 |
| Московский журнал | В. Якунин | 01.05.2002 |
В первые же месяцы войны германский вермахт занял едва ли не половину европейской части Советского Союза: Прибалтику, Белоруссию, Украину, западные области Российской Федерации. Управление оккупированными территориями осуществлялось рейхсминистерством Восточных земель во главе с Альфредом Розенбергом. Они были разделены на рейхскомиссариаты, состоявшие из округов, областей, районов, уездов и волостей. Прифронтовая территория управлялась военным командованием. Переход через границы новых административных зон был жестко ограничен, а для большинства местных жителей строго запрещен.
Перед нападением на Советский Союз фашисты уже имели немалый опыт проведения своей религиозной политики как в Германии, так и в захваченных ими европейских странах. В системе Главного управления имперской безопасности (СД) имелось два отдела, занимавшихся этим: отдел III С (сбор сведений в религиозных кругах) и отдел IV С (политическая деятельность католической и протестантской церквей, религиозные секты)1. В их задачи входило наблюдение за деятельностью религиозных организаций всех конфессий, изучение настроений духовенства, внедрение и вербовка агентуры в административно-управленческих структурах церквей, а также продвижение «нужных» людей на различные иерархические должности, в церковные и общественные фонды, комитеты и тому подобное2.
Еще до начала Великой Отечественной войны велось изучение возможностей оказывать влияние и на религиозные организации в СССР, хотя «железный занавес» существенно препятствовал этому. До 1941 года усилия вышеупомянутых отделов CD и иных структур были направлены в основном на Русскую Православную Церковь За Границей (РПЦЗ), иерархов которой не покидала надежда на крах коммунизма и падение «совдепии». Это, естественно, учитывалось Гитлером, и потому особых препон деятельности РПЦЗ на территории Германии не чинилось3. Однако после нападения на СССР Розенберг фактически не допустил проникновения католических миссионеров и священников РПЦЗ на захваченные советские земли, чем косвенно содействовал укреплению своего главного врага — Русской Православной Церкви.
Фашисты делали все, чтобы взять Церковь на оккупированных территориях под свой контроль. При городских управах создавались отделы по руководству церковными делами4. В приказе шефа политической полиции Гейдриха от 2 июля 1941 года говорилось: «Не следует ничего предпринимать против стремлений православной церкви добиться влияния на массы. Напротив, им следует по возможности способствовать, причем с самого же начала необходимо настаивать на принципе отделения церкви от государства и избегать единой церкви. Также нет возражений и против образования религиозных сект"5.
Несколько позже, 16 августа 1941 года Гейдрих подписал оперативный приказ N 10 «О церковном вопросе в оккупированных областях Советского Союза». Этот приказ являлся первым документом, подробно регламентирующим политику оккупационных властей в данной сфере. Документ ранее не публиковался, поэтому приводим его полностью.
«Имевшиеся до сего времени донесения о развитии и составе религиозных общин в оккупированных областях Советского Союза вызывают необходимость в оглашении следующих инструкций для дальнейшего управления этим вопросом сообразно данным фюрером директивам.
1. Католическая церковь будет стараться всеми средствами оказывать влияние на население оккупированных областей Советской России [с целью] отторгнуть его от православной церкви и объединить с Римом. Этим попыткам следует всячески препятствовать.
Там, где в отдельных местах еще отправляет свои функции какое-нибудь католическое или униатское духовное лицо, следует всячески стараться как можно больше препятствовать его деятельности. Всех католических или униатских священников, которым, несмотря на существующее запрещение о въезде, удалось проникнуть в районы Советской России, следует как можно скорее отослать обратно в ту страну, откуда они приехали. При этом следует уделять особое внимание монахам и монахиням, например — иезуитам, базилианцам и «искупленцам».
2. Столь же мало следует заботиться о поощрении православной церкви. Когда население оккупированных областей Советской России выскажет желание позаботиться о своих религиозных делах и когда, без поддержки со стороны оккупационных властей, имеется в наличии духовное лицо для этого, то восстановление отправления церковных служб может быть допустимо. Но ни в коем случае германские органы не должны открыто поощрять церковную жизнь, отправление церковных служб или проведение массовых крещений. О восстановлении прежней патриархальной русской церкви не может быть и речи. Нужно следить за тем, чтобы возникшие таким образом церковно-православные общины не могли организованно объединиться и создать руководящие центры. Поэтому желательно расщепление на отдельные церковные православные группы. Точно так же не следует принимать мер против развития сектантства в советско-русских областях.
