что она ему удавалась, то оказывалась подчас нравственно невыносимой. Ведь что собой представляла эта внешнеполитическая деятельность? Это была дань, которую должна была платить наша церковная иерархия богоборческому режиму. И что мог чувствовать этот человек, выехав, например, в 1947 году на похороны митрополита Евлогия (Георгиевского) и многократно говоривший за границей о том, насколько хорошо положение Церкви в Советском Союзе. Он ведь прекрасно понимал, что выступает в качестве сирены, заманивавшей многих русских эмигрантов в ссылки и лагеря, что потом со многими и происходило.

Перед нами слегка лишь обозначена деятельность митрополита Григория, которая была для него очень серьезной нравственной проблемой. Как и для многих из тех, кто шел по этому пути. Как он ее для себя разрешал нам неизвестно. Но назвать вещи своими именами и подчеркнуть тот очень важный момент, что последующий период деятельности митр Григория с 1942 г., когда он соглашается принять монашеский постриг, до его кончины в 1955 г., это период не самый радужный. Да, он выступил одним из немногих на склоне своих лет, когда ему уже действительно нечего не было терять, самым достойным образом в этом своем выступлении. Но он сознательно пошел на те компромиссы, которых долгое время старался избегать, шел на них безусловно из желания сохранить Церковь в тех условиях, в которых она оказалась благодаря богоборческой власти и политике митрополита Сергия, прошел этот путь, но для него существовало понятие предела.

Не терплю фразы «история не терпит сослагательного наклонения», терпит. Сослагательное наклонение в истории — по существу попытка поставить опыт, для науки это важно, необходимость просчитать какие-то варианты. А история вариативна благодаря свободной воле человека.

Владыка Григорий был человеком, который не только учил всю жизнь, он все время учился, всегда слышал людей, с которыми оппонировал. Отсюда его отзывчивость на какие-то позитивные мысли обновленцев, отсюда же его достаточно сдержанная полемика с иосифлянами, хотя и при последовательном неприятии их. Эта способность владыки Григория слушать даже своих оппонентов, мне кажется, позволила ему в той критической, даже апокалиптической, ситуации 1954 года, когда он уже отходил в мир иной, уходить с пониманием того, что в жизни его были серьезные ошибки. Показ покаяния князя Церкви, мне кажется, мог бы только помочь этой книге. В конечном итоге он шел между Сциллой и Харибдой: между исповедничеством, даже доводящем людей до ухода из Церкви (крайность иосифлянства) и положением князя Церкви, сегрианского архиерея. Он, как мне кажется, прошел этот путь, оставаясь всю жизнь вроде бы сергианином, но в то же время пронеся в своей душе тот внутренний идеал служения Церкви, который и позволил крестьянскому сыну превратиться в замечательного образованного архипастыря уже советского времени.

О.Ю.Васильева:

— Соглашаясь на термин «богоборческая власть», отмечу, что она в разные периоды имела определенные геополитические задачи. И военная, и послевоенная ситуация развивалась не сама по себе, а в контексте мировой истории, в рамках определенной геополитической ситуации. И когда наши митрополиты, включая владыку Григория, посещали Ближний Восток, они, смею заметить, делали это с XIV века. И то, что в 1946—1947 гг. митрополит Григорий отправляется на Ближний Восток, было неслучайно. К этому времени США простирали свои влияние на Грецию и Турцию. И нам было небезразлично, что происходит в этом регионе.

Можно напомнить по это поводу организацию Их Высочествами Императорского Православного Палестинского Общества, ставшего мощным оплотом Православия на Востоке. При этом имелись конкретные геополитическое цели, которые Церковь не только поддерживала, но и разделяла. И даже в период, когда полностью были прекращены взаимоотношения с Израильским государством, единственным связующим внешнеполитическим звеном являлся Горненский монастырь. Нельзя церковную историю отделять от гражданской, на мой взгляд, это нонсенс.

О.Георгий Митрофанов:

— Неотделимость истории России и Церкви это одно, но проводить аналогию между Дмитрием Донским и Иосифом Сталиным не приходится, Иосиф Сталин враг, прежде всего, России.

