Клубная жизнь старой Москвы

Английский клуб

Этот первый в Москве клуб учредили иностранцы в 1772 году. В царствование Павла I его вместе с другими подобного рода заведениями закрыли, но в александровскую либеральную эпоху он вновь получил право на существование, вскоре превратившись в место сбора московской аристократии, куда съезжались, по выражению Н. М. Карамзина, «чтобы узнать общее мнение». Число членов ограничивалось сначала 300, а позже 500 дворянами. Женщины в клубные помещения не допускались. Известный мемуарист С. П. Жихарев в своих записках, относящихся к 1806 году, дает Английскому клубу в высшей степени похвальную характеристику: «Какой дом, какая услуга — чудо! Спрашивай чего хочешь — все есть и все недорого. Клуб выписывает все газеты и журналы, русские и иностранные, а для чтения есть особая комната, в которой не позволяется мешать читающим. Не хочешь читать — играй в карты, в бильярд, в шахматы. Не любишь карт и бильярда — разговаривай: всякий может найти себе собеседника по душе и по мысли. Я намерен непременно каждую неделю, хотя по одному разу, бывать в Английском клубе. Он показался мне каким-то особым маленьким миром, в котором можно прожить, обходясь без большого. Об обществе нечего и говорить: вся знать, все лучшие люди в городе членами клуба».
В 1824 году и С. Н. Глинка, беллетрист, издатель «Русского вестника», вносит свою лепту в хор похвал клубу: «Тут нет ни балов, ни маскарадов. Пожилые люди съезжаются для собеседования; тут читают газеты и журналы. Другие играют в коммерческие игры. Во всем соблюдается строгая благопристойность».Надо сказать, Английский клуб всегда твердо сохранял воспетую Глинкой серьезность тона, чуждаясь театрализованных увеселений, и лишь по требованию 51 члена старшины имели право пригласить в него для развлечения певцов или музыкантов. Зато любители сладостей не оказались обойденными, и в отдельной комнате их постоянно ждали наваленные грудами конфеты, яблоки и апельсины. До войны с Наполеоном клуб помещался в доме князей Гагариных на Страстном бульваре, затем сменил два адреса, пока в 1831 году прочно не осел в доме графини Разумовской на Тверской. Ныне это здание занимает Музей современной истории России, и сейчас оно, оказавшись в тесном окружении других построек, не в состоянии передать атмосферу XIX века, когда с балкона открывался удивительный вид на старую Москву, а от дома под гору спускался просторный и тенистый сад. Английский клуб прославили многие русские писатели. Вспомним хотя бы толстовского Левина с его чувством «отдыха, довольства и приличия», достигнутым не где-нибудь на пашне или в момент наилучших проявлений семейной жизни, а именно в стенах этого заведения. И все же полнее дух клуба передан не в романах и повестях, преследовавших цель создания широкого полотна московской жизни, а в записках тех его завсегдатаев, для которых он стал родным домом и для которых последние дни Страстной недели, когда клуб закрывался, оказывались самыми мучительными днями в году. «Они чувствуют не скуку, не грусть, а истинно смертельную тоску, — писал в 1820-х годах П. Л. Яковлев, автор популярной некогда книги „Записки москвича“. — В эти бедственные дни они как полумертвые бродят по улицам или сидят дома, погруженные в спячку. Все им чуждо! Их отечество, их радости — все в клубе! Они не умеют, как им быть, что говорить и делать вне клуба! И какая радость, какое животное наслаждение, когда клуб открывается. Первый визит клубу и первое „Христос воскресе!“ получает от них швейцар. Одним словом, в клубе вся Москва со всеми своими причудами, прихотями, стариною».
На исходе ХIХ века о посетителях самого аристократического московского клуба рассказал и небезызвестный купец, меценат и коллекционер П. И. Щукин: «В Английском клубе были старики-члены, которые обижались, если кто-нибудь садился даже по незнанию на кресла, на которых они привыкли сидеть много лет. Член Иван Васильевич Чижов, напоминавший Фальстафа в „Виндзорских кумушках“, пил много шампанского, которое в виде пота выходило у него из безволосой головы. Старик Михаил Михайлович Похвиснев, приятель С. С. Стрекалова, по субботам нарочно садился на краю обеденного стола, с которого начинают обносить кушанья, и, любя мороженое, сваливал себе на тарелку громадную порцию, а пунш-гласе брал пять-шесть бокалов. Столетний Геннадий Владимирович Грудев, состоявший на государственной службе еще в 1812 году, ел с большим аппетитом. Когда официант спрашивал его: „Суп или щи?“ — Геннадий Владимирович отвечал: „Семь бед — один ответ, давай щей“. Отставной гвардии полковник Казаков, имени которого приют для дворян находится на Поварской, несмотря на то, что был слеп, приезжал на субботние обеды. За стулом Казакова всегда стоял слуга и накладывал ему на тарелку кушанья. Казаков же сам без посторонней помощи резал и ел. Князь Питер Волхонский, которому дома, вследствие запрещения врача, не давали ни водки, ни закуски, заезжал в Английский клуб, чтобы наскоро выпить рюмку водки и закусить, после чего отправлялся домой обедать. Богатый, но скупой Василий Иванович Якунчиков пил только яблочный квас, а вино лишь тогда, когда его угощали. Раз только, по случаю какого-то радостного события в семье, Василий Иванович разошелся и спросил бутылку „Донского“, которым стал угощать своих знакомых. При этом мой отец иронически заметил Василию Ивановичу, что „мы не казаки, и по случаю такой семейной радости следовало бы выпить настоящего шампанского“. Анатолий Васильевич Каншин, с черной шелковой повязкой на одном глазу, известный любитель цыган, носивший прозвище Цыганского Каншина, со своим приятелем Николаем Николаевичем Дмитриевым пили исключительно дорогие вина. Дмитриев с пренебрежением относился к членам клуба, которые играли в карты по небольшой ставке. „Перехватить с них какую-нибудь сотню рублей, — говаривал он, — не стоит и мараться“. Когда Дмитриев проходил мимо хора девиц, певших иногда в клубе, то всегда с презрением показывал им язык. Московский генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков тоже посещал Английский клуб, где играл на бильярде с маркером или слушал русский хор А. З. Ивановой».
Известный живописец Константин Коровин отмечал, что «потолки в залах Английского клуба были украшены прекрасными плафонами французских художников. Они были темные, теплого цвета, глубокие и прекрасные по тону. Лакеи, старые люди, одетые в ливреи времен Александра I, дополняли характер эпохи».

