Последние годы старейшей обители Симбирска

Живем мы в Ульяновске, бывшем Симбирске. Недавно, будучи в гостях у родственников, я обратил внимание на старинную икону святителя Николая. Оказалось, тетя Лида хранит ее как память о своей двоюродной бабушке Екатерине Дмитриевне Декалиной, одной из последних насельниц Симбирского Спасского женского монастыря, которая после закрытия обители в 1920 году вместе с другой монахиней, Анастасией Степановной Фокиной, купила небольшой домик на улице Степана Разина, где и жила тихой уединенной жизнью, посвятив себя заботам о племянниках и племянницах. Для всех, кто был с ней знаком, арест этой пожилой женщины в декабре 1937 года явился полнейшей неожиданностью. Попытки узнать что-либо о судьбе Екатерины Дмитриевны тогда ни к чему не привели, и лишь теперь стало известно: ее в составе группы представителей местного духовенства и верующих мирян обвинили в создании «областной контрреволюционной организации». По этому делу семьдесят человек приговорили к расстрелу, а восьмерых — к 10 годам заключения. В книге протоиерея В. Дмитриева «Симбирская Голгофа» можно прочитать, что пятнадцать осужденных расстреляли в Ульяновске 21 января 1938 года, а спустя почти месяц, 17 февраля, казнили остальных, в том числе и бабушку Катю…

+ + +

О первые годах существования Симбирска мы знаем очень мало, однако почти все историки сходятся во мнении, что одновременно с Симбирским кремлем начинает строиться и Спасский женский монастырь. Изначально он занимал территорию, ныне ограниченную улицами Бебеля, Советской, Маркса и Пожарным переулком. В 1691—1696 годах в его стенах возвели Спасский собор, а в ХIХ веке — храм во имя Иверской иконы Божией Матери (1861−1870). Здесь существовала одна из первых в городе больниц, богадельня и училище для девиц-сирот из духовного звания; на монастырском кладбище нашли вечное упокоение не только монахини, но и некоторые губернаторы, почетные граждане и усердные прихожане. Монастырь посещали члены императорской семьи: так, в 1837 году в нем побывал цесаревич — будущий император Александр II. Подробно история обители до середины ХIХ века изложена в работе К. И. Невоструева1.
В архиве Ульяновской области обнаружены документы, проливающие свет на драматическую историю закрытия Спасского женского монастыря.
В марте 1920 года губисполком (председатель М. Гимов) предписал его настоятельнице в срочном порядке освободить занимаемые помещения. В ответ из обители последовало прошение2:
«29-го марта сего года нам объявлено, что согласно постановлению губисполкома мы должны очистить в 3-дневный срок занимаемыя нами кельи. Не смея ослушиваться требований исполкома, мы обращаемся с просьбою, не имея возможности очистить кельи в такой короткий срок, а равно ввиду того, что теперь настала полнейшая распутица, кроме этаго неимения из многих сестер ни родных, ни знакомых, куда бы можно было перейти жить или хотя поставить имеющиеся у нас вещи, многих сестер, преклонныя лета имеющих, придется самих перевозить, мы убедительно просим не отказать отсрочить нам выезд из монастыря в течение двух недель, дабы дать нам возможность подыскать себе каждой убежище, так как нам исполкомом вовсе не указано, куда именно переселиться. Из всего этаго можно заключить, что нас совсем хотят оставить безприютными; чем же мы так провинились, что в нас никто не хочет принять участие, как в прочих гражданах. Несмотря на то, что мы уже уплотнились, теперь еще желаем идти навстречу не имущим квартир — уплотнимся до последней крайности, обязуемся отдать все помещения более годныя и большие к жилью, просим оставить нам самые маленькие и неудобные кельи. Мы и этим будем довольны, что оставят нас хотя временно в родных углах, в которых мы и [хотим] прожить время самой весенней бездорожицы. Считаем долгом присовокупить, что мы вовсе не считаем себя врагами пролетарской Советской власти, идем с радостью ей на помощь: нужно было шить белье для армии — шили, появилась эпидемия тифа — мы также работали, ухаживали за больными красноармейцами в госпиталях — многия умерли от тифа, вследствие чего надеемся, что нам не откажут в столь малой и скромной просьбе и посчитают нас хотя за наши труды наравне с другими гражданами.
Марта 30 дня 1920 года.