О. Владимир Сорокин:

— У митрополита Григория была позиция не противопоставления, а некого сопоставления Церкви и государства. Он стремился к тому, чтобы Православная Церковь выглядела так, чтобы люди со стороны могли сравнивать: вот есть атеистический образ жизни и есть православный. И делал все, для того, чтобы третья сторона делала выбор в пользу верующего человека. Думаю, последующие исследователи полнее рассмотрят эту тему.

О.Георгий Митрофанов:

- Не сомневаюсь, что митрополит Сергий (Воскресенский) (Экзарх Русской Православной Церкви в Прибалтике, создатель Псковской Духовной миссии на оккупированной немцами территории в 1941—1944 гг. М.М.) был так же искренен в своих призывах, как и митрополит Сергий (Страгородский). И в этом состоит проблема сергианства: они оба не мыслят Церковь вне какой-либо государственной силы. Одержит ли победу нацисткая сила, будут с ней строить отношения, Сталин ли — с ним. Правильна ли эта позиция в принципе? На мой взгляд, митрополит Григорий не мог полностью абсолютизироваться с этой позицией.

О.Владимир Сорокин:

— Хочу отметить, что митрополит Григорий был единственным из митрополитов, к которому уполномоченный по делам религии сам ходил на прием, а не наоборот.

Диакон Илия Соловьев, кандидат богословия, канд. исторических наук; (Крутицкое Патриаршее подворье, Москва):

— В последние пятнадцать лет мы являемся не только свидетелями, но и участниками процесса возрождения нашей церковно-исторической науки. Появление книги о. Владимира — один из прорывов в отношении изучения истории Русской Церкви XX столетия. В деятельности митрополита Григория в значительной степени отразилась трагедия Русской Православной Церкви XX века. Может, не только в том, что многие иерархи подвергались физическому преследованию, а и в том, что им, во время поездок за границу приходилось свидетельствовать о том, чего на самом деле не было. Борьба с самим собой — самая трудная, которую мы ведем. С одной стороны, владыка прекрасно осознавал, в чем была правда, с другой стороны, об этой правде он никогда не мог сказать. И это, мне кажется, было для него большим испытанием, чем даже нахождение в ссылке.

Не могу согласиться с о. Георгием, когда он говорит о том, что Церковь оказалось в таком тяжелом положении благодаря политике митрополита Сергия. Думаю, его деятельность не оказала столь значительного влияния на положение Церкви, потому что Декларация митрополита Сергия завершила на самом высоком церковном уровне процесс перехода Церкви на позицию лояльности. Уже со второй половины 1920-х годов в Наркомат юстиции шли бумаги от епархий и приходов, по своей сути являющимися теми же декларациями лояльности. Верующие не хотели быть ни с обновленцами, ни с Патриархом, поскольку он подвергался гонениям. Если не теми же самыми словами, то очень похожими они обращались к властям задолго до того, как митрополит Сергий издал эту Декларацию. Поэтому не настолько митрополит Сергий способствовал положению, в котором оказались иерархи и все духовенство.

О.Владимир Сорокин:

— Хотелось бы коснуться в нашей дискуссии темы обновленчества. Владыка Григорий еще в 1924 году написал документ, в котором перечислены десять положений, которые так и озаглавлены: «В чем не правы обновленцы», где четко с канонической точки зрения рассматривается этот вопрос.

О. Георгий Митрофанов:

— Глава книги, посвященная обновленческим образовательным учреждения, интересна сама по себе, но не увязана с общим содержанием книги. Может быть, стоило больше внимания уделить тому, что для митрополита Григория было интересного в обновленчестве. Безусловно, он не демонизировал обновленчество, он видел в обновленцах людей, достойных уважения. Сам не будучи обновленцем, сотрудничал с ними в сфере духовного просвещения. Безусловно, ему были созвучны некоторые их идеи в плане преобразования богослужения. Но, к сожалению, из книги я не получил представление о том, что он в обновленчестве мог принять, а что отторгал. Очевидно, что был последовательным антиобновленцем с точки зрения юрисдикции и церковных канонов, но что он принимал из их опыта просветительства, осталось для меня открытым вопросом.

