Смута XVII века нанесла страшный удар по государственности, экономике и культуре страны. Тем не менее, Россия не только быстро оправилась, но и начала столь же быстро крепнуть. Именно тогда она стала территориально крупнейшей державой в мире. В середине века в Москве проживало 200 тысяч жителей — немало по тем временам, а кроме того, в значительные города выросли Нижний Новгород, Ярославль и другие. Советская историография, говоря о новом периоде русской истории, пришедшемся на ХVII век, во многом справедливо связывала эту новизну с возникновением первых промышленных мануфактур, образованием общенационального рынка и зарождением буржуазных отношений. Слово о буржуазности, о капитализации здесь как нельзя более кстати. Храмы и монастыри всегда, в общем-то, строились за счет частных денежных вкладов и пожертвований. Но в предшествовавшие описываемому времена здесь на первое место выступал элемент религиозно-нравственный. Когда же основными вкладчиками стали купцы, коммерциализация неизбежно проникла и в этот процесс. Какой-нибудь удельный князь, оплачивая возведение храма, даже не будучи истово верующим, поневоле строил «для Бога» и для всех подвластных граждан. Купец же, у которого, как у всякого капиталиста, собственные интересы стояли выше общественных, строил скорее для себя, для удовлетворения, так сказать, личного религиозного чувства. Обуржуазивание общественных отношений предполагает, само собой, и обмирщение культуры, которое действительно наблюдается в ХVII веке. Но вопрос, насколько сознательна была тут роль купечества, едва ли корректен. Видимо, собственно «обмирщали» архитектуру, живопись и литературу все же зодчие, художники, писатели, хотя делали они это чаще всего на купеческие деньги, неизбежно вынужденные в своих творениях в той или иной степени отражать вкусы и запросы посадского населения, его представления об окружающем мире и красоте. При активном участии купеческой верхушки, поддерживавшей тесные связи с приезжавшими в Россию иностранными коммерсантами, наряду с диковинными импортными товарами в стране распространялись западноевропейские культурные влияния. Право свободного выезда по коммерческим делам за границу требовало от купцов знания международной экономической конъюнктуры, политической обстановки в зарубежье, обычаев других народов и хотя бы в минимальной степени — иностранных языков. Естественно, их кругозор был гораздо шире, чем у мелких городских торговцев-ремесленников, в большинстве своем никогда не покидавших пределы родного города. Одним из самых характерных внешних признаков нового этапа развития культуры России стало возведение, кроме храмов, каменных зданий светского назначения, сооружавшихся теперь не только феодальной знатью, но и представителями зажиточного купечества. Вот какое впечатление, например, произвел московский дом богатого гостя Григория Леонтьевича Никитникова на архидиакона Павла Алеппского, приезжавшего в Россию из Сирии в середине XVII века: «Мы видели в Москве роскошное жилище этого купца, которое обширнее, чем палаты министров. Он выстроил у себя чудесную церковь, подобно которой мы не видели даже у царя». Речь идет о красивейшем пятиглавом кирпичном храме Живоначальной Троицы в Никитниках, построенном в 1631—1634 годах, со вкусом декорированном резным белым камнем (килевидными кокошниками, фигурными наличниками, полуколонками, порталами) и полихромными поливными изразцами. В отличие от палат, храм сохранился до наших дней. Двор и каменная церковь «Христова мученика Никиты, что гостя у Григорьева двора Микитникова», находившиеся внутри одной ограды, описаны в Строельной книге XVII века. В состав храма впервые в практике московского культового зодчества была включена шатровая колокольня. Подклет использовался для хранения товаров, а южный придел Никиты Воина стал семейной усыпальницей этого известного купеческого рода, происходившего из Ярославля. Внутреннее оформление завершили к середине 1650-х годов уже после смерти Г. Л. Никитникова его внуки, кое-что доделывал и правнук по линии дочери — Иван Григорьевич Булгаков. Образа заказывались самым известным иконописцам того времени, в том числе Иосифу Владимирову («Сошествие Святого Духа») и изографу Оружейной палаты Симону Ушакову («Великий архиерей», «Спас Нерукотворный» и