Андрей Чеславович Козаржевский (1918−1995)

Ученый, педагог, москвовед

Андрей Чеславович Козаржевский родился в Москве 19 августа 1918 года в семье служащих. Жили они рядом с церковью Ильи Обыденного и были ее прихожанами. Лет с пяти Андрюша помогал в церкви сначала как служка, потом, научившись читать, — как чтец. Детство мальчика проходило около храма Христа Спасителя, свидетелем разрушения которого он стал. Детские впечатления сохранились на всю жизнь и во многом определили судьбу Андрея Козаржевского.
В начале 1990-х годов мне очень интересно было ходить с ним на выставки работ Павла Корина: персонажи картин являлись для него не только историческими личностями, как для большинства из нас, но и живыми людьми, которых он лично когда-то знал: «этому я помогал по службе», «эту парчовую ризу я держал в руках», «этого протодиакона я слышал много раз», «эта монашка — знакомая нашей семьи» и так далее.
В 1941 году Андрей Чеславович с отличием окончил отделение классической филологии Московского института философии, литературы и истории, получив рекомендацию в аспирантуру. Через пять дней началась война. Он записался добровольцем в ополчение, но из-за туберкулеза легких на фронт его не взяли. Наркомпрос направил его преподавать русский язык и литературу в одну из средних школ Красноярского края. После войны, окончив аспирантуру филологического факультета МГУ, работал в городском Педагогическом институте имени Потемкина, а с 1953 года и до конца своих дней — на кафедре древних языков исторического факультета МГУ, которой руководил с 1967 года. В 1954 году Андрей Козаржевский защитил кандидатскую диссертацию по теме «Киропедия» Ксенофонта Афинского как историко-литературный памятник IV в. до н.э.". В 1961 году получил ученое звание доцента, а в 1985-м — профессора.
Андрей Чеславович был широко образованным человеком, многогранные интересы которого проявились в его научной и педагогической деятельности: преподавание латинского и древнегреческого языков, античное ораторское искусство, спецкурсы по Новому Завету, лекции по мастерству устной речи (кстати, у него самого, коренного москвича, было великолепное московское произношение), аудио-визуальные лекции о памятниках мировой и отечественной истории и культуры.
Никто никогда не поручал А.Ч.Козаржевскому готовить тот или иной курс лекций. Инициатива всегда исходила от него. Андрей Чеславович занимался только тем, что его кровно интересовало, что он любил, что считал важным. Разработав цикл занятий или лекций по какой-либо теме, он предлагал его в качестве факультативного. Но успех, которым они пользовались, мог превратить их в обязательные, что и случилось с курсами «Памятники отечества» и «Мастерство устной речи» на историческом факультете. Андрей Чеславович не мог не делиться своими знаниями, а порой и эмоциями, он выплескивал их перед студенческой аудиторией, в выступлениях на различных отечественных и зарубежных конференциях, на Ломоносовских и Сергиевских чтениях. Все занятия и лекции несли на себе яркий эмоциональный отпечаток его незаурядной натуры. Он был человеком страстным, сеявшим «разумное, доброе, вечное».
Андрей Чеславович читал лекции не только в родном МГУ, но и в других вузах и учреждениях Москвы (вплоть до аппарата председателя президиума Верховного Совета СССР и КГБ), а также во многих городах Сибири, Дальнего Востока, Грузии, Литвы, Латвии, Западной Украины.
Во всех областях, которыми занимался Андрей Чеславович, он оставил заметный след: учебники латинского и древнегреческого языков, очень популярные в нашей стране, выдержавшие несколько изданий, пособие «Мастерство устной речи лектора» (М., 1983), монография «Источниковедческие проблемы раннехристианской литературы» (М., 1985), «Московский православный месяцеслов» (М., 1995) и другие. Впрочем, будучи скорее из златоустов, а не из кабинетных ученых, память о себе он оставил в основном как лектор или, вернее, как Учитель. Он так и говорил о себе: «Я учитель». Награждался многими почетными грамотами и дипломами, медалями (в основном юбилейными), но предметом его гордости стал Диплом лауреата Ломоносовской премии «за блестящее лекторское мастерство».