О.Илия Соловьев:

— Обновленчество никогда не существовало в лоне Церкви как определенное течение. Просто когда советская власть боролась с Церковью, она выбрала один из способов — внутренний раскол. И ее позиция по отношению к обновленчеству тоже всегда разная была. На определенном этапе ставили задачу развалить обновленчество, и разными способами этого добивались. Потом надо было ослабить тихоновскую иерархию, и решали это. Позиция митрополита Григория по отношению к обновленцам ясна и она отличается взвешенностью и трезвостью. Обновленцы — это те же члены Русской Православной Церкви, которые не устояли перед натиском и вступили на этот путь раньше, чем пошли по этому пути все остальные.

Диакон Александр Мазырин (Москва):

— Позволю себе вернуться к теме Декларации митрополита Сергия. Полезно сравнить два документа. Собственно Декларацию 1927 года и ее проект 1926 года, который, видимо, был выражением подлинной позиции митрополита Сергия, в то время как сама Декларация — плод тяжелой согласовательной работы с органами ОГПУ. В некоторых пунктах они прямо противоположны друг другу. И ни о какой преемственности документов 1920-х годов с последующими, завершившимися Декларацией говорить не приходится. В чем они различаются? В проекте митрополит Сергий, обещая полную лояльность со стороны церковнослужителей, в то же время подчеркивает, что Церковь не может взять каких-либо особых обязательств в доказательство лояльности, в частности, не может исполнять экзекуторских, надзирательских функций по отношение к членам Церкви. Видимо, это положение и вызвало отвержение документа. Что нужно было властям? Нужна была такая церковная власть, которая будет эти функции выполнять. Именно эти экзекуторские функции первыми на себя взяли обновленцы. А митрополит Сергий в 1926 году отказался от этого, за что был арестован. В 1927 году уже никакого отказа от негласного сотрудничества с государством не было. Во многом митрополит Сергий пошел по пути, предначертанному обновленцами. В то время власть не ждала от Церкви позитивного сотрудничества, как это произойдет в 1940-е годы, когда уже и геополитические задачи ставились перед Церковью. В 1920-е годы задачей сотрудничества было разложение самой же Церкви.

О.Ю.Васильева:

— Чтобы искусственно не раздувать тему, как зачастую это происходит, следует обратиться к источникам. Среди ныне живущих историков в Новосибирске есть исследователь — Станислав Григорьевич Петров, пожалуй, на сегодняшний день один из самых серьезных источниковедов, работающих в России. (Недавно он защитил докторскую диссертацию). У него прекрасные работы, да, их нелегко достать, Новосибирск далеко. Но они могут помочь разобраться в этом вопросе. Как раз последние годы С.Г.Петров занимался источниковедческим анализом документов от завещания Патриарха Тихона до так называемой Декларации 1927 года. В его работах, посвященных этому вопросу, дается очень хорошая доказательная база о той самой исторической и духовной преемственности, которая на самом деле существовала.

Прежде чем предъявлять претензии к митрополиту Сергию, надо смотреть его следственное дело 1926−1927 гг. Ему инкриминировали 58 ст. п. 9 — шпионаж в пользу сопредельных государств, по которой давали двадцать лет без права переписки, т. е. — смертная казнь.

В период подготовки Декларации митрополит Сергий представил Е.А.Тучкову (зав. 6 отделением секретного отдела ГПУ, отвечавшим за отношения с Церковью. М.М.) список из 28 епископов, которых просил освободить в случае согласования этой последней Декларации, якобы расколовшей Церковь, хотя это не так. Они должны были возглавить епархии, на самом деле освободили только четырнадцать архиереев. Но когда шли переговоры с Тучковым о дальнейшем развитии событий, НКВД была спущена директива о том, что даже если митрополит Сергий согласиться на предлагаемые условия, и власти смогут этой Декларацией чего-нибудь добиться, сделать так, чтобы не один сергианский приход от Дальнего Востока до Москвы не регистрировался.

И как известно, в этот период сильно меняется внутренняя, прежде всего партийная ситуация по отношению к Церкви. Это было время завершения лесозаготовок и свертывания НЭПа, все менялось. С 1927 года и до 1937 митрополита Сергия не рассматривали как какую-то политическую фигуру, потому что расстрельное следственное дело готовилось так же как на других. Поэтому попытку все, что было негативного, сконцентрировать на одном человеке, считаю с точки зрения историка не совсем правильной и не совсем объективной.

