Повоюем?

«Лучшая защита — наступление», — говаривал Великий наместник Псково-Печечрского монастыря архимандрит Алипий (Воронов).

О том, как доводилось воплощать этот принцип в жизнь при советской власти и далее, вспоминает протопресвитер Владимир Диваков, секретарь Патриарха Московского и всея Руси по городу Москве, настоятель храма Вознесения Господня у Никитских ворот («Большое Вознесение»).

Протопресвитер Владимир Диваков. Фото: Иван Правдолюбов / Православие.Ru

«Ешьте на здоровье», если вы в вечную жизнь не верите

Захожу, помню, как-то домой после службы, стал переодеваться… Слышу — крики в коридоре, выглянул, смотрю: теща сама не своя идёт… Рассказывает. Только за мной дверь захлопнулась, — звонят-тарабанят:

— Откройте! К вам зашёл священник!

Открывает.

— Что он тут делает?

— Как что? Отдыхает.

— Точно? — норовят заглянуть ей за спину. — Почему здесь?

— А почему бы и нет?

— Он здесь не прописан!

— Но это наш зять…

Повернулись, ушли. И такие проверки тогда были на каждом шагу. А может, он на требы сюда зашёл? Крестит там сейчас кого-нибудь? Причащает?! Уполномоченному доложим! Регистрацию отберёт! (Без неё тогда священнику нигде служить нельзя было — о. В.Д.).

Тогда-то я ещё в своём родном храме Святых апостолов Петра и Павла в Лефортово служил, где с детства алтарничал да пономарил. А потом меня, конечно, погоняли с прихода на приход, — это тоже одной из «воспитательных мер» у властей считалось.

Все пытались контролировать! В храмах, помню, одно время даже пожертвования на канон обложили налогом. Один батюшка всю пожертвованную на помин душ усопших снедь смахнул, помню, да и отнёс этим товарищам:

— Ешьте на здоровье! — высыпает им прямо на стол.

«Я понял, в чём моя вина!»

Храм Святителя Николая Мирликийского, что в Хамовниках

Спустя три года меня вдруг в храм Святителя Николая Мирликийского, что в Хамовниках, переводят. Вскоре вызывает меня уполномоченный по делам религии генерал КГБ А.С. Плеханов. Кабинет у него находился в районе Лубянки, на Кузнецком мосту — огромная такая комнатища. Захожу, он там в углу затаился.

— Здравствуйте! — говорю.

Молчание.

Я постоял-постоял.

— Александр Степанович, здравствуйте! — повторяю.

Опять молчит. Смотрит исподлобья. Видимо, он ко всем священникам как к заведомо арестованным относился.

Я уже было раскланяться решил, а он как заорёт:

— Фамилия!!! Имя!!! Отчество!

Я представился.

— Какая религиозная организация?!

Отвечаю.

— Регистрация!!!

Предъявил, но из рук не выпускаю. А то тогда, бывало, уполномоченный положит её в стол, и вот стоишь гадаешь: отдаст он тебе её или нет?..

— Кто вам дал право выгонять людей из церкви?!!

— Погодите, — медленно произношу, — кого это я выгоняю?

— Если я говорю, значит, знаю, что говорю!

— Интересно.

— Вы с обряда Крещения гоните!

Протопресвитер Владимир Диваков

Был у нас там инцидент с одним иудушкой — прямо во время Крестин начал богохульствовать, насмехаться.

— Слушай, не надо, — подошёл я к нему, — выйди. Бабушки крестить помогут.

— Так он неверующий, — поясняю уполномоченному.

— Ваше дело обряд совершать!

— Послушайте, — говорю, — я и совершаю. По чинопоследованию таинства Крещения я просто обязан был спросить: верует ли человек и как он верует?

— И что же, если я в церковь приду, вы и меня выставите?

— Смотря как будете себя вести…

— Это не ваше дело! Для этого есть Исполнительный орган.

Это власти на Архиерейском соборе 1961 года продавили такое постановление, чтобы вся власть в каждом конкретном храме этой навязанной извне структуре переходила.

К нам ещё в храм в Лефортово, помню, заявились два таких юрких мужичишки в кепочках:

— Где у вас красный угол?

— Какой красный угол?!

— Ну, где нам проводить собрания. Я буду председатель вашего Исполнительного органа, а это — кассир.