Прекрасный знаток Москвы, Подмосковья, древнерусских городов, Андрей Чеславович много ходил, ездил — один, со мной, с друзьями, со студентами. И все время фотографировал, фотографировал. Черно-белые снимки со временем сменились цветными диапозитивами. Почему не фотографиями? Но ведь диапозитивы можно показать на большом экране, в большой аудитории! Андрей Чеславович не раз говорил, что когда он замечает нечто прекрасное, прежде всего сожалеет о том, что этого не видят другие. Так родились лекции о Литве, Латвии, Эстонии, Болгарии, Греции, Польше, Чехословакии, Дании и, конечно, о Москве и древнерусских городах. В его архиве сохраняются многие сотни диапозитивов, которыми пользуются и сейчас.
В последние годы Андрей Чеславович Козаржевский руководил университетским бюро ВООПИК и состоял членом Экспертно-консультативного совета при Главном архитектурном управлении Москвы. Еще в 60-е годы в МГУ был создан кружок по изучению Москвы и Подмосковья, формально приписанный к Дому культуры на улице Герцена (Большая Никитская). За счет университета студенты и сотрудники могли совершать автобусные экскурсии не только по Москве и Подмосковью, но и в города за пределами Московской области. По Москве насчитывалось 11 (если не ошибаюсь) экскурсионных маршрутов, каждый из которых Андрей Чеславович тщательно разрабатывал — вплоть до того, что указывал даже правый и левый повороты, отмечал улицы с односторонним движением, места остановок и так далее (за что университетские водители были ему очень благодарны). За годы работы кружка была составлена фототека многих неучтенных памятников архитектуры, выявлено и зафиксировано их состояние, что помогало взятию под охрану и дальнейшей реставрации этих памятников.
До последнего времени, пока держали ноги, Андрей Чеславович с фотоаппаратом не переставал вносить в свой реестр вновь открывающиеся церкви. Уже находясь в больнице, он правил гранки «Московского православного месяцеслова», выхода в свет которого ему так и не довелось дождаться1.
Лекции о Москве, читанные Андреем Чеславовичем Козаржевским в знаменитой 6-й аудитории первого гуманитарного корпуса МГУ, формально предназначались для первокурсников исторического факультета. Но послушать его приходили студенты других факультетов, сотрудники и преподаватели, даже люди, не имеющие никакого отношения к МГУ. Свободных мест не было, сидели на ступеньках амфитеатра, на подоконниках, стояли вдоль стен. Каждая лекция кончалась громом аплодисментов. И Андрей Чеславович, видя перед собой неравнодушные, радостные лица, испытывал в такие минуты необыкновенное счастье.
В течение нескольких лет Политехнический музей выпускал абонементы на лекции Андрея Чеславовича об архитектурных и исторических памятниках Москвы («Москва златоглавая») и Подмосковья. Кроме Политехнического, он выступал в Доме ученых, в Погодинской избе, в обществе «Старая Москва» при Исторической библиотеке и во многих других местах. Фирма «Диафильм» выпустила с ним три серии диапозитивов с сопровождающим текстом.