С.Л.Фирсов, доктор исторических наук (СПб):

— Безусловно, нельзя обвинять во всем митрополита Сергия. Владыка Сергий и сергианство — две совершенно разные проблемы. Сергианство, так получилось, связано с именем митрополита Сергия. Он продолжил определенную традицию отношения с властью. Другое дело, что если до революции имела место так называемая псевдо-симфония с властью, то после 1917 года была уже лже-симфония, при которой власти продолжали осуществлять кадровый контроль за Церковью, при этом активно ее уничтожая. Митрополит Сергий участвовал в обновленчестве, но не в этом дело. На его месте мог быть другой, он был наиболее ярким человеком. Это выдающийся архиерей ХХ века. Вся проблема состоит в том, что именно благодаря митрополиту Сергию в дальнейшем, после 1943 г. пришли люди совершенно иного масштаба. И решать те задачи, которые, может быть, было под силу митрополиту Сергию, они не могли. Извините, но карлики на высоких каблуках кажутся еще ниже. Проблема сергианства — это как раз проблема отбора, сознательного отбора кадров. «Кадры, — как говорил товарищ Сталин, — решают все».

И как раз на примере борьбы митрополита Григория за Духовные Школы это ясно и явно видно. Воссоздавая после 1946 года Ленинградские Духовные школы, он приглашал совершенно разных людей. В их числе — вдова обновленческого митрополита А. И. Боярского, Е.Н.Буяновская; А.А.Осипов, тогда протоиерей, потом — ренегат. Увы, в сложившейся ситуации кадров было исключительно мало. И чем дальше, тем сложней была эта проблема.

И одна из трагедий того, что неправильно называют сергианством, заключалась в том, что власти получали возможность и активно ею пользовались — занижать интеллектуальный уровень Церкви. Недавно митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл говорил, что безусловно поступить в то время в Духовные Школы мог человек с диагнозом «шизофрения». Людям, закончившим вуз или школу с золотой медалью, путь был закрыт. Вот о чем надо говорить, когда мы говорим о сергианстве, а совсем не о личности митрополита Сергия, безусловно, яркой и выдающейся. Он-то был воспитан в других условиях, его интеллект, наверное, никто не будет подвергать никакому сомнению. Мне кажется, речь идет о случае, о котором как раз говорят: «по плодам их узнаете их». И плоды эти весьма горькие.

Патриарх Сергий и митрополит Григорий, конечно, видели эти проблемы, но не всегда возможно найти адекватное решение, даже если ты видишь проблему. В положении лже-симфонии властей выходов было мало, если они вообще были. По крайней мере, я здесь ставлю больше вопросов, чем даю ответов. И не решаюсь сказать определенно, что стоило делать, а что не стоило. И, конечно Русская Зарубежная Церковь не имеет морального права судить, но с другой стороны, отсутствие у нее этого права не дает права говорить о том, что все было замечательно, и иначе быть не могло. Не все так просто.

В качестве иллюстрации к словам С.Л.Фирсова протоиерей Владимир Сорокин поделился с собравшимися своим опытом приема в семинарию в бытность ректором Ленинградских Духовных Школ. Далее дискуссия продолжилась.

О.Георгий Митрофанов:

— О. Илия несправедливо упрекнул меня в том, что я вижу в Декларации 1927 года какой-то эпохальный момент. На самом деле вопрос не в Декларации, а в той политике, которую проводил митрополит Сергий в 1927—1928 гг. Политика митрополита Сергия, направленная на сохранение Церкви, совпадает с самыми масштабными гонениями на Церковь, проходившими в конце 1920-х — начале 1930 гг. Вот первый результат этой политики. Конечно, не его политики, политики богоборцев. Политика митрополита Сергия заключалась в его заявлениях в 1930-е годы о том, что у нас нет гонений на Церковь.

Хотел бы спросить у о. Владимира: чем объяснить тот факт, что в книге столь кратки и скупы сведения о драматичном периоде жизни митрополита Григория, его аресте и заключении, ведь это как раз период его исповедничества?

