Социально-демографическая ситуация на севере Сахалина в период между русско-японской войной (после которой Сахалин оказался поделенным между Россией и Японией) и войной гражданской, несмотря на обилие имеющихся исследований, представляется изученной и осмысленной далеко не достаточно. В региональной историографии до сих пор распространено мнение, что с поражением России в 1905 году и с закрытием каторги в 1906-м население русской части острова, ничем более не сдерживаемое, в массовом порядке хлынуло на материк, выказав себя попросту сборищем неукорененных маргиналов. Такой подход совершенно некорректен, ибо не учитывает особенности формирования общности людей, называемой сахалинцами.
Статистика 1905 — 1917 годов свидетельствует: в 1905 -1908 годах число обитателей Северного Сахалина действительно сократилось очень резко — с 46 до 5,5 тысяч. Обезлюдели 28 из 65 населенных пунктов. Однако следует спросить: по своей ли воле уезжали сахалинцы? Так ли уж были они неукоренены?
Из материалов первой всероссийской переписи следует, что в 1897 году население Сахалина составляло 28 113 человек, из них ссыльных было 74,4 процента. На острове имелось 5600 мелких крестьянских хозяйств. Через три года здесь уже проживало 36 500 человек, а еще через два — 46 000. Есть основания считать, что к 1905 году Сахалин представлял собой надежно обжитой район. В последнем десятилетии XIX века и в годы, предшествующие русско-японской войне, на Сахалине шел интенсивный процесс укоренения населения, формирования его старожильческой части (в начале ХХ века — сотни семей) и рост числа местных уроженцев.
В 1900 году численность полноправных граждан на несколько тысяч превысила численность ссыльнокаторжных и ссыльнопоселенцев. В короткое время сложилась система постоянных русских поселений, обитатели которых довольно успешно занимались сельским хозяйством, рыбной ловлей, промыслами, извозом… Таким образом, каторжная колонизация Сахалина к началу ХХ столетия постепенно сменялась сельскохозяйственной и промысловой, формировавшими на острове постоянное русское население, способствуя его закреплению и укоренению. То есть демографические тенденции складывались весьма благоприятно. Поэтому утверждения о том, что Сахалин ничего, кроме ужаса, не вызывал у своих жителей, и соответствующие объяснения их миграции на материк во время японской оккупации — абсолютно несостоятельны.
Спросим еще раз: по своей ли воле уезжали сахалинцы? Не применялись ли к ним со стороны захватчиков меры насильственной депортации? Факты свидетельствуют, что депортация началась еще до подписания мирного договора в Портсмуте 5 сентября 1905 года. Первая группа российских подданных (3000 человек) была вывезена на японских пароходах в Де-Кастри 7 августа. 18 августа туда же перевезли еще 2000 человек. 28 августа японцы попытались высадить в Де-Кастри партию в 1600 человек, но русская охрана побережья не позволила этого сделать. В отношении жителей Южного Сахалина, оставшегося за японцами, применялась тактика выдавливания. По свидетельству вице-консула России в Хокодате В.В.Траутшольда, она заключалась в создании условий, при которых русским оказалось невозможно конкурировать с пришлыми японцами в чем бы то ни было, вплоть до найма на работу. В результате на юге острова осталось всего около 200 российских подданных.
После того как ситуация на Сахалине и вокруг него стабилизировалась и японцы взялись активно обустраивать южную часть острова, на севере начали происходить события, также не укладывающиеся в рамки традиционного толкования рассматриваемой проблемы. С упразднением каторги остров покинули осужденные и представители тюремной администрации. Каторжная колонизация окончилась. Казалось бы, остров должен был полностью обезлюдеть. Едва ли найдется заключенный, который, отбыв наказание, пожелает остаться, тем более вернуться туда, где он страдал. Однако в течение 1906 года на север Сахалина вернулось около 5000 человек, ранее по тем или иным причинам эти места покинувших. Их, как видим, не страшила мрачная «каторжная» слава Сахалина. Довольно быстро «возвращенные» смогли восстановить прежний уровень своего достатка. Исследования, проведенные Сахалинским краеведческим музеем, показывают, что главным действующим лицом в тот период стал крестьянин-середняк. Хотя наемный труд почти не применялся, хозяйства сахалинских крестьян были весьма зажиточными.
Однако сельскохозяйственным старожилам, составлявшим сравнительно небольшую и самодостаточную группу, задача широкого освоения природных богатств острова была явно не под силу. В 1908 году Сахалин объявили местом вольного заселения — в русле переселенческой кампании, проводимой П.А.Столыпиным. Утратив возможность продолжать освоение Сахалина «каторжным» способом, правительство сделало ставку на переезд сюда свободных граждан. Чтобы привлечь их на «умирающий остров», как Сахалин именовался в газетах того времени, была разработана система льгот — вплоть до введения режима порто-франко: мера исключительная, если учесть, что 25 февраля 1908 года министерство торговли и промышленности разработало и внесло законопроект об отмене режима порто-франко на Дальнем Востоке.
