Свидетельства об этом эпизоде,
встречающиеся в литературе, к сожалению,
умалчивают о главном. Так, в N 3 «Московского
журнала» за 2003 год в статье А. С. Морозова
«Другой канал» читаем: «Чтобы враг не смог
использовать канал (Москва -Волга. — Г. У.) и прилегающие к нему дороги, пришлось взорвать
железнодорожный мост между станциями Яхрома и Турист, автодорожные мосты в Дмитрове и Яхроме.
Мостовые фермы, упав в русло, перегородили его в трех местах. Таким образом был создан
непроходимый водный рубеж, преодолеть который
немцам так и не удалось». А вот что пишет маршал
Жуков в своих «Воспоминаниях и размышлениях»: «Вечером 29 ноября,
воспользовавшись слабой обороной моста через
канал Москва-Волга в районе Яхромы, танковая
часть противника захватила его и прорвалась за канал. Здесь она была остановлена подошедшими
передовыми частями 1-й ударной армии, которой
командовал генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, и после ожесточенного боя отброшена обратно».
Между тем дело обстояло иначе. Захваченный
немцами 29 ноября 1941 года железнодорожный мост
был разрушен летчиками дальнебомбардировочной
авиации П. П. Глазковым (командир экипажа) и С. П.
Чугуевым (штурман) в тот же день по категорическому приказу Сталина — именно поэтому
продвижение немецких танков за канал
остановилось. В воспоминаниях участников битвы
под Москвой и в ее исторических описаниях о подвиге пилотов — ни слова. Ему-то и посвящена
данная статья. Хотя не только ему.
***
9 ноября 1977 года мы, два отставных летчика авиации
дальнего действия (АДД), приехали в район
Яхромского моста Савеловской железной дороги,
чтобы почтить память своего командира — Героя
Советского Союза Павла Петровича Глазкова,
скончавшегося и похороненного накануне в городе
Серпухове.
Дорога круто забирала в гору. Низкие темные тучи
ноябрьского неба едва не задевали вершину
высокого монумента героям битвы под Москвой,
стоявшего на восточном берегу канала
Москва-Волга. Я думал о том, каково было в конце
ноября 1941-го в лютый мороз и непроглядную метель
разбомбить мост, по которому рванулись на восточный берег канала немецкие танки, чтобы,
ломая подмосковные перелески, пойти в обхват
Москвы на соединение с танками Гудериана.
О том, что немцы здесь, близ Перемиловских высот,
были остановлены благодаря разрушению
Яхромского моста нашей авиацией, я слышал еще в годы войны, когда летал штурманом
бомбардировщика в 3-м Гвардейском
Краснознаменном Смоленско-Берлинском полку АДД
под командованием Павла Петровича Глазкова.
Рассказ этот мы, молодые летчики, застали уже в качестве полковой легенды, передававшейся из уст
в уста. Полковник Глазков и его штурман полковник
Чугуев казались нам почти сверхъестественными
героями. Глазков в авиацию пришел по комсомольскому призыву еще до войны. Худощавый,
подвижный, почти всегда с дружелюбно-иронической
улыбкой на лице, он был очень прост в обращении с подчиненными. Запомнилось, как весной 1945 года,
когда раскис наш аэродром близ Замостья, а пришла
пора поднимать самолеты на Кенигсберг, он вместе
с нами, «зелеными», по грязи бегал, руками
бомбардировщики за шасси таскал, помогая им сдвинуться с места и начать взлетный разбег.
После войны учился в Военно-Воздушной академии,
по ее окончании командовал дивизией на Дальнем
Востоке, потом ушел в отставку — официально по состоянию здоровья, а по слухам — не поладив с начальством. Боевые летчики часто несговорчивый
характер имели. Теперь Павла Петровича не стало.
***
На похоронах П. П. Глазкова 8 ноября 1977 года в числе прочих его боевых товарищей я встретил
Семена Порфирьевича Чугуева. Он прилетел из Киева, где работал в каком-то ЖЭКе. Работа
невидная, как и у многих бывших авиаторов. Похоже,
чем круче бывает ас — тем мельче оказывается у него должность на гражданке.