Через месяц сбежал один, а за ним и другой, прихватив с собой кассу.

— Ну, вот если вы придёте ко мне на Исповедь, — объясняю тогда Плеханову, — я же вас до Причастия не допущу, потому что вы неверующий.

— Вы нарушаете закон! Выдворять кого-либо — это дело Исполнительного органа прихода!

Тут у меня мелькнула мысль.

— Я понял, в чём моя вина! — тут же начинаю соглашаться. — Не научил я людей вере! Вот в чём провинился!

— Что… - опешил он. — Кто вас вере кого учить заставляет?

— Вы! — перешел я в наступление. — Человек говорит, что он член партии, и ему не полагается верить. Моя вина, что я не научил его вере.

— Я?!! — оказался он не готов к такому повороту событий и попятился назад: — Вы не так меня поняли. Вы правильно поступаете. Нельзя таких людей допускать до обрядов. Получается «и нашим, и вашим споём и спляшем"…

Тут же, видимо, кнопочку под столом нажал. Секретарша засеменила: чай, галеты принесла.

— Да вы присаживайтесь, — приглашает. — Вы же академию закончили, законы знаете…

«Так… - думаю я, — то, как звать меня, был не в курсе, а тут, оказывается, уже и насчёт академии осведомлен!»

— Вы делайте то, что вам положено… А этих Жуковых (Так! Раскололся — выдал того, кто донос написал!) гоните в шею… Не наше дело в ритуалы вникать!

— Гм-м… Александр Степанович, а вот панихиду, — решился тут спросить я, — на кладбище можно служить?

— А вы что, инструктаж не проходили?

— Да я в то время болел…

— Только в момент захоронения. Только! Вы же понимаете, чем можете поплатиться за совершение панихиды в другое время?

И опять давай про регистрацию да про налог, что за три года не расплатитесь.

— Да? — прикидываюсь дурачком. — Кто бы мог подумать. Не знал. Ну, ладно.

— А что? Нарушали?

— Да вот как-то попросили, — потягиваю чаек с галетой, — нарушил.

— Вот как?!

— Да я и сам не знал, как поступить. Пришли из Посольства Западной Германии. — смотрю — у него лицо вытягивается, — и попросили отслужить панихиду на Немецком кладбище.

— И что?

— Пошёл послужил.

— И правильно сделали! Закон же наш, для внутреннего употребления! Вы бы и нам ещё позвонили, чтобы мы вам во избежание вообще каких-либо неприятностей сопровождающего выделили.

— Да тогда выходные были…

— А вы в следующий раз на будни выполнение такой просьбы отложите и звоните нам! — весь аж трепещет.

Долгое время они меня потом не трогали.

Эксцентричное поведение

Протопресвитер Владимир Диваков и митрополит Тихон (шевкунов)

С ними надо было просто уметь воевать. Про архимандрита Алипия (Воронова) владыка Тихон (Шевкунов) хорошо в своей книге «Несвятые святые» написал. А мне ещё такой архиепископ — Сергий (Ларин) — запомнился. Тоже яркая личность.

Из обратившихся обновленцев, — такого нрава, что от него чего угодно ожидать можно было… Среди советских работников он упорно распускал слухи о том, что близко знаком со Сталиным… Его побаивались.

Однажды в епархию какой-то чин НКВД заявился — и требует с порога:

— Архиерея сюда!

Его Высокопреосвященство не торопясь надевает рясу с огненными отворотами, красную скуфью, берет знак своей архиерейской власти:

— В чём дело?! — появляется на самом верху высоченной лестницы да стучит этим посохом: — Вон отсюда! Вон отсюда!

Тот пробкой и вылетел — на всякий случай.

Показательно этот архиерей и появился там, на своей новой кафедре в Ростове. Приехал, а въезжать некуда. Подает запрос на возвращение Церкви для размещения Епархиального управления одного из некогда принадлежащих ей зданий. Тогда, в 1947-м году, это казалось настолько абсурдным, что власти даже отвечать не стали.

Они-то сами лучшее из церковных зданий в самом центре города себе и облюбовали.

