Воспоминания об Иване Алексеевиче Лихачеве

В нынешнем году исполняется 105 лет со дня рождения и 45 лет со дня смерти выдающегося инженера, организатора отечественной промышленности и общественного деятеля Ивана Алексеевича Лихачева (1896−1956). Воспоминаниями о нем делятся Нина Евгеньевна Герман

В нынешнем году исполняется 105 лет со дня рождения и 45 лет со дня смерти выдающегося инженера, организатора отечественной промышленности и общественного деятеля Ивана Алексеевича Лихачева (1896 — 1956).
О нем написано немало. Отметим здесь только весьма обстоятельную книгу Тамары Леонтьевой «Лихачев», вышедшую в серии «Жизнь замечательных людей» в 1979 году. Так что, откликаясь на юбилейную дату, мы не хотим вновь погружаться в «жизнеописательность». Ибо здесь легко упустить главное — элемент живого человеческого свидетельства, когда остается в основном «бронза» — тоже род забвения. Истинная память — не в монументах и манускриптах, а в сердцах людских. Поэтому сегодня мы предоставляем слово тем, кто близко знал Ивана Алексеевича, долгие годы трудился с ним бок о бок.
В архиве музея АМО ЗИЛ находится весьма пространная рукопись работавшей во времена И.А.Лихачева начальником сборочного конвейера Нины Евгеньевны Герман: «Из воспоминаний об Иване Алексеевиче Лихачеве». Ее фрагменты, значительно отредактированные, вошли в посвященный Лихачеву сборник «Директор» (М., 1971). С тех пор многое изменилось… Не будучи в состоянии по причине большого объема напечатать рукопись целиком, мы предлагаем на ее основе другой вариант публикации — с приложением фотографий, многие из которых уникальны. За предоставление рукописи и фотографий, а также за консультации редакция приносит работникам музея глубокую благодарность.
Далее следует сделанная корреспондентом «Московского журнала» запись устных воспоминаний ветерана автозавода Бориса Алексеевича Громова, с 1940 года и до смерти И.А.Лихачева — одного из ближайших его помощников и доверенных лиц. Материал проиллюстрирован фотографиями из личного архива Б.А.Громова.

Памятник ему — в наших сердцах

Нам, работникам среднего управленческого звена, трудившимся рядом с Иваном Алексеевичем Лихачевым, пока еще трудно говорить и писать о нем. Слишком мало времени прошло со дня его кончины, чтобы можно было окинуть беспристрастным взором жизнь этого большого человека.
Официальная биография И.А.Лихачева говорит, что родился он в 1896 году в семье крестьянина Тульской губернии; двенадцатилетним мальчишкой начал трудиться слесарем — сначала в кустарных мастерских, затем на Путиловском заводе. В 1915 году призван в армию рядовым Балтийского флота, был ранен в боях. С 1917 года — член партии, три года служил в органах ВЧК, пять лет отдал профсоюзной работе. В конце 1926 года пришел на автозавод, который за время его директорства разросся на огромной площади в Пролетарском районе Москвы, на месте «Тюфелевой рощи» — бывшего имения помещика фон-Дервиза. Сегодня здесь трудятся десятки тысяч рабочих, а в 1926 году было всего 970 человек.
И.А.Лихачев провел три масштабные реконструкции предприятия. В 1929—1931 годах он сумел доказать недоброкачественность проекта расширения завода, выполненного американской фирмой. Договор с американцами расторгли, а проектирование провели собственными силами.
В годы второй пятилетки также собственными силами было освоено производство грузовых автомобилей ЗИС-5 и ЗИС-6 и первого советского легкового автомобиля высшего класса ЗИС-101.
В 1939 году И.А.Лихачев назначается народным комиссаром среднего машиностроения, а в 1940-м возвращается на прежнее место работы. В начале Великой Отечественной войны, эвакуируя свой завод, Иван Алексеевич создал четыре его филиала, выросших впоследствии в крупные самостоятельные заводы — Уральский и Ульяновский автомобильные, Челябинский кузнечно-прессовый и Шадринский автоагрегатный.
В 1950 году снят с директорского поста и направлен руководить небольшим авиационным заводом, что в сущности означало отставку. С августа 1953-го и до самой смерти — министр автомобильного транспорта и шоссейных дорог. Кавалер пяти орденов Ленина, двух орденов Трудового Красного Знамени, ордена Великой Отечественной войны I степени, лауреат Сталинской премии.
Это все, как уже сказано, официальные биографические сведения. Но мы здесь не биографию крупного хозяйственного руководителя и государственного деятеля пишем; наша цель гораздо скромнее — на примере ряда эпизодов запечатлеть Ивана Алексеевича Лихачева таким, каким остался он в нашей памяти.