Возвращались в Москву на автобусе поздно
вечером. В ушах еще звучали салютные выстрелы над
могилой и речи на поминках. Странно было слышать
(та же история!), что Глазков, генерал-лейтенант в отставке, Герой Советского Союза, последние годы
жизни «вкалывал» на заводе рабочим. На недоуменные вопросы отвечал: «Я до авиации
работягой был, не стал больше авиации нужен — на прежнее место вернулся, вот и все».
Штурман Глазкова Чугуев — человек плотный,
коренастый, спокойный, в речи даже медлительный —
свое дело считал прежде всего искусством. В должности штурмана полка, а потом — дивизии он много внимания уделял организации специальных
занятий и семинаров по применению
современнейших методов радионавигации и звездной навигации. Однако и старых приемов не забывал: заставлял нас до вылета всю карту района
в радиусе доброй тысячи километров наизусть
заучивать. От него я в первый раз и узнал о бомбардировке Яхромского моста. А в день похорон
Глазкова, когда мы в автобусе вновь о том
беспримерном вылете вспомнили, Чугуев вздохнул:
«Сколько лет мы с Пал Петровичем собирались
взглянуть на место, где наша жизнь запросто могла
кончиться, да не кончилась, — ан не довелось. Ему
так уже и никогда не доведется.» Я предложил:
«А может, съездим туда завтра? Оставайтесь
ночевать у меня, а утром и съездим!» Он согласился. И вот мы здесь.
***
Яхромский железнодорожный мост немцы ухитрились
захватить целым. Чуть дальше был мост шоссейный —
тот нашим саперам удалось взорвать, а этот — не успели. На восточном берегу канала окопались
пехотинцы, против танков у них гранаты да бутылки
с жидкостью КС — вот и все. Основные-то силы в Дмитрове находились, где 1-я Ударная армия только
формировалась. А тут немцы Яхромский мост
оседлали и по нему гусеницами лязгают!
Мы с Чугуевым взобрались наконец на Перемиловскую кручу, к самому подножию
монумента. Сейчас вокруг нас простирались бурые
от осеннего листопада холмы, почерневшие
перелески, сизые, не убранные еще капустные поля.
Но Чугуев, молча вглядываясь в «свой» мост,
наверняка представлял другую картину: мороз,
непроглядная облачность, метель. Я наконец
отважился прервать его воспоминания, попросив
рассказать, как же все было.
29 ноября 1941 года погода стояла нелетная. Полк,
расположенный на полевом аэродроме Огарево близ
Сасово, что в Рязанской области, о вылетах и не помышлял. Но тут из Ставки пришел приказ: найти
добровольцев, готовых даже в таких условиях
разбомбить Яхромский мост, чтобы остановить
немецкие танки. Построили личный состав.
Командир, подполковник Бицкий, вызвал
добровольцев. Весь полк шагнул вперед. Бицкий
отобрал несколько наиболее опытных экипажей — в их числе экипаж Глазкова-Чугуева. А метель —
сплошь, облака практически по холмам стелятся.
Вот и вышло, что в тот раз так и не смогли пробить
облачность у Яхромы и на мост выйти, ни с чем
вернулись, отбомбившись по запасной цели.
Но Ставка повторила приказ: уничтожить Яхромский
мост любой ценой — вплоть до тарана. Погибнуть
самим, но лишить немцев танковой переправы!
Теперь Глазков с Чугуевым решили не пробивать
облачность, а сразу держаться под нижней ее кромкой. Полетели. Видимости никакой. Прицельно
зайти на мост невозможно — раз десять пытались.
Что ж, тогда таран. Оставлять мост целым нельзя.
Заходит Глазков снова — таран так таран. Но тут
вдруг чудо: снежную завесу ветром чуть
приоткрыло, Чугуев успел на мостовую аппарель
навести машину и первые бомбы сбросить удачно.
Еще заход — и смогли-таки по мостовому быку и по ферме серию положить. Завалилось все это вместе с немецкими танками. «Ура! Ура!» Повернули на аэродром. Сели. Мотористы машины осмотрели и диву
дались: «У вас же капоты хвоей забиты! Вы что, по елкам лазили?»