И вот в ослепительно яркий южный день подъезжает к крыльцу горисполкома архиерейская «Волга».. Дверца распахивается, оттуда сановито выходит владыка. В той самой, с огненными отворотами, рясе и в красной скуфье. Посохом, характерно постукивая о ступени, вот он уже в первый кабинет кого-то из начальников прошел:

— Так! Здесь, конечно, надо будет сделать косметический ремонт, — осматривается, ни с кем не здороваясь. — Следующий кабинет откройте… - командует иподиаконам. — Здесь тоже! А тут, по-моему, — проходит уже в приемную главного шишки, — ничего… Дальше!..

Обошёл так всё здание на глазах у оцепеневших советских клерков и уехал.

Через пару часов звонок:

— Владыка, вы-ы-ы… просили вам помещения?.. — а в письме для начала на более скромную постройку указано было. — Готовы его освободить!

Хорошая школа для будущего Патриарха

Святейший Патриарх Пимен (Извеков)

Потом я был на похоронах владыки Сергия (Ларина). Его в 1967-м году в подмосковной Мамонтовке хоронили. Все уже стали расходиться, а Святейший Пимен (Извеков), смотрю, всё ещё стоял и стоял у его могилы…

Помню, когда о Святейшем Пимене писал свою книгу архимандрит Дионисий (Шишигин), он никак не мог найти данных о периоде его заключения: когда и где будущий Патриарх сидел, какие лагерные «послушания», как это тогда называлось, нес.

— Как бы про 1930-е и 1940-е годы выяснить? — всё допытывался потом и отец Сергий (Голубцов). — Мне надо книгу выпускать, а тут белое пятно!

— Ну, вы все напишите, а пробелы оставьте, — утешал его отец Матфей Стаднюк, который нес тогда послушание патриаршего секретаря. — Мы Его Святейшеству передадим, а он там, может, и заполнит что-нибудь…

— Да что ж это такое? Неужели нельзя выяснить про этот период?! — так и бился отец Сергий.

Да и от отца Дионисия тогда ещё многое было сокрыто.

Потом уже я где-то только у отца Тихона (Шевкунова) в книге первые данные на этот счёт прочитал.

А когда видел Святейшего Пимена у могилы владыки Сергия, я и сам ещё не догадывался, почему он так долго у неё стоит…

Оказывается, как только он вышел из заключения, нигде не мог устроиться. Мыкался по Одессе. А потом владыка Сергий (Ларин) его к себе келейником взял. После секретарем сделал, а далее уже будущий Патриарх в Псково-Печерскую обитель попал, а оттуда — в Троице-Сергиеву лавру и далее: пошёл на повышение.

Но побыть при владыке Сергии (Ларине) — это, наверно, была хорошая школа для будущего Патриарха.

Вот представьте себе. 1948-й год. В Москве проходит Всеправославное совещание. Архиереям строго наказали быть без сопровождающих. Отговоркой было отсутствие мест в гостиницах. Послушно в одиночестве явились владыки, за исключением Его Высокопреосвященства Сергия (Ларина)..

Ему тогда даже Патриарх Алексий I шепнул на ушко:

— Сказали: без сопровождающих…

— Ваше Святейшество! — во весь голос изумился тот. — А кто мне дверцу машины открывать будет?!!

Сопровождал его игумен Пимен (Извеков).

Святая простота

Каждый тогда на своём уровне воевал. Помню, зачастили как-то проверяющие из райисполкомов в храмы. Квитанции требовали им показать, якобы для уточнения правильности их оформления. А сами тут же адреса, телефоны переписывают. Звонят по месту работы тех, кто ребёнка крестил или ещё в каком таинстве участвовал. А то и на дом приезжали:

— Бабушка, тебя вот причащали, да?

— Причащали, — радуется старушка: надо же, молодёжь интересуется!

— А что ж ты ни копейки на такси не дала?

— Как не дала? Я ему 10 рублей дала.

Тут же записывают.

— Подпиши!

Та подписывает.

К следующей — с другим вопросом:

— Что ж ты такими деньгами разбрасываешься? 50 рублей священнику на руки! Это откуда ж у советских пенсионерок такие суммы?

— Какие 50?! 15!

— Подпиши!

Собрали такие расписки и вызвали священников в райисполком.

А один молодой батюшка от бабулек ещё ранее услышал, кто к ним приезжал. Полистал за свечным ящиком квитанции, да и сам их всех опять объехал.