О.Владимир Сорокин:

— Это не касалось моей основной темы. Когда я познакомился с этим материалом, то понял, что вопрос настолько серьезен, что им надо или заниматься отдельно, или не начинать совсем. В моем представлении исповедник — это тот, кто трудиться, свидетельствует, служит, переживает, рискует, может, и ошибается в чем-то… Считаю, что свою просветительскую миссию митрополит Григорий до конца исполнил, этот свой крест донес до конца.

О.Илия Соловьев:

— Отец Владимир, каково ваше мнение: можно ли считать сергианство явлением в жизни Русской Церкви, если да, то в чем оно заключалось?

О.Владимир Сорокин:

— Не считаю, что следует выделять такое явление. Митрополит Сергий был человеком старой школы, глубоко церковным человеком. Он отстаивал принципы, на которых зиждется Церковь, о которых говорит нам Символ веры: единство, святость, соборность и апостольство. Разве можно у него найти высказывания против этих принципов? Да власть такая была, что это сергианство в порошок могла стереть без следа. Не было бы Сергия, был бы другой, и что проблемы бы этой не было?

О.Илия Соловьев:

— Считаю, что если сергианство и существовало, а оно видимо существовало, то заключалось в том, что митрополит Сергий допустил отступление от принципов, установленных на Соборе 1917−1918 гг., когда употребил в качестве церковного инструмента элемент насилия по отношению к своим собратьям по политическим причинам. Вот это было единственное его отступление. И связано оно с тем, что его просто заставили. А обновленцы по этому пути шли давным-давно. Поэтому в главном с вами согласен.

О.Владимир Сорокин:

— Демонизировать не надо. Разве от него многое зависело? Уверены ли вы, что подписи, которые стоят, принадлежат ему?

О.Георгий Митрофанов:

— Раз от него не зависело, так что же он так цеплялся за власть, попирая и положения Собора и, самое главное, каноны?

О.Владимир Сорокин:

— Не думаю, что такой человек, как Патриарх Сергий, являясь монахом, не понимал, что власть для него не главное. Для него главным все же была Церковь. А за то, что он оказался в таких условиях, не думаю, что стоит так сильно поносить.

О.Ю.Васильева:

— По поводу «цепляния за власть» не могу не высказаться. По следственному делу вы знаете, что митрополит Сергий благословляет тайные выборы Патриарха, список, в котором было свыше двадцати человек. Это ответ на вопрос, который был ему задан во время допроса. Я не зря начала со слов свт. Иоанна Златоуста. О. Георгий упомянул об ответах митрополита Сергия на вопросы о гонениях на веру. Существует два интервью на эту тему. 15 февраля 1930 г. были даны ответы советским журналистам, их вы найдете только в одесской газете. А что касается ответов зарубежным журналистам, данных в ночь с 18 на 19 февраля, их опубликовали ВЦИК. Первый ответ на вопрос звучал так: «Атеисты слишком преувеличивают свои победы». И дальше митрополит перечислял оставшиеся в его ведении приходы.

Если почитаем переписку митрополитов Сергия и Петра (Полянского), то узнаем отношение самого владыки Сергия к обсуждаемому вопросу: «Всю ответственность за принятые решения я беру на себя. И буду отвечать перед Собором епископов или Поместным Собором». На что митрополит Петр отвечает: «Вы должны оставаться на посту, возглавляющем так называемый временный Патриарший Синод, потому что ваш уход повлечет большие проблемы для Церкви».

И еще очень важный момент. Из тех молодых епископов, кто бунтовал против митрополита Сергия, хиротонии у многих были совершены в 1920-е годы. А таких синадалов, как он, с таким опытом работы были единицы, если не он один. И не знаю, что было, если бы другие оказались у власти. Для него же власть была тяжким крестом. Таким, что надо бы поискать факты, показывающие, как он к этой власти «стремился».

Да, у митрополита Кирилла (Смирнова), которого глубоко уважаю, была самая хорошая позиция: «Мы с ним в каноническом единении сколь придется, будем, но лучше, если есть храм, ходите в другой». Замечательно с точки зрения администратора: ни за что не отвечаю. Хотя лидер прекрасный, но на себя не взял никакой организаторской работы: «Духовным вдохновителем — сказал, — я буду, но организовывать ничего не стану». Почитайте последний допрос митрополита Кирилла, когда он был привезен в Москву из Гжатска.

