«СЕВЕРНАЯ ЭПОПЕЯ» В.И.НЕМИРОВИЧА-ДАНЧЕНКО

С середины XIX века Русский Север становится объектом притяжения не только для промышленников, но и для писателей и художников. Полные трудностей и опасностей многомесячные путешествия по суровым северным морям, островам и побережьям предпринимают С.Л.Максимов, К.А.Коровин, В.А.Серов, К.Д.Носилов, А.А.Борисов, Л.Ф.Пищалкин, С.Г.Писахов и другие (к этому наш журнал неоднократно обращался).

Как и в любом деле, здесь существовали первопроходцы. Едва ли не первым, кто разбудил у отечественной творческой интеллигенции интерес к природе и людям Севера, был писатель и публицист Василий Иванович Немирович-Данченко (1848/49−1936). В этом номере? Московского журнала? заканчивается публикация фрагментов его книги? Год войны? — одной из ярчайших книг о русско-турецкой кампании 1877−1878 года. Именно сейчас уместно будет напомнить о нем и как об одном из? отцов-основателей? темы Русского Севера в отечественной публицистике.

Не будем повторяться, говоря, что он, выпустивший сто сорок томов своих сочинений, опубликовавший сотни репортажей в ведущих русских газетах; он, книги которого имели в личных библиотеках и читали Александр II, Л.Н.Толстой, Н.А.Некрасов, — ныне практически забыт. Скажем только, что, окончив Петербургский университет, он много странствовал и запечатлел для потомков гигантский объем информации, представляющей и сегодня значительную историческую ценность. Примечательно, что этот питомец жаркого юга России, родившийся в Тифлисе, первые свои путешествия предпринимает именно по Русскому Северу. В 1872 и 1873 годах он совершает поездки в Архангельскую губернию, на Соловецкие острова, на промыслы Мурманского побережья, на Кольский полуостров.

Очерки и рассказы об этих поездках публиковались сначала в? Отечественных записках?, затем в? Вестнике Европы?, ?Деле? и других периодических изданиях, после чего выходили отдельными книгами: ?На далеком Севере?, ?Страна холода?, ?За северным Полярным кругом?, ?Новая Земля и Вайгач?, ?В пустынях Лапландии?, ?Мурманская страда?, ?Затерянные в океане?, ?Свет во мраке?, ?Беломорье и Соловки? и ряд других. Написанные в популярном тогда жанре? путевых заметок? или? литературных путешествий?, они содержат многочисленные этнографические, географические, экономические сведения, образуя в совокупности своеобразную энциклопедию Поморья и Подвинья второй половины XIX века. Ничего подобного до Немировича-Данченко в русской литературе не существовало. Недаром за свой северный цикл он был избран действительным членом Императорского Русского географического общества. Попробуем же сегодня, спустя 130 лет, хотя бы контурно, фрагментарно проследовать его северными путями-дорогами…

Маршрут путешествия 1872 года начинался в той части Архангельской губернии, которая нередко именовалась Северо-Двинским краем. Почтовая карета неспешно катилась через Шенкурский, Онежский, Холмогорский и Архангельский уезды. ?Дома в селениях (Шенкурского уезда. — Н.В.), по крайней мере, вдоль по почтовому тракту, выведены в два этажа и построены, благодаря обилию леса, на широкую ногу. <> Это избы крестьян, занимающихся работой в петербургских биржевых артелях, которые сплошь состоят из архангелогородцев?1. Крестьянские жилища чрезвычайно опрятны. Занимаются здесь хлебопашеством, но урожаи низки, поэтому в выпекаемый хлеб подмешивают солому и древесную кору. Основная же пища — треска. Отварную и сушеную, соленую, запеченную в тесте, приготовленную с маслом, картофелем, яйцами, — эту рыбу можно видеть на столе всех жителей независимо от сословия, отчего архангелогородцев и прозвали? трескоедами?. Шенкурский уезд — едва ли не беднейший в губернии: всего один врач, большинство мужского населения разбрелось по отхожим промыслам — все сельхозработы выполняют женщины, они же служат ямщиками на почтовом тракте и даже конвоируют арестантов2. Однако окружающие природные красоты таковы, что этот уголок России часто называют Северной Италией.