Немецкий клуб

Хотя предание относит возникновение этого клуба чуть ли не ко времени Петра Великого, первой достоверной датой в его истории следует все же считать 15 декабря 1818 года, когда некий Мартин Шварц в прошении военному генерал-губернатору А. П. Тормасову заявил о своем намерении «в Москве, на Бутырках, по желанию многих иностранцев открыть танцовальный клоб» и просил разрешения на продажу в нем горячительных напитков и игру в карты, а также «для увеселения поставить один бильярд» и «в назначенные от старшин дни производить инструментальную музыку для увеселения дам»."Увеселяться" бильярдом и танцами на Бутырках начали 7 февраля 1819 года, но уже в октябре клуб переехал в Мясницкую часть, в дом князя М. М. Долгорукова. Он был открыт ежедневно с утра до 12 часов ночи, а в бальные дни — до 2 часов ночи. Еще одно отличие бальных дней состояло в том, что кавалеры имели право приводить с собой сколько угодно дам. Впрочем, если они, по легкомыслию, решались прихватить и женщин «с худой репутацией», то весьма легко могли лишиться членства в клубе. Среди его членов русских насчитывалось почти столько же, сколько иностранцев, но по уставу последним запрещалось избираться старшинами. К 1839 году клуб насчитывал 450 действительных членов, 250 членов-посетителей и 500 кандидатов. В «географическом» отношении он перемещался следующим образом: с Мясницкой переехал на Покровку, в дом возле церкви Троицы на Грязех, оттуда на Ильинку, в дом Петра Калинина, затем в здание Российского благородного собрания (вход с Георгиевского переулка), а последний его адрес — дом Торлецкого-Захарьина, где ныне располагается Центральный Дом работников искусств. К идеологическим метаморфозам можно отнести то, что он, называвшийся сначала Московским немецким бюргер-клубом, в связи с началом первой мировой войны, когда в обществе оживились патриотические чувства, был спешно переименован в Московский славянский клуб. А в 1918 году его существование прекратилось вовсе. Особенно весело в Немецком клубе проходили маскарады, под которые отдавались и залы Благородного собрания, располагавшиеся в том же здании и соединявшиеся лестницами с клубными залами. На них присутствовало одновременно до десяти тысяч человек, а ужин накрывали на четыре тысячи персон. В «Очерках московской жизни», опубликованных в 1842 году, П. Ф. Вистенгоф следующим образом передал дух этих праздников:"Маскарады Немецкого клуба посещаются преимущественно семействами немцев, иностранцами других наций, принадлежащих к ремесленному классу, семействами мелких учителей, актерами и актрисами. В этих маскарадах существует разгульная непринужденная веселость. Здесь на туалет нет большой взыскательности, и молоденькие немочки, а иногда и старушки преспокойно попрыгивают контрадасы в простых беленьких платьицах, часто без всяких украшений. Между ними попадаются и русские дамы в амазонках и наряженные кормилицами. Эти дамы снимают свои маски уже тогда, когда старшины клуба порядочно наужинаются и ко входу их сделаются несколько благосклоннее. А до того времени им угрожает злобное немецкое «heraus» (вон. — М. В.) Мужчины среднего круга также посещают маскарады клуба, чтоб поволочиться за немочками и за этими русскими дамами, которые так боятся непоужинавших немцев. Они нередко также подвергаются грозному «heraus» за свои шалости. Смотря по роду преступления, их иногда выводят с музыкой".