Настоятельница игуменья Анфия, казначея монахиня Надежда, монахиня Лидия, монахиня Аркадия, монахиня Евстолия, монахиня Эсфирь, Ксения Матвеева, Екатерина Хваткова, Евдокия Благова, Анастасия Фокина, и за всех остальных сестер монастыря, коих прозьбы, расписалась Евдокия Благова».
Председатель губисполкома Гимов милостиво продлевает срок выселения до двух недель, но в категорической форме настаивает на полном оставлении монастыря его насельницами. Новое прошение монахинь, однако, раздражает Гимова, и теперь он, не желая больше утруждать себя перепиской с ними, издает постановления и указы исключительно по своему ведомству:
«Отказать на основе постановления губисполкома, предоставив им право расселить пожилых монашек на окраинах города, взяв на учет.
6. 04. 1920 М. Гимов».
«В оставлении в монастыре отказать всем. Престарелых монашек, не могущих работать, предлагает губисполком социального обеспечения освидетельствовать и распределить по домам престарелых. Всех трудоспособных предлагает поставить на учет.
Монастырь фактически должен быть оставлен к указанному сроку.

8.04.1920 Гимов».
«В жилищный отдел горсовета.
Президиум губисполкома предлагает вам выселяемых из монастыря монахинь разместить на окраинах города.
8 апреля 1920 г.
Предгубисполкома (Гимов)
Член-секретарь (Карпухин)»
С последней надеждой сестры пишут письмо на имя своего земляка, председателя Совнаркома В. И. Ленина:
«Председателю Совета Народных Комиссаров тов. Ленину сестер монахинь Спасского женского в г. Симбирске монастыря

Прошение
В начале апреля сего года Симбирский губисполком объявил нам через нашу настоятельницу о нашем выселении из женского монастыря, ибо таковой должен быть по декрету Совета Народных Комиссаров совершенно упразднен. Мы, сестры, этого декрета не знали и не знаем, не думаем, чтобы таковой декрет был издан и применялся, безусловно, ко всем монастырям. Срок на выселение из монастыря был нам дан самый короткий. 15 апреля сего года, когда нас окончательно выселяли и выдворяли, не дав никому квартиры, говоря, что, кто откуда пришел, туда и идите, несмотря на то, что это было в самую распутицу. По обету смирения мы подчинились безропотно приказанию губисполкома, которому мы неоднократно подавали просьбы об оставлении нас в монастыре, но наши ходатайства были оставлены без последствия, в виду чего мы решили обратиться к Вам, как председателю Народных Комиссаров, с ходатайством об отмене распоряжения Симбирского губисполкома об упразднении монастыря [и выселении] нас, ибо мы считаем такое распоряжение <>глубоко несправедливым и ни на чем не основанным.
Наш женский монастырь существует в Симбирске 360 лет. За этот срок <…> монастырь слишком сроднился с городом, как и город с ним, никаких споров, а равно и разногласий или прений между городом и монастырем не было, и монастырь всегда шел и идет навстречу запросам или нуждам города. Так было, например, и в прошлом году осенью, когда был город Симбирск охвачен эпидемией сыпного тифа. По предписанию чрезвычайного уполномочного по борьбе с тифом тов. Драгомирецкого 50 сестер были мобилизованы и 20 сестер пошли добровольно для ухода за больными, и все сестры были закрепощены так, что никуда из города не могли отлучаться. Тогда же во время чтения лекции об уходе за больными сестрам представителем губисполкома прямо было заявлено, что так как они работали безплатно и исполняли свой долг аккуратно и добросовестно, их с квартирами не уплотнять, не говоря уже о выселении. Между тем нас выселили, несмотря на то, что мы безропотно выполняли свой долг. Из 130 монахинь 50 человек умерли вследствие заражения тифом на эпидемии. Кроме этого сестры сшили для Красной Армии около 3000 пар белья, сколько очистили сестры разных грязных в казармах, чтобы, где не случилось идут для очистки и уборки в монастырь за сестрами, и мы все делали безропотно, словом шли и будем идти с распростертыми объятиями пролетарскому правительству, твердо помня, что все мы сестры тоже из самых беднейших крестьян. Мы верили и вправе были ожидать, что свои обещания губисполком выполнит, а между тем нас с начала осени уплотнили больше некуда, а теперь в недельный срок выселили и просто, в праве можно сказать, не выселили, а [выгнали и] следовательно, нарушили то и другое обещание и без всякой вины с нашей стороны, не дав нам возможности как следует собраться трое суток пропускали нас сначала из ворот монастырских с собственными пожитками до тех пор, пока им не запретила комиссия нас задерж[али] в воротах с нашим скарбом, объявив нам, что кто не пойдет из монастыря, то нас принудительным порядком или под арест, чему мы опять-таки покорились, не один раз подавали прошения в губисполком об оставлении нас в монастыре, но все наши прошения оставались без последствий. Многих сестер монахинь не просто вывозить из монастыря, так как они имели преклонные лета. На это тоже никакого внимания не было обращено со стороны губисполкома. Считаем долгом довести до Вашего сведения, что мы за все время ничем казенным не пользовались, жили исключительно на свои личные труды. Так как у нас монастырь своекошный, общего ничего нет и не было. Если были какие доходности, то жили на это одни лишь начальницы монастыря, но сестры монастыря многие жили в собственных кельях построенные на собственные средства. Мы заявили губисполкому, что, если это нужно, мы еще уплотнимся или в крайнем случае просим поместить нас хотя в один флигель, т. е. сделать хотя общежитие, но все наши просьбы остались тщетными. Чем же мы так провинились, почему к нам применили такие суровые меры, или видели в нас каких либо врагов советской власти, но из всего видно, что мы ими не были и не зачем быть, так как сами в полном смысле пролетарии и почти все неграмотные, и поэтому что мы для советской России являемся совершенно безопасными людьми.