***
Мы вернулись в Москву, и на следующий день Чугуев
уехал домой в Киев. Я же решил записать эту
историю. Но скоро понял: плохо запомнил, многих
подробностей не хватает. Спустя некоторое время
отправил Семену Порфирьевичу письмо с просьбой
обстоятельно изложить услышанное мной от него у Яхромского моста, а также рассказать о своем
боевом прошлом, о дружбе с Глазковым. И вот передо
мной его письма.
«10 апреля 1981 года:
Добрый день, Глеб Борисович.
Постараюсь ответить на твои вопросы о себе и о Глазкове.
Я начал службу в Полтаве в ноябре 1936 г. в
должности штурмана корабля тяжелого
бомбардировщика ТБ-3. В 1937 г. в нашу ТБЭ прибыл
Глазков на должность командира корабля. С первых
же полетов в нашей АЭ Павел Петрович Глазков
показал высокий класс летной подготовки. Это и неудивительно, ведь он до нашей части был
шеф-пилотом командира бригады и имел возможность
получить большую тренировку в полетах днем и ночью. В 1938 г. я был назначен штурманом 2-го
неотдельного отряда тяжелых бомбардировщиков, а
П. П. Глазков — командиром 3-го неотдельного отряда
нашей АЭ. Осенью 1938 г. П. П. был назначен на выполнение правительственного задания с правом
подбора экипажа по его усмотрению. Он выбрал
меня, хотя до этого мы с ним не летали.
Специальное полетное задание мы с ним выполняли
в течение месяца в тяжелейших условиях. Задание
выполнили с высшей оценкой и были представлены к правительственным наградам (но не получили,
почему — не знаю). В 1939 г. Глазкову поручили
перелет Полтава-Ростов: доставить командующего
Армией Особого Назначения в Ростов. Полет должен
был быть выполнен в любых метеоусловиях. Глазков
опять потребовал к себе штурманом меня. Таким
образом, еще до войны мы с ним начинали летать
вместе, но только в особых условиях.
Войну я начал штурманом 2-й АЭ (на должность был
назначен в 1940 г.). П. П. Глазков был заместителем
командира 1-й АЭ. На седьмом боевом вылете весь
мой экипаж погиб: я выбросился с самолета,
который вошел в плоский штопор — меня просто
вырвало потоком воздуха из открытой носовой
кабины Ф-1.
Накануне мы выбросили десант наших разведчиков в Карпатах, в Румынии, и на поврежденном самолете
произвели посадку. Через два часа после
8-часового ночного полета командиру 2-й АЭ майору
Черкашину и мне поручили группу
бомбардировщиков (17 экипажей). Сам командир БАП
отдал свой самолет нам взамен нашего
поврежденного, чтобы мы возглавили этот полет.
Цель — мотомехколонна под Житомиром, которая
наступала на Киев. Однако истребители прикрытия,
которые должны были сопровождать нас, не взлетели и мы пошли на цель без прикрытия.
Колонну настигли южнее Житомира. Бомбометание
производили по ведущему. Колонна была
уничтожена. На цель я зашел с запада — немцы
думали, что идут свои, и по нам никто не стрелял.
Через пять минут после этого нас догнали 28
истребителей Ме-109. После короткого боя их осталось два, а из нашей группы всего один
самолет — наш левый ведомый, это я наблюдал уже с земли, приземлившись с парашютом.
В группу, совершавшую в 1941 г. вылеты на Берлин,
вошли П. П. Глазков -командиром эскадрильи, а я штурманом. После потери командира к нам в экипаж
был назначен П. П. После этого мы с ним уже не расставались.
К званию Героя мы были представлены за вылет на Яхромский мост оба. В моем личном деле есть это
представление. Но потом была дележка Звезд.
Командир нашего полка подполковник Бицкий
заболел. За него остался Зайкин — вот он и забрал
на свой экипаж две Звезды. Немалую роль сыграл в этом и комиссар полка майор Морозов, у нас с ним
личные отношения были не нормальные. В одном деле
я ему не уступил. Не все любят, когда им говорят
правду.
Запасные цели в случае вылета на бомбежку
Яхромского моста — артиллерийские позиции немцев
западнее Москвы. Там облачность была всего 5−6
баллов, поэтому цель была видна хорошо <>».
