Священник Благовещенского собора Московского Кремля Сильвестр принадлежал
к замечательным персонажам русской истории эпохи Ивана Грозного. В научной
литературе о нем спорят: с одной стороны, приписывают как одному из руководителей «Избранной рады» выдающуюся роль в проведении реформ 40
— 50-х годов XVI века, с другой, — предлагают не преувеличивать степень
его влияния на Грозного, а заодно и сомневаются в самом существовании
упомянутой «рады». Возможно, некоторые материалы, касающиеся его сына
Анфима Сильвестрова — коммерсанта, государева дьяка, книжника — внесут
больше ясности в вопрос, кем же был «поп Сильвестр».
Даты рождения и смерти Анфима Сильвестрова неизвестны. Как предполагают,
сам Сильвестр родился между 1500 и 1510 годами, а вышел он из зажиточных
торгово-ремесленных кругов Великого Новгорода, с которыми поначалу и думал связать свою судьбу. Но жизнь рассудила иначе, и там же, в Новгороде,
Сильвестр был рукоположен в священнический сан, увлекшись к тому же книжным делом и иконописанием. Долгое время считалось, что именно им создано Житие равноапостольной княгини Ольги для «Книги Степенной царского
родословия», — лишь недавно установлено, что оно было составлено псковским
книжником священником Василием (в иночестве Варлаамом). Есть мнение,
что начало нашего книгопечатания не обошлось без Сильвестра. Из «Сказания
известно о воображении книг печатного дела» мы знаем об учреждении,
так сказать, официальной типографии, однако предполагается, что ей предшествовала
другая, частная, основанная в московском доме Сильвестра, тогда уже
благовещенского священника: в этой предполагаемой типографии якобы и начинал свою деятельность в Москве Иван Федоров.
Участие Сильвестра в знаменитом Стоглавом соборе, суть которого заключалась
в разрешении иерархами многочисленных недоумений царя «о различных церковных
чинех», выразилось по крайней мере в том, что он в составе представительной
депутации доставил соборные материалы бывшему митрополиту Иоасафу в Троицкий монастырь. Но многое говорит за то, что в действительности
роль благовещенского священника в соборных делах была гораздо значительнее.
Забота собранных царем иерархов об истинно христианском просвещении
людей нашла свое отражение в написанном Сильвестром после Собора «Домострое»;
это наводит исследователей на мысль, что он приложил руку и к составлению
текста Стоглава. Известно также послание Сильвестра казанскому наместнику
князю А. Б. Горбатому, где он излагает свои представления об образцовом
правителе. Историк Иван Забелин высказал предположение об активном участии
Сильвестра в украшении Золотой палаты Кремлевского дворца «стенным бытейским
письмом», в котором средствами живописи была представлена идея праведного
царствования и показаны первые подвиги молодого царя.
Анфим обрел в лице родителя не только заботливого и любящего отца, но и принципиального наставника. 64-я глава «Домостроя», называющаяся «Послание
и наказание ото отца к сыну», написана Сильвестром в виде наставлений
Анфиму, и ее называют порой «Малым Домостроем».
«Видел ты сам, чадо мое, многих ничтожных сирот и рабов, и убогих мужского
полу и женского и в Новгороде, и здесь, в Москве, вскормил и вспоил
я до зрелости, обучил, кто чему достоин, многих и грамоте, и писать,
и петь, которых иконному письму, а каких и книжному искусству, тех серебряному
делу и прочим всем многим ремеслам, а кого разной торговлей обучил заниматься».
Далее автор сообщает, что мать Анфима также «воспитала в добром наставлении
многих девиц и вдов, ничтожных и убогих, обучила рукоделию и разному
домашнему обиходу и, наделив приданым, выдала замуж, а мужчин поженили
у добрых людей, и все те, дал Бог, свободны, живут самостоятельно, многие
в священническом и диаконском чине, и в дьяках, и в подьячих, и во всяких
чинах: кто во что уродился и в чем благоволил Бог быть, — те занимаются
разными ремеслами, а многие торгуют в лавках, многие и в купечестве
в различных землях ведут торговлю».
Ставил благовещенский священник в пример сыну и свою неукоснительную
супружескую верность, призывая его жить «по христианскому закону во всех делах без лукавства и без всякой хитрости во всем».
Анфим в ту пору уже служил в «царской казне у таможенных дел», и благочестивый
отец, естественно, не мог обойти вниманием это обстоятельство. «Служи
верою да правдою, безо всякия хитрости и безо всякаго лукавства во всем
государьскомъ; другу не дружи, недругу не мсти, и волокида бы людемъ
ни в чем не была, всякого отделай с любовию без брани; а не поспеется,
и ты добрым словом отвещай и, присрочив, не изловча отпусти; а в торговли
прямую розласку чини, душевредная бы твоя служба не была государю ни в чем, а сам благословленым, государьским уроком сыт буди, и все бы у тебя государьское было всегда в счете и в смете, и в письме, и приход,
и расход».
Понимая, что «у таможенных дел» куда как легко сбиться с пути истинного
и что в среде таможенников процветают волокита и вымогательство, Сильвестр
находит полезным обратиться к воспоминаниям о своем новгородском торговом
прошлом: «Если же сам у кого что купливал, так ему от меня любезное
обхождение, без волокиты платеж, да еще и хлеб-соль сверх того, так
что и дружба навек, и никогда мимо меня не продаст, и худого товару
не дает, и за все меньше возьмет. Кому же что продавал, все честно,
а не в обман: кому не понравится мой товар, я назад возьму, а деньги
отдам. Ни в купле, ни в продаже ни с кем не тяжба, ни брань не бывали».
Не без гордости автор констатирует, что у его сына «со многими иноземцы
великая торговля и дружба есть». Торговал же Анфим Сильвестров, в частности,
и на деньги, взятые в кредит у Троице-Сергиевой обители. Вот какая запись
содержится в монастырской вкладной книге XVII века: «60 (1552) году
августа в 25 день дал вкладу Анфим Селивестров сын попов 50 бочек сельдей
немецких за 90 рублев да 2 ларя стекол за 14 рублев, бочку вина церковного
за 12 рублев, 10 пуд ладану за 25 рублев. А приторговал то на 1000 рублев
на монастырские деньги». Что торговля у Анфима была поставлена на широкую
ногу, становится ясно, например, из такого факта: за полстолетия до того на церковь в Кирилло-Белозерском монастыре издержали 250 рублей,
в Звенигородском уезде 12 деревень вместе с угодьями стоили 200 рублей,
а в Волоцком княжестве 6 деревень и несколько пустошей с лесом — 80
рублей. А. Л. Хорошкевич в «Истории Москвы» (М., 1997) отзывается о торговце Анфиме наилучшим образом, полагая, что в нем «воплотились типичные
черты преуспевающего купчины, богобоязненного и отважного, посредника
между крупными организациями на родине и иноземными купцами».
Проживал Анфим в Китай-городе, о чем свидетельствует грамота Ивана IV
от 15 апреля 1556 года Троице-Сергиеву монастырю. Царь брал у игумена
Иоасафа с братиею «двор их на Москве, в Новом городе, в Богоявленском
переулке, с Ильинския улицы к Никольской улицы по левой стороне, в длину
двадцать сажен с полусаженью, а поперег четырнадцать сажен» и отдавал
Анфиму Сильвестрову, а Сергиевой обители жаловал другой — в том же Богоявленском
переулке. Установить, где именно находился пожалованный Анфиму двор,
теперь не представляется возможным.
Из ливонских источников узнаем, что Сильвестр и Анфим имели тесные контакты
с бюргерской верхушкой Нарвы. Сохранилось сообщение сыновей бургомистра
этого города Иоахима Крумхаузена об исхлопотании до начала Ливонской
войны у Сильвестра, являвшегося тогда царским духовником, неких торговых
привилегий для себя. В мае 1558 года сам Иоахим Крумхаузен информировал
городской совет Ревеля о невозможности сохранить мирные отношения России
с Ливонией, ссылаясь при этом на уведомление его московского друга Анфима.
Анфим Сильвестров в то время занимал должность, как явствует из разрядных
книг, государева дьяка, причем в 1557 году в списке дьяков стоял на двадцатом месте, а два года спустя переместился уже на шестнадцатое,
удостоившись звания «большого дьяка».
Если митрополит Макарий доходящим до почитания расположением Ивана Грозного
оказывал на него благотворное нравственное влияние, то Сильвестр прямо
сделался временщиком юного царя и, собрав вокруг себя единомышленников,
так называемую «Избранную раду», начал предпринимать определенные шаги
к ограничению царской власти. Однако, войдя в возраст, Грозный положил
этому конец: в 1560 году «рада» прекратила свое существование, главный
реформатор и бывший любимец Алексей Адашев очутился в тюрьме, где вскоре
«впал в недуг огненный» и скончался, Сильвестр отправился в Кириллов
монастырь, а князь Андрей Курбский едва успел скрыться в Литве. В «Первом
послании Курбскому» Грозный с сердечным сокрушением рассказывает, как
он в свое время взял Сильвестра «для совета в духовных делах и спасения
своей души, <> надеясь, что он, человек, стоящий у престола Господня,
побережет свою душу». Сильвестр «начал сперва как будто творить благо»,
но очень скоро «попрал свой священнический обет и право предстоять с ангелами у Престола Господня». Сильвестр и Адашев «вместо духовных стали
заниматься мирскими делами, мало-помалу стали подчинять вас, бояр, своей
воле, отнимая от нас великолепие нашей власти». Когда пришло время держать
ответ, «Сильвестр, увидя, что его советники впали в ничтожество, ушел
по своей воле, но мы, благословив его, не отпустили, не потому, чтобы
устыдились его, но потому, что за его коварную службу и понесенные от него телесные и душевные страдания мы хотим судиться с ним не здесь,
а в будущей жизни, перед Агнцем Божьим. <> Поэтому и сыну его
я и до сих пор позволил пребывать во благоденствии, только являться
к нам он не смеет».