Андрей Чеславович тщательно выстраивал свои лекции, органично сочетая визуальную часть (показ диапозитивов) с многослойной аудитивной частью (объяснения, попутные комментарии, личные воспоминания, лирические отступления, чтение стихов и так далее). Но было немало импровизационного, так сказать, пришедшегося «к слову». И музыка. Музыка (в записи на кассетах) сопровождала почти все его лекции о памятниках истории и культуры. Не умея играть на музыкальных инструментах, о чем сожалел всю жизнь, он обладал очень тонким музыкальным слухом и прекрасной музыкальной памятью, знал русскую и зарубежную классическую музыку, современных композиторов, музыкантов и дирижеров. Еще учась в ИФЛИ, посещал до 30 симфонических концертов в год. Подробно о музыкальной жизни Москвы в 1930—1940-е годы Андрей Чеславович поведал в своих воспоминаниях, опубликованных в «Московском журнале» (1996. № 5). Знал он и русскую духовную музыку, слушал лучшие хоры под управлением лучших регентов…
Очень хорошо Андрей Чеславович помнил детали московского довоенного быта. Живо, с массой интереснейших подробностей рассказывал о звуковом фоне Москвы 1920−1930-х годов: стук колес и цоканье лошадиных копыт по булыжной мостовой, скрежет и пронзительные звонки трамваев, звуки клаксонов «линкольнов», «бьюиков», «паккардов», стрекотанье самолетов-бипланов в небе, людской гомон у Иверских ворот и Казанского собора во времена нэпа (именно там Маяковский услышал выражение «бюстгальтеры на меху», вставленное им в «Клопа».) Трещат китайские трещотки, пищат «уйди-уйди», кричат мальчишки-продавцы газет, старьевщики — «старье берем», мастеровые — «точить ножи-ножницы», играет шарманка, скрипка бродячего музыканта. Пионерские отряды, маршируя, поют «Взвейтесь кострами, синие ночи» или скандируют: «Раз-два, Ленин с нами. Раз-два, Ленин жив».
«В звуковой фон по утрам вплетались фабричные и заводские гудки, которые, как ни странно, не угнетали. Живя у храма Христа Спасителя, я различал их по тону: вот гудит Бутиковская фабрика, вот заголосил Эйнем (в народе долго держались дореволюционные названия). Своеобразные звуки раздавались у Арбатской площади: во дворе бывшего Александровского военного училища производилась учебная стрельба; об этом писала Надежда Павлович в стихотворении, посвященном андреевскому памятнику Гоголю"2. До 1930 года еще звонили колокола храма Христа Спасителя и других церквей…
В общении с людьми Андрей Чеславович был мягок и доброжелателен, но становился вспыльчивым, резким, упрямым, сталкиваясь с грубостью, хамством или халтурной работой. Его хорошо знали в Москве и за ее пределами. Звонили ему по самым разным вопросам даже незнакомые люди. Этот шквал телефонных звонков по вечерам удручал меня. И я сердито говорила: «Можно подумать, что номер нашего телефона висит на каждом столбе». Но он, хотя и уставал, был доволен, что нужен людям.
Один из его слушателей, доцент-химик, оставил такую запись: «Нежно-саркастичный, галантный и изумительный, Андрей Чеславович своей непостижимой верой в людей, тонкостью восприятия мира, располагающей незащищенностью, духовностью высшего порядка, неустанным стремлением к укреплению утончающейся связующей нити времен пробуждает в нас веру в Добро, надежду на Исцеление и любовь к Красоте. Низкий поклон за это"3.
Любимое выражение А.Ч.Козаржевского: «Время бытия течет, что всуе мятемся?» (Великий покаянный канон Андрея Критского). Но вторая часть этого выражения, думаю, к нему не относилась…
26 марта 1995 года Андрея Чеславовича Козаржевского не стало.
И.В. Барышева
Археографический ежегодник за 1997 год. М., 1997. (Эта и последующие статьи печатаются с сокращениями и минимальной редакторской правкой, которые не оговариваются)

1. Еще при жизни А.Ч.Козаржевского его «Московский православный месяцеслов был опубликован в «Московском журнале» (1992. № 8−11/12; 1993. № 1−7,9). Прим. редакции.
2. Московский журнал. 1995. № 10. С. 24.
3. Федорова Е.В. Андрей Чеславович Козаржевский // ВМУ. 1996. Сер.8: Ист. № 2. С. 65.

Труды А.Ч. Козаржевского о Москве:
Пропаганда памятников культуры на историческом факультете Московского университета // ВМУ. 1985. № 4.
Ленинский район — центр истории, культуры, архитектуры // Московский университет. 1987. 1 мая.