Купеческое собрание

Купеческий клуб, основанный в 1786 году иностранным подданным Карлом Людвигом Хейснером в Китай-городе, в доме московского купца Никиты Павлова, и закрытый в конце 1796 года или в начале 1797 года указом императора Павла I о закрытии всех московских клубов, был возобновлен в 1804-м под названием Купеческого собрания. Устроители и их жаждущие клубного общения адепты провозгласили своей целью достижение «возможности проводить свободное от занятий время в обществе с пользою и удовольствием». Собрание размещалось сначала в доме купца Антипа Ивановича Павлова возле Гостиного двора, а после смены ряда адресов с 26 сентября 1839 года прочно обосновалось на Большой Дмитровке в доме тайной советницы Мятлевой, чтобы уже только в 1909 году переехать в нововыстроенный собственный особняк на Малой Дмитровке. В 1918 году в этом здании подняли свой флаг анархисты, после разгрома анархистов в нем расположилась Совпартшкола, на смену которой пришел Коммунистический институт имени Я. М. Свердлова, а на смену последнему в 1938 году — находящийся здесь до сих пор Театр имени Ленинского комсомола. Постановлением 1814 года число членов Купеческого собрания определялось в 150 человек. Но к 1850 году их уже насчитывалось 750, а в 1856-м установили норму в 900 человек. Естественно, «авангард» клуба составляли купцы. Скажем, во второй половине XIX века это были представители таких знаменитых торгово-промышленных московских фамилий, как Абрикосовы, Боткины, Гучковы, Кокоревы, Мамонтовы, Рябушинские, Сапожниковы, Солдатенковы, Третьяковы. Но среди членов собрания встречалось и немало московских аристократов (Волконские, Долгоруковы, Трубецкие), университетских профессоров (Т. Н. Грановский, И. К. Бабст), музыкантов (Н. Г. Рубинштейн), артистов (М. С. Щепкин), адвокатов (Ф. П. Плевако, князь А. И. Урусов), журналистов, художников, врачей. Гости допускались в Купеческое собрание с момента его основания, но с условием, чтобы члены записали их «в приготовленную для того книгу». Правда, в разные годы существовали дополнительные ограничения. Например, в начале XIX века член Собрания мог приводить с собой гостя не чаще, чем три раза в год. С зимы 1907 года в качестве гостей получили право входа дамы — «во все дни, кроме вторников и суббот».
На балы, устраиваемые в этом клубе, его члену разрешалось пригласить до трех знакомых женского пола. Строгая запись в клубных правилах гласила: «Само собой разумеется, что каждый член не должен провести в Собрание ни дамы, ни девицы, в благонравии и добром имени которой не совсем уверен». Для наблюдения за «порядком и приличием в танцах» учредили должность танц-директора. Чем ближе к концу XIX века, тем разнообразнее и многочисленнее становились развлечения — маскарады, музыкальные вечера, дивертисменты, кабаре, рождественские елки и так далее.
Но купцы и аристократы не только веселились. Всякий раз во время войн и неурожаев на благотворительные нужды членами Собрания отпускались огромные суммы. А в 1850-м они основали библиотеку, к 1914 году насчитывавшую 52 тысячи томов, в том числе 14 тысяч — на иностранных языках.
Открывалось Купеческое собрание, начиная с 1814 года, в 9 часов утра и закрывалось в 2 часа ночи. Но со временем здесь часто стали устраивать общие обеды с цыганами и музыкой, а также юбилейные торжества, которые заканчивались, как правило, пиршеством. Последние отнюдь не возбранялись, напротив, гуляй хоть до утра — заплати только штраф.
Из игр вниманием посетителей пользовался бильярд, позднее, в 1830—1840 годах, — лото, а затем пришлось по вкусу и «лото-домино», но несколько лет спустя министр внутренних дел, сочтя, видимо, эту новую забаву неблаговидной, запретил ее. С 1859 года допускались «все коммерческие игры в карты», однако в 1899-м по требованию московского обер-полицмейстера объявили запрет на азартную карточную игру «железная дорога».Многие падкие на сенсации журналисты рассказывали о бесчинствах, будто бы творившихся в Купеческом собрании, забывая, что купцы конца ХIХ столетия уже мало походили на героев пьес Островского. Факты говорят как раз об обратном. Например, газета «Московский листок» 15 сентября 1881 года поместила на своих страницах очерк «Исключили миллионщика», герой которого, купец-миллионер Гаврила Гаврилович Солодовников, возмутившись качеством поданной ему на обед говядины, поднял великий шум и наговорил обслуживающему персоналу массу грубостей. Получив достойную отповедь, он стал жаловаться на свое якобы страдательное положение артисту Ленскому, оказавшемуся свидетелем происшествия:
«- Вы видели, как со мной поступили? Подали тухлую говядину, меня же вызвали в контору и обвиняют, как я осмелился говорить о неряшестве, с каким клуб обращается со своими членами.
 — Видел все и слышал, — ответил Ленский, пуская в потолок клуб дыма.
 — И что вы на это скажете?
 — А вот что скажу:
Поглядев со всех сторон,
Оскорбляете вы нравы.
По говядине — вы правы,
По душе вас стоит — вон!
Гаврила Гаврилович, выслушав такой экспромт, ни слова больше не сказав поэту, взял шляпу и уехал. Через несколько дней купеческое собрание постановило исключить его из членов клуба».