О.ИлияСоловьев:

— Митрополит Сергий вступил в управление Церковью, которая уже стояла на неканоническом пути, это совершенно очевидно. И строгое следование канонам в той ситуации было уже невозможно. Да, в обновленческих журналах митрополита Сергия изобличали в отступлении от канонов, и поспорить с этим очень трудно. Да, были отступления с той и с другой стороны, но они были неизбежны т. к. каноны не предусматривают такую ситуацию, когда раскол создавался не внутри Церкви, а извне. Обновленчество поэтому было уникальным явлением, видимо такого никогда в истории Церкви не было. Не было причины для раскола, он возник со стороны власти. Поэтому и применять каноны, созданные в иной исторической ситуации, было невозможно в сложившихся условиях. Неканонической была позиция и митрополита Петра, и митрополита Сергия, и обновленцев. А с самого начала — Патриарха Тихона, который не имел права завещать власть, это противоречит постановлениям Вселенского Собора, и Собор 1917−1918 гг. не мог разрешить Патриарху Тихону завещать власть, это было нарушением. Так что мы имеем здесь такую ситуацию, что подходить с точки зрения канонов ни к митрополиту Сергию, ни к обновленцам представляется невозможным. Это был тупик.

О. Георгий Митрофанов:

— Хорошо, если подойти не точки зрения канонического буквоедства, а с позиции, о которой говорил о. Владимир, — Символ веры: Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь. Когда митрополит Сергий говорит, что нет гонений на Церковь, разве это не разрушительно для Церкви?

О.Ю.Васильева:

— Обратимся все же подлинному тексту интервью. Митрополит Сергий говорит буквально следующее: «У нас нет гонений на Церковь согласно Декрету об отделении Церкви от государства». Вообще, в Советском Союзе были самые лучшие законы, демократически прописанные. На бумаге.

О.Георгий Митрофонов:

— Это ложь от имени Церкви.

О.Ю.Васильева:

— Он говорит максимум объективных вещей, которые может сказать. Существует такое понятие как эзопов язык.

О.Георгий Митрофонов:

— Когда Церковь начинает говорить эзоповым языком, она перестает быть Церковью.

О.Ю.Васильева:

— За двухтысячелетнюю историю Церкви такие периоды бывали и раньше. Посмотрите историю Византийской Церкви, не надо делать вид, что это из ряда вот выходящее событие. А эзопов язык был необходим. Вынуждена вспомнить опять слова свт. Иоанна Златоуста: «Самое страшное гонение на Церковь — это отсутствие гонений». А если я вам скажу о том, что в 1943 году было подана записка Сталину, которую он рассматривал в течение двух месяцев, об отмене Декрета 1918 года и о создании новой законодательной базы, что вы мне на это скажете? Попытки какой-то нормализации были. Поймите меня правильно, я не стою на стороне власти. Но и того полного очернительства, к которому близки вы, я тоже не могу принять.

На этом круглый стол, посвященный обсуждению книги о. Владимира Сорокина «Исповедник. Церковно-просветительская деятельность митрополита Григория (Чукова)», завершился.

+ + +

Думается, интересным дополнением к описанной дискуссии явятся воспоминания тех, кто лично знал приснопоминаемого владыку Григория.

Ко дню пятидесятой годовщины кончины митрополита Григория (Чукова) в адрес Санкт-Петербургской епархии поступило обращение от Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. Положительно отозвавшись о книге о. Владимира Сорокина, посвященной митрополиту Григорию, Святейший Патриарх также сообщил:

«В историю РусскойПравославной Церкви митрополит Григорий вошел как активный деятель духовного образования дореволюционного периода, мудрый устроитель богословского просвещения в 1919—1928 гг., исполнитель планов Святейших Патриархов Московских и всея Руси Сергия и Алексия I по возрождению Духовных школ в послевоенное время,на посту первого председателя Учебного комитета с 1946 по 1955 годы. Приснопамятный Владыка митрополит постоянно заботился о благе Церкви. Он собирал вокруг себя деятельных, верных, преданных церковному делу и духовному просвещению людей. После октябрьских событий 1917 года, его не раз арестовывали, безвинно судили, приговаривали к расстрелу, ссылали, ограничивали в гражданских правах, однако, во всех жизненных обстоятельствах, он никогда не высказывал чувств обиды и с Божьей помощью, преодолевая все испытания, неизменно стремился укрепить позиции Церкви в обществе.

