Как известно, в своей реформаторской деятельности Петр I в значительной степени использовал опыт и знания иностранных «спецов» — в основном голландцев и немцев. Но если, например, в 1698 году в Москву их прибыло около тысячи, то в 1717-м — всего лишь 50. Объясняется столь резкое сокращение миграции тем, наверное, что под нажимом Петра и благодаря искреннему энтузиазму некоторых иноземцев в стране начали появляться собственные специалисты, которые и составили главную действующую силу петровских реформ. Одним из тех, кто самоотверженно потрудился, так сказать, в кузнице наших национальных кадров, стал голландец Николай Ламбертович Бидлоо (1673/74−1735). Первая в России постоянная больница с отечественными врачами, первый военный госпиталь, первая школа-вуз для подготовки медиков, первый наш учебник по медицине — все это его рук дело! Вспомним, что представляла собой российская медицина в допетровские времена. О профессиональных врачевателях в Московии впервые упоминают документы XV века: для лечения Великого князя Ивана III, его семьи и приближенных бояр из Рима сюда приехали медики Антон и Леон, впоследствии казненные за то, что не сумели исцелить царевича и сына придворного татарского князька. Учрежденный при Иване Грозном Аптекарский приказ не только управлял, как явствует из его названия, аптеками, но и вербовал на русскую службу заграничных лекарей. В 1654 году приказ предпринял первые попытки обучить искусству врачевания русских людей, и к приглашенным из-за границы докторам «прикрепили» 30 стрельцов. Но деятельность этих вышколенных в приказном порядке эскулапов мало отразилась на развитии отечественной медицины. До Петра, по словам одного из историков, «все на Руси — от холопа до думного боярина — лечились только у знахарей, а наезжавшие временами иностранные врачи пользовались некоторым вниманием только при царском дворе, да и тут к ним относились большею частью с такой подозрительностью, что они дрожали за свою жизнь и не знали, как поскорее выбраться из Московии». Положение радикально изменилось при Петре I, когда произошел массовый наплыв докторов-иностранцев в наше отечество, впоследствии уже никогда не повторявшийся. Одни историки прототипом устроенного в Москве военного госпиталя (ныне — Главный военный клинический госпиталь имени академика Н. Н. Бурденко) называют аналогичное заведение в Гринвиче, которое царь посетил во время своей поездки в Англию в 1698 году, другие — госпиталь, расположенный в шведской крепости Ниеншанц, взятой русскими 1 мая 1703 года. В пользу последней версии говорит тот почти доказанный факт, что крепость вместе с Петром осматривал, уже в качестве царского лейб-медика, Бидлоо. По мнению ряда исследователей, госпиталь продолжал работать и после взятия Ниеншанца, укомплектованный шведскими врачами-военнопленными. Но Петру требовался подобный в первопрестольной, в начале ХVIII века готовившейся отразить нашествие Карла ХII, и организатором его был назначен все тот же перешедший в русскую службу голландец. Николаас Бидлоо родился в Амстердаме. Изучал медицину в Лейденском университете под руководством своего отца, фармацевта и ботаника Ламберта Бидлоо, и дяди, крупного анатома и хирурга Готфрида Бидлоо, бывшего одно время лейб-медиком английского короля Вильяма III. В 1697 году он защитил диссертацию и стал доктором медицины. В 1701 году его пригласил в Россию по личному распоряжению Петра I наш посланник в Голландии Андрей Матвеев. Контракт заключили на шесть лет. В документе 1702 года говорится: «Въехал в Россию голландец Николай Бидлоо, в народе прозванный Быдловым, а по бумагам Быдло». Ничего оскорбительного в этой записи нет: ругательным слово «быдло» (от польского «bydlo» — скот), стало у нас гораздо позже. Бидлоо заступал на должность «ближнего доктора его царского величества» с годовым жалованьем 500 рублей. Когда же он стал управлять созданным при его непосредственном участии госпиталем с лекарской школой, Петр утроил эту сумму, и она достигла колоссальной по тем временам цифры. Для сравнения скажем, что священник госпитальной церкви получал в год 20 рублей; немногим больше имели наши первые лекаря, выпускаемые в армию в чине подпоручиков. Подготовка к строительству госпиталя включала в себя и разработку архитектурного проекта здания, и составление финансовых смет, и еще множество самых разнообразных дел. Указом от 25 мая 1706 года император отвел госпиталю место «за Яузой рекой против Немецкой слободы (…) для лечения болящих людей. А у того лечения быть доктору Николаю Бидлоо, да двум лекарям (…) да из иноземцев и из русских, изо всех чинов людей набрать для аптекарской науки 50 человек». Финансировать это начинание Петр поручил Церкви, подчинив госпиталь Монастырскому приказу, а с 1721 года — Синоду. К детищу Бидлоо приписали несколько сел Симбирского уезда с 658 душами мужского пола. Не прошло и года, как Николай Ламбертович смог донести царю: «Божьим благоволением, попечением же Его превосходительства графа Мусина-Пушкина (управлявшего Монастырским приказом. — А. Р.) гофшпиталь ноября в 21-й день 1707 г. в такое состояние приведен, что с оным в Божие имя начало учинено и первые несколько больных в тот дом приведено». Построив госпиталь, представлявший собой вначале двухэтажное деревянное здание, Бидлоо отдал ему последующие 28 лет своей