Ввиду всего вышеизложенного мы убедительно просим не отказать сделать распоряжение об отмене распоряжения Симбирского губисполкома водворить нас обратно в монастырь, дать нам этим возможность дожить наши старческие [годы] в дорогих стенах нашего монастыря, в котором веками мы трудились и будем трудиться по мере сил и возможности. Прилагаем при сем копию Устава утвердительного Симбирского отделом Народного хозяйства на устроение нами трудовой артели монахинь за N 321, еще раз просим и надеемся, что наша просьба будет услышана и дана будет возможность нам продолжить у ней свою работу.
При сем доверяем сестрам монахиням Симбирского Спасского женского монастыря Екатерине Хватковой и Ксении Мотаевой, мы, насельницы Симбирского Спасского женского монастыря, вверяем им подать наше прошение и подписываемся собственноручно.
Екатерина Парфенова, монахиня Павла, монахиня Лидия, Калиста, Мария, Людмила, Сусанна, а за них неграмотных по их личной просьбе расписалась монахиня Есфирь. Монахиня Надежда, София, Аркадия, Людмила, Марфа, Дорофея, Иоанна, Мария, и за них неграмотных по их личной просьбе расписалась Клавдия Александрова. Ксении, Пераскевы, Наумочевы, Марина Иванова, Евдокия Кондакова, Пераскева, Ефросинья Неворочкина, Ирина Эзетова, а за них неграмотных по их личной просьбе расписалась Марина Наумочева. Клавдия Александрова, Мария Милешина, Екатерина Самойлова, Варвара Илюхина, Пераскева Ниворочкина, Пераскева и Васса Шапошниковы, а за них по их личной просьбе расписалась Клавдия Полосина. Мария Скворцова, Евдокия Благова, Наталья Падусова, Наталья Кучурова, Мария Комарова, Евдокия Хитина. Евдокия Куренкова, Анастасия Афанасьева, Александра Рябушкина, Магдалина Бражникова, Анастасия Бражникова, а за них неграмотных по их личной просьбе расписалась Евдокия Хитина, Евдокия Карасева, Пелагея Советова, Стефанида Плитменцева, а по личной ее просьбе расписалась Евдокия Хитина».