Я вас люблю, столица // Там же. 1987. 8 сент.
Социально-исторические основы топонимики московских культовых сооружений // ВМУ. 1988. № 4.
А.И.Введенский и обновленческий раскол в Москве // Там же. 1989. № 1.
Знаем ли мы столицу? // Московский университет. 1989. 16 янв.
По улице просвещения (Никольская) // Там же. 1989. 27 апр.
По бывшей Варварке // Там же. 1989. 3 нояб.
Ожерелье центральных площадей // Там же. 1990. № 9.
Художественно-историческая ценность интерьеров действующих московских храмов // ВМУ 1991. № 1.
По древнему Остожью // Московский университет. 1991. № 8.
Как это сказать по-московски? // [Интервью] Московский комсомолец. 1991. 1 авг.
Храм Ильи Обыденного в 1920—1930-е годы // Московский журнал. 1992. № 5.
Заметки о церковно-приходской жизни в 1920—1930-е годы // Журнал Московской патриархии. 1992. №. 11−12.
Улица-музей (Пречистенка) // Московский университет. 1993. № 3.
Вези меня, извозчик, на Арбат… // Там же. № 7.
Интервью с А.Ч.Козаржевским // Татьянин день. 1995. № 1.
Звуковой фон Москвы 20−30-х годов // Московский журнал. 1995. № 10.
Московский православный месяцеслов. М., 1995.
Воспоминания о храме Христа Спасителя // Московский журнал. 1996. № 1.
О музыкальной жизни Москвы в 1930—1940-е годы // Там же. 1996. № 5.
Из воспоминаний об ИФЛИ // Там же. 1997. № 1.
Три серии диапозитивов с брошюрами: Памятники зодчества старой Москвы. М., 1987; Что таят московские дворы. М., 1988; Возрожденные памятники московского зодчества. М., 1990.

Последний из могикан?

С 1953 года Андрей Чеславович Козаржевский работает в Московском университете. С этого времени его жизнь связана с кафедрой древних языков исторического факультета.
Тут необходимо сказать несколько слов о самой кафедре. Такая в стране существует одна-единственная: здесь студентам-историкам дают знания латинского и древнегреческого языков, подготовка будущих специалистов идет на высоком, подлинно университетском уровне. Организовал кафедру в 1949 году В.В.Соколов, а после его смерти в 1967 году заведование ею принял А.Ч.Козаржевский.
Призвание Андрея Чеславовича — преподавательская работа, которая никогда его не тяготит, с готовностью заменяет он заболевших коллег, испытывает спортивный азарт при налаживании работы в слабых, недисциплинированных группах. Он говорит, что не знает большего удовольствия, чем суметь вызвать у слушателей искренний интерес. Студентов называет только по имени, нередко в ласкательной форме. Любовь, как правило, взаимна, но нет и тени панибратства.
Профессор Козаржевский владеет редким даром — он умеет радоваться успехам своих учеников, в чем-то обогнавших учителя, ведь, по его мнению, в ученике неотрывно присутствует частица духовного естества наставника. Студентов восхищает его эрудиция, блестящая речь, разносторонность научных познаний, широта кругозора, образованность. Ценят его не только как редкого преподавателя, но и как обаятельного, отзывчивого, доброго, увлеченного своим делом человека.
…Идя в своей работе от классических языков к литературе, культуре, архитектуре, Андрей Чеславович стал редким для нашего времени ученым-просветителем в самом широком плане. Он неустанно несет свет знания людям. Помимо специалистов и студентов, его слушателями были инженеры, медики, военные, школьники, рабочие, духовенство, партийные, комсомольские, советские работники, архитекторы, музыковеды, экскурсоводы. Много лет чуть не каждое воскресенье проводил А.Ч.Козаржевский пешеходные или автобусные экскурсии по достопримечательным местам Москвы и Подмосковья, Ярославля, Вологды, Калуги и так далее.
