 |
| Православие.Ru | Алевтина Телёпина | 14.12.2018 |
Кладбище венгерских военнопленных
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой».
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Анна Ахматова
Эти эмоции переложены на сухой язык документов, повествующих о ситуации с погребениями вятлаговских узников, в уникальном исследовании вятского историка «История одного лагеря»[1]. Первый документ — для внутреннего пользования, второй — для внешнего употребления. Составлены они один за другим, через день. Своим появлением они обязаны послевоенной дипломатической ситуации, когда страна начала демонстрировать миру ответственное отношение к бывшим военнопленным, которых от страданий в советских лагерях Господь освободил досрочно. И их далекие родственники получили возможность хотя бы теоретически почтить место упокоения своих близких. Потребовалось как-то оформить свалки трупов, и закрутились колеса военно-бюрократической машины, и это движение начальственной мысли воплотилось в командировании старшего лейтенанта Сюткина из Кирова в Лесной с особым поручением. Можно сказать, что это был первый поисковик, появившийся в Вятлаге. Для солидности ему добавили ещё двух лейтенантов — местные вятлаговские начальники. В конце сентября 1950 года эти три офицера, пробираясь через тайгу, наверняка костерили проклятых фашистов, которым теперь надо почему-то воздавать посмертные почести, своих начальников, пославших их куда Макар телят не гонял, вятские болота и ранние холода. Зачем им дали это поручение, тоже было неясно, и от непонимания очередного изгиба генеральной линии они решили действовать по старому принципу: «Что видим — то и пишем». Итогом их недельных странствий и поисков в местах старых лагпунктов явился следующий опус.
«А К Т
1950 года, сентября, 29 дня, Мы, нижеподписавшиеся — комиссия в составе представителей: от Управления МВД по Кировской области ст. лейтенанта СЮТКИНА А.П., от Вятского ИТЛ «К» МВД мл. л-та и/с БАЖАНОВА В.П., и лейтенанта НОСКОВА П.С., составили настоящий акт в том, что в период с 22-го по 29 сентября с/года произвели проверку состояния кладбищ по захоронению военнопленных бывшего лагеря военнопленных N 101 МВД СССР, дислоцировавшегося на территории Вятлага МВД СССР.
Путем выезда на места установлено следующее:
1. Кладбище 1-го лаготделения лагеря военнопленных N 101 МВД (в данное время расположен 3 ОЛП Вятлага) находится на 24 км. ст. М. Созим, Гайно-Кайской железной дороги, на расстоянии 1400 метров от зоны ОЛП, в северо-восточном направлении. Под кладбище занята площадь размером 60×20 м, местность болотистая, заросшая мелким кустарником. Захоронение трупов произведено в беспорядочном порядке, опознавательные знаки частично заменены новыми, но на некоторых могилах их нет. Холмики могил сравнялись с землей, несколько могил имеют провалы до 40 см в глубину, а на одной из могил — гроб, уже подгнивший, находится на поверхности земли. Кладбище, хотя и огорожено, но на последнее попадает скот.
2. Кладбище 2-го лаготделения лагеря военнопленных N 101 МВД (в данное время подкомандировка N 3 ОЛП N 4 Вятлага) находится от ст. М. Созим 24 км по бывшей разобранной ж.д. на расстоянии 9 км. в северном направлении, от зоны подкомандировки 800 метров в юго-восточном направлении. Под кладбище занята площадь размером 100×40 м, местность возвышенная, заросшая молодым лесом и кустарником. Захоронение произведено в квадратном порядке, опознавательные знаки частично погнили, холмики могил разрушены. Обнаружен один гроб на поверхности земли. Изгородь разрушена, и в период нашего пребывания на кладбище находился скот.