Послание, похоже, растрогало управделами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевича и председателя ВЦИК М. И. Калинина, во всяком случае, на нем есть их резолюция от 11 мая 1920 года, содержащая предложение: внимательно разобравшись в вопросе, поддержать просьбу монахинь об организации в монастыре трудовой артели. Внимательно разбираться предстояло все тому же Гимову, поскольку письмо вернулось к нему, причем с приложением в виде заявления от монахинь, в котором были такие строки: «Глубоко веря в Ваше братское сердце чувство гуманности к нам, что Вы также поймете нашу нужду и наши страдания и возвратите нам несколько келий или корпус в монастыре <…> все мы ждем от Вас помощи себе, как родным своим братьям, и глубоко верим, что вы не оставите в такой нужде, как мы находимся теперь, и откликнитесь с чувством души своей на наше горе». Но пересмотра решения президиума губисполкома так и не последовало, тем более что монастырь уже использовался по другому назначению — на его территории устроили концентрационный лагерь3. В воспоминаниях священника А. П. Смирнова, некоторое время содержавшегося в этом лагере, а впоследствии ставшего ректором Московской духовной академии, читаем:
«Эти узы лишили меня радости богослужения Страстной недели и Светлой Пасхи. Приходилось лишь только из-за проволочных заграждений краешком уха слышать богослужение через раскрытую входную дверь монастырского храма. <…> В великие дни Страстей Христовых я был на принудительных работах: рыл канавы, поднимал тяжелые камни для памятника Карлу Марксу, чистил паровозы, облепленные грязным мазутом и т. д. и т. д. <…> Вся квинтэссенция моей христианской настроенности и моих пастырских сил и способностей проявлялась в Пасху — за Светлой Утреней. Я всегда жил от Пасхи до Пасхи. В часы литургийной молитвы пред Престолом при открытых Царских вратах испытывалось великое огромное счастье. <…> И боязно было подумать, что когда-нибудь в эту святую ночь придется быть вне храма. Но это сбылось… Пасху я встретил вне храма. Видел крестный ход, слышал начало утрени, а затем очутился в запертом здании и у открытого окна воспринимал поэзию пасхальной ночи в еле долетающих до слуха песнопениях, в мерцающих звездах, в звоне колоколов, в возглашении петела и в умной молитве к Победоносно Воскресшему Страдальцу Христу4.
В конце 1920 года президиум губисполкома разрешил использовать «малую церковь женского монастыря (очевидно, Спасский собор. — В. Г.) <…> для заключения арестованных на срок не менее 5 лет». Однако на этом процесс ликвидации монастыря не закончился, поскольку на территории обители продолжала действовать Иверская церковь. До нее очередь дошла в 1926 году. Письмо ГубОНО в президиум горсовета от 22 июля 1926 года:
«Ульяновское ГубОНО просит предоставить помещение главной церкви бывшего женского монастыря под центральный физкультурный клуб «Спартак», т. к. в настоящее время производится концентрация всех школ города по физкультуре и старое помещение клуба — бывшее духовное училище — является совсем непригодным по техническим соображениям. <…>
Зав. ГубОНО по Городу Караковский
Руководитель физкультуры Сидоров».
Письмо Ульяновского горсовета к заместителю начальника ГАО от 5 августа 1926 года:
«Президиум горсовета предлагает поспешить ответом <…> по вопросу о предоставлении главной церкви бывшего женского монастыря под центральный физкультурный клуб «Спартак».
Однако прихожанам Иверской церкви, или, как в то время стали говаривать, «коллективу верующих», удалось на первых порах отстоять храм, считавшийся «по величине и благолепию» одним из лучших в Симбирске. Возможно, успеху способствовало приходское собрание, в протоколе которого значится:
«Выслушав по этому вопросу и имея в виду:
1) что Иверская церковь, переданная Обществу верующих по договору с советской властью в бесплатное и бессрочное пользование, когда-то принадлежащая женскому монастырю <…> а потому своего прихода не имела и не имеет, а потому по вековой традиции обслуживает не только своих постоянных членов Общества, но и верующих граждан всех районов г. Ульяновского <…> причем членов Общества числящихся к настоящему времени 84 чел., а прихожан от г. Ульяновского насчитывается 1243 чел.;
2) у нашей группы Советской властью еще в 1922 году была ликвидирована принадлежащая нам вторая церковь (Спасская в 5 саженях от Иверской) и передана губмузею под церковный музей, но до сих пор эта церковь стоит без употребления, без назначения и, будучи без надлежащего призора, все более и более разрушается, да кроме того невдалеке от нашей церкви стоит совершенно тоже пустая и уж была приспособлена под физкультуру бывшая семинарская церковь.
Общее собрание постановляет:
1) поручить церковному совету представить требуемые губернским административным отделом сведения о численном составе группы верующих Иверской церкви <…>
2) <…> Общее собрание не изъявляет согласия на ликвидацию нашей церкви, уполномочивает Церковный Совет возбудить ходатайство перед Советской властью об оставлении Иверской церкви в нашем пользовании.
Председатель собрания П. А. Смирнов
Секретарь собрания В. Лебедев».