Являясь сегодня одним из немногих среди ныне живущих, кому судил Господь видеть жертвенное служение Владыки митрополита, сохраняю в своем сердце благоговейную память об этом святителе-исповеднике. До конца дней своих буду помнить его вдумчивые, мудрые советы, которые получил в беседе с ним перед началом моего священнослужения".

В рамках дней памяти своими воспоминаниями о митрополите Григории поделился также владыка Владимир, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский: «Я был псаломщиком в Николо-Богоявленском соборе и однажды во время елеопомазания, когда в храме было мало людей, решил сократить богослужение на несколько тропарей. После службы владыка Григорий обратился ко мне с вопросом: «По какому праву вы сокращаете богослужение?» — Говорю: «Владыка, когда много людей помазывается, я добавляю тропари, а сейчас храм пустой, я и сократил». — «Запрещаю тебе добавлять или сокращать богослужение».

Он и себе не позволял сокращать богослужение. Сначала люди роптали на то, что служба длинная. Он говорил пастве: «Вы все работаете на производстве целый рабочий день. Восемь часов не оставляете своего рабочего места. А для нас рабочее место — в храме. Кому не по силам — отдохните, возьмите стульчик или идите домой. А я пока могу служить, буду служить по уставу». Во время елеопомазывания его всего уже изгибало, старенький совсем был, больной. К концу службы совсем согнувшись стоял. Говорили ему: «Владыка, пожалейте себя». А он отвечал: «Я долгие годы не имел возможности совершать богослужение, и коли Господь дает послужить, буду служить, пока могу стоять».

С приснопамятным митрополитом Григорием был знаком и клирик Санкт-Петербургской епархии протоиерей Борис Глебов. Вот что он рассказал: «Помню, как в 1946 году, когда мне было десять лет, на день Казанской иконы Божией Матери митрополит Григорий приехал в Князь-Владимирский собор. Народу было очень много, и попасть в собор было очень тяжело. Когда владыка вошел в собор, и его облачили в голубую мантию, мне показалось, что передо мною не обыкновенный человек, а небожитель. У него было особо благодатное выражение лица и необыкновенно просветленные глаза. И еще удивительно принимал его народ, с благоговением и любовью люди именно принимали святителя. Был он невысокого роста, но очень величественен. Служил прекрасно, с необыкновенным благоговением, не допускал никакой суеты. Также владыка был и прекрасным проповедником.

С 1953 года я служил иподиаконом у владыки Григория. Где бы он ни служил, всегда собиралось море народа. Владыка был строгим и любвеобильным, взгляд имел пронизывающий и одновременно отеческий. Очень хорошо помню день апостола Иоанна Богослова, 9 октября 1954 года, когда митрополит Григорий произнес великолепное слово в защиту Церкви Православной, очень смелое слово.

Когда его не стало, мы ощутили что-то страшное, потому что при его жизни чувствовали, что защищены. А после его смерти как раз усилились гонения на Церковь. Отпевали владыку в Никольском соборе, было очень много народа, много слез, искренних переживаний, долгое прощание. И до сегодняшнего дня те, кто соприкасался с владыкой Григорием, с благодарностью помнят его, потому что забыть его невозможно".

+ + +

В этом ноябре мы также поминаем почившего десять лет назад владыку Иоанна (Снычева), которого многие из нас хорошо помнят и любят. И митрополит Григорий, и митрополит Иоанн возглавляли нашу епархию в переломные для Церкви годы. Их кончину разделяют сорок лет и три дня. И заканчивая свое повествование о владыке Григории, о. Владимир Сорокин обратил внимание на эту неведомую для нас связь, процитировав слова митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия на отпевании 5 ноября 1995 года митрополита Иоанна, в которых владыка Ювеналий напомнил присутствовавшим о том, что в этот день сорок лет назад отошел ко Господу митрополит Григорий и выразил надежду, что теперь оба архиерея предстательствуют о нас Господу, облегчая наше служение и нашу жизнь на этой грешной земле. Этим упованием завершим и мы свой рассказ.