ЗАПАДНАЯ ЦЕРКОВНАЯ УТВАРЬ В ДРЕВНЕРУССКОМ ХРАМЕ

Летописное известие о том, что в киевскую Десятинную церковь князь Владимир поместил «все еже бе взял в Корсуни: иконы, и съсуды, и кресты», принято понимать как указание на византийское происхождение первой церковной утвари на Руси. Это в целом неоспоримо. Однако в древнем Киеве бытовали не только образцы греческого мастерства, но и западного, уже и тогда, впрочем, воспринимавшиеся как экзотика.
Киево-Печерский патерик приводит сообщение преподобного Феодора: «В житии свята-го Антониа поведаеть, Варяжскый поклажей есть, понеже съсуди Латиньстии суть, и сего ради Варяжскаа печера зовется и доныне». По печерскому преданию, варяг Шимон принес сюда со своей далекой родины золотой венец с головы изваянного Христа, который просил повесить в алтаре Успенского собора над престолом, и золотой пояс'.
Вотивные золотые короны на Западе известны с VII века (открыты в кладе, найденном в 1858 году недалеко от Толедо). В новгородском Антониевом монастыре отмечали: «Из предметов, принадлежавших преподобному Антонию, благоговейно сохраняются… шесть мозаических икон"2. Не исключается, что архиепископ Новгородский Антоний, до 1204 года побывавший в Константинополе, привез оттуда ленту — «меру Гроба Господня» — вместе с реликварием рейнской работы конца XII — начала XIII века3. Таковы наиболее известные примеры присутствия латинской утвари в русском церковном обиходе XI—XIII вв.еков.
Произведения западного художественного ремесла X-XIV столетий, оказавшиеся в Восточной Европе, тщательно изучены В. П. Даркевичем'. Опираясь на его исследования, В. Н. Лазарев заключает: «Простой перечень находок западных изделий на русской почве является уже достаточно весомым аргументом в пользу необходимости внимательно рассмотреть вопрос о связях Киевской Руси с Западной Европой"5.
Существовало мнение, что указанные изделия бытовали на Руси почти со времени их изготовления. К сожалению, не было принято во внимание свидетельство Генриха Штадена, жившего в Москве в правление Ивана Грозного: «Сюда голландцы и антверпенцы (торговый люд) привезли несколько сот колоколов, которые были взяты из монастырей и церквей, и всякого рода церковные украшения — венчики, светильники от алтарей, медные решетки с хор, церковные облачения, кадильницы и многое множество подобных вещей"6. Учитывая данное сообщение, приходится скрупулезно разграничивать изделия из археологических раскопок и из церковных ризниц — последние могли появиться у нас лишь в XVI веке. Сложнее решить вопрос о предметах, безусловно имевших богослужебное употребление в русских храмах XI—XV вв.еков.
Прежде всего надо сказать о немецких бронзовых колоколах. Один из них, датируемый XI веком, найден на Подоле в Киеве: приземистый, «ульевид-ный», высотой 37,4 см и с диаметром отверстия 29,7 см. Второй — возможно, саксонского происхождения (XI-XII века) — обнаружен археологами на Малом городище в селе Город-ске (летописный Городеск) на Житомирщине: тоже приземистый, высотой вместе с ухом 43,0 см и диаметром по наружному краю 34,5 см; в верхней его части надпись: «Готфридом этот сосуд назван». Колокол начала XIII века из новгородского Антониева монастыря, также скорее всего отлитый в Германии, имеет удлиненные пропорции (высота 44,0 см, диаметр отверстия 22,0 см). Если относительно первых двух можно утверждать, что они появились на Руси в XI—XII вв.еках, то этот, не исключено, попал сюда в XVI веке.
В 1844 году на территории древнего города Вщижа под Брянском при разборке завала в алтарной части храма, построенного в конце XII — первой половине XIII века, нашли два подсвечника: бронзовый литой и медный, украшенный выемчатой эмалью, — высотой соответственно 27,5 и 23,0 см. Их западное происхождение установил уже А. С. Уваров, полагавший, что подсвечники изготовлены на Рейне или в Лиможе в XII столетии. В. П. Даркевич уточняет: бронзовый подсвечник на трехгранном прорезном основании — вестфальской работы (около 1200 года), медный — лиможской (первая треть XIII века).
В конце XIX века в городище Княжа Гора (Поднепровье) был обнаружен бронзовый литой подсвечник высотой 24,5 см, с широким трехгранным основанием, украшенный гравированными лировидными стеблями. Он типологически близок французским образцам второй половины XII — первой половины XIII века (столь примитивные вещи более точной датировке не поддаются). Вероятно, примерно в то же время изготовлен и бронзовый литой подсвечник высотой 83,0 см из раскопок храма-усыпальницы XI века близ Переяславля. Он имеет основание в виде звериных лап, трубчатый ствол, перехваченный полым кубом, и похожее на капитель завершение, что позволяет отнести его к работам лотарингских мастеров второй половины XII века.
Итак, можно уверенно констатировать употребление в русских храмах XI — первой половины XIII века колоколов и подсвечников западного происхождения. Однако вряд ли они были широко распространены, представляя скорее собой на Руси явление случайное. То же следует сказать и о предметах средневекового западноевропейского художественного ремесла, имевших собственно литургическое назначение.
Автор серебряного потира из Переславля-Залесского, до недавнего времени устойчиво связывавшегося с именем Юрия Долгорукого, явно следовал латинской традиции, характерной для ювелиров 1220—1230-х годов7. Западные потиры обычно были с гладкой чашей, и если именно к их числу принадлежит рассматриваемый литургический сосуд, то деисус и славянская надпись на нем явно гравировались уже на Руси.
В конце XIX века в Суздале обнаружили медную, исполненную в виде голубя дарохранительницу (Лимож, последняя треть XIII века) с выемчатой эмалью, гравировкой и позолотой. Едва ли она оказалась в Суздале сразу же или вскоре после изготовления — обстановка в тогдашние времена не благоприятствовала проникновению подобных изделий на Русь. Не исключено, что дарохранительницу завезли к нам значительно позднее — в XVI столетии.
Ковчег-реликварий из ризницы новгородского Софийского собора, в котором хранилась вышеупомянутая «мера Гроба Господня», сделан в Рейнской области на рубеже XII—XIII вв.еков. Он имеет размеры 19,0×11,0×6,5 см, украшен тонкими пластинками из позолоченной меди с чеканными изображениями Христа, Богородицы, святых и с латинскими обозначениями, а на крышке укреплены пять полусферических кристаллов горного хрусталя. Скорее всего, ковчег появился в монастыре в XVI веке.
Для покрытого выемчатой эмалью и гравировкой сиенского серебряного потира первой половины XIV века новгородским мастером в первой половине XVI века была изготовлена более глубокая чаша — в соответствии с требованиями православного богослужения8.
Небольшой немецкий потир первой половины XIV века, оказавшийся в Троице-Сергиевой лавре, какой-либо переделке не подвергался, хотя «дал тот кубок Государь Царь и Великий князь всея Руси Иван Васильевич на потир».
Таким образом, из предметов западной церковной утвари в древнерусском богослужении использовались только колокола и подсвечники, иногда — потиры, к тому же большей частью адаптированные. Применение других изделий, довольно редкое, наблюдается лишь в XVI—XVII вв.еках. Распространять данную практику на весь средневековый русский церковный уклад, как это делают экуменисты в стремлении аргументировать свою доктрину, достаточных оснований нет.

1 Муръянов М. Ф. Золотой пояс Шимона // Византия. Южные славяне и Древняя Русь. Западная Европа. М., 1973. С. 187−198.
2 Денисов Л. И. Православные монастыри Российской империи. М., 1908. С. 563.
3 Царевская Т. Царьградские «дары» новгородского паломника Доб-рыни Ядрейковича // София, 2000. N 3. С. 13−16; Жерве А. Мера Святого Гроба Господня // Там же. N4. С. 9−11.
4 'Даркевич В. П. Произведения западного художественного ремесла в Восточной Европе (X-XIV вв). М., 1966.
5 Лазарев В. Н. Искусство средневековой Руси и Запад (XI-XV вв.). М., 1970. С. 6.
6 Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Записки немца опричника. М., 1925. С. 63.
7 Стерлигова И. А. «Потир Юрия Долгорукого» из Оружейной палаты Московского Кремля // Декоративно-прикладное искусство. М., 1993. С. 5−24.
8 Постникова-Лосева М. М. Новгородская серебряная чаша // Из истории русского и западноевропейского искусства. М., 1960. С. 177−184; Даркевич В. П. Указ, соч. С. 48.