Ежедневно несколько часов Лихачев проводил в цехах, причем шел в первую очередь к мастерам, старым рабочим. И всегда после его посещений что-то переделывалось, обновлялось, строилось. Успокоиться он не позволял никому. Иногда, усталый, полушутя говаривал: «Дали бы мне под старость лет маленький завод, я бы его наладил и потом только ходил и смотрел, как все вертится само собой без перебоев..» Кстати, когда Лихачева в 1950 году «сослали» на тот самый «маленький завод», он за короткий срок капитально его модернизировал, за что получил орден Трудового Красного Знамени.

Нелегким испытанием для предприятия явилась эвакуация его на восток в конце 1941 года. Надо было перевезти, установить и вновь запустить тысячи станков, а также устроить на новом месте тысячи людей. Коллектив под руководством Лихачева блестяще справился с этой задачей. Не только свое оборудование вывезли, но и ряда других организаций. Так, Лихачев добился разрешения демонтировать подъемные краны и металлоконструкции с Дворца Советов, строительство которого началось до войны на месте разрушенного храма Христа Спасителя, и задействовал их потом при возведении уральских цехов. Был снят (уже под обстрелом фашистских войск) высоковольтный кабель линии электропередачи Москва — Кашира. В жестокие морозные дни зимы 1941 года Лихачев сам облазил в Челябинске занесенные снегом открытые хранилища ранее эвакуированного из других городов, но невостребованного оборудования, отбирая необходимые станки, чтобы обеспечить работу трех своих заводов на Урале и завода на Волге. Люди в сорокоградусные морозы устанавливали станки и сразу же становились к ним, не всегда имея крышу над головой, как, например, на Челябинском кузнечно-прессовом заводе.
Это был подвиг, масштабы которого нам не под силу описать.

Здесь же мы хотим рассказать о другом, более скромном подвиге коллектива завода и его руководителя И.А.Лихачева — ликвидации в 1946 году крупного пожара во втором механосборочном корпусе.
Пожар начался 12 марта около десяти часов утра. Загорелось в подвале, занимающем около сорока тысяч квадратных метров. Дым очень быстро заполнил все подвальные помещения — работающие там еле успели выбраться. Одна за другой стали подъезжать машины пожарных команд — сперва заводской, затем и всех городских. Однако проникнуть к очагу возгорания не удавалось. Начали усиленно лить в подвал воду. Было очень холодно, дул сильный ветер, вся площадь вокруг корпуса покрылась льдом.
Позднее прибыло высокое начальство — народные комиссары внутренних дел и госбезопасности, секретарь Московского городского комитета партии Попов. Все кабинеты заводоуправления заняли следователи, допрашивавшие рабочих складов, расположенных в подвале, где горели резиновые детали, смазочные материалы, электрооборудование автомобилей, запасные части, приготовленные для отправки по стране, — на миллионы рублей продукции. Работы наверху продолжались — в трех моторных цехах, в цехах коробки передач и нормалей, но уже везде Лихачев расставил людей, контролировавших температуру полов.
В середине дня остановились конвейеры, «подъев» наличные запасы деталей. Пожарные, так и не сумев проникнуть в подвал, закрыли все входы, считая, что без доступа воздуха пожар утихнет сам.
Уже темнело, когда Лихачев, не согласившийся с пожарными, дал команду снимать и вывозить станки из цеха нормалей, где температура пола стала критической. Наступила ночь, мороз и ветер усилились. Сотни рабочих снимали станки с мест и тащили их на стальных листах через двор в ремонтно-механический корпус.
Часа в три-четыре ночи стали проваливаться бетонные полуметровые перекрытия. Но лишь несколько особо крупных станков рухнули вниз — остальные удалось спасти.
Как только огонь вырвался наружу, с ним быстро справились, и уже рано утром 13 марта из подвала началась откачка воды.
Это были страшные сутки. Погибли большие материальные ценности, остановились сборочные конвейеры. Положение усугублялось тем, что пожар случился в день открытия первой послевоенной сессии Верховного Совета СССР. О его причинах ходили разные слухи. Были задержаны на 3−5 дней все находившиеся в подвале в то роковое утро. Позже выяснилось, что возгорание произошло по вине получавшего детали в складе запчастей сержанта, бросившего на пол незатушенную спичку и сразу убежавшего, когда вспыхнула промасленная упаковочная бумага, а также кладовщицы, допустившей здесь курение и вдобавок не принявшей положенных при пожаре первоочередных мер.
Рано утром 13 марта Лихачев собрал совещание. Оно, как и все последующие в эти дни (а собирал он их трижды в сутки, в том числе одно — часа в 2−3 ночи), не было похоже на наши обычные совещания. Все по-военному: вопрос — ответ — приказ. Лихачев поставил задачи, казавшиеся нереальными. Программу марта выполнить безусловно. Срочно разобрать завалы, мобилизуя для этого служащий и инженерный персонал в урочное время, а рабочих — после смен. Разместить станки цеха нормалей в ремонтно-механическом корпусе и сегодня же начать выдавать продукцию. Немедленно возобновить текущее снабжение завода металлом и деталями смежных производств. Восстановить механо-сборочный корпус в течение месяца.
Строители, знающие о провалившихся перекрытиях, исковерканных колоннах, грудах спекшихся в монолиты деталей, только пожимали плечами. Пожимали плечами и производственники, знающие, что сгорели все изделия смежных производств, которые сборочные конвейеры в день поглощают десятками тысяч. Полгода, от силы — четыре месяца на возобновление нормальной работы — таков был их приговор.
Да, специалисты знали все. Но они не знали Лихачева.
Когда он спал, отдыхал — неизвестно. Всегда бодрый, подтянутый, с ясной головой, Лихачев успевал везде. И в каждом человеке его пример вызывал желание превозмочь трудности, открывал невиданные ранее резервы воли и работоспособности. Никого не надо было просить остаться после смены. Люди сами не уходили, не выполнив дневного задания. Вот лишь один пример трудового подвижничества — супругов Валентины и Сергея Проскуриных, шоферов экспериментального цеха. Их послали за деталями в Киржач, на завод осветительной аппаратуры. От шоссе до завода надо было добираться еще километров 50 по плохой проселочной дороге, которую вдобавок наглухо занесло снегом. Тогда Сергей пересел на полугусеничный автомобиль военного времени — ЗИС-42, надел лыжи на передние колеса. День и ночь курсировал от шоссе к заводу, а Валя отвозила доставленные им детали в Москву. Когда через несколько дней Сергей и Валентина вернулись, их трудно было узнать — оголодавшие, почерневшие от ветров, мороза, бессонных ночей, они еле держались на ногах.
К концу месяца стало немного легче. Прекратились ночные совещания. Мы уже ночевали дома. Уезжал поздно вечером домой и Лихачев.
1 апреля завод смог отрапортовать о полном выполнении мартовской программы и о близком окончании работ по восстановлению корпуса.