Онежский уезд не богаче Шенкурского. Земли скудные, урожаи ничтожные, раз в три года их и вовсе нет, так что население вынуждено поедать рабочий скот и дойных коров; от голодного тифа вымирают целые деревни3. Но зато процветают знаменитые онежские лесопильные заводы. Почти все они принадлежат иностранцам. Русские конкуренты вытеснены, лишь немногие еще имеют свое дело — там, куда пока не добрались англичане, шведы, норвежцы или немцы. Труд заготовителей, сплавщиков и пильщиков чрезвычайно тяжел, эксплуатация нещаднейшая4.

Однако дальше? местность становится ровнее, и горизонт расширяется в бесконечные глади. Иногда дорога пересекает болотные луга, направо и налево зеленеет необъятный простор с редкими рощами и деревнями. Чем ближе к Холмогорам, тем скот становится крупнее, села зажиточнее и многолюднее?5. Холмогорский уезд — наиболее зажиточный. В XVII столетии село Холмогоры было губернским центром. Вокруг — поистине благодатные просторы: ?Передо мною расстилалась северная красавица Двина, с селами, скучившимися по обоим берегам ее, с массами барок, плававших взад и вперед, с карбасами, а иногда с пароходами предпринимателя верховского купца Булычева. <> Погода стояла теплая и ясная. Голубое небо словно обнимало эту далекую, мягко зеленевшую гладь. <> Представьте себе целую систему Двинских рукавов и озер, заключенных в тесные рамки слегка всхолмленных, лесистых, то принижающихся словно опушенными зеленью отмелями, то вздымающихся крутыми хребтами берегов. Птичий гам и стрекот стоял над этими сочными местами?6.

Но вот парадокс. Плодороднейшие земли, заливные луга, дающие прекрасное сено, высокопродуктивный холмогорский молочный скот, — казалось бы, все это должно озолотить местных крестьян, а они продают не молочные продукты и даже не сырое молоко, — везут на мясо в Москву и Санкт-Петербург знаменитых холмогорских буренок по цене 100−150 рублей! Причина одна — нет перерабатывающих заводов (как все это знакомо! — Н.В.). В результате даже в богатом Холмогорском уезде население частично голодает и также вынуждено заниматься отхожими промыслами.

Писатель застал Архангельскую губернию явно не в лучшую ее пору. Франко-прусская война, как ни далеко бушевала, напрямую сказывалась на экономике края: ?Еще недавно через Архангельск в Англию, Германию, Францию, Данию и Норвегию отправлялось грузов ценностью до 11 500 000 рублей, ввоз иностранных товаров не давал и 500 000 рублей. Еще недавно Архангельск был могучим посредником между европейскими потребителями и русскими оптовыми торговцами. Теперь не то. Франко-прусская война понизила вывоз до 8 500 000 рублей, затем бездорожье убило остальное?7. Многие иностранные фирмы переводятся в Прибалтику и Санкт-Петербург — ближе к Европе, да и плавать отсюда безопаснее. В губернии закрылось 26 предприятий, остальные резко сократили производство. У властей края теперь надежда только на постройку железной дороги, которая связала бы его с центральной Россией8.

Архангельск — вполне заштатный городишко: три улицы, не считая набережной, — Троицкий проспект, Средний проспект, Новая дорога; 28 фабрично-заводских хозяйств (водочные, канатные, свечные, кожевенные, мыловаренные); ?Немецкая слобода? — самое культурное и чистое место (именно здесь находится городской сад); новый каменный театр, выстроенный несколько лет назад вместо сгоревшего деревянного (?город жалует ежегодно по тысяче рублей, а спектаклей мало — 5−6 в год, в основном немецкие водевили?); гостиный двор, где лавки забиты в основном колониальным товаром, рыбные и мясные ряды (практически вся торговля сосредоточена в руках? немцев?); библиотека (до 5 тысяч томов и около 500 посетителей в год); благородное собрание и несколько клубов (?жители равнодушны к своим обществам?); ежегодная Маргаритинская ярмарка, длящаяся с 1 сентября по 1 октября (по старому стилю); гимназия; несколько приютов и богаделен. Ну и, конечно же, порт, причалы в Соломбале и лесопильные заводы в Маймаксе (принадлежащие, естественно, иностранцам). Еще Новодвинская крепость-тюрьма9…