другие). В храме долгие годы находилась и знаменитая икона «Древо Государства Московского» («Похвала Богоматери Владимирской»), которую также создал «государев зограф Пимин зовомый Симон Ушаков». При росписи стен мастера первыми в России использовали в качестве образцов (скорее, иконографических схем) гравюры из Библии Пискатора, незадолго до того изданной в Голландии, а на одной из фресок изобразили групповой портрет семейства Никитниковых. В середине XVII века в Москве на Ваганькове появился каменный дом с высокими «голландскими щипцами», также заметно выделявшийся на фоне окружающей застройки. Он принадлежал именитому гостю Алмазу (Ерофею) Ивановичу Иванову (? — 1669) из рода Чистых, происходившего из посадских людей Вологды. Торговавший с восточными странами и знавший несколько иностранных языков, этот купец со временем стал думным дворянином и начальником Посольского приказа. В составе российских посольств Алмаз Иванов выезжал в Речь Посполитую и Швецию. Возможно, его зарубежные впечатления в какой-то мере сказались на архитектуре дома. Рядом со своими двухэтажными каменными палатами у Покровских ворот член Гостиной сотни Михаил Семенович Сверчков возвел в 1696—1698 годах в стиле «нарышкинского» барокко храм Успения на Покровке. Немногим ранее на Берсеневке (ныне Берсеневская набережная Москвы-реки) по заказу государева дьяка Аверкия Степановича Кириллова (1622−1682), выходца из купеческой среды, были выстроены из большемерного кирпича новый дом и храм святителя Николая Чудотворца. Строильная книга 1657 года говорит об этом так: «На том ево огороде, подле ево Аверкиева двора построена ево Аверкиева полата вновь». Член голландского посольства Николаас Витсен, побывавший в Москве в 1665 году, писал: «Я посетил Аверкия Степановича Кириллова, первого гостя, которого считают одним из самых богатых купцов. Он живет в прекраснейшем здании; это большая и красивая каменная палата, верх из дерева. Во дворе у него собственная церковь и колокольня, богато убранные, красивый двор и сад. Обстановка внутри дома не хуже, в окнах немецкие разрисованные стекла (витражи). Короче — у него все, что нужно для богато обставленного дома: прекрасные стулья и столы, картины, ковры, шкафы, серебряные изделия и т. д. Он угостил нас различными напитками, а также огурцами, дынями, тыквой, орехами и прозрачными яблоками, и все это подали на красивом резном серебре, очень чистом. Не было недостатка в резных кубках и чарках. Все его слуги одеты в одинаковое платье, что не было принято даже у самого царя. Он угощал нас очень любезно, беседовал о недавно появившейся комете; русские об этом рассуждают неправильно. Он показал нам книгу предсказаний будущего, переведенную на русский язык, будто в ней истинные предсказания, и спросил мое мнение об этом». Как видим, элементы «обмирщения» и проникновения иностранных влияний налицо. В каменном жилом строительстве от столичного купечества не отставали именитые торговые люди провинциальных центров. В рассматриваемый период несколькими примечательными купеческими особняками украсился Псков. Самый, пожалуй, известный из них принадлежал Сергею Ивановичу Поганкину. До сих пор там стоят «Поганкины полаты». Неподалеку — купеческие дома Меншиковых, Русиновых, Трубинских, Ямских. Они, как правило, двухэтажные, каменные, с третьим деревянным этажом и складскими помещениями в виде клетей и подклетей. Из двух больших палат состоял дом купцов Пушниковых в Нижнем Новгороде. В Калуге сохранился нарядно декорированный двухэтажный дом купца К. И. Коробова. Купеческие каменные палаты XVII века известны и в небольшом городе Гороховце под Владимиром, и в Чебоксарах. В распоряжении историков почти нет данных о быте купечества допетровской России. Тем большую ценность представляет описание внутреннего убранства дома вологодского гостя Гаврилы Мартыновича Фетиева, развернувшего крупные торговые операции далеко за пределами родного города. Умерший в 1683 году Фетиев перед кончиной пожертвовал 2000 рублей на строительство теплого Гавриило-Архангельского храма и колокольни при церкви Владимирской Божией Матери в родном городе. В Вологодском областном музее хранится портрет Г. М. Фетиева — самая, пожалуй, ранняя «парсуна» человека из русского торгового сословия. Конечно, уровень