И вот созванных отцов ставят перед фактом:

— Ваш доход за требы подсчитан! — и победоносно умножают его на 365 раз по количеству дней в году… - Это ваши новые налоги! — предъявляют сумму, превышающую трехгодичную зарплату священника.

— Ничего подобного! — вскрикивает вдруг этот молодой батюшка.

— Что такое? Вы с этим не согласны?!

— Конечно, нет!

— Поехали! — предлагают ему. — Проверим и все вам докажем! Машина во дворе!

— Поехали!

Приезжают к первой причастнице:

— У вас этот священник был?

— Был.

— Обряд совершал?

— Совершал.

— Ты говорила, что ему 10 рублей дала?

— Да не в руки, конечно, дала, в карман плаща положила.

— Мать, может, ты не в тот карман положила?

— Может, и так.

Ко второй — то же самое:

— Только я ему не в руки дала, а на берет там, в коридоре, на вешалке положила.

Так троих или четверых объехали, плюнули на всё это, лишь предупреждением пригрозив.

Как нам тёзка святителя Николая помог

Больше всего проблем было с ремонтом. Косметический ещё позволяли сделать, а вот капитальный — ни-ни! Тут уж старосты, как могли, выкручивались.

В храме Святителя Николая в Хамовниках старостой был раб Божий Иван Фёдорович Гусев, очень благочестивый человек. Он всего себя отдавал служению Церкви. От какого-либо жалованья отказывался:

— Я не ради зарплаты здесь, я пенсию получаю.

Раньше всех приходил на работу, позже всех уходил. Делал всё возможное и невозможное. Только Господу Богу известно, чего ему стоило оформить ремонт на 4 тысячи, при том, что работ там было на все 40!

Тут же нагрянула проверяющая комиссия:

— А где вы красочку купили? А кисточки? — почти год так доискивались, проверяя, были ли в этом магазине в то время такие товары и т. д.

Уж больно на видном месте этот храм стоял. Он у властей тогда — как бельмо в глазу. Это сейчас там торговый центр построили, что церковь почти не видно, а тогда даже деревьев не было, чтобы его загораживать.

Ехал мимо Хрущев в 1957-м году на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Лужники, да и распорядился градостроителям: «Принять меры!!!». Я потом общался с архитектором Константином Тихоновичем Топуридзе, который взял да изогнул линию Комсомольского проспекта, но именно так, чтобы сохранить святыню!

А потом и мы ещё с Иваном Фёдоровичем ранее обшарпанный храм просто на загляденье выкрасили в яркое сочетание оранжево-алого, белого, зеленого, а по фасаду ещё и иконы повесили.

И тут опять теперь уже первого секретаря Московского комитета компартии В.В. Гришина нелегкая понесла той дорогой.

— Как?! Комсомольский проспект начинается с храма?!! — взбесился он. — А икон понавешали, чтобы комсомольцы на них молились?! Да это же идеологическая диверсия!

Так и на Константина Тихоновича ранее вне себя от ярости Хрущев, перемежая ор матерной бранью, топал:

— Вам слово партии не закон! Вы теперь сами вне закона!

— Если бы вы знали, чего мне это потом стоило, — рассказывал мне после этот удивительный архитектор.

С ним все даже здороваться перестали, считали его уже за «списанного». А ему потом, в конце 1970-х, кстати, первому из советских архитекторов Международную премию за умелое сочетание старой и новой архитектуры дали.

А к нам после филиппики Гришина из райкома компартии тут же комиссия заявилась. Но и в ней замечательнейший человек Николай Николаевич Соболев, возглавлявший тогда Комитет по охране памятников, оказался!

— Это же вы так просто промыли иконы?

— Да, — вдруг понял я, какое он изящное предлагает решение проблемы. — Точно! Промыли! Знаете, когда там краскопультом работали, смотрим, что-то под побелкой. Мы и начали мыть!

А у нас там эти новенькие иконы под XVII век стилизованы.

— Ну, надо же, — продолжает изумляться Николай Николаевич. — Как раньше иконы писали! Сколько столетий, а они — как новые! Знаете, бывает, возьмут черную доску, — обращается к понурившимся партийным членам комиссии, — промоют её, а там такой красоты икона!

Те кивают, не хотят показаться неучёными.