Побывав в Архангельске, Василий Иванович отправился на Соловецкие острова, в Спасо-Преображенский мужской монастырь, желая своими глазами увидеть это чудо Русского Севера. Прекрасно оборудованный монастырский пароход? Вера? под командой капитана отца Иоанна вез свыше четырехсот паломников со всей России. Двина, Беломорье… ?Да, море действительно храм. И рев бури, и свист ветра, и громовые раскаты над ним — это только отголоски, отрывочно доносящиеся к нам звуки некоторых труб его органа, давно гремящего там в недоступной, недосягаемой высоте, — великий, прекрасно охватывающий все небо и землю гимн. Вот сквозь клочья сырых туч прорвался и заблестел на высоте широкий ослепительный луч солнца — и над ним озолотилась целая полоса медленно колыхающихся волн… Вот новые тучи закрыли его. Божество незримо, но присутствие его здесь чувствуется повсюду?10.

В описании монастыря особое внимание уделено его поразительной по своей эффективности и размаху системе хозяйствования. На рукотворных огородах здесь, в суровых северных широтах, выращивались лук, капуста, картофель, огурцы, морковь, редька, а в теплицах, куда тепло поступало из печей по подземным теплопроводам, — ?арбузы, дыни, персики, разная нежная ягода? и даже цветы: ?Оранжереи с цветами прелестны. Это — полярная Италия?. На многочисленных производствах трудились монахи и? годовые богомольцы? с Кавказа, из-за Волги, из Крыма, Сербии, Турции, других мест: кожевенные мастерские, кирпичный завод, кузница, где не только ковали косы, ножи, топоры и прочее, но и изготовляли пароходы, солеварни, обширные зверобойные и рыбные промыслы11.

+ + +

Второй раз Вас. И. Немировичу-Данченко довелось? испытать себя? Белым морем в следующем, 1873 году, направляясь на пароходе? Качалов? Товарищества Беломорско-Мурманского срочного пароходства в Северную Норвегию.

24 июля? Качалов? вышел из Архангельска. Пассажиров? собралось немного: онежский купец и судовладелец, ехавший в Норвегию, помор из Колы, отправлявшийся на Еретики (название становища. — Н.В.) в свою факторию; какой-то допотопный чиновник, надоедавший нам невообразимыми анекдотами самого клубничного свойства. Его куцая и круглая супруга то страдала морской болезнью, то грызлась с мужем. Тут же выступала длинная фигура — норвежец, занимавшийся некогда акульим промыслом на Териберке, близ острова Кильдина; моряк Шабунин из Колы, тридцать лет ходивший по Ледовитому океану, да какая-то сентиментальная девица из Архангельска, ехавшая на Сосновец (остров у берега Кольского полуострова. — Н.В.) навестить своего отца, смотрителя тамошнего маяка?12.

?Наконец, и Архангельск пропал, заслоненный извилинами пустынных берегов, то зеленевших мелким леском, из которого порой высоко выбегали стройные стрелки елей, то ложившихся пустырями, покрытыми блеклою и редкою травой. Скоро пароход прошел мимо сплошь застроенного лесопильными заводами острова Маймаксы. Тут неподвижно чернели в голубом зеркале воды несколько судов и пароходов, явившихся за досками. <> Мы теперь шли рукавами реки Двины, которая при устье распадается на множество перепутанных между собой ветвей. <> Весь северодвинский лиман усеян островами, то лесистыми и слегка возвышенными, то низменными, заливаемыми в водополье. Между ними есть и большие; на некоторых расположено по несколько селений, хорошо отстроенных, людных и состоятельных в экономическом отношении. <> Перед нами скоро поднялись створные маяки Мудьюги — большого и богатого селения, производящего самостоятельную торговлю с Норвегией. Несколько иностранных судов стоят тут на якоре, и пропасть шхун и лодей поморской работы чернело в покойных водах небольшой салмы. Многие архангельские купцы еще недавно были крестьянами этого села?13.