Успеть так много удается потому, что каждая минута подчинена работе. По его признанию, учебник латинского языка написан в дороге (в метро, троллейбусе). А если идет пешком — проговаривает про себя предстоящую лекцию, «разогревает горло».
Профессор А.Ч.Козаржевский — один из старейших преподавателей исторического факультета МГУ. Большинство коллег по кафедре — его ученики. Он — мэтр, академическая фигура, с удовольствием ходит на лекции коллег, потому что любит учиться и делает это всю жизнь, не останавливаясь на достигнутом, открывая все новое и новое.
Когда он идет по длинному университетскому коридору, встречные не только здороваются, но и стараются сказать ему что-то приветливое, доброе. Наверное, это потому, что сам Андрей Чеславович необычайно открыт для людей, прост и доступен. Он одинаково внимателен и к коллегам, и к студентам. Печалится, что год за годом вымываются из числа студентов приезжие, потому что с большей симпатией относится не к интеллигентам «по праву рождения», а к тем, кто, приехав из глубинки, собственными усилиями сделали себя такими.
Говорить с Андреем Чеславовичем — огромное удовольствие. Образованность, обширные знания, обаяние — это не может не увлекать слушателя. Вдобавок он — один из немногих, кто является носителем старо-московской речи, услышать которую теперь доводится очень редко. Речь его богата, выразительна, необычайно правильна. Но, хотя Андрей Чеславович преподает еще и ораторское искусство, он всегда старается избегать ненужной позы, излишней театральности.
Закончить хочу его любимыми строчками из Откровения Иоанна Богослова: «Знаю твои дела, ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих…» Этому призыву не быть равнодушным, «теплым», он следует всю свою жизнь.
Т. Войтович
Московский университет. 1992. № 6, сент.

Памяти учителя

…Множество людей в разное время слушали Андрея Чеславовича и вне стен Московского университета. Он читал в целом ряде учебных заведений: в Свято-Тихоновском Богословском институте, Библейском обществе, ВООПиК, Греко-латинском кабинете, Православном университете имени Иоанна Богослова, в периферийных университетах, на радио и телевидении. Он читает «Введение в литургику», «Художественные сокровища московских храмов» — циклы лекций, вмещавшие не только традиционные сведения, которых начисто были лишены несколько поколений людей в нашей стране, но и глубокую оценку всего того, о чем сообщается. Нередко рассказ о судьбе того или иного храма тесно переплетался с событиями жизни и личными впечатлениями этого удивительного человека. У нас много интересных и глубоких исследователей, есть и блестящие лекторы, но крайне мало людей, заставляющих увидеть излагаемый предмет сквозь призму своей личности и собственного восприятия.
Казалось, что удивительная жизненная энергия, которую постоянно излучал Андрей Чеславович и которой он щедро делился с окружающими, неиссякаема. Его образ стал столь привычным, обязательным в стенах Московского университета, что может показаться странным, что я сначала упомянула о его многочисленных лекциях, прочитанных вне университетских аудиторий. Но это не случайно, поскольку именно в тех лекциях наиболее ярко проявились принципы отношения к православию, русской культуре и к людям, которые всегда последовательно проводились Андреем Чеславовичем в преподавании.
Андрей Чеславович никогда не афишировал, но и не особенно скрывал свои взгляды. Мое знакомство с ним состоялось традиционно: студенткой классического отделения я посещала у Андрея Чеславовича семинар, на котором мы читали отрывки из Нового Завета. Мы приходили к Андрею Чеславовичу с уже с солидным запасом сведений по грамматике древнегреческого языка и с некоторым опытом чтения классических текстов, так что у нас не было особых затруднений. И не сам реальный комментарий к памятнику, и не само толкование его, а именно исключительность отношения к исключительному тексту и глубокая уверенность в том, что учитель обязан передать это отношение ученику, — вот что делало эти занятия столь не похожими на другие.
Ученик должен общаться с учителем. Этот принцип, печально редко реализуемый на практике в наше время, лежит в основе всего, что делал Андрей Чеславович на поприще педагогики. Благодаря этому принципу даже курсы, на которые отводилось крайне мало часов, обретали совершенно особую значимость.