А вот описание самого вылета — свидетельство тем
более ценное, что ни в одном из трудов,
посвященных битве за Москву, он, повторяю, не упоминается.
«29 февраля 1980 г. Гор. Киев.
Добрый день, Глеб!
Твое письмо получил 25 февраля и вот сегодня
выбрал время написать. Отвечаю на поставленные
вопросы.
Бомбометание — уничтожение Яхромского моста.
Некоторые детали. Аэродром вылета: полевой
аэродром Огарево Почково, севернее Сасово 25−30 км,
Рязанской области.
29 ноября 1941 г. нам была поставлена боевая задача:
«Уничтожить ж/д мост через канал Москва-Волга у населенного пункта Яхрома».
«Товарищи! Наземные войска, отступая, не смогли
уничтожить этот мост. Сейчас там идут тяжелые бои
с танками противника, которые прямо по железнодорожному полотну пытаются ворваться в Москву. Товарищ Сталин приказал нам уничтожить
мост и надеется, что эта задача будет
выполнена!» — сказал батальонный комиссар
Морозов (комиссар нашего полка), выступая перед
летным составом.
Стояла глубокая тишина. Каждый думал, кого же назначат на выполнение этой задачи. Но приказ
командира полка подполковника Бицкого был:
«Кто желает? Желающие, шаг вперед!» Весь полк
шагнул вперед. Желали все.
Командир полка был вынужден назвать фамилии
командиров экипажей. Было выделено 6 экипажей
наиболее опытных, летающих в любых
метеоусловиях. В числе шести экипажей был назван
и наш.
Время вылета: 17.30−18.00. Погода в районе аэродрома:
облачность 10 баллов, то есть сплошная, высота
нижней кромки облаков 100−150 м, поземка, высота
верхней кромки облаков 300 м. Погоду по маршруту не знали, в районе цели — тоже. Предполагалось, что
погода <> такая же, как и на аэродроме вылета.
Было указано на Москву не заходить, любой
самолет, появившийся над Москвой, будет сбит.
<> Значение моста для немцев в их плане
прорыва севернее Москвы всем нам было ясно. После
постановки боевой задачи <> экипажам отвели
время на личную подготовку.
Подготовка закончена. Идем на корабль. Рабочие
места приняты от технического состава. Взлет на выполнение боевого задания по готовности. Моторы
запущены, опробованы. Получаем разрешение на выруливание. Пошел пушистый снег. Видимость
плохая. Для обозначения старта изредка стреляют
ракеты. Ориентируясь по ним, помогаю командиру во время руления.
Мы на старте. Нам взлет разрешен. Разбег. Машина
бежит по слабо укатанному снежному полю и с трудом отрывается на границе летного поля.
Делаем круг над аэродромом и ложимся на заданный
курс. Облачность понижается, высота ее становится все меньше — 70, 50, 30 м. Решаем
пробиваться за облака. Вышли за облака,
облачность сплошная. Веду прокладку пути.
Истекает расчетное время выхода на поворотный
пункт. Ориентира не видно (земля не просматривается), все закрыто плотной
облачностью. Берем расчетный курс на ТРЦ (точка
разворота на цель). Начинаем пробивать облака
вниз. Высота 300 м, земли нет. Снижаемся до 200 м.
Земли нет. Снижение прекращаем. Идем в облаках.
Зажигаем фару, проверяем, есть ли обледенение.
Обледенение слабое, но идет сильный снег. Выходим
на ТРЦ (город Дмитров). Город горит. Над ним
образовался кроваво-красный шатер, отсветы
пламени видны сквозь облачность. Взяли курс на цель (ж/д мост через канал Москва-Волга). Идем со снижением. Высота 150 м, земля не просматривается.
Дальше по курсу Москва с аэростатами заграждения
и мощной ПВО. Возвращаемся на Дмитров, который
хорошо распознается по багрово-красному пятну.
Пытаемся пробить облака в районе Дмитрова, но это
нам никак не удается. Идем на запасную цель —
артиллерийские позиции немцев западнее Москвы.
После бомбометания по запасной цели
возвращаемся на свой аэродром. На душе тяжело от сознания, что основную задачу не выполнили.