И.А.Лихачев был не просто директором, а истинным хозяином. Он заставлял нас считать все расходы, экономить на всем. Мы должны были понимать бухгалтерские отчеты, а не просто подписывать их, составлять конъюнктурные обзоры хозяйственной деятельности своих цехов. К нерадивым в хозяйственном смысле руководителям цехов Лихачев применял различные санкции — прекращалась выдача металла при его перерасходе, задерживалась зарплата, начальники лишались премий. Детище Лихачева — хозрасчетные бригады — существовали не на бумаге, не формально: они дрались за каждый рубль, давали реальную экономию и получали за нее премии.

Очень много внимания уделял Лихачев вопросам снабжения. Часто ездил не только в министерства-поставщики, но и на кооперированные заводы, большие и маленькие, в том числе на уральские, сибирские. Лихачева ни в чем нельзя было провести. Напротив, он мог «посадить в калошу» любого специалиста, показав наглядно, где и как лучше обеспечить выполнение заказов автозавода — касались ли они металла, деталей смежных производств или новых станков.
С другой стороны, Лихачев оказывал большую помощь своим поставщикам, изготавливая оснастку, выделяя запчасти и даже закупая за границей в счет своих фондов оборудование, как это он, например, сделал до войны для завода «Каучук».
Поэтому-то столь велики были уважение к Ивану Алексеевичу и его авторитет у больших и малых руководителей промышленности. Поэтому-то и добивался он для своего завода того, о чем другие только мечтали.