Так, лекции о памятниках отечественной истории и культуры, нередко вызывавшие скептическое отношение искусствоведов, были крайне важны, на мой взгляд, в условиях спровоцированного самим ходом истории одичания студенческой аудитории. Их цель состояла вовсе не в попытках в нереально короткий срок дать искусствоведческий анализ того или иного памятника, но правильно направить взор молодых людей, дать возможность оценить то, на что глядя — не видят, заинтересовать и научить, как и что постигать самостоятельно.

Кафедра в университете, которой с 1967 года (а фактически с 1957-го) руководил Андрей Чеславович, официально называется «Кафедра древних языков», а попросту — кафедра Козаржевского. Это и понятно: его все знали, его любили бесчисленные ученики. Уже не первое поколение студентов занимается по его учебникам: латинского языка для нефилологических факультетов, древнегреческого языка. В печатной продукции Андрея Чеславовича отразилась вся многогранность его интересов и деятельности. Кроме указанных учебников, его перу принадлежит ряд переводов с древних языков на русский: Николая Дамасского, Руфа, греческих стоиков, заключения «Шестоднева» Василия Кесарийского; монография «Источниковедческие проблемы раннехристианской литературы»; учебные пособия по мастерству устной речи и ораторскому искусству в античности; серия статей, оформившаяся в отдельную книгу «Московский православный месяцеслов», и еще много других статей, заметок, пособий.
Ученик С.И.Радцига, М.М.Покровского, Н.А.Куна, Н.А.Машкина, С.П.Гвоздева, Андрей Чеславович достойно продолжил путь профессуры Московского университета. Его место в русской культуре — исследователя, просветителя, педагога — никогда никем не будет занято, так как слишком яркой и самобытной была его личность. Но то, что Андрей Чеславович Козаржевский прививал нам, своим ученикам, должно найти свое развитие и продолжение в нашей деятельности.
Светлая ему память!
Е.Ф.Шичалина
Греко-Латинский Кабинет. Альманах. 1997. Вып.2

Он остался в своих учениках и слушателях…

Кратко поделюсь своими впечатлениями и воспоминаниями, хотя слово «воспоминание» по отношению к Андрею Чеславовичу еще не живет в моем сознании. Утрата слишком велика и, как показывает время, невосполнима для всех, кто его знал и любил.
Я познакомилась с Козаржевским много лет тому назад, где-то в конце 1960-начале 1970-х годов. Не помню, где и когда, но точно знаю, что нас познакомили московские исторические камни, с судьбой которых была связана судьба очень многих людей в те годы. Хотя в последние десять лет все кажущееся былое единение распалось, «охранители и спасатели» исторической Москвы резко разбежались в разные стороны в своем мировоззрении и понимании прошлого, настоящего и будущего развития нашей страны и культуры.
Моим кумиром в те далекие доперестроечные годы Андрей Чеславович не был. Молодой максималистке, выросшей в семье, где воспитатели сформировались еще в дореволюционные годы (а мои родители были старше Козаржевского на целое поколение), он представлялся слишком лояльным, терпимым, мягким, даже, точнее сказать, осторожным. Было это так или только казалось мне издалека — не знаю. Во всяком случае, среди инакомыслящих и диссидентов он мною замечен не был, а потому и большого интереса не вызывал. Встречались нечасто и случайно, но всегда тепло. Андрей Чеславович был неизменно доброжелателен со всеми. Виделись всегда в самых «неожиданных» местах: в действующих храмах (тогда их было немного в Москве), на старых кладбищах, в музеях и библиотеках. Высоко ценя его образованность, не знала, можно ли, не смущая, говорить по поводу запретных тогда тем, касающихся его «святая святых» — православной Москвы. И никогда не говорила. Однажды заговорил он сам. Случайно столкнулись у Рогожского кладбища. Нос к носу. Запомнилось сказанное им: «Вы знаете, никуда не могу скрыться. Спокойно помолиться не дадут». — «Кто, Андрей Чеславович?» — «Да ученики мои. В какой храм ни зайду, всюду стоят». При этом (не забуду никогда) на лице его было одновременно чувство легкой досады и огромной радости по поводу того, что его ученики не боятся ходить в церкви, а «повсюду стоят», знают, что это не поощряется в университете, но уже не страшатся ни возможных кар от начальства, ни осуждения. Кажется, с этого разговора ушла настороженность и недоговоренность.