В отношении так называемой «живой церкви», которая находилась под огромным советским влиянием, следует занять особенно осторожную позицию. Поскольку еще неизвестно, следует ли считать эту церковь действительно органом советского правительства, то прежде всего необходимо определить по поступкам прихожан и священников «живой церкви», является ли вообще допустимым ее существование. В этой связи особенно желательно при оккупации Москвы арестовать патриарха «живой церкви» Сергия6 и конфисковать и просмотреть находящиеся у него архивные материалы. Представляет также интерес конфискация находящегося в Москве антирелигиозного музея.
Далее, в части оккупированных районов, отходящих в ведение округа Восточной Пруссии и <> генерал-губернаторства, следует препятствовать тому, чтобы автокефальная православная церковь генерал-губернаторства, подчиняющаяся митрополиту Дионисию, приобрела особое влияние. Православная церковь в этих областях должна по возможности приобрести власть над находящимися еще там католическими церковными учреждениями. Об объединении с относящимися к Восточной Пруссии областными частями, находящимися в юридическом ведомстве архиепископа Берлинского и всей Германии Серафима, не может быть и речи.
3. В отношении евангелических церквей, имеющихся в прибалтийских государствах, следует поступать таким же образом. Здесь религиозно-церковную деятельность также можно допускать только в ограниченном масштабе. В этой области также желательно расщепление на наивозможно большее количество групп.
4. О возвращении национализированных Советами церквей или церковной собственности церковным организациям, безразлично какого рода, также не может быть и речи. Разрешение этого вопроса следует отложить на будущее. Церкви могут предоставляться в распоряжение населения для отправления в них богослужений.
5. Следует также следить за возможной церковной деятельностью переводчиков, которые поступают на работу в какие-либо официальные учреждения или воинские части и которые раньше, до своей работы переводчиками, были духовными лицами или богословами какого бы то ни было вероисповедания. Если в отношении подобных лиц будет замечена какого-либо рода церковная деятельность (например, отправление богослужений, совершение обрядов крещения и т. п.), то следует поступать соответственно местным условиям, искусным образом сообразуясь с имеющимися инструкциями.
6. Религиозные чувства военнопленных не следует ни особенно поощрять, ни поддерживать. Если среди военнопленных имеются духовные лица, то они могут, поскольку это допускалось самими Советами, заниматься религиозной деятельностью. Использование духовных лиц из генерал-губернаторства или из имперской области для обслуживания религиозных нужд советско-русских военнопленных не допускается.
Вышеизложенные директивы могут служить лишь общими инструкциями относительно того, как поступать в отношении религиозных вопросов в оккупированных областях Советской России. Однако всякий раз, учитывая различные местные особенности, необходимо соблюдать следующий твердый принцип: никак не следует поощрять церкви каких бы то ни было вероисповеданий, и следует чинить всяческие препятствия деятельности католической, вернее, униатской церкви. При всех обстоятельствах следует заботиться о пресечении любого церковного влияния, идущего из имперских областей, из генерал-губернаторства или из других граничащих с Россией государств"7.
В циркуляре Главного управления имперской безопасности «О понимании церковных вопросов в занятых областях Советского Союза», датированном 1 сентября 1941 года и содержащем личные указания Гитлера, перед оккупационными властями ставились следующие задачи: 1) всемерное поощрение религиозного движения на оккупированных советских территориях; 2) дробление его на отдельные течения во избежание возможной консолидации русских элементов для борьбы против немцев; 3) привлечение церковных организаций к сотрудничеству с немецкой администрацией8.
В другом документе — от 1 ноября 1941 года — говорилось о духовном образовании.
«Согласно приказу фюрера, следует не допускать оживления религиозной жизни в оккупированных русских областях.