Выходец из рабочей семьи, писавший в анкетной графе об образовании «трехклассное училище и курсы шоферов в 1914 году», Лихачев со временем стал высококлассным специалистом по большому кругу вопросов. В начале своего директорского пути, в 1930-х годах, он усиленно занимался самообразованием, приглашая преподавателей по тем или иным дисциплинам. Заставлял учиться и начальников цехов — выдвиженцев из рабочего класса, также прикрепляя к ним преподавателей: в то время они не могли получить образования иным путем.
Его стол постоянно был завален свежими номерами научно-технических изданий, включая и зарубежные. Одни он просто просматривал, другие изучал обстоятельно.
Техническая интуиция Ивана Алексеевича поражала. Вот, например, создается новый цех. Проектировщики спорят, двигают на листе ватмана вырезанные из бумаги прямоугольники, изображающие станки. Наконец приходят к какому-то решению. Оно, правда, не всех устраивает, но вызывает наименьшее количество пререканий. Чертят начисто, несут к Лихачеву. Он внимательно смотрит, задает вопросы, а затем говорит: «Нет, это совсем не годится. А не подумали ли вы о таком расположении?» — и своим толстым карандашом решительно правит чертеж. Проектировщики уносят ватман, анализируют и с изумлением видят, что найден действительно оптимальный вариант.

Приказы и распоряжения директора Лихачева были законом для коллектива — их не дискутировали и не клали под сукно, а выполняли. Впрочем, Лихачев свои приказы тщательно готовил. Перед тем как подписать очередное решение, он собирал совещание, на которое приглашались все, кого это решение касалось, — не только начальники, но и мастера, рядовые технологи, конструкторы. Внимательно выслушивая каждого, Иван Алексеевич заставлял высказываться непосредственных исполнителей. Подобные совещания служили еще одной важнейшей цели — на них директор знакомился с людьми, подбирал молодые перспективные кадры. «Лихачев сегодня „положил глаз“ на такого-то», — говорили мы, видя благожелательную настойчивость Ивана Алексеевича в разговоре с тем или иным пареньком. Умных, талантливых, инициативных людей Лихачев пестовал и смело выдвигал на руководящие должности.

И.А.Лихачеву всегда было тесно в рамках всяческих «учитываемых» показателей, ограничений и запрещений, «спускаемых» предприятиям. Он хотел большей самостоятельности, считая, что при возросшей инициативе руководителей промышленность станет работать значительно лучше.
Конечно, он не делился с нами этими своими мыслями, но они иногда проскальзывали в его высказываниях. Говорили, что Лихачев вместе с двумя-тремя директорами такого же масштаба готовят записку в Правительство о необходимости резко сократить количество планируемых показателей, соответственно — и объем отчетной документации. Основные параметры — план и себестоимость — должны даваться заводу не менее чем на год. Директору следует предоставить право самому утверждать организационную и производственную структуру, штаты и оклады — конечно, в рамках общего лимита и руководствуясь тарифными условиями оплаты труда. Нужно отменить существующий порядок регистрации штатных расписаний и административно-управленческих расходов в органах Министерства финансов. Директора должны иметь возможность напрямую реализовывать свои неликвиды и обмениваться оборудованием и материалами с другими организациями, а также самостоятельно принимать от них заказы при наличии свободных производственных мощностей. Появляющиеся в результате сверхплановые прибыли остаются в распоряжении завода и направляются на жилищное строительство и улучшение социально-бытовых условий жизни работников.
Лихачев предлагал не спешить с проведением этих мероприятий в общесоюзном масштабе, а сначала осуществить их в виде эксперимента на нескольких предприятиях, предоставив им широкую хозяйственную самостоятельность.
Инициатива снизу на всех уровнях — такова была главная идея И.А.Лихачева, не утратившая актуальности до настоящего времени.

Другая особенность стиля Лихачева-хозяйственника — стремление в условиях зависимости завода от огромного количества кооперированных производств как можно больше делать у себя. Во время войны он создал калибровочно-заготовительный цех. В 1945 году вывез из Германии прокатные станы, чтобы компенсировать перебои в поставках металлопроката заводами Сибири, Урала и других районов Советского Союза (прокатное оборудование он так и не успел установить). Организовал свое газовое хозяйство, построил бетонный заводик и кислородно-ацетиленовую станцию, наладил производство жидкого азота, который понадобился для сушки холодильников — новой продукции предприятия. При этом Иван Алексеевич исходил из того, что на данном этапе развития материально-технической базы страны сугубая специализация попросту недостижима — элементы «натурального хозяйства» неизбежны.