Впрочем, на масштабы сельхозпереселения все это повлияло незначительно: слишком силен еще был «каторжный» стереотип, слишком далеким казался остров. С 1907 года до начала первой мировой войны на Сахалин для занятий сельским хозяйством переехало всего 105 семей.
Тогда же делались попытки ускорить промышленное освоение Северного Сахалина путем привлечения вольнонаемных рабочих. Основные природные богатства Сахалина — уголь, лес, рыба, нефть. Наибольшее развитие в эти годы получила рыбная отрасль. Толчком послужила русско-японская рыболовная конвенция 1907 года. Промысел велся главным образом на северо-западном побережье Сахалина напротив устья Амура. Росли уловы — росло и количество рабочих: в 1908 году на рыбалках было занято всего 23 человека, в 1914 году — уже 1325 человек. Но путина длится 2−3 месяца в году. Поэтому в рыбной отрасли миграция носила по преимуществу сезонный характер. Тем не менее нашлось немало людей, пожелавших здесь осесть. Если в 1908 году упоминается только об одном русском поселке Рыбном, то в 1909 году почти одновременно их возникло пять. Основывались они выходцами из центра России. В 1910 году в этих поселках насчитывалось 90 хозяйств. Во время первой мировой войны и сразу после нее население северо-западного берега Сахалина также росло. По материалам переписи 1926 года, в 44 населенных пунктах Рыбновского района проживало уже 2063 человека.
Гораздо менее благоприятно обстояли дела на восточном и северо-восточном побережье Сахалина. Суровый климат исключал ведение традиционного сельского хозяйства. Главным достоянием этого района была нефть, и миграционная картина находилась в зависимости от процесса освоения нефтяных месторождений.
В период между русско-японской и первой мировой войнами, после того, как экспедиции К.Н.Тульчинского, Э.Э.Анерта, Н.Н.Тихоновича, П.И.Полевого выявили на Северном Сахалине значительные нефтяные запасы, интерес предпринимателей к острову стал стремительно возрастать. В 1911 году было подано 313 заявок на разведку и разработку месторождений. В 1913 году Сахалинское нефтепромышленное и каменноугольное общество завезло в район нефтеразведки около 300 рабочих. Однако все попытки российских нефтяников оканчивались неудачей (первую промышленную нефть получили на концессиях японцы только в 1926 году). Рабочие разбежались. Освоение нефтяных богатств и основательное заселение северо-востока Сахалина началось гораздо позже — уже при советской власти.
Ненамного лучше складывалась обстановка в угольной промышленности. Упразднение каторги отняло возможность использовать на рудниках принудительный труд, на котором, собственно, до 1906 года угледобыча и держалась. Труд вольнонаемных сразу сделал ее нерентабельной. Отсутствовали оборудованные порты для транспортировки угля на материк. Поэтому, достигнув максимума в 33 500 тонн в 1913 году, добыча неуклонно снижалась. Соответственно снижалась потребность шахт в трудовых ресурсах, так что экономическая миграция, связанная с угольной промышленностью, не сыграла в досоветское время сколько-нибудь существенной роли в процессе заселения острова.
Схожая картина наблюдалась и в лесной промышленности. До революции ее масштабы на Сахалине были более чем скромны. Относительно крупные лесоразработки осуществлялись в 1908 — 1909 годах в районе села Пильво компанией «Ю.Бринер и К0», вывозившей на материк елово-пихтовые бревна и рудстойку. Работало около 300 человек, преимущественно иностранцев. Вскоре перед лесозаготовителями встали те же проблемы, что и перед угольщиками, и компания свернула производство. Затишье продолжалось до 1930 года.
Отнюдь не улучшила демографическую обстановку на Северном Сахалине и первая мировая война — вопреки господствовавшему в советской историографии мнению, что в это время сюда устремились всякого рода авантюристы и лица, скрывающиеся от призыва в армию, за счет чего население якобы возрастало. Статистические данные говорят об обратном: за три года войны оно сократилось (1914 год — 8227 человек, 1917 год — 7250 человек, без учета коренных жителей и иностранцев). Только после окончания японской оккупации Северного Сахалина в 1925 году население стало быстро увеличиваться. Самый устойчивый контингент, в наименьшей степени подверженный влиянию экономической и политической конъюнктуры, по-прежнему составляли крестьяне, численность которых оставалась стабильной, испытывая лишь незначительные колебания.