бытовой культуры таких людей существенно отличался от существовавшего тогда в Западной Европе, на что обратил внимание упоминавшийся выше Н. Витсен при посещении Торжка: «Любопытство привело меня в дом купца, куда я был приглашен на обед. Хозяйка приветствовала меня кубком пива, зачерпнув его из большого ковша, причем остатки из кубков выливались обратно в ковш, что было весьма неаппетитно. Стол накрыли грязноватой скатертью сами хозяин и его сын, хотя это важные люди, у которых в изобилии были холопы и слуги. Для каждого из нас была положена груда толстых ломтей хлеба всех сортов и деревянная ложка… Как мы сели, так нас и оставили сидеть. Кроме нас было еще двое русских гостей; ох, как же некрасиво они едят! Не молятся, а только крестятся; сидят хуже, чем самый неотесанный наш крестьянин. Во время обеда пришел сынок хозяина и приветствовал нас рукопожатием и поклоном; чем крепче ударяют по рукам, тем, значит, серьезнее. Этот поднес каждому из нас по чарке водки и продолжал стоять, склонясь до земли, пока они не опорожнились. Затем хозяин вызвал жену, которая также поклонилась каждому из нас и поднесла по кубку водки, после чего сразу, не говоря ни слова, опять ушла. При первом выходе хозяйка сказала: „Приглашаю вас на хлеб-соль“. Одета она была богато: шапка вышита золотом и жемчугом». Насколько мы можем судить по сохранившимся памятникам, нигде, кажется, не повлияли торговые люди с такой силой на посадскую архитектуру, как в Ярославле, что и обусловило ее своеобразный демократизм. Один из первых каменных храмов построил там на посаде вскоре после окончания Смуты гость Надея Светешников — церковь Николы Надеина. Ее в 1620—1622 годах возвели мастера, приглашенные из Москвы. Богатая фресками, среди которых особой известностью пользуются сцены жатвы, церковь Ильи Пророка сооружена в 1650 году на средства купцов — братьев Вонифатия и Иоанникия Скрыпиных. Она служила для Скрыпиных и семейной усыпальницей. В качестве образцов для ее фресок, — а в их создании участвовали пятнадцать мастеров, в том числе знаменитые Гурий Никитин и Сила Савин, — также использовались гравюры из Библии Пискатора. На стенах храма можно увидеть и весьма редкие для России того времени изображения земного глобуса, меридиана и экватора. Новые веяния отразились и в литературе — переводной и оригинальной. Сюжеты таких известных произведений, как «Повесть о купце», «Повесть о некоем купце лихоимце», «Сказание о богатом купце», «Повесть о купце Григории», «Повесть о Карпе Сутулове», «Повесть о Савве Грудцыне», носят в большинстве своем нравоучительный характер и призваны формировать собирательный образ добродетельного коммерсанта. Авторы осуждают алчность и лихоимство, пороки, нередкие в купеческой среде. Еще одна тема, типичная и для западноевропейской литературы того времени, — поведение купеческих жен. Ведь далеко не всем из них во время длительных отлучек мужей удавалось избежать известного соблазна. «Береги честь смолоду» — этот лейтмотив, обращенный к наследникам, звучит в переводной «Повести о купце» и в оригинальной «Повести о Савве Грудцыне». В сюжете последней также прослеживается влияние западноевропейской литературы. Здесь описываются похождения непутевого купеческого сына, нарушавшего заветы старших и за это наказанного. Его отец, Фома Грудцын-Усов, богатый гость, родом из Великого Устюга, в годы Смуты переселился в Казань и занимался торговлей на Волге с Астраханью и Персией. С целью приобщения отпрыска к семейному делу он направил Савву с товаром в Соликамск, где того «бес попутал» и совратил с истинного пути. Герой повести носил фамилию реально существовавшего купеческого рода Усовых-Грудцыных, происходившего из сельца Пятницкого под Великим Устюгом. Некоторые купцы имели неплохие домашние собрания рукописных и печатных книг. Выпущенный на московском Печатном дворе в 1641 году Часослов вскоре вложили в новый монастырь на северной реке Юг «Гостиной сотни торговые люди Иван Иоакимов з брат[ь]ею… поминания и душевнаго ради спасения». А вот владельческие записи на листах рукописного Хронографа XVII века из собрания Е. Е. Егорова (ОР РГБ): «Книга, глаголемая Гранограф, усюжанина, таргового человека Митки Козмина сына Худякова…» Далее тем же почерком, но другими чернилами: «…А во 167 году марта в 5 