3. Кладбище 3-го лаготделения лагеря военнопленных N 101 МВД (в данное время расположен 17 ОЛП Вятлага МВД) находится на 54 км. ст. Има, на расстоянии 560 метров от ж.д. в восточном направлении от зоны ОЛП. Под кладбище занята площадь размером 115×80 метров, местность возвышенная, заросшая лесом. Могилы расположены беспорядочно и полностью сравнялись с землей, опознавательные знаки сохранились на незначительном количестве могил, само кладбище захламлено сваленным лесом (валежник). Изгородь новая и вполне соответствует существующим требованиям.
4. Кладбище подкомандировки 3 лаготделения лагеря военнопленных N 101 МВД (бывш. 9 ОЛП Вятлага МВД) находится на расстоянии от ж.д. станции Мурис в восточном направлении по бывшей разобранной железной дороге на расстоянии 9-ти км и по лежневой дороге через 17 ОЛП — 5 км. Под кладбище занята площадь размером 50×50 м, местность возвышенная, частично заросшая мелким кустарником. Кладбище не огорожено, холмики сравнялись с землей, опознавательных знаков нет.
Документации о захоронении военнопленных на данных кладбищах при Вятлаге МВД не имеется…".
А на следующий день старлей Сюткин уже подписывал в Рудничном другой документ, который соотносится с первым, как позитив с негативом. Наверняка он предложил председателю поссовета Горшкову вместе пройтись и увидеть, в каком замечательном порядке Вятлаг содержит свои кладбища, но тот, конечно, сослался на занятость и выразил всецелое доверие нашей милиции в лице товарища Сюткина. И поставил подпись под бумагой, перевалившей все вятлаговские грехи на его немощные плечи:
«А К Т
1950 года, сентября, 30 дня, мы нижеподписавшиеся, с одной стороны — представитель УМВД Кировской области ст. лейтенант тов. СЮТКИН и с другой — председатель Рудниковского поселкового Совета, Кайского р-на, Кировской области т. ГОРШКОВ, составили настоящий акт о нижеследующем:
Рудниковский Поселковый Совет принимает под сохранность кладбища бывш. лагеря в/пленных N 101 МВД СССР, находящихся на трассе Гайно-Кайской ж.д., а именно:
1. Кладбище 1-го лаготделения ст. М. Созим, 24 км, в северо-восточном направлении, на расстоянии 1400 метров от зоны ОЛП N 3. Размер кладбища 60×20 метров. Кладбище огорожено.
2. Кладбище 2-го лаготделения, находится от ст. М. Созим в северном направлении по бывш. разобранной ж.д. на расстоянии 9-ти км, а от зоны 800 метрах юго-восточного направления. Размер кладбища 100×40 метров. Кладбище огорожено.
3. Кладбище 3-го лаготделения ст. Има, 54 км., расстояние от ж.д. в восточном направлении 560 метров от зоны. Размер кладбища 115×70 метров. Кладбище огорожено.
4. Кладбище подкомандировка 3 лаготделения, находится от жел. дорожной станции Мурис в восточном направлении по бывш. разобранной жел. дороге, на расстоянии 9-ти км и по лежневой дороге через 17 ОЛП — 5 километров. Размер кладбища 50×50 метров. Кладбище огорожено.
О чем и составлен настоящий акт в 3-х экземплярах.
Сдал: ПРЕДСТАВИТЕЛЬ УМВД ПО КИРОВСКОЙ ОБЛАСТИ СТ. ЛЕЙТЕНАНТ — СЮТКИН
Принял: ПРЕДСЕДАТЕЛЬ РУДНИКОВСКОГО ПОСЕЛКОВОГО СОВЕТА — ГОРШКОВ
МП
Верно: Ст. пом. начальника отделения 3 отдела ОСВ МВД СССР — лейтенант (ПРОШИН)
20 октября 1950 г.
Исполн. Прошин, 3 экз. карт. 3389″.
