«В штаб, к Духонину..»

Сегодня день Ангела Георгиевского кавалера генерального Штаба генерал-лейтенанта Николая Духонина. В ноябре 1917 г. он освободил из заключения своим последним распоряжением генералов Корнилова, Деникина, Маркова и др., которые создали затем Добровольческую армию на Юге России. Он сознавал, что этим подписал себе смертный приговор!

Сразу же после захвата власти 7 ноября 1917 года большевистское руководство издало ряд громогласных декретов, в том числе «Декрет о мире», содержавший предложение прекратить военные действия и немедленно начать переговоры о демократическом мире без аннексий и контрибуций на основе безусловной реализации принципа самоопределения наций. Французскому послу и другим дипломатическим представителям союзных держав в Петрограде были направлены соответствующие обращения.

Руководство стран Антанты проигнорировало эти мирные инициативы на том основании, что советское правительство (Совет Народных Комиссаров) незаконно. Союзники желали говорить только с начальником штаба Ставки генералом Николаем Николаевичем Духониным, которому был заявлен протест против нарушения договора от 5 сентября 1914 года, запрещавшего членам Союзного Согласия вступать в сепаратные переговоры с Центральными державами. В ответ Духонин заявил о своем намерении «всемерно удерживать армию от влияния восставших элементов» и верности России союзническому долгу.

Советское правительство, со своей стороны, попыталось обеспечить лояльность Ставки. 9 ноября Ленин связался с Духониным по прямому проводу. Разговор длился два с половиной часа и закончился категорическим отказом начальника штаба Ставки подчиниться Совету Народных Комиссаров. Совнарком немедленно объявил Духонина смещенным со своего поста, с тем, однако, чтобы он продолжил службу до тех пор, пока в Ставку не прибудет его заместитель, большевик прапорщик Николай Васильевич Крыленко, назначенный наркомом по военным делам и Верховным главнокомандующим.

В тот же день Ленин от имени Совета Народных Комиссаров по радиотелеграфу обратился к солдатам действующей армии с воззванием:

«Солдаты, дело мира в ваших руках, вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира, вы окружите их стражей, чтобы избежать недостойных революционной армии самосудов и помешать этим генералам уклониться от ожидающего их суда. Вы сохраните строжайший революционный и военный порядок. Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам право на это. О каждом шаге переговоров извещайте нас всеми способами; подписать окончательный договор о перемирии может только Совет Народных Комиссаров. Солдаты, дело мира в ваших руках; бдительность, выдержка, энергия, дело мира победит».

Воздействие этого воззвания на солдатские массы было велико. По сути, оно поставило точку в развале русской армии. Командир XIV армейского корпуса 5-й армии Северного фронта генерал Алексей Павлович Будберг записал в своем дневнике 10 ноября: «Новое правительство товарища Ленина разразилось декретом о немедленном мире, в другой обстановке над этим можно было бы только смеяться, но сейчас это гениальный ход для привлечения солдатских масс на свою сторону; я видел это по настроению в нескольких полках, которые сегодня объехал; телеграмма Ленина о немедленном перемирии на 3 месяца, а затем мире, произвела всюду колоссальное впечатление и вызвала бурную радость. Теперь у нас выбиты последние шансы на спасение фронта».

За день до ленинской телеграммы, 8 ноября, на реке Березине полковник Щепетильников повёл свой 681-й пеxотный Алтайский полк на немецкие позиции и захватил последние трофеи русской армии на Восточном фронте — 200 пленных и две пушки (из числа доставшихся неприятелю в Новогеоргиевске в дни Великого отступления).

Духонин объявил, что не подчиняется приказу Совнаркома, а по поводу ленинского обращения к солдатам заметил, что «этого рода действия исключают всякое понятие о государственности и обозначают совершенно определённо анархию и могут быть на руку не русскому народу, — комиссарами которого себя именуют большевики, а, конечно, только Вильгельму». Пытаясь противодействовать большевистской пропаганде, он 12 ноября направил в войска телеграмму с призывом оставаться в копах и держать фронт. «Дайте время русской демократии сформировать власть и правительство, — убеждал солдат Духонин, — и она даст нам немедленный мир совместно с союзниками».

На более действенные меры начальник штаба Ставки не решился. Впрочем, таковые едва ли были возможны в обстановке всеобщего развала. Утром 19 ноября, накануне приезда Крыленко, Духонин отдал своё последнее распоряжение — об освобождении Корнилова и других генералов, арестованных по делу о мятеже. Он сознавал, что этим распоряжением подписал себе смертный приговор. Но бежать вместе с освобожденными офицерами отказался, выбрав путь жертвенной верности долгу. Деникин записал его слова:

— Я имел и имею тысячи возможностей скрыться. Но я этого не сделаю. Я знаю, что меня арестует Крыленко, а, может быть, меня даже расстреляют. Но это смерть солдатская.

Как оказалось, собственная смерть виделась Духонину в слишком радужном виде.

Николай Васильевич Крыленко

На другой день, 20 ноября, в Могилёв прибыл поезд нового Верховного главнокомандующего, назначенного Совнаркомом. Арестованный Духонин был доставлен в штабной вагон Крыленко и тем же вечером зверски убит озлобленной толпой солдат и матросов. Известный деятель партии эсеров Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь со слов очевидца описал его смерть следующим образом:

«Поезд с Духониным, очевидно, намеренно не только не отправляли, но даже перевели на запасный путь. Вагон, в котором сидел Верховный главнокомандующий, стоял прямо перед выходными дверями на платформу. Сперва на него никто даже не обращал внимание. Потом стали появляться разные личности. Они, остановившись перед вагоном, показывали на него пальцами, собирали вокруг толпу солдат и матросов. Постепенно толпа разрослась. Уже слышались крики:

— Ладно… Чего там… Не выпущай его… Небось в Питере-то его не засудят… Самим надо… Воевать хотел… Вот мы ему покажем…

Никаких мер против толпы не предпринималось. Наконец, кто-то догадался вызвать по телефону из Могилева нового «Верховного». Крыленко приехал на автомобиле, бледный, с трясущимися губами и растерянный. При виде орущей перед вагоном Духонина толпы он окончательно растерялся. Сперва он пытался произнести речь. Его никто не слушал.