Как известно, Сильвестр за четыре года до этого послания был «отпущен»
в Кирилло-Белозерский монастырь, где принял постриг под именем Спиридона.
Что касается Анфима, опала его действительно не коснулась. Князь Д.
И. Курлятев, занимавший в «Избранной раде» далеко не последнее место,
подвергся, не в пример Сильвестру или Адашеву, всего лишь почетной ссылке
— воеводой в Смоленск, и в 1561—1566 годах Анфим служил под его началом
таможенным чиновником. В 1566 году он присутствовал в качестве государева
дьяка на Земском соборе, где обсуждался вопрос о продолжении Ливонской
войны. Сильвестр в то время был еще жив: умер он, как принято считать,
до 1577 года.
Сильвестр и его сын — о чем уже говорилось — были заядлыми книжниками.
В шестидесятые годы XVI века в Кирилло-Белозерскую обитель, куда сослали
опального священника, попала «Книга Зерцало, государьское дание, попа
Селивестра Благовещенского, во иноцех Спиридона, и сына его Анфима».
В монастырской описи 1653 года восемь книг помечены как «селивестровские».
В их числе: «Книга государьское данье Исус Навин да 4 Царства туто ж,
Благовещенского попа Селивестра, во иноцех Спиридона, и сына его Анфима»;
«Книга государьское данье Иван Лествичник, Благовещенского попа Селивестра,
во иноцех Спиридона, и сына его Анфима»; «Маргарит» святителя Иоанна
Златоуста с надписью: «Сию книгу прислал с Москвы Анфим к отцу своему
Селивестру в Кирилов монастырь».
Если верить «Истории о Великом князе Московском» Андрея Курбского, осужденного
на церковном соборе 1560 года бывшего благовещенского священника сослали
не в Кирилло-Белозерский монастырь, а на Соловки, в чем многие историки
сомневаются, ссылаясь на послание Грозного в Кириллов. В послании царь,
укоряя братию, роняет такую фразу: «Новый Сильвестр на вас наскочил:
видно, вы одной с ним породы». Так или иначе, Соловецкой обители Сильвестр
тоже обильно жертвовал (вполне вероятно, он провел там последние годы
жизни). Согласно вкладной книге Соловецкого монастыря, «старец Спиридон,
что был благовещенский священник Селивестр, дал <> 66 книг»
— самый, пожалуй, крупный книжный вклад, когда-либо сделанный в обитель.
Очевидно, большинство книг оказалось на Соловках по духовному завещанию
Сильвестра, но в некоторых из них имеются записи, удостоверяющие, что
они пожертвованы еще в ту пору, когда Сильвестр был в фаворе у царя.
Причем в этих записях значится также имя его сына Анфима.
Можно лишь гадать, каким образом очутилась в сербском Хиландарском монастыре
на Святом Афоне Толковая Псалтирь, на верхней крышке одной из двух частей
которой указано: «Благовещенского попа Селивестра и сына его».
Известны несколько автографов и Анфима. В рукописном Толковом Евангелии
XVI века, принадлежавшем прежде Свенской обители, основанной еще в ХIII
столетии черниговским князем Романом Михайловичем и существующей доныне
в окрестностях Брянска, на вкладке читаем: «Лета 7072 (1564) сию святую
книгу Евангелье толковое дал в дом Пречистеи Богородицы честнаго и славнаго
Ея Успения и преподобных чудотворцев Антония и Феодосия Анфим Селивестров
сын по себе и по своих родителех в вечнои поминок, в Свинский монастырь,
при игумене Гурьи» (другой рукой приписано: «Богдане». — В. П.).
В синодике Троице-Сергиева монастыря XVII века имеется поминальная запись
рода священника Сильвестра. В конце списка стоит имя Анфима, и это наводит
на мысль, что деньги на помин души внесла его вдова. Женат же он был
на дочери Якова Топорникова, о чем свидетельствуют две записи из синодиков
Успенского собора Московского Кремля, начинающиеся так: «Род Якова Топорникова
да зятя его Анфима, Селивестрова сына». Установить из них, как звали
жену Анфима, не представляется возможным. Любопытно, что здесь нет имени
Пелагея, которым почему-то называет жену Анфима авторитетный исследователь
П. Миртов. Пелагеей в миру звали мать Анфима — о ней вкладная запись
1674−1675 годов московского Новодевичьего монастыря гласит: «Память
Селивестрове попадье иноке Евпраксие». Имеется упоминание о Евпраксии
и в вышеупомянутых Успенских синодиках. В Новодевичью обитель жена Сильвестра
удалилась, вероятно, одновременно с его постригом в Кирилло-Белозерском
монастыре. Род благовещенского священника («Инок Спиридон и Анфим»)
записан также в синодике Александро-Свирского монастыря. «Род Якова
Топорникова да Анфима» недавно удалось выявить и в синодике московского
Богоявленского монастыря, рядом с которым тот жил.
Больше ничего об Анфиме Сильвестрове мы не знаем. В синодиках жертв
опричнины он не значится. Были ли у него дети — неизвестно. Как неизвестно
и то, когда и где окончил дни этот незаурядный человек.