— У меня по части искусствоведческой никаких претензий тут нет. — резюмирует так ловко взявший инициативу тезка святителя Николая. — Где совещание продолжим? — поторапливает их уже оттуда. — Наверное, в райкоме партии?

— Мне тоже, — спрашиваю, — ехать?

— Вы что с ума сошли? — уже оборачиваясь, улыбается мне.

Храм отстояли. Но меня оттуда перевели. Власти хотя бы так отомстить попытались. Тем более что я там ещё и ограду храма на историческое место передвинуть успел, чем тоже вызвал их раздражение.

Котлован

Фото сделано ориентировочно в 1985 году. Слева направо: псаломщик храма прп. Пимена Великого Виктор; клирики того же храма: протодиакон Сергий Громов (+); протоиерей Василий Бланковский, настоятель протоиерей Димитрий Акинфеев (+), протоиерей Владимир Диваков, протоиерей Владимир Еремин, протодиакон Сергий Голубцов (+); псаломщик Валерий Комзолов (в дальнейшем священник Заиконоспасского монастыря)

Так я и оказался в храме Преподобного Пимена Великого, что в Воротниках. Казначеем там был «законопослушный» гражданин, который лет 30 там уже, в угоду собственному карману да антирелигиозной политике власть имущих, промышлял.

Скажут ему: крыша течёт, он тут же отзывается:

— Сейчас подчиним!

Посылает сторожа, тот берет мешковину, макает её в масляную краску и приляпывает на дыру. Казначей всем улыбается:

— Сделано!

То же самое с куполами: марлечку подложат, подшпаклюют, подтонируют…

— Готово!

Эту бутафорию, как спохватились, поняли, что всю уже целиком менять надо, ремонтировать там уже было нечего. Крышу перекрыли, купола поставили новые. И это опять же умудрились сделать в условиях запрета на капремонт.

И тут я ещё затеял церковную ограду на историческое место вернуть, — тогда постоянно прихрамовую территорию урезали.

— Да зачем вам это надо? — заохали боязливые из служащих и сотрудников. — Нам же теперь отвечать придётся!

Им-то — обошлось. А меня опять перевели, считай, что сослали. Потому что про храм Троицы Живоначальной на Пятницком кладбище тогда так и говорили: оттуда уже разве что в могилу.

— Там вам уж никакую ограду никуда двигать не придётся, — насмехался уполномоченный, — там все оградки прочно вкопаны на свои места…

Там на приходе было далеко не церковное «духовенство»: литургию служили скоропалительно, а попробуй что сказать — кулак покажут…

Помню, приходишь, открываешь храмовую дверь, а внутри чернота нависает! Калорифер не предназначен для топки углем, — только объяснить попробуешь, а тебе:

— Служите в холоде! — огрызаются.

Удалось там батареи установить, котёл поставить. Но, главное, я там открытия приписного храма Симеона, епископа Персидского, добивался.

Церковь открыли. А меня опять перевели в… концертный зал! Он тогда в храме Большое Вознесение у Никитских ворот располагался.

А до этого там вообще Энергетический институт был, и по центру такая странная махина висела, — с помощью которой искусственные молнии изучали. От их ударов все здания в округе тряслись, а здесь, значит, такой бункер был, и вместо него — я как вошел, смотрю, — котлован остался!

Супруга моя тоже заглянула в него — и, видимо, памятуя присказку о том, куда после храма на Пятницком кладбище переводят:

— Вот тут тебя и похоронят! — вдруг сказала.

— Это слишком большая честь, — отвечаю.

Только мы там осмотрелись, отец Матфей Стаднюк звонит:

— В Успенском соборе Кремля первая литургия состоится, а потом крестный ход к вам пойдёт!

«К нам» — это, конечно, пока ещё громко сказано было. Тогда, бывало, идёшь и сам не знаешь: пустят тебя сегодня внутрь или нет? Дирекция концертного зала там всё никак свои позиции сдавать не хотела. Мы и стали тогда утром и вечером каждый день служить, чтобы просто уже и не выходить из храма.

Тот крестный ход был, кстати, первым, что прошёл со времен советских запретов по улицам Москвы. 23 сентября 1990 года.

Но какие нам ещё бои предстояли.

(Продолжение следует.)

https://pravoslavie.ru/119 309.html