К вечеру первого дня пути? Качалов? ?миновал Сухое море, Кую, выселок Козлы и уже ночью стал на линии мыса Керецкого (современный мыс Керец. — Н.В.)?. Впереди — остров Сосновец, а за ним — самое опасное место на Белом море — его горло. ?Это почище Ирландского моря. Здесь еще в 1868 году потерпело крушение до 86-ти судов и поморских, и иностранных. <> С этим местом можно только сравнить пространство между Исландией и Лабрадором. Как и там, Беломорское горло служит весной большой дорогой для ледяных масс, с неудержимой силой прорывающихся чрез эти дефилеи из Белого моря в Ледовитый океан. Горе раннему судну, которое наткнется на плывущие громады, — от него не останется и щепки. Стамухи (так поморы называли плавающие льдины. — Н.В.) разотрут его в пыль. В мае, иногда даже в начале июня, здесь еще двигаются зловеще и медленно, окутанные туманом колоссальные, исполосованные зелеными трещинами льдины, столкновения с которыми не выдержит ни один корабль. Случалось, что весь выход из горла заставлялся этими могучими массами. А во время бури, когда море точно борется с ними, положение в полном смысле слова делается ужасным. <> Пройдут льды, очистится большая дорога из Беломорья в океан и из океана в Беломорье — новая беда! Начинаются непроницаемые туманы, продолжающиеся по три, по четыре дня, даже по неделям, пока сильные порывы северного ветра не разгонят сгустившейся над морем мглы?14.

Вместе с другими пассажирами Василию Ивановичу пришлось перенести на? Качалове? серьезные испытания. Судно пробиралось вдоль берега в густом тумане на самом малом ходу, постоянно подавая гудки, матросы били в колокола, свистели, кричали, чтобы избежать столкновения со встречным судном. И все же несколько раз? Качалов? оказался весьма близок к этому. Глубину беспрестанно измеряли лотом, иначе пароход неминуемо наскочил бы на мель. Так продолжалось почти сутки, пока не достигли острова Моржовца. Здесь, наконец, всего на два-три часа сильным порывом ветра разогнало туман, и взорам пассажиров предстало самое? кораблекрушительное? место на Русском Севере. ?Качка поднялась и килевная, и боковая. Волны захлестывали пароход, а срываемая порывами ветра пена летела прямо мне в лицо. <> Спустя немного, когда мы оставили позади становище Девятое, пароход вошел опять в сплошное море мглы, которую не мог даже развеять сильный северный ветер, только увеличивший опасности нашего положения. <> От села Поной начинались самые опасные пункты беломорского плавания. <> По сравнительно узкому проходу навстречу нам двигалось с Мурмана и из Норвегии много судов, столкновения с которыми легче было избежать в более широких фарватерах, оставленных нами за собой?15.

Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. У мыса Святой Нос? сильный северо-западный ветер <> разбросал непроницаемую завесу окружающего тумана?, и открылась величественная картина: ?Даль сливала все мелкие неровности, трещины и щель утесов, зато общее впечатление романтически сурового пейзажа делалось тем сильнее и полнее. Круглые линии отдельных вершин, мало-помалу понижаясь, переходили в мыс, который только на самой оконечности своей вновь подымался и горбился, круго сбрасывая свой гранитный хребет в совершенно белую поверхность пенящихся валов. <> Громадные буруны цвета самого чистого зеленого аквамарина, оперенные белыми пенистыми гребнями, сильно ударяются в каменистый берег, высоко подбрасывают брызги и потом медленно отступают назад. Шум от них заглушает все звуки?16…

1. Немирович-Данченко Вас. И. Беломорье и Соловки. Воспоминания и рассказы. Киев, 1892. С. 6.

2. Там же. С. 7−18.

3. Там же. С. 19, 25−26.

4. Там же. С. 20−25.

5. Там же. С. 29.

6. Там же. С. 31−32.

7. Там же. С. 58.

8. Там же. С. 60−65, 76.

9. Там же. С. 78−90.

10. Там же. С. 217.

11. Там же. С. 228−319.

12. Немирович-Данченко Вас. И. Страна холода. Виденное и слышанное. Белое море. — Мурман и северная Норвегия. — Лапландия. — Новая Земля. — Вайгач. — Племена глухого угла. СПб., 1877. С. 7.

13. Там же. С. 8−9.

14. Там же. С. 12−13.

15. Там же. С. 25, 30.

16. Там же. С. 31−32.

Статья проиллюстрирована гравюрами Н.Н.Каразина и П.Н.Дубенского к книгам Вас.И.Немировича-Данченко.

В рамках краткой журнальной статьи вряд ли возможно дать адекватное представление о той части творческого наследия Василия Ивановича Немировича-Данченко, которая посвящена Русскому Северу. Мы стремились скорее констатировать существование в отечественной литературе такого незаурядного явления, как? северная эпопея? одного из самых крупных и едва ли не самых забытых русских писателей конца XIX — начала XX века.