Мало кто из тогдашних руководителей так хорошо чувствовал и понимал настроения людей, как Лихачев. На одном из собраний 1942 года выступавшие взволнованно говорили: «Мы устали не от работы по эвакуации и возвращению обратно наших цехов, мы устали от того, что не видели еще реальных результатов своей работы. Мы хотим делать автомобили, много автомобилей. Мы хотим видеть на площадях нашего завода не автомобили Форда и Дженерал Моторс, а наши родные зисовки (завод в это время производил сборку американских автомобилей, поступавших по ленд-линзу разобранными. — Н.Г.) Нас мучает совесть, мы не спим ночами от того, что еще ничем реальным не можем помочь нашим войскам, сражающимся с фашизмом на огромных фронтах нашей родины..»
А потом нам с удивлением рассказывал один из помощников Лихачева: «Перед собранием Иван Алексеевич у себя в кабинете совершенно то же говорил руководителям Московского Комитета партии — что наш народ устал во время эвакуации и реэвакуации не от бессонных ночей и большого физического напряжения, а от отсутствия настоящей производительной работы и будет драться сейчас за нее и кулаками и зубами. Как будто бы выступающие подслушали его слова».
Но это не выступающие подслушали слова Ивана Алексеевича, — он сам сердцем слышал их чувства и мысли.

Свежий ветер победы уже дул в лицо нашим воинам на фронте — его чувствовали и мы. Победные указы, салюты и иллюминации вселяли бодрость, радость. И. некоторую успокоенность. Новый, 1945 год многие из нас решили праздновать — впервые за время войны — дома, в кругу возвратившихся из эвакуации семей, друзей. Вдруг сообщение: в 22.30 Лихачев вызывает на совещание. Разочарованные, звоним по домам: запоздаем, но придем обязательно, ждите!
Собираемся весело. Все уверены, что наш директор тоже решил отметить праздник. Наверное, нам подадут по бокалу шампанского.
Между тем Лихачева нет и нет. Пятнадцать минут. Полчаса. Сорок минут. Час.
Начинаются волнения и ропот. Никаких признаков шампанского. Оптимисты еще пытаются утверждать, что оно припрятано в шкафах у Ивана Алексеевича. Но им уже никто не верит.
Около половины двенадцатого появляется Лихачев, молчаливый, серьезный. Проходит к себе и сейчас же приглашает нас в кабинет.
Слабая надежда, которая еще теплилась в наших сердцах, сразу исчезает. Директор говорил не об успехах прошедшего года — только о недостатках, как всегда, метко, одним-двумя словами характеризуя каждого. Говорил о той самой успокоенности, которую отлично чувствовал. Сурово повторял: война ведь еще не кончилась!
Стрелка подошла к 12, большие часы в кабинете Лихачева начали отбивать последние секунды 1944 года. Иван Алексеевич привстал, поздравил всех с Новым годом, а затем продолжил свою речь. Минут через пятнадцать закончил. «Прений не открываю, идите теперь домой и подумайте».
Уходим притихшие. Многие злятся — не мог разве Лихачев перенести совещание на завтра, не портить нам вечера. И лишь позднее мы поняли, что это был товарищеский урок: война ведь еще не кончилась. Так никто и не узнал, где был Лихачев, пока мы его ждали. Вызвали «наверх» и продержали до последнего? Или он это устроил нарочно? Так или иначе, главное прозвучало и отрезвило многих: война еще не кончилась!

Люди — вот что было для Лихачева главным. Он помнил тысячи фамилий; сотни рабочих-кадровиков звал по имени-отчеству. Хорошо изучив своих ближайших помощников — руководящий состав завода, он к каждому умел найти особый подход. Одного достаточно было просто пристыдить, другого следовало держать, что называется, в ежовых рукавицах, на третьего — воздействовать материально, на четвертого — через обостренное самолюбие. И так далее. При этом — ни капли бюрократизма: всякий мог подойти к директору с просьбой. Лихачев, если отказывал, всегда объяснял причину. Проезжая на автомобиле мимо рабочего или служащего завода, он неизменно останавливался: «Садитесь!» Часто рабочие ночной смены поджидали его утром у здания заводоуправления и тут же, на улице, обращались со своими вопросами. И Лихачев, как бы он ни спешил, внимательно выслушивал их. Если не мог дать ответ сразу, забирал рабочего с собой в контору.
Наказывал проштрафившихся Лихачев порой жестоко, однако никогда не подставлял своих людей, когда в дело вмешивались сторонние организации — предпочитал принимать удар на себя.
О своих работниках Иван Алексеевич заботился неустанно. Помогал им с жильем, с лечением, с дополнительными пайками, с эвакуацией семей в начале войны и с их возвращением домой после Победы. В личные обстоятельства людей он входил не менее подробно, чем в дела производственные. Вот лишь один пример. В 1941 году он помог одному из сотрудников отправить семью на Кавказ. Через год вызывает его: «Чего ты ждешь? Ведь твои могут оказаться в оккупации!» И тут же договорился с авиаторами о вывозе жены и детей этого сотрудника.
Характерен услышанный мною однажды разговор. Рабочий литейного цеха рассказывал товарищам, что его жена вынесла на рынок что-то продать и задержана по обвинению в спекуляции. Дело, напомним, происходило во время войны. Поэтому слушатели удивились спокойствию рассказчика. Тот ответил: «Я на Ивана Алексеевича надеюсь. Сегодня иду к нему на прием. Он, конечно, сначала сотрет меня в порошок, но потом обязательно выручит..»