Но и время вскоре резко переменилось. С одной стороны, тема «Москва православная» становилась из гонимой самой привилегированной; а церковная история города заняла почти главенствующее место в московском краеведении (скажем сразу — роль Козаржевского в этом была немалая). С другой — черты его личности увиделись совершенно иначе к началу 1990-х годов и уже означали для меня терпимость, деликатность, благожелательность — непременные спутники подлинной интеллигентности. Наряду с огромной энциклопедической образованностью, они с каждым годом становились все большей редкостью во все более кричащем мире массовой культуры…
Вероятно, именно в последнее десятилетие ушедшего века Андрей Чеславович Козаржевский раскрылся наиболее полно и глубоко. Об этом говорят и его посмертно вышедшая книга «Московский месяцеслов», и большинство его журнальных публикаций. Колоссальное духовное богатство православного ученого Андрей Чеславович Козаржевский щедро раздавал, разбрасывал, раздаривал всюду, где имел он трибуну оратора, лектора и рассказчика.
Такую трибуну ему предоставила с радостью Государственная Историческая библиотека и новая «Старая Москва». Судя по указателю, составленному Н.М.Пашаевой, у Козаржевского на «Старой Москве» было восемь выступлений. Заранее объявленных докладов было пять: «Старомосковский говор и его судьба», «Патриарх Тихон в Донском монастыре», «Праздник Пасхи в Москве», «Рождество в Москве» и «Музыкальная жизнь Москвы в 1930-х-1940-х годах». (Помимо этих были и необъявленные заранее выступления. Например, слово, посвященное памяти московского краеведа Ю.А.Федосюка, соученика по ИФЛИ, к которому Андрей Чеславович относился с большим уважением и теплотой, горько переживая его кончину как большую личную утрату.)
Козаржевский предлагал свои темы сам, предлагал с радостью. А о последней сказал: «Мне хотелось бы у вас ее обкатать, посмотреть на публике, как она зазвучит». Так у нас в Исторической библиотеке на «Старой Москве» впервые прозвучала тема звукового фона Москвы 1930−1940-х годов.
Не буду повторять уже много раз сказанное другими, что на лекции Андрея Чеславовича сбегалась вся Москва еще в 1960-е годы. У нас в зале ГПИБ выручали многочисленные столы, стоящие вдоль стен и окон, на которых тесно рассаживалась молодежь. Обычно он звонил заранее и деликатно предупреждал, что «наверное, прибегут его студенты» из университета. Это означало: «Готовьте лишние стулья». Массовые молодежные набеги на доклады Козаржевского на «Старой Москве» в Исторической библиотеке — это лучшее, что я видела на наших заседаниях. Сбегались и его бывшие ученики, а ныне сотрудники библиотеки, много раз напоминавшие: «Не забудьте сказать, когда будет читать Андрей Чеславович». Какие лица были при этом у моих коллег — радостные и светлые! Конкретную тему не спрашивали. Было важно, что придет Козаржевский, и о чем бы ни говорил — праздник! А приходил он всегда с неизменным собственным магнитофоном, слайдами и поразительным рассказом о старой и горячо любимой Москве.
Свои выступления он всегда начинал словами: «Я не исследователь. Я лишь популяризатор того, что сделано другими исследователями». Дальше шел обязательный перечень источников и литературы, положенных в основу доклада или сообщения, и уже затем сам доклад, изобилующий такой мощью эрудиции, такими подробностями, личