Ю. Крупенич: «Не хочет быть душа немецкою..»

Давно в морском Калининграде не выходила в свет поэтическая маринистика. Поэтому книга стихов «Записки вольного калининградца» Юрия Крупенича восполнила этот пробел местной культурной жизни. Члену Союза писателей России, выпускнику мореходки и университета, не один рейс сходившему в Атлантику на рыбацких судах, есть что сказать читателю: «Мой чемодан из желтой кожи вместил что было здесь со мной, за срок, который в море прожит, достоин встречи я с землей». Урожденный калининградец с корнями из Бреста и Тамбова он пишет о море, женщинах, кораблях, российском анклаве на Балтике со знанием жизни.

Но не морем единым жив поэт. Актуальность его гражданских стихов, объединенных циклом «Правда жизни» настолько сильна, что не устареет как минимум сто лет. Их основу составляет то, что волнует автора как россиянина и белоруса с одной славянской душой. Поэта волнует связь поколений, эхо времени: «И Балтика сотни столетий шумит и волнами пишет нам свой манускрипт. И чайки разносят вдоль берега весть о том, что тут было, что будет, что есть».

Не мог не отозваться он в своих стихах и о контрастах моря и суши. Если там, в Атлантике, судовым распорядком определен особый образ жизни, осмысленный и честный, то на берегу ожидают рыбака пороки и соблазны земного жизнеустройства. Здесь всё по-другому, тут не открытое море: «Бывает так: земля не вертится, и корабли теряют ход. Живёт в тебе душа-нахлебница, стихов не пишет, ест да пьёт».

Пусть его многие стихи не ложатся на музыку. Их надо читать про себя, чтобы уловить весь смысловой ряд поэтических строчек. Он тем и силён, что, пройдя классическую школу стихосложения, продвинулся дальше и уверенно идёт своим путём. Тамбовский белорус Ю. Крупенич своим творчеством раздвигает границы действительности в поиске справедливости, добра и любви на балтийских дюнах. Их сам для себя определяет каждый художник. Всё зависит от вкуса и чувства меры каждого. Слава Богу, у Юрия Крупенича с этим делом всё на месте. Не зря он по отчеству Адамович, то есть в буквальном смысле слова сын Человека, имеющего крепкие корни на своей Родине.

Его стихи объединяет необычайно ажурный метафорический ряд, за которым просматривается настоящая творческая индивидуальность. Море и берег, «Кенигсберг-Калининград, смысл жизни, мужчина и женщина — тематические циклы стихов с такими заглавиями составили в целом книгу «Записки вольного калининградца». Свою главную национальную особенность и твердую жизненную позицию автор верно отразил телеграфным стилем: «Я из Калининграда, тамбовский белорус, туда, где баррикады, по жизни вечно рвусь». С таким кредо в стихах моряка и гражданина всегда интересно встретиться на книжной полке.

Только в стане писателей — «демократов» отзывы о творчестве русского писателя-патриота Ю. Крупенича напоминают вой. Автора пытаются облить грязью и доказать, что среди славян априори не может быть талантливых писателей. Вот среди немцев, литовцев, поляков сплошь и рядом литературные величины, каждый писатель-еврей однозначно является гением. О толерантности господа-демократы вспоминают, когда это им выгодно. Не верится, но цензура, которую российская Конституция не допускает, на территории Калининградской области де-факто действует. Местным космополитам не по нутру высказывания вольного русского поэта: «Бывает так: земля не верится, и корабли теряют ход. Не хочет быть душа немецкою и называть Христоса — Гот». Негоже так выражаться, считает местная «литэлита», в то время, когда в самой западной российской области Калининградский госуниверситет, где учился писатель, переименовывается в РГУ им. И. Канта, центром «культуры» становится немецко-русский дом, регулярно издаются книги кенигсбергских поэтов, им на калининградских домах устанавливаются мемориальные доски. Зато, к примеру, стихи Ю. Крупенича с иезуитской изощренностью запрещали к выходу в свет тамошние (бывшие) министры печати, образования, мэр города Светлого. В госиздательстве «Янтарный сказ» он был в «черном» списке, потому что посмел покритиковать издательскую политику. Но, как показывает жизнь, рукописи не горят и не исчезают бесследно. Художественное слово правды рано или поздно пробьет асфальт властных запретов.