Российское благородное собрание

Это собрание, возникшее в 1783 году по инициативе попечителя Опекунского совета М. Ф. Соймонова и князя А. Б. Голицына, приобрело 19 декабря 1784 года дом в Охотном ряду (на углу с Большой Дмитровкой), принадлежавший князю В. М. Долгорукову-Крымскому. Членами клуба могли стать лишь потомственные дворяне, как мужчины, так и женщины. Их благородность особо подчеркивалась следующим пунктом клубного устава: «Никакие разговоры в предосуждение веры, правительства или начальства, никакие оскорбительные личные, вред или ссору причиняющие рассуждения, равно и запрещенные игры в Собрании сем терпимы быть не могут».Балы Благородного собрания, происходившие, как повелось почти с самого начала, по вторникам, стяжали себе повсеместную известность. Первое время они устраивались в доме графа Моркова на Никитской улице, а с 1 декабря 1814 года, когда был восстановлен пострадавший от пожара во время наполеоновского нашествия дом Собрания, — в его залах.
С 1844 года Российское благородное собрание из-за многочисленных долгов постепенно приходит в упадок, и в 1849-м клубное здание от московского перешло к российскому дворянству. В прекрасном особняке в Охотном ряду проводились заседания Московского губернского дворянского собрания, губернского земства, встречи московского дворянства с приезжавшими в первопрестольную императорами, другие торжественные мероприятия. В Колонном зале выступали с концертами П. И. Чайковский, Н. А. Римский-Корсаков, С. В. Рахманинов, Ф. Лист…

Множество новых клубов стало появляться в Москве в конце XIX века. К 1914 году наибольшую известность получили: Армянский кружок (Театральная площадь, 2); Второй женский клуб (Новая Басманная улица, 35); Московский речной яхт-клуб (Берсеневская набережная, собственный дом); Московский клуб автомобилистов (улица Кузнецкий Мост, 15); Московский клуб гимнастов (Лобковский переулок, 7); Московский женский клуб (Гагаринский переулок, 14); Московский клуб лыжников (Ходынское поле, дом бывшего Императорского павильона); Московский немецкий клуб (улица Софийка, 9); Московское собрание врачей (улица Садовая-Черногрязская, 3); Московский шахматный кружок (переулок Сивцев Вражек, 11); Русский охотничий клуб (улица Воздвиженка, 6); Собрание служащих в кредитных учреждениях в Москве (улица Малая Бронная, 2); Сокольнический клуб спорта «СКС» (улица Стромынка, собственный дом); «Союз 17 октября» (улица Арбат, 20); Театральный кружок (улица Большая Дмитровка, 24); Технический кружок (Тверской бульвар, дом Лунца). Их бурная деятельность заметно разнообразила и своеобразно расцветила жизнь дореволюционной Москвы.