20 октября 1950 года Вятлаг поставил точку в этой истории. Больше эти кладбища никогда и никого не интересовали. Приезжали и что-то делали потомки воевавших с нами немецких солдат. И в итоге этих разнородных усилий появились и даже поддерживаются несколько скромных оформленных мемориалов. В далеких краях на них собирают и выделяют деньги какие-то люди и организации. В вятских краях эти деньги кто-то получает и что-то делает.
Кладбище военнопленных. Вятлаг
И вот, спустя почти 70 лет, по следам старшего лейтенанта Сюткина сотоварищи из Кирова прибыли новые поисковики, уже не по приказу, а по зову сердца. Их тоже можно считать ищущими кладбища бывших врагов советского народа, но уже не из числа иноземных завоевателей, а из классовых врагов, которых к своему двадцатилетию Соввласть решила вытравить как клопов, выжимая их на самый край обжитой земли, изначально запланированный как свалка социальных отходов. «Бывшим» людям давали для порядка сроки, но заранее писали в лагерных карточках спецуказание «бывший»: бывший кулак, бывший твердозаданец, бывший священник, бывший офицер, бывший торговец. Они должны были остаться здесь, и многие оставались, — в безымянных могилах без крестов, перекрытых досками, чтобы не разрыли звери. Этих кладбищ не касались «оттепели», их не требовали огораживать, обозначать, брать на учет в поселковых Советах. До середины 1990-х родственники вообще не знали, что они напрасно дрожали от страха и уничтожали семейные архивы, таили от внуков ужас своих воспоминаний о ночных арестах и обысках. А когда развалившееся гигантское государство напоследок стало признавать свои ошибки, как когда-то их делало, голодным и нищим людям эпохи перестройки было не до заботы о кладбищах — шла борьба за выживание. Незаметно подросло ещё одно поколение, которому отцы не успели и не захотели рассказать правду о страданиях дедов. А когда захотели, оказалось поздно, и молодые историки уже спокойно говорят, что погибшие миллионы — неизбежная цена модернизации…
Поисковый отряд «Пересвет»
Так что поисковики отряда «Пересвет», как говорится, не в тренде. Вот они идут ранним ноябрьским утром по шпалам на северо-восток от поселка Старцево, ведомые местными краеведами, уже успевшими выполнить работу товарища Сюткина и обнаружить следы захоронений на небольшой возвышенности среди проложенных трелевочными тракторами заросших прогалин и болотистых низин. На свой страх и риск кирсинцы установили поклонный крест — но теперь надо убедиться в том, что поставлен он именно в местах погребений, и обозначить границы захоронений.
Влажная земля метр за метром протыкается щупами, по тому, как идёт щуп, опытный поисковик безошибочно определяет — копаная земля или нет. Устало улыбается Наталья Бабинцева, командир отряда, выбросив очередную лопату земли из шурфа. Копать ей привычно, каждый год идут нескончаемым потоком поиски бойцов той великой войны, которая все никак не может закончиться, пока незахороненными лежат на забытых боевых позициях защитники Отечества. Так же, как здесь, у поселка Старцево, лежат на забытом кладбище работящие, верующие, крепкие духом люди, которых так не хватает стране.
Стефан Михайлович Наумов
Самодельный крест на раскопе
Где-то здесь покоится тело потомственного крестьянина с белгородчины Стефана Михайловича Наумова, попавшего сюда перед войной из расформированного БАМлага. Обвинители настаивали на том, что он кулак, клевещет на советскую торговлю, вредит колхозному строю. В переводе с языка НКВД на язык нормальных людей это значит, что Стефан Михайлович, хоть и был безграмотным, то есть умел только поставить подпись, но тем не менее владел несколькими профессиями — плотника, печника и каменщика, а на своём огороде наладил производство кирпича, чтобы затем строить из него дома своим сыновьям.
Мужик основательно строил жизнь и детей имел девятерых. От первого брака — трое своих, а когда умерла первая жена, он взял вдовицу тоже с тремя детьми — и ещё троих детей совместных они родили. Многодетной была и его родительская семья, поэтому свою самостоятельную жизнь он начал в землянке — у него было ещё четыре брата, и избы ему не досталось. Помня этот урок, он и поставил кирпичный заводик — чтобы его детям начинать не с землянок. Он успел повоевать на Первой мировой войне и возвратился в село в 1919-м году, тогда и вторично женился.
Опрометчиво говорил он однажды кому-то из колхозников, что в этом году ничего не заработаем на трудодни и нужно отправляться в отходничество — уходить на заработки в Харьков. Зря откровенничал, что, прежде чем отдавать хлеб государству, нужно себя обеспечить. Молчать тогда только учились — и именно таким путем. А уж пережить такой самостоятельный ход, как без разрешения продать свою корову и получить деньги, власть не смогла — и упрятала кулака Наумова в белгородскую тюрьму, оттуда переправила на БАМ, а в дальнейшем в Вятлаг, считавшийся «всесоюзным штрафняком».
«Несмиренный» Стефан Михайлович написал жалобу на имя прокурора, что его оклеветали лжесвидетели. «Несмиренным» прокурором была организована проверка, и по её итогам вынесен прокурорский протест, приговор отменен. Но всесильный НКВД смирил и прокурора, и Наумова — посему и скончался Стефан Михайлович в Старцево, в 1943-м году, в лазарете совхоза номер 2 от пеллагрического энтероколита, то есть от голодухи.
Крепкий был мужик, ведь половина вятлаговских зеков отдали Богу душу ещё весной 1942-го. В военные годы резко ухудшились условия содержания в ИТЛ, что привело к беспрецедентному росту заболеваемости и смертности среди «спецконтингентов». Из сообщения начальника Управления Вятлага НКВД СССР Н.С. Левинсона в Кировский обком ВКП (б) от 18 февраля 1942 года:
«…В связи с отсутствием необходимых продуктов все котловое довольствие лагеря …производится только мукой и крупой, так как рыбы, жиров, овощей, мяса и картофеля лагерь не имеет. В результате, несмотря на принятые меры по улучшению бытовых условий содержания заключенных и сокращению группы „В“ (больных)… смертность в лагере не сократилась. Динамика смертности: умерло в ноябре 1941 года — 389 человек, в декабре — 699 человек, в январе 1942 года — 1.111 человек…»[2].
Оконтуривание территории
Правнучка Наумова сама нашла меня ВКонтакте после сообщения про крест в Старцево. Нина Григорьевна — человек активный, в годы перестройки вышла на сайт жертв политического террора, нашла фамилию своего прадеда, узнала, что он реабилитирован, и в Белгородском УФСБ получила возможность ознакомиться с его делом. её мама была внучкой Стефана Михайловича от старшего сына, на момент ареста деда в 1937-м году ей было 11 лет. Деда забрали, и до реабилитации 1994 года о нем ничего никто не знал. Семейный архив уничтожили, и теперь ни одной фотографии, сколько она не искала, нигде не нашла. Осталось одно уголовное дело — и скупые мамины воспоминания.
Для меня её появление было радостной неожиданностью. И радостно слышать в её словах убежденность: «Не должно исчезнуть имя моего прадеда! Пусть появится табличка на поклонном кресте, чтобы все, кто увидит, помолились бы об упокоении его души. И нам, его потомкам, хоть немножко на совести будет легче — мы сделали всё, что могли, чтобы воскресить его доброе имя».
Да, Господь не взыщет с несчастных потомков, у которых государство отняло даже надежду точно определить, где лежат родные косточки, разве что с точностью до лагпункта. А ведь когда-то были и акты погребений, и карты-схемы кладбищ с привязкой — иначе товарищ Сюткин с компанией не мог бы за неделю обойти эти места для осмотра. Но Сюткин это делал незадолго до года очередного великого перелома в нашей истории, года смерти творца лагерной системы, предвещавшей гибель и памяти о ней. Причём — в плановом порядке.