В заключение — несколько отрывочных, разрозненных воспоминаний.
В отношении Лихачева к заводу были черты настоящей влюбленности. Он не переносил, когда кто-нибудь ругал завод, а всякое увольнение воспринимал едва ли не как измену.
Так же любил Иван Алексеевич автомобиль. Для него автомобиль являлся как бы живым существом. Болезненно переносил аварии во время заводских испытаний. Страдал даже, когда шофер при нем грубо, со скрежетом переключал передачи.
«Ваня-шофер», — шутливо называл Лихачева Орджоникидзе.
Уже не помню точной даты: то ли это было в 1944 году, когда большая группа заводчан во главе с Лихачевым награждалась орденами и медалями, то ли в 1946-м, в день пятидесятилетия Ивана Алексеевича. Окончив утреннее совещание, он задержал нас: «Погодите, не уходите, хочу кое-что показать». Открыл свой большой несгораемый шкаф, вынул оттуда постановление Правительства и ЦК партии о снятии всех накопившихся выговоров и взысканий с директора автозавода И.А.Лихачева. Он явно волновался. И мы поняли, чего ему стоило внешнее бесстрастие, с каким встречал он многочисленные удары судьбы.
Был он страстным футбольным болельщиком. На матчи уже не ездил — видно, из-за гипертонии запретили врачи, но много внимания уделял команде «Торпедо». Завоеванные ею кубки стояли у него в кабинете. Однажды проходила какая-то важная, решающая встреча. «Болел» весь завод. Лихачева мы застали в кабинете одного. Он читал какую-то бумагу и просил подождать. Тихо, приглушенно звучал радиоприемник. Мы сели у дальнего края длинного стола. Что-то уж очень долго читал эту бумагу Иван Алексеевич. На приемник мы не обратили внимания. Вдруг Лихачев вскочил, ударил кулаком по столу и воскликнул: «Опять промазали!..» Оказывается, он все-таки «болел» — вопреки запретам врачей.
Все мы знали о горячо любимой Лихачевым внучке Наташе. Жена его, Анна Николаевна, вспоминает, что Иван Алексеевич вставал к девочке ночью, часами ее нянчил. Иногда он рассказывал нам о ней. Случалось и так: сморозит кто-нибудь глупость на совещании или по работе — Лихачев возмущается: «Моя Наташка — и та не сделала бы этого!!!» У нас даже вошло в обычай предупреждать друг друга: «Смотри, не сглупи, сперва подумай, что скажет Наташка..»

Культ личности. Некоторые теперь ударяются в противоположную крайность — вообще отрицают роль руководителей. Таких, как Иван Алексеевич Лихачев. Всю свою жизнь он посвятил труду на благо своей страны. Под его руководством делались — без всякого преувеличения — великие дела. Памятником Лихачеву стал гигант отечественной индустрии — автозавод его имени. Воздвиг он себе и нерукотворный памятник — в наших сердцах.
Н.Е.Герман