Поскольку при оживлении деятельности христианских церквей считается существенным фактором деятельность богословских факультетов или духовных семинарий, то прошу позаботиться о том, чтобы при открытии вновь университетов… богословский факультет во всяком случае оставался закрытым. Далее следует позаботиться о том, чтобы равным образом не открывались духовные семинарии и подобные учреждения, а уже открытые или поддерживаемые прежние учреждения такого рода под соответствующим предлогом временно были закрыты…"9
Гитлер прекрасно сознавал огромную консолидирующую роль Православной Церкви в истории России. Именно отсюда вытекало его пожелание, высказанное 11 апреля 1942 года в кругу приближенных: «Сообщества деревень нужно организовать так, чтобы между соседними сообществами не образовалось нечто вроде союза. В любом случае следует избегать создания единых церквей на более или менее обширных русских землях. В наших интересах, чтобы в каждой деревне была своя собственная секта со своими представлениями о боге. Даже если таким образом жители отдельных деревень станут, подобно неграм или индейцам, приверженцами магических культов, мы это можем только приветствовать, поскольку тем самым разъединяющие тенденции в русском пространстве еще более усилятся"10.
В духе этого высказывания и начал действовать идеолог нацистской партии Розенберг, через четыре недели после нападения Германии на СССР назначенный рейхсминистром Восточных земель. 16 апреля 1946 года в ходе Нюрнбергского процесса ему задали вопрос: «Каково было ваше отношение к церквам, входящим в круг ведения министерства восточных территорий?» Тот ответил: «После вступления немецких войск на восточные территории армия по собственной инициативе даровала свободу богослужений; и когда я был сделан министром восточных областей, я легально санкционировал эту практику, издав специальный указ о свободе церкви в конце декабря 1941 года"11. Такой указ Розенбергом действительно был подготовлен, но из-за противодействия влиятельных противников, прежде всего Бормана, никогда не издавался.
Крупный работник Восточного министерства в секретной записке от 25 октября 1943 года сообщал: «После переговоров, длившихся в течение месяцев, все же было решено не провозглашать свободу религии торжественным образом, но сделать это как можно тише"12.
Приведенное выше мнение Гитлера о необходимости поощрения в России всякой формы разъединения и раскола обрело форму развернутой доктрины во время посещения Розенбергом главной квартиры фюрера 8 мая 1942 года. Сохранилось свидетельство рейхсминистра о состоявшемся тогда разговоре между ним, Гитлером и Борманом о том, что на оккупированных территориях стихийно возникают религиозные объединения, которые следует жестко контролировать и использовать. Провозглашать их свободу нацистские вожди боялись из-за возможного влияния такого акта на церкви в самой Германии и потому решили, что Розенберг, лицо слишком известное в рейхе, никакого закона издавать не будет, а перепоручит это рейхскомиссарам Остланда и Украины — Лозе и Коху. Последние от своего имени проведут необходимые мероприятия по «установлению веротерпимости» в своих комиссариатах13. 13 мая (по другим сведениям, в июне) 1942 года Розенберг обратился к остландскому и украинскому рейхскомиссарам с соответствующим письмом. Из-за вмешательства того же Бормана оно так и не было опубликовано полностью: Кох и Лозе издали каждый свою сокращенную версию, ибо более зависели по партийной линии от Бормана, чем по правительственной — от Розенберга14.
В письме (некоторые историки называют его «эдиктом о терпимости») религиозным группам категорически запрещалось заниматься политикой; они должны были организовываться по национальным и территориальным признакам; национального признака следовало особенно строго придерживаться при подборе возглавления групп, территориально же религиозное объединение не могло распространяться за границы генералбецирка, то есть, например, применительно к Русской Православной Церкви — за границы одной епархии. В отношении Православной Церкви как носительницы враждебной Германии русской национальной идеи рекомендовалась сугубая осторожность15. Этот пункт перекликался с точкой зрения Гиммлера, указавшего в одном из писем на опасность, исходящую от Православной Церкви, которая сплачивает русских «национально», отчего ее необходимо дезорганизовать, а возможно, и вообще ликвидировать16.
По получении секретного послания Розенберга оба рейхскомиссариата, как уже сказано выше, в июле 1942 года издали приказы, которыми — без упоминания веротерпимости — регламентировался порядок регистрации религиозных обществ17. В опубликованных распоряжениях провозглашалась религиозная свобода и право верующих создавать религиозные объединения, в то же время, как и в советском законодательстве, подчеркивалась их автономность, чем ограничивалась административная власть епископов.
Чтобы не допустить возрождения сильной и единой РПЦ, предлагалось оказывать всемерную поддержку так называемой независимой, или автокефальной, Церкви на Украине с условием, чтобы официальным языком был украинский, а все священники — украинцами. Такие же меры предусматривались для Белоруссии и Прибалтики. Политика эта осуществлялась непоследовательно.