жизни. Трудности пришлось преодолевать немалые. Взять хоты бы учебный процесс. Единственным источником знаний для студентов долго были лишь лекции самого Бидлоо, которые и записывать-то удавалось не всем. Лекарства изготовлял штатный аптекарь, в основном используя растения, выращивавшиеся в ботаническом саду и «аптекарском огороде». Сбор же растений на стороне сталкивался с серьезными препятствиями: так, потребовался указ Сената московскому генерал-губернатору, чтобы разрешить ученикам госпитальной школы ловить пиявок в окрестных прудах и собирать лекарственные травы и коренья в помещичьих и дворцовых лесах. Далеко не всегда гладко протекал и прием пациентов: помещение в госпиталь некоего драгуна «для излечения болезни кожные» и тронувшегося рассудком трудника Боровско-Пафнутьевского монастыря состоялось лишь после личного указания Петра. Тем не менее, с 1708 по 1712 год через госпиталь прошло уже 1996 больных. В то же время в его штате состояли всего пять человек — доктор (то есть сам Бидлоо), лекарь, подлекарь, аптекарь и подаптекарь, которые могли рассчитывать на помощь разве что собственных студентов. Из последних же, набранных «для аптекарской науки» в количестве пятидесяти, шесть умерли, восемь сбежали, а трех за пьянство отдали в солдаты. И все же Бидлоо лечил и, главное, учил. Скоро его успехи в выпуске первых русских врачей встревожили сообщество иностранных медиков, заинтересованных в отсутствии конкуренции. Началась травля воспитанников Бидлоо. Двух из них, принятых на флот, провалили на самовольно учиненных экзаменах иноземные доктора. Бидлоо горячо заступается за своих питомцев перед командующим флотом адмиралом Апраксиным: «Нужно им (экзаменаторам. — А. Р.) есть, чтобы твоего народа никто при них в такой науке не был, чтобы сами господами, а они (русские врачи. — А. Р.) бы слугами были до смерти, как и прежде сего обычай был!» К 1715 году слухи об этих неурядицах дошли до императора. Он посылает проэкзаменовать четырех выпускников Бидлоо целую экспертную комиссию. Знания молодых специалистов оценили как «зело изрядные», и 18 марта 1715 года Сенат постановил: «Чтобы никто из оных (медиков-иностранцев. — А. Р.) никакой обиды в чести и повышении чина российского народа от него (от Бидлоо. — А. Р.) изученным хирургам являть не дерзал». Необычной для тогдашних нравов выглядела и забота Бидлоо о людях «мизерных» — студентах и больных, причем порой в таких мелочах, которые столь важного господина, как он, едва ли должны были касаться. В 1723 году его ученики составили коллективное ходатайство о прибавке им жалованья на несколько копеек каждому. Казалось бы, что за дело до этих медяков Бидлоо, получавшему огромное жалованье и являвшемуся популярнейшим среди тогдашних сильных мира сего частнопрактикующим врачом? Выпороть попрошаек, да тем и решить проблему. Но он не только никого не выпорол, но и «пробил"-таки через Сенат удовлетворительный ответ на ходатайство, утверждая: «Малым определенным им жалованьем довольствоваться невозможно. Ныне все дорогою достается куплей, так что простолюдин, работающий человек, на один день по четыре копейки едва может тем доволен быть». Пока одни просили о копеечной прибавке к содержанию, люди большего размаха, обусловленного их социальным статусом, не гнушались порой расхищать госпитальное имущество. С таковыми Бидлоо сражался беспощадно, изгнав из госпиталя по крайней мере трех «комиссаров» (завхозов, говоря современным языком). Самоотверженно боролся Николай Ламбертович и за исполнение первоначального повеления Петра I, незадолго до смерти императора отмененного чиновниками, — лечить больных из простого народа бесплатно. В своем рапорте он возмущенно писал: «Его Императорское Величество именным своим указом, когда сначала строился госпиталь, изволил мне приказать, чтобы всякого чина людей мизерных, хоть не из солдатства, в госпиталь принимать (….) и такая Е. В. милость всему народу генеральная была». И добился того, чтобы в его госпитале пользовали бесплатно всех, кроме «шляхетства и купечества». Отметим, что не только у нас, но и в Западной Европе дело создания общедоступного квалифицированного медицинского обслуживания находилось тогда в зачаточном состоянии. После Петра I оно в России заглохло: даже ничтожное солдатское жалованье начали удерживать за лечение в госпитале. Петровские порядки в этой сфере восстановил только Павел I. В своем «Наставлении для хирургов» — первом русском учебнике по медицине — Бидлоо настойчиво призывал молодых врачей «лечить больного по любви». Доктора одного из его выпусков вручили ему прощальный адрес, где были такие слова: Каждому слава своя, Николай, воздается, Но ты на вершине, Ибо в груди твоей есть светлая эта душа! В России, ставшей его второй родиной, Николай Ламбертович Бидлоо прожил 34 года. Он умер 23 марта 1735 года в возрасте около 60 лет и был похоронен близ госпиталя на Немецком, ныне Введенском, кладбище. Сейчас могила этого замечательного человека утрачена, место его захоронения неизвестно. В современной Москве нет даже мемориальной доски, посвященной Бидлоо. Однако в планах подготовки к 300-летнему юбилею Главного военного клинического госпиталя имении Н. Н. Бурденко значится и сооружение памятника выдающемуся доктору. Место уже выбрано — на берегу Яузы, там, где в далеком 1706 году все начиналось…