Родился я в Твери в 1914 году. Стало быть, мне нынче 87 лет… Отец — слесарь на вагонном заводе, мать — ткачиха. Отец умер рано, в 1920 году. Я окончил семь классов, потом фабрично-заводское училище (ФЗУ) — слесарное отделение. Мать к тому времени была уже в возрасте, зарабатывала мало, и в 1932 году старший брат, переехавший ранее в Москву, забрал всех нас — мать, бабушку и меня — к себе.
Сейчас уже не помню почему, но сначала брат меня устроил на завод «Динамо», хотя сам работал на заводе имени Сталина (так тогда назывался лихачевский автозавод). Я пробыл там четыре года, а потом, в 1935 году, тоже пришел на ЗИС. Работал слесарем, мастером, помощником начальника цеха по кадрам. В 1939 году взяли меня в заводоуправление (директором в то время был Волков). А в 1940 году на завод возвратился побывавший на посту наркома среднего машиностроения Лихачев (о причинах его снятия с этого поста скажу после). Волкова перевели директором завода имени Орджоникидзе. А я остался при Лихачеве.
Обычно обо мне говорят: бессменный секретарь Лихачева. Это не совсем верно. На ЗИСе было четыре сменных дежурных по заводу, в отсутствие начальства решавших оперативные вопросы, в том числе и я. С началом войны наши должности упразднили, создали секретариат при директоре. Я стал заместителем начальника секретариата.
В 1941 году началась эвакуация завода — в Ульяновск, Челябинск, Миасс (Челябинская область) и Шадринск (Курганская область). В Ульяновске нам дали одно из складских зданий. В Челябинске — корпус кузнечно-прессового завода. В Миассе и Шадринске ничего не дали — только участки земли, где все предстояло строить с нуля. Лихачев оставался в Москве, а мы занимались организацией этих четырех филиалов ЗИСа. Летали туда на заводских самолетах — СИ-47 (Сикорского) и У-2. Когда немцев погнали от столицы, поступила команда восстановить производство в Москве. Начали возвращать сюда свое оборудование и собирать не вывезенное оборудование других московских предприятий, чтобы наладить на ЗИСе выпуск автоматов ППШ, мин, ракетных болванок и салазок для «Катюш», возобновить автомобильное производство.
Что характерно: четыре наших филиала, созданных при эвакуации, — это ведь четыре больших самостоятельных завода. На каждом — директор, главный инженер и три заместителя директора. Так вот, все эти руководители, а также руководители среднего и нижнего звена, не назначались со стороны, а пришли с основного предприятия. Вот как Лихачев готовил кадры! Вот каков был у него кадровый запас! Где сейчас найдешь завод, способный дать целых четыре полноценных «комплекта» управленцев?
7 сентября 1941 года начальник секретариата погиб в авиакатастрофе, и Лихачев назначил меня на его место. Я возглавил секретариат, а также инспекцию при директоре — была такая служба, контролировавшая выполнение приказов: очень, кстати, эффективная.
Позже упразднили и секретариат, организовали общий отдел — по-прежнему под моим началом.
Как и всякий крупный руководитель, Иван Алексеевич Лихачев испытал множество ударов судьбы. Об одном из них я уже упоминал: это когда его сняли с поста наркома среднего машиностроения. В то время завод КИМ (Коммунистический интернационал молодежи) — нынешний АЗЛК — готовил к выпуску малолитражку. Там побывал корреспондент — и на другой день в «Известиях» появилась заметка, ни на чем не основанная, что завод КИМ уже приступил к массовому производству этих малолитражек. Между тем тогда такое важное дело могло состояться только с санкции Политбюро. А тут черным по белому: «приступили»! Сталин звонит Лихачеву: «Слушай, что там у вас за самоуправство? Через сорок минут показать автомобиль!» Лихачев сорвался — и на КИМ, а оттуда с образцом машины — в Кремль, к Сталину. Тот поглядел, открыл дверь, потрогал. Говорит: «Машина-то не готова…» В результате директора завода посадили, а Лихачева лишили поста наркома.
В 1950 году, как известно, Ивана Алексеевича вдруг перевели с громадного автозавода директором небольшого авиационного завода в Лихоборах. Это было связано с развернувшейся тогда еврейской эпопеей. У нас в короткий срок арестовали с полсотни евреев — в подавляющем большинстве руководящих работников. Приходишь утром на службу — восьми, десяти человек нет. Иван Алексеевич только изумленно пожимал плечами. Его недоумения, впрочем, скоро разъяснились. 19 апреля 1950 года Лихачева вызвали на заседание Политбюро. Я как раз дежурил. И вот часа в два ночи звонок из Кремля. Я докладываю: «Дежурный по заводу имени Сталина такой-то». — «Пошли человека забрать автомобиль бывшего директора, она стоит у Спасской башни». Расспрашивать я, естественно, не стал… Позже узнал: на Политбюро Лихачева сняли с директоров, а Акопова — с министров за то, что они, мол, слишком много евреев развели у себя в руководстве.
Меня Лихачев с собой в Лихоборы не взял. Оставайся, говорит, Борька, здесь, будешь информировать, как у вас дела. Уж больно он свой завод любил. Даже когда принял совершенно другое министерство — автомобильного транспорта и шоссейных дорог (туда и я ушел вслед за ним), — все равно его не забывал. Бывало, вызовет: «Борис, недавно приезжала на завод итальянская делегация, так итальянцы что-то уж очень плохо о нем отзываются. Грязно, мол. Ты позвони Пискову (заместитель директора по хозяйственной части), это же безобразие!» — «Иван Алексеевич, завод-то уже не наш…» — «Ты слушай, что тебе говорят! Звони Пискову! А я еще директору позвоню…»
Образование в 1953 году союзного министерства автомобильного транспорта и шоссейных дорог и назначение министром Лихачева произошло по инициативе Ворошилова (они с Иваном Алексеевичем были дружны). Из соответствующего министерства РСФСР к нам отошло 3 корпуса (9 дивизий) дорожно-строительных войск. Лихачев действовал с обычным для него размахом: сразу начал строить магистраль Москва — Пекин. Вот ведь за что брались! Однако успели дойти двухпуткой только до Ногинска: Хрущев решил армию сократить — вот наши дивизии и сократили. Мы остались не у дел. Строили, конечно, но уже далеко не в тех масштабах, что планировали вначале. Хотя на целине потрудились изрядно. Так или иначе, нужного количества качественных дорог страна в итоге не получила.
Я работал с Лихачевым до самой его кончины. Умер Иван Алексеевич 24 июня 1956 года — в день моего рождения. Судьба… Сказать, что в последние годы он болел — значит ничего не сказать: он еле дышал! Весь износился в непрестанных трудах. Еще в 1947 году (или в 1948-м) у него случился инфаркт. В Барвиху, где он отдыхал, я приезжал с документами. Во время прогулок по парку Ивана Алексеевича очень сильно качало. Помню разговор, состоявшийся месяца за два до его смерти. «Борь, я тебя прошу: сделай так, чтобы моя внучка Наташка получила высшее образование. Жена и дочь в случае каких-нибудь затруднений могут не настоять — ты тогда вмешайся». — «Зачем вы говорите так, Иван Алексеевич? Сами все сделаете!» — «Молчи, я знаю, что говорю…»
24 июня он вместе с Героем Советского Союза Георгием Филипповичем Байдуковым собирался отправиться в Тушино на авиационный праздник. Я в этот день был под Москвой в деревне Лопатино — снимал там дачу. Приезжает человек из министерства: Лихачев умер. Я в машину — и в Москву…
Незадолго до этого, 16 июня, газеты опубликовали постановление о награждении И.А.Лихачева пятым орденом Ленина, который он не успел получить.
Хоронили Ивана Алексеевича 26-го. Мы были у его матери на поминках. Звонок: принято решение присвоить автозаводу имя Лихачева. Так отреагировал Хрущев на инициативу заводчан.
Кстати, о Хрущеве и о Сталине в жизни Лихачева. К Сталину Иван Алексеевич всегда относился с глубоким уважением, несмотря ни на что, — как, впрочем, и тот к нему. Даже после хрущевских разоблачений, когда многие начали клясть Сталина на чем свет стоит, Лихачев продолжал его чтить. С Хрущевым отношения были очень хорошими. Именно Хрущев после опалы 1950 года сделал Лихачева министром. Хрущев, как уже сказано, сменил имя автозавода — Сталина на Лихачева. Если бы не Хрущев — не лежать бы Ивану Алексеевичу в кремлевской стене. И тем не менее Лихачев всегда говорил в адрес Никиты Сергеевича: «Не дай Бог станет генсеком» — и оказался прав. Ведь столько тот всего наворотил!
Да, Иван Алексеевич… Какой человек! Ведь, в сущности, толком нигде не учился — а управлял огромным заводом, министерством — и как управлял! Впрочем, тогда все руководители подобного ранга были мощными, умными — именно природно-умными, а не школьно-образованными. Образованных, ученых сейчас пруд пруди — а крупных свершений не видно. То была особая когорта людей.
У автозаводцев существует традиция ежегодно 24 июня возлагать цветы к урне с прахом Ивана Алексеевича Лихачева у кремлевской стены. До недавнего времени это дело возглавлял, если можно так выразиться, я. Но делегации с каждым годом становятся все малочисленнее. Ветераны умирают. В прошлом году нас оставалось всего двое - я и Николай Васильевич Казаков. Однако ему уже 95 лет — он не ходит. В этом году и я не смогу. Когда-то участвовала молодежь — теперь молодежи нет. Кто пойдет на этот раз? Может, директор, заместитель директора, председатель завкома. Ну, будет еще человека три-четыре — и все. Конечно, Наташа, внучка…
У меня хранится много фотографий Лихачева. Из них я составил для себя нечто вроде домашнего стенда. Утром встаю — и первым делом к нему. Любуюсь. Пока жив — фотографии будут со мной. Стану умирать — сыну завещаю передать их заводскому музею.
Когда Лихачев навещал мать, Евдокия Николаевна неизменно ставила на стол «его» рюмку, которую потом подарила мне на память. В праздники я достаю эту рюмку, наливаю и вспоминаю Ивана Алексеевича…
Б.А.Громов