В Прибалтике Лозе терпимо относился к хорошо организованной РПЦ и к ее миссионерской деятельности на русских территориях к югу и к западу от Ленинграда, но препятствовал церковно-административному объединению с Белоруссией, где он всячески, хотя и без большого успеха, поощрял белорусский церковный национализм.
На Украине Кох проводил принцип «разделяй и властвуй» более энергично18.
Так или иначе, применять на практике рекомендации рейхсминистра в отношении Православной Церкви в полном объеме было невозможно. Сам Розенберг понимал это и даже не исключал возможности избрания украинского патриарха, что означало бы объединение многих епархий (бецирков). В любом случае враждебность к Русской Православной Церкви красной нитью проходит через оба документа. Отношение к ней нацистов определялось их отношением к славянам вообще и к русским в частности. Розенберг стремился привлечь на сторону Германии национальные меньшинства России, обещая им независимость и возбуждая ненависть к русскому народу19. Все русское он презирал до такой степени, что православие считал всего лишь «красочным этнографическим ритуалом». Поэтому, по его мнению, немецкие администраторы могли терпеть подобные «ритуалы» и даже поощрять их как средство, обеспечивающее повиновение славянского населения20.
Но его подход оказался неприемлемым для Гитлера. Верховное командование вермахта выступало за создание «союзных» русских воинских частей и поэтому было против афиширования планов будущего расчленения России21. Что же касается Коха и Лозе, — те вообще не собирались заигрывать с национальными меньшинствами и действовали большей частью независимо от Розенберга.
Стихийное массовое открытие церквей на оккупированных территориях, иногда при финансовой поддержке со стороны оккупационных военных властей, заставило Розенберга пересмотреть свои взгляды. В сентябре 1942 года германские власти подготовили «Директивы по руководству экономикой во вновь оккупированных областях («Зеленая папка»). Часть 2». Первый раздел этого документа содержал «Указания для решения религиозного вопроса», в которых уполномоченному имперского министра оккупированных областей при командовании армейской группировки «А» рекомендовалось соблюдать полнейшую религиозную терпимость, не отдавая предпочтения ни одной из конфессий; все культовые здания и сооружения вернуть в распоряжение населения22.
Можно подумать, что Гитлер изменил высказанную им 11 апреля 1942 года точку зрения, но это далеко не так. Просто крушение прожекта «молниеносной войны» заставило его учитывать фактор религиозного подъема оказавшихся в оккупации людей и отложить задуманную расправу над Церковью на послевоенное время. Вот что говорил сам Гитлер: «Величайший ущерб народу наносят священники… Я не могу им теперь ответить, но все заносится в мою большую записную книжку. Придет час, и я без долгих церемоний рассчитаюсь с ними. В такие времена мне не до крючкотворства. Решающую роль играет вопрос, целесообразно это или нет. Я убежден, что через десять лет все будет выглядеть по-другому. Ибо от принципиального решения нам все равно не уйти… Но для этого необходима некая опора"23.
В рамках плана грядущей борьбы с Церковью предполагалось создание национальной государственной церкви Германии (НГЦ) и изгнание всех православных с завоеванных земель. В марте 1942 года у убитого немецкого офицера был найден документ, озаглавленный: «Программные пункты национальной церкви Германии». Тогда же шведская газета «Дагенс Нюхетер» опубликовала статью по поводу «настольной книги германского солдата» «Бог и народ», изданной в Германии тиражом в 200 тысяч экземпляров. Газета приводила из этой книги такие выдержки: «Фронт ясен. На одном — Христос, на другом — Германия. Третьего не дано. Компромисс невозможен». «Христианство — религия малых, слабых и трусливых. Бог христианства — Бог любви, а любовь не есть божественная сущность. Мы, немцы, должны быть первыми, кто покончит с христианством"24.
Содержание «Программных пунктов…» во многом совпадало с положениями цитируемой книги. НГЦ должна распространить свое влияние на покоренные Германией страны и поглотить все традиционные конфессии в пределах рейха. НГЦ исповедует только одну доктрину — «народ и раса» и «не может и не будет терпеть другие церкви, церковные союзы и объединения». НГЦ отказывается от священнослужителей, «в ней должны произносить свои речи только национальные государственные ораторы», которые «исполняют свои обязанности как государственные служащие». НГЦ отвергала покаяние, причастие, венчание и крещение, заменяя их своими обрядами, отрицала Библию, распятие и иконы, требуя «немедленного прекращения печатания библии и христианских религиозных сочинений» — место Библии на «алтарях» НГЦ займет «Майн кампф», слева от нее будет находиться меч. Из церквей и монастырей предполагалось удалить кресты и заменить их свастикой.
О намерениях фашистов создать новую религию свидетельствует и специальное указание инспекции хозяйственной части «Митте» (Центрального фронта) от 31 октября 1941 года «Разрешение вопроса о церкви в оккупированных восточных областях».
«Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденного от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть церкви… Возникает вопрос, надо ли говорить о возвращении попов всех вероисповеданий (что уже произошло в определенных местах)… или направить на иной путь разрешение вопроса о несомненно наблюдающемся среди населения восточных областей желании вернуться к какой-либо религиозной деятельности…
Я вижу большую политическую опасность, равно как и опасность в области мировоззрения, в том, что в настоящее время в восточные области необдуманно допускают священнослужителей всех вероисповеданий. Несомненно то, что стремящимся к религии массам оккупированных бывших советских областей надлежит дать какую-то форму религии. Возникает вопрос: какую.
Крайне необходимо… возможно скорее создать новый класс проповедников, которые будут в состоянии после соответствующего… обучения толковать народу свободную от еврейского влияния религию.
Ясно, что заключение «избранного Богом народа» в гетто и искоренение этого народа, главного виновника политического преступления Европы, являются принудительными мероприятиями, которые способствуют делу освобождения восточных областей Европы. Ясно также, что эти мероприятия, особенно в зараженных евреями областях, ни в коем случае не должны нарушаться духовенством, которое, исходя из установки православной церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства.
Из вышесказанного явствует, что разрешение церковного вопроса в оккупированных восточных областях является чрезвычайно важной в интересах политического освобождения этих областей задачей, которая при некотором умении может быть великолепно разрешена в пользу религии, свободной от еврейского влияния. Эта задача имеет, однако, своей предпосылкой закрытие находящихся в восточных областях церквей, зараженных еврейскими догматами"25 (то есть церквей прежде всего христианских. — В.Я.).
Гитлер еще до нападения на СССР понимал, что христианство «не может быть сломлено так просто. Оно должно разложиться и отмереть, подобно гангренозному отростку"26. Конечной целью своей религиозной политики он считал расчленение и разложение Русской Православной Церкви не только на окраинах, но и по всей стране. Гестапо даже начало готовить раскольничий «поместный собор». Документы свидетельствуют, что по этому поводу велась переписка с митрополитом Берлинским Серафимом (Ладэ), немцем по национальности. Именно ему предстояло провести где-нибудь в Ростове или Ставрополе составленный из строго отобранного на оккупированных советских территориях духовенства «собор», провозгласивший бы Серафима Патриархом Московским и всея Руси.
Немцы усматривали в этом для себя большой козырь — пусть с канонической точки зрения затеваемое мероприятие и являлось заведомой фикцией. Только разгром фашистов под Сталинградом помешал им осуществить задуманное. Параллельно с немцами румынские оккупанты пытались расколоть братские Румынскую и Русскую православные церкви, убеждая наших священников подчиниться Румынскому Патриарху Никодиму27.
На оккупированных территориях было сохранено действие большей части советских атеистических законов, в том числе и декрета «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви». Воспитание детей предписывалось вести в неоязыческом духе. Великие церковные праздники не стали официальными выходными днями. В самом начале войны немецкие военные власти еще разрешали миссионерские поездки на захваченные земли русских священников-эмигрантов. Однако вскоре из Берлина последовал на этот счет запрет28. Директивы Гитлера гласили:
«Религиозной деятельности гражданского населения не содействовать и не препятствовать. Военнослужащие должны безусловно держаться в стороне от таких мероприятий населения…
Запрещается, далее, допускать или привлекать гражданское духовенство из рейха или из-за границы в оккупированные восточные области…
Военное богослужение в оккупированных восточных областях разрешается проводить только как полевое богослужение, ни в коем случае не в бывших русских церквах. Участие гражданского населения (также и фольксдойче) в полевых богослужениях вермахта запрещено.
Церкви, разрушенные при советском режиме или во время военных действий, не должны ни восстанавливаться, ни приводиться в соответствие с их назначением органами немецких вооруженных сил. Это следует предоставить русской гражданской администрации"29.