И все же монастырь был обречен. «В 1928 г. в Спасской церкви хотели устроить музей церковной старины, в 1929 г. вместо церкви (какой — неизвестно) хотели строить клуб металлистов. В июне 1930 г. с церквей монастыря уже были сняты и изъяты колокола (на трехъярусной колокольне было 8−10 колоколов, самый большой колокол весил 437 пудов), а решением малого президиума горисполкома от 14.04.1932 г. обе церкви были переданы школе им. Ленина «как строительный материал для разборки». Разборка продолжалась до 1936 года. В 1930-м в помещение биржи труда, находившейся в бывшем монастыре, переехала горстрахкасса. В 1932 году в монастыре размещалось общежитие индустриально-педагогического техникума, а в 1930—1949 годах это был «Рабочий городок», в котором жили рабочие патронного завода. В 1965-м начались работы по закладке здания межсоюзного клуба (Дворец профсоюзов), и остатки Спасского монастыря в основном были снесены. Остатки стен монастыря просуществовали до 1968 года"5.

+ + +

В заключение скажем несколько слов о судьбе монахинь Спасской обители. Последней настоятельницей была избрана в конце 1917 года казначея Анфия. Сохранилось свидетельство о днях ее пребывания в тюрьме6. Там же можно прочитать и рассказ об одной из последних насельниц — инокини Матроны Никифоровны Беловой, поступившей сюда послушницей в 1913 году. После закрытия монастыря она жила в селе Вышки. Ее племянница вспоминает, что «ежедневно после утреннего правила она читала 17-ю кафизму и поминание. А поминание у нее было огромное: она со слезами вычитывала более двух тысяч имен. И особенно усердно поминала двух игумений: Феофанию и Анфию. Дожила инокиня Матрона до 1984 года. Перед смертью ходила на то место в центре Ульяновска, где стоял разрушенный Спасский монастырь. В то время еще можно было различить руины храмов. Матрона нашла место, где был алтарь, и показала его племяннице: там новые власти построили туалет. Перед смертью говорила: „Все ушли, одна я осталась колосом на несжатой полосе“. Умерла она 11 ноября 1984 года».
Сохранилось несколько могил монахинь Симбирского Спасского монастыря -игуменьи Феофании, инокинь Афанасии и Ираиды, а также игуменьи Екатерины — на старом городском кладбище у Воскресенской церкви. «Сначала игуменью (Феофанию) похоронили на кладбище у реки Свияги. Когда монахини вернулись в город (видимо те, кто отбыл ссылку. — В. Г.), кладбища уже не было. С молитвою стали искать место захоронения своей игуменьи, и нашли его. Когда стали поднимать гроб, из него шло явное благоухание. Перезахоронение совершили на кладбище у церкви Воскресения Христова. <…> По промыслу Божию, могила игуменьи Феофании и двух монахинь, Афанасии и Ираиды (на одном кресте написаны сразу три имени), оказалась рядом с могилами архиепископа Иоанна (Братолюбова) и игуменьи Екатерины. Очевидно, двух последних и хоронили во второй половине XX века рядом с уже почитаемой и известной могилой игумении Феофании"7.
Сегодня благодаря усилиям монахинь Комаровского Михаило-Архангельского женского монастыря и их добровольных помощниц происходит постепенное возрождение бывшего игуменского корпуса старейшей в городе обители8.

1. Капитон Иванович Невоструев (1815−1872) — профессор Симбирской духовной семинарии (1840−1849), много и плодотворно трудился над исследованием церковной старины и истории Среднего Поволжья. Им были опубликованы такие труды, как: «Описание Симбирского Покровского монастыря» (1870), «Историческое описание бывших в Самаре мужского Преображенского и женского Спасского монастырей»; из упраздненных обителей описаны Невоструевым Симбирский Успенский монастырь, Симбирская Соловецкая пустынь и Кашпирский Благовещенский монастырь. «Описание Симбирского Спасского девичьего монастыря» издано ученым уже после отъезда в Москву в 1852 году, с тех пор не переиздавалось и ныне представляет собой библиографическую редкость.
2. Здесь и далее сохранена орфография и пунктуация оригиналов.
3. Чуканов И. Симбирские концентрационные лагеря // Симбирский курьер. 1997. N 79.
4. Мои узы за Христа // Симбирские епархиальные ведомости. 1994. N 2.
5. Ильин В. Н. Симбирск-Ульяновск. Краеведческий справочник-путеводитель. Вып. 1. Ульяновск, 2001.
6. Благовест. 2002. 14 июня; Православный церковный календарь на 2004 год.
7. Православный церковный календарь на 2004 год.
8. Когда этот материал был уже сверстан, пришло сообщение, что упомянутая в начале статьи послушница Симбирского Спасского женского монастыря Екатерина Дмитриевна Декалина (1875−1938) постановлением Священного Синода Русской Православной Церкви от 17 августа 2004 года включена в Собор Новомучеников и Исповедников Российских XX века.