У поклонного креста с памятными табличками безвинно пострадавшим С.М. Наумову и Н.Т. Кузину. Священник Дионисий Путилов служит панихиду по всем в Вятлаге погребенным, в вере скончавшимся православным христианам
Анализируя причины нынешнего информационного вакуума, В. А. Бердинских пишет:
«Прочно, наглухо — захлопнулись обитые оцинкованным железом двери лагерных архивов. Более того — власти, осознавая чудовищность содеянного ими в прошлом, сразу после смерти «отца всех народов» принялись «заметать следы», пачками, кипами, тоннами уничтожая «опасные», по их разумению, архивные документы.
Вот всего лишь одно (косвенное, впрочем, ибо прятать «концы в воду» наши «граждане-начальники» умели и умеют) свидетельство этого преднамеренного варварства — приказ по Вятскому ИТЛ от 5 февраля 1954 года (Документ N 2, цитируется в извлечениях):
«Во исполнение приказа Министра внутренних дел СССР, Министра юстиции СССР и Генерального прокурора СССР от 4 января 1954 года за N 04/01/4с,
ПРИКАЗЫВАЮ:
1/ Произвести уничтожение приказов НКВД, НКГБ и Прокурора СССР, отмененных приказом МВД СССР, Министра юстиции СССР и Генерального прокурора СССР от 4 января 1954 года за N 04/01/4с;
2/ По уничтожению приказов создать Комиссию в составе 3 человек..;
3/ Акт об уничтожении приказов представить мне на утверждение не позднее 5 февраля
1954 года..".
Такая вот срочность: все, что три сверхсолидных центральных ведомства наработали за десятилетия «кропотливого труда», — уничтожить в один день и доложить. И можно не сомневаться — приказ был выполнен со всем тщанием. А сколько их было — таких и подобных им приказов.."[3].
Поэтому я и стою с молитвословом здесь, среди безымянных могил, и читаю литию об упокоении, поминаю приснопамятного раба Божия Стефана и всех здесь погребенных православных христиан, в вере скончавшихся, а Наталья Геннадьевна со своими поисковиками вычерпывают жижу из очередного раскопа. То и дело натыкаются ребята на доски — верный признак, что очередная могила где-то здесь. Я фотографирую, теперь это уже факт — мы правильно и законно установили крест, здесь действительно место многих погребений. Мы тоже сделали максимум возможного: эти вскрытия показывают примерную границу участка захоронений. Будь на нашем месте западные коллеги, они бы организовали генетическую экспертизу, благо у двоих из лежащих здесь есть родственники.
Никита Тимофеевич Кузин
Правнучка Стефана сама нашлась, а для поиска потомков другого репрессированного — Никиты Тимофеевича Кузина — потребовались поистине детективные методы. В далеком городе Орле отыскали наши помощники — местные журналисты Андрей и Елена Ветровы — старенькую бабушку, которая оказалась его дочкой. Она не могла поверить, что есть на свете люди, которые и правда без всякой корысти отыскали место погребения её отца, а теперь хотят узнать о нем, чтобы почтить его память табличкой на кресте.
Вся жизненная драма Никиты Тимофеевича в нескольких предложениях описана исчерпывающе:
Могилы
«Первое было 1928 года раскулачивание. У нас мельница была кирпичная, сараи, это было родительское. Отец его умер, он был наследник и это дело продолжал. И по-плотницки он умел, сундуки колотил и занимался этим делом. Первый раз его забрали в 1933 году, — рассказывает дочь Ксения Филипповна. — Что я помню? Я была небольшая, нас раскулачили, его забрали, матерь выгнали с четырьмя детями. Она ушла к сестре, а его посадили. Потом, через некоторое время, — так я уже стала подрастать, помню, — вроде пришёл. А в 1936-м г. были выборы, помню, тогда бумажку голубую присылали. А у него документы украли вместе с сундучком, его спрашивать, а он: „У меня их украли“, ему не поверили, посчитали, как дезертир, и посадили. Он пришёл, была одна статья, потом другую статью, по политической статье посадили».