Тем не менее, реальная ситуация заставляла немецкое военное командование иногда действовать в обход подобных директив. Так, в отдельных случаях немцы производили ремонт церквей (правда, за счет населения), подыскивали священников30. Таким образом они надеялись привлечь на свою сторону значительную часть местных жителей.
Нарушался и запрет о привлечении духовенства из-за границы. Немецкие войска привозили с собой священников-эмигрантов из Германии, Греции, Югославии, Болгарии, Румынии, других оккупированных или союзных с рейхом государств, чтобы с занятием населенных пунктов возобновлять здесь богослужения. Населению вменялось в обязанность содержать этих священников31, которые весьма рьяно занимались чисто политической обработкой паствы.
В одном из сообщений НКВД СССР, относящемся к осени 1942 года, читаем: «В бывшем кинотеатре «Безбожник» (г. Ворошиловград) немцы открыли церковь. В этой церкви служит итальянский священник, хорошо владеющий русским языком. Во время одного богослужения он выступил перед верующими со следующей проповедью: «Вы, христиане, теперь уже свободны от большевизма, поэтому вы все должны, как один, помогать немецкой армии, фронту для скорейшего и полного разгрома большевизма. Второй фронт угрожает Берлину. Эта угроза не только Берлину, но и всем нам, верующим христианам. Так давайте же всемерно помогать строить новую жизнь, чтобы окончательно уничтожить большевизм"32.
В свою очередь, оккупанты настойчиво рекомендовали священнослужителям внушать людям верноподданнические чувства к Гитлеру, а также устраивать специальные молебны за «победу германской армии» и «спасение родины от большевиков"33.
В прессе всячески подчеркивалось, что новый режим несет религиозную свободу. Духовенство заставляли участвовать в праздновании годовщин начала войны и тому подобных «дат». Активно распространялась соответствующая литература, к примеру, такая листовка-«молитва»: «Адольф Гитлер, ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да приидет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле…"34
Расчет на поддержку «нового порядка» со стороны «угнетаемых в СССР религиозных организаций» был одним из изначальных стереотипов идеологии оккупации. Поэтому руководство рейха все больше удивляло, какое значительное место заняла Русская Православная Церковь в патриотическом движении в Советском Союзе. В бюллетене полиции безопасности от 7 мая 1943 года «Донесения из оккупированных восточных областей» указывалось: «Советская пропаганда сумела ловко использовать религиозные чувства населения в своих целях. Церкви и массы все в большей степени получают поощрения. Как стало известно из Москвы, наплыв жителей в церкви в пасхальные дни был значительным. Этот факт пропагандистски весьма сильно используется и находит распространение прежде всего у союзников"35.
Прикрывая свою агрессию именем Бога, фашистские идеологи в секретных директивах войскам подчеркивали, что они не должны останавливаться ни перед чем, разоряя святыни нашего народа, уничтожая непокорное население. Действия отступавших гитлеровцев — массовое разграбление храмов, депортация и убийство священнослужителей — окончательно разоблачили их как врагов Православия.
Согласно отчету Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, они разрушили и повредили 1670 православных церквей и 69 часовен. Немецкие захватчики глумились над религиозным чувством людей. «Солдаты и офицеры входили в храмы в шапках, курили здесь, надевали на себя церковные облачения, держали в церквах лошадей и собак, из икон устраивали нары для спанья…"36
Архиепископ Красноярский Лука (Войно-Ясенецкий) писал: «Германский народ, более тысячи лет считавшийся христианским народом… явил всему миру, народам-братьям во Христе и народам нехристианским неслыханно страшное лицо варвара, топчущего ногами святое Евангелие, вторично распинающего Христа"37.
Гитлеровской пропаганде, спекулировавшей на трагических страницах советской истории и пытавшейся представить агрессора защитником религии, не удалось ввести в заблуждение священноначалие и мирян РПЦ, распознавших демоническую сущность фашистской идеологии, виднейшие представители которой — Людендорф, Розенберг, Гиммлер, Риббентроп, Ширах фон Бальдур, Дарре, Боле — не только открыто проповедовали культ древнегерманского языческого бога Вотана, но и организовали отправление этого культа. Темные языческие обряды, магические ритуалы, расовая мистика изначально были стержнем мировоззрения фашистских вождей38.