— Давай сюда Духонина… — ревели вокруг сотни голосов.

Крыленко вошёл в вагон. Через минуту он появился на площадке вместе с Духониным. Генерал стоял над беснующейся перед ним толпой выпрямившись, бесстрашный и неподвижный. На один момент его гордое появление произвело эффект. Крики стали затихать. В толпе произошло замешательство. Этим моментом воспользовался Крыленко. Он опять стал что-то выкрикивать насчет «суда народа», отправки в революционный Петроград виновников продолжения войны и т. д. В толпе снова начались отдельные крики и возгласы:

— Ладно… Заливай глаза… Слыхали… Навались, товарищи… Чего там смотреть…

Постепенно эти крики перешли в сплошной звериный вой. Духонин по-прежнему стоял неподвижно с Георгиевским крестом на груди. Рядом тщетно пытался перекричать толпу, махая руками, растерянный, маленький Крыленко. Наконец, он внезапно повернулся к генералу Духонину и, прокричав что-то, чего нельзя было разобрать в общем шуме и рёве вокруг, сорвал с плеч Духонина погоны… В этот момент один матрос вскочил на площадку вагона и выстрелил в упор в Духонина. Тот, медленно покачнувшись, упал с площадки на платформу. Толпа на него навалилась. Закрыв лицо руками, Крыленко убежал в вагон… Через несколько минут растерзанный до неузнаваемости труп бывшего Главнокомандующего валялся на платформе. С него содрали сапоги, раздели его до белья. Толпа глумилась и издевалась над трупом. Его прислонили к вагону. Совали в мертвый рот папироску с гоготаньем:

— Духонин… Покури…"

Железнодорожники мне после рассказывали: труп генерала Духонина матросы и солдаты не позволяли взять для похорон в течение нескольких дней. Когда приходили из Петрограда эшелоны, бывшие на Могилевском вокзале им кричали:

— Уже… Уже… — и вели им показывать труп, который лежал на одном из запасных путей. И там снова повторялось прежнее издевательство и глумление…".

Несколько иначе дело представлено в дневнике служившего при Ставке юрисконсульта Неймана:

«Рано утром, двадцатого ноября, к могилевскому вокзалу медленно подходит петроградский поезд, и прапорщик Крыленко с эскортом из пятисот матросов крейсера «Аврора» вступает в Могилев.

Через час он в кабинете Верховного главнокомандующего, приземистый, сутулый, с несоразмерно большою головой и рыжею щетиною на щеках, ведет с ним полушёпотом длинную беседу и, в результате, отвозит Духонина в свой вагон.

В двенадцать часов дня Верховный главнокомандующий и прапорщик Крыленко сидят в салон-вагоне и пьют кофе.

Перрон наполнен разношерстной публикой, толпой шатающихся, праздных и распущенных солдат, вихрастыми матросами с «Авроры», цинично-разухабистыми, хмельными, возбужденными.

В салон-вагон входят три матроса, у одного из них в руках плакат из серой оберточной бумаги с крупной надписью углем: «Смерть врагу народа Духонину». Военно-революционный суд отряда моряков.

Крыленко быстро вскакивает с места: «Товарищи!… Оставьте!… Генерал Духонин не уйдёт от справедливого народного суда"…

Один из матросов подходит неуверенно к Духонину и, тронув за плечо, бросает глухо: «Пойдем!»

Прапорщик Крыленко садится, склоняет голову к столу и закрывает пальцами глаза и уши. На площадке вагона происходит короткая борьба.

Духонин держится за поручни и, сильный физически человек, не уступает натиску трех озверелых палачей.

Выстрел из нагана в затылок сваливает его с ног. Изувеченное тело терзается ликующей толпой".

Родившееся тогда же выражение «отправить в штаб к Духонину» стало первым в длинной череде революционных эвфемизмов — всех этих «шлепнуть», «вывести в расход», «пустить в распыл», «поставить к стенке» и т. п.

После устранения Духонина ничто уже не могло помешать организации на фронте братаний, которые большевистское правительство считало самым мощным средством воздействие на австро-германскую сторону с целью принуждения её к переговорам о мире. С этого времени братание приобрело массовый характер: к концу ноября большая часть из 125 русских дивизий, находившихся на фронте, заключили с противником соглашение о прекращении огня, причем 20 дивизий — в письменной форме. Впрочем, военное командование Центральных держав быстро взяло ситуацию под контроль. Солдатские комитеты в русских частях жаловались, что на братания «ходят к ним одни и те же лица» — уполномоченные австро-германским командованием вести агитацию для дальнейшего разложения русской армии.

+++++++++++++

На фото — икона святителя Николая, написанная безвозмездно подполковником А. Л. Волковым и находящаяся в соборе святого Александра Невского в Париже.

Надпись на дарственной дощечке иконы гласит: «Сия икона сооружена иждивением зарубежной Руси в молитвенную память по убиенном большевиками 20-го ноября 1917 г. ст. ст. последнем Верховном Главнокомандующем Русской Армией в войну 1914−1918 гг. Генерального штаба генерал-лейтенанте Николае Николаевиче Духонине».

http://zaist.ru/news/sovetskiy_period/v_shtab_k_dukhoninu_/