день сия Книга Гранограф, сиречь летописец, зделу мне ж з братом Ияковом братей наших, от сродных, Гавриловых детей Худяковых: от Родиона да от Василья Гавриловых детей, подписал я ж, Дмитрей, своею рукою…». В рукописном сборнике «Толковые пророчества», составленном в начале XVII века, упомянуто имя его первого владельца — «гостя Семена Филипова сына Задорина». На форзаце «Палеи» первой половины того же столетия отмечено: «Книга, глаголемая Палея, гостя Остафья Иванова сына Филатьева». Сборник, включавший сказание «Како Кирил составил Азбуку», предисловие к Алфавиту и другие сочинения, имеет несколько купеческих владельческих записей: «Сия книга Гостиной сотни Ивана», «Сия книга Верховажского посаду торгового человека Ильи Юринского», «Сия книга Гостиной сотни Ильи Павлова сына Юринского». В изданном в 1640 году «Часовнике» есть несколько интересных владельческих записей: «Садовников Гостиной сотни», «Suя qniga glagolema Чesowniq Grigoria Mihaila. Siя qniga gostinoi sotni Rodiona Iwanowa sna Hnezniqowa. Suqin sin», «Сия книга, глаголемая Часослов Гостиной сотни Леонтия Иванова сына». Одна из записей, как видим, свидетельствует о знакомстве ее автора с латинским алфавитом, что купец явно хотел подчеркнуть. В купеческой среде порой бережно сохраняли и более редкие старопечатные издания XVI века. «Книга в четь дести, Псалтырь с каноны и кодикосы во всю седмицу, печать литовская, полоцкая», — так в каталоге домашней библиотеки ярославского купца Егора Третьяка Лыткина обозначена «Малая подорожная книжка», изданная в 1522 году в Вильно Франциском Скориной. Медицинская рукопись XVII века принадлежала одному из членов Гостиной сотни, о чем свидетельствует автограф: «А сию книгу я, Афанасей Гурьев, рукою своею подписал». Торговый человек Верхнего медового ряда «Иван Карпов сын Радин» владел книгой «Октоих», напечатанной в 1683 году в московской типографии. С купцами связано и распространение в XVII веке в России постоянной книготорговли. Впрочем, самые ранние известия о ней в Москве относятся еще к концу XVI столетия. Среди торговцев насчитывалось немало по-настоящему образованных людей, владевших даже иностранными языками. Так, купец Афанасий Андреевич Осколков переписывался с известным хорватским просветителем Юрием Крижаничем в период пребывания того в сибирской ссылке в Тобольске. В числе первых учеников Славяно-греко-латинской академии, открывшейся в октябре 1687 году в Москве в стенах Заиконоспасского монастыря были выходцы из разных сословий российского общества, в том числе из купечества. Там под руководством ученых греков Софрония и Иоанникия Лихудов постигал «все свободные науки на греческом и латинском языках» и сын торгового человека Григорий Боков. Из купцов происходил известный русский просветитель конца XVII века Сильвестр (Семен) Медведев — ученик Симеона Полоцкого. Подобно иностранцам, заведшим торговое дело в России и изучившим русский язык, российские гости, ездившие за рубеж, нуждались хотя бы в минимальном знании иностранных языков. Торговый человек из Холмогор Вторко Леонтьев бойко переводил с голландского языка, а новгородец Кошкин составил учебник шведского языка. Имелись среди купцов и знавшие английский и немецкий языки. Ну, а тем, кто вел дела с Крымом, Кавказом и азиатскими странами, приходилось постигать языки восточные. Как упоминавшийся уже Алмаз Иванов, так и другие русские гости нередко выполняли разного рода дипломатические поручения. Астраханец А. Грибов не раз ездил в составе посольств в Иран и Среднюю Азию. Купцы С. Маленький и Н. Сыроежин после Афанасия Никитина отправились в далекую Индию. В XVII веке установились торговые контакты и с Китаем. Кое-кто из отечественных русских коммерсантов XVII века оставил описания своих заграничных путешествий, среди которых них можно назвать «Хожение купца Федота Котова в Персию» (1623−1624) и «Житие и хожение в Иерусалим и Египет казанца Василия Яковлева Гагары» (1634−1637). Специального рассмотрения заслуживает вопрос о роли московских «торговых иноземцев» (Виниус, Келдерман, Марселис и другие) в приобщении русских к западноевропейской культуре. Все вышеописанное, без сомнения, в значительной степени способствовало «обмирщению» русской культуры, то есть проникновению и росту в ней сугубо светских элементов.