Провозгласив «религиозную свободу» на оккупированных территориях, они надеялись, что открываемые храмы превратятся в центры антисоветской пропаганды. Вопреки этому храмы повсеместно становились центрами сопротивления оккупантам, возрождения русского национального самосознания. Подчас священники являлись единственным связующим звеном между местными жителями и партизанами, укрывали бежавших из плена красноармейцев.
Духовенство способствовало формированию у населения положительного образа партизан, призывая всех способных носить оружие встать в их ряды. В оккупированных фашистами областях не прекращалось распространение патриотических посланий священноначалия Русской Православной Церкви.
Одной из своих главных задач оккупационные власти считали образование на захваченных территориях СССР самостоятельных, независимых от Московской Патриархии церквей. Однако и этим планам суждено было осуществиться лишь на Украине, да и то частично. Нацисты явно недооценили глубину религиозности русского народа. В подавляющем своем большинстве и духовенство, и миряне остались верными своей Церкви, своей родине, своему народу.
1. Деларю Ж. История гестапо. Смоленск, 1993. С. 464.
2. Одинцов М.И. Государственно-церковные отношения накануне и в годы Великой Отечественной войны // Религиозные организации Советского Союза в годы Великой Отечественной войны 1941−1945 гг. Материалы «круглого стола», посвященного 50-летию Победы (13 апреля 1995 г.). М., 1995. С. 18−19.
3. Там же. С. 20−21.
4. Российский Государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 625, оп. 1, д. 7, л. 578.
5. Российский Государственный военный архив (РГВА). Фонд 500, оп. 5, д. 3, л. 36, 43−44.
6. В документе патриархом «живой церкви» ошибочно назван местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский).
7. РГВА. Ф. 500, оп. 5, д. 3, л. 57−60.
8. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 6991, оп. 1, д. 6, л. 23.
9. РГВА. Ф. 500, оп. 5, д. 3, л. 60−61, 62−66.
10. Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера / Пер. с нем. И. В. Розанова. Смоленск, 1993. С. 198.
11. Нюрнбергский процесс. М., 1966. Т. 2. С. 233.
12. Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви. 1917−1945. Париж, 1977. С. 508.
13. Алексеев В. И., Ставру Ф. Русская Православная Церковь на оккупированной немцами территории // Русское возрождение. 1981. N 13. С. 93−94.
14. Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М., 1995. С. 204−205.
15. Регельсон Л. Указ.соч. С. 510.
16. Великую победу предопределила победа духовная // Вятский епархиальный вестник. 1992. N 5. С. 3−4.
17. Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С. 95−96.
18. Fireside H. Icon and Swastika. Cambridge, 1971. P. 83−87, 120; Dallin A. German Rule in Russia 1941−1945. New-York, 1957. P. 476−482.
19. Fireside H. Icon… P. 76−80; Dallin A. German… P. 44−58.
20. Fireside H. Icon… P. 73.
21. Поспеловский Д.В. Указ. соч. С. 204.
22. Нюрнбергский процесс. М., 1966. Т. 2. С. 220.
23. Пикер Г. Указ. соч. С. 78.
24. РГАСПИ. Ф. 89, оп. 4, д. 94, л. 1−10.
25. Там же. Ф. 17, оп. 125, д. 92, л. 23−25.
26. Алексеев В.И., Ставру Ф. Указ. соч. С. 92.
27. ГАРФ. Ф. 6991, оп. 1, д. 6, л. 23−25.
28. Dallin A. German… Р. 476−478.
29. Третий рейх и Православная Церковь // Наука и религия. 1995. N 5. С. 25.
30. РГАСПИ. Ф. 625, оп. 1, д. 7, л. 556.
31. Там же. Л. 569, 572.
32. РГАСПИ. Ф. 69, оп. 1, д. 747, л. 36.
33. Журнал Московской Патриархии. 1944. N 4. С. 23−24.
34. Епископ Сергий (Ларин). Православие и гитлеризм. Одесса, 1947. Машинопись. С. 23.
35. Третий рейх и Православная Церковь… С. 24−25.
36. РГАСПИ. Ф. 17, оп. 125, д. 329, л. 71−73.
37. Журнал Московской Патриархии. 1943. N 4. С. 24−25.
38. РГАСПИ. Ф. 89, оп. 4, д. 92, л. 4.