Произведя посадку, идем на КП АП для доклада.
Настроение плохое. Стыдно идти с таким
результатом. Такого случая у нас еще не было,
чтобы мы не выполнили боевую задачу. После
прибытия на КП АП выясняется, что ни один экипаж
не смог пробить облака в районе цели, все бомбили
запасную цель. Поэтому был дан приказ вылет
повторить.
Пока технический состав готовит корабль к боевому вылету, мы всем экипажем обсуждаем
результат первого вылета и решаем во вылете
следовать по маршруту к цели под облаками.
Корабль к полету готов, места рабочие экипажем
приняты. Рулим на старт. Погода не улучшается.
По-прежнему идет крупными хлопьями снег. Старт
дан. Взлет нормальный. Ложимся на курс. Идем под
облаками. Быстро мелькают темные и серые пятна.
Под нами лес. Прошу экипаж информировать меня о пролете рек, дорог, населенных пунктов.
Предупреждаю о подходе к первому контрольному
ориентиру — река Ока. Вот вижу характерный изгиб
реки, и весь экипаж в это время дружно кричит:
«Смотри, река!» Благодарю их. Немного
уклонились влево.
Исправляю курс следования, уточняю ветер по результатам пролета контрольного этапа,
рассчитываю время прибытия на следующий
контрольный ориентир — город Шатура. Погода стала
резко ухудшаться. Пошел сильный снег, облачность
понижается. Идем со снижением, облака прижимают
нас к верхушкам деревьев лесного массива.
Предупреждаю экипаж об истечении расчетного
времени выхода на КО Шатура, и в это время справа
по борту, метрах в 50, видим фабричную трубу,
вершина которой выше нас. Под нами город Шатура.
Погода не улучшается. Впереди Орехово-Зуево. Если
так дальше следовать, то можем врезаться в искусственные сооружения. Предлагаю командиру
набрать высоту с расчетом, чтобы видеть хотя бы только фон леса. Предложение принято. Набираем
высоту. Высота 200 м. Слабо вижу фон леса. Набор
высоты прекращаем. Проходим Орехово-Зуево точно
по времени и месту. Здесь облачность выше. Хорошо
виден город. Продолжаем полет по курсу.
Снег прекратился, видимость улучшается. Вот
впереди показалось багрово-красное зарево. По расчетам, это город Дмитров. Подходим ближе. Да,
это Дмитров. Обходим город. Беру курс вдоль
канала и железной дороги на Яхрому. Высота 100 м.
Мелькают верхушки деревьев. В глазах рябит. От напряжения идут слезы. Несколько минут полета
этим курсом. Ура!!! Мы все видим мост. Мост слева.
Замечаю, что с востока к нему идет белая полоска —
это ложе реки, впадающей в канал. Решаем заход на мост производить вдоль этой реки, так как в условиях плохой видимости она облегчает нам
выход на цель.
Одно дело решить, другое — сделать. Производим
левый разворот с малым креном (блинчиком), во время разворота потеряли реку. Идем несколько
минут курсом 90°. Пройдя километров 10−12,
производим разворот на 180° для выхода на цель
вдоль реки (расчетный курс на цель 280°). После
разворота увидел реку. Доворачиваю самолет для
выхода на реку, после чего ложимся на параллельный курс, удерживая реку слева по борту.
Река слегка извивается, и мы не успеваем
доворотами самолета удержать ее слева по борту.
Впереди вижу высокую насыпь, моста нет. Во время
пролета железной дороги видим мост слева метров
в 100−150. Заход неудачный.
Повторяем все сначала. Результат тот же, только
цель оказалась справа.
В конце концов после нескольких заходов выход на цель «пристреляли», но я не успеваю
прицелиться по дальности. Очень поздно вижу мост,
поэтому опаздываю с прицеливанием. Так
повторяются десять холостых заходов.
Между заходами стараемся себя подбодрить. После
десятого командир предупреждает меня о том, что
горючего остается мало. Я ему говорю, что если на одиннадцатом заходе промажем, то давай таранить
мост кораблем. Командир говорит: «Да, мост
оставлять целым нельзя!» Все согласны. На одиннадцатом заходе с помощью экипажа я все же увидел мост раньше. Быстро приближается цель. В глазах рябит от мелькающих темных пятен, которые
отчетливо видны на снежном покрове. Прицеливание
по боковой наводке и дальности закончено.