Раскулачив его в 1933-м году, страна Советов поступила с ним так же, как с большинством кулаков: изгнанниками они были в Сибири, в Бурятии, в каком-то районе «второй Читы», — так называет старушка неведомое, далекое и неприютное место их ссылки. Но и в Сибири кулаку хода не давали, и они попытались вернуться — но жить уже было негде, здоровье первой жены было подорвано, и она скончалась. Никита поселился с детьми у сестры своей первой супруги. Горевать о потере вечно он не стал, женился на какой-то не из тех краев и не из бедноты происходящей женщине. Никита с новой женой поселился на её служебной квартире, с ней они успели прижить девочку, а его дочь от первого брака удочерила сестра первой жены. Так что доказывать родство после реабилитации отца ей пришлось через суд. После ареста Никиты Тимофеевича его вторая жена скрылась, чтобы не прихватили как жену врага народа.
А детям-сиротам об отце надо было помалкивать, никаких писем — канул в неизвестность. И теперь, когда вспоминать можно и нужно, из памяти почти нечего извлечь:
«Мать моя умерла, отца забрали в 1937-м, две сестры остались и брат с 1925 г. р., он учился в ФЗУ, потом ушел на войну добровольно, и где погиб, неизвестно».
В безвестности лежит где-то солдат Кузин, в безвестности лежит и его неправедно осужденный отец. А страна, которую они кормили и защищали, их не ищет. И павших солдат, и погибших в лагере ищет горстка бойцов поискового отряда «Пересвет».
Валентина, дочь Ксении Филипповны, писала в общественный совет при УФСИН г. Кирова. её письма и позволили найти их. Этим письмам 5 лет, отписали, что все лесом заросло, увы. А на просьбу поставить крест и укрепить на нем родовую икону, которая чудом сохранились, просто тактично промолчали. И когда радость, наконец, нашла их, они просто не поверили, подумали, что это мошенники какие-то к ним в дом пожаловали. Так перегорают сердца, что уже и радость принять не в силах.
После первой встречи, радости и нахлынувших воспоминаний Ксения Филипповна заплакала. И спустя неделю её переживаний дочь отказала во второй встрече — слишком тяжело. Поэтому рассказать об этом человеке мы можем немногое. Напишем на табличке то, что можно точно указать по документам:
«Никита Тимофеевич Кузин (1902−08.03.1942). Родился и жил в деревне Тимирязево Покровского района Орловской области, осуждён Особой тройкой при УНКВД по Орловской области 29.12.1937 года и приговорён к 10 годам ИТЛ. Вся вина его была в том, что он считался кулаком. В Вятлаг прибыл 28.07.1941 из Беломорско-Балтийского ИТЛ. Находился в лагпунктах №№ 11, 8, 10 и лагпункте совхозе № 2, где скончался и погребен».
Бог знает, может быть, найдется и ещё кто-нибудь, прочитав эти строки, кто вспомнит о своих погребенных здесь дорогих людях. На государство надежды мало, и, кроме нас, искать и хоть как-то обустраивать эти кладбища некому. Это наше покаяние за беспамятство.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.
Примечания:
[1]Бердинских В.А. История одного лагеря (Вятлаг) https://itexts.net/avtor-viktorarkadevich-berdinskih/258 178-istoriya-odnogo-lagerya-vyatlag-viktor-berdinskih/read/page-7.html
[2] Энциклопедия Земли Вятской. Том 4. История. Киров, 1995. С. 467−468. http://novchronic.ru/6430.htm
[3]Бердинских В.А. История одного лагеря (Вятлаг). Аграф, 2001. https://itexts.net/avtor-viktorarkadevich-berdinskih/258 178-istoriya-odnogo-lagerya-vyatlag-viktor-berdinskih/read/page-1.html