Нажатие боевой кнопки. «Бомбы пошли!» — кричу
командиру. Командир дает полный газ и идет резко
с набором высоты. Надо скорее уйти вверх, чтобы не подорваться на собственных бомбах. Мы в облаках.
Взрыв бомб. Облака становятся красными. Самолет
сильно бросило вверх. Докладываю командиру, что
необходимо заход повторить для сброса
оставшихся бомб (на земле было решено
бомбометание производить серийно-залповое с двух заходов). Снижаемся, выходим под облака.
Снова повторяем маневр захода на цель. Теперь нам
легче. Мы изучили все кустики. Легли на курс вдоль
реки. Вдруг впереди по курсу вижу зеленые огни.
Откуда? Что за огни? Подходим ближе — оказывается,
под мостом горит электропроводка. Это облегчает
мне прицеливание. Прицеливание закончено,
нажимаю на боевую кнопку. Докладываю: «Бомбы
пошли!» Командир снова резко идет с набором
высоты. Яркая вспышка. Краснеют облака, резкий
звук взрыва, самолет сильно бросает вверх. Делаем
контрольный заход для просмотра результатов
бомбометания. «Ура! Ура! Моста нет!» — кричим
все. Берем курс домой, на свой аэродром. Командир
говорит: «Ура-то ура, а горючки-то мало, так что
веди точнее по маршруту!» По пути нет запасных
аэродромов. Надо надеяться только на себя. Прошу
командира набрать высоту, чтобы создать
благоприятные условия для радиопеленгации.
Радист запрашивает радиопеленг, а я произвожу
прокладку пути, после чего настраиваюсь на свою
приводную радиостанцию. Приводную слышу хорошо,
индикатор показывает, что идем точно. Говорю
командиру: «Веди по индикатору, это наша
приводная!» Все мы рады, поем песни.
По расчету, до аэродрома осталось лететь 30 минут.
Прошу командира начать снижение. Выходим на аэродром в облаках. Отметив проход приводной
радиостанции, производим маневр для снижения и захода на посадку. Посадка выполнена отлично.
Заруливаем на стоянку и выключаем моторы. Теперь
можно вздохнуть свободно. Задание товарища
Сталина выполнено. На КП нас ждут. Капитан
Глазков докладывает командиру полка о выполнении боевой задачи. Командир полка
поздравляет нас с успешным выполнением задания и представляет к званию Героев Советского Союза. К нам с поздравлениями бросаются наши товарищи,
которые задержались на КП, услышав, что мы сообщили по радио о выполнении задания по основной цели. Все остальные экипажи и в повторном вылете шли над облаками, в районе
основной цели пробить облака не смогли и поэтому
бомбили опять запасную цель.
1942 г., апрель-месяц. Едем на аэродром в Серпухов
через ж/д мост через Оку, который ремонтируют
саперы. Останавливаемся, закуриваем с саперами.
Разговорились с командиром группы саперов,
спросили, не приходилось ли им восстанавливать
железнодорожный мост через канал Москва-Волга у Яхромы. Оказывается, они только что оттуда
приехали после восстановления того моста.
«Как он был поврежден?» — спрашиваем его.
«Одиннадцать метров насыпи вместе с быком были
вырваны взрывом бомб. Ферма моста обрушилась.
Повозились с ним».
***
Вскоре Семен Порфирьевич умер от инфаркта.
Загруженный работой, я долго не мог собраться и написать этот очерк. Однако чем дальше, тем
острее чувствовал: медлить больше нельзя — годы
летят, один за другим уходят из жизни творцы
великой Победы. Уже нет среди нас ни П. П.
Глазкова, ни С. П. Чугуева, ни самого командующего
АДД — главного маршала авиации А. Е. Голованова, да и наше, более молодое поколение, редеет.
Существует крылатое выражение: «Спешите
делать добро». В моем случае я бы перефразировал его так: «Спешите запечатлеть
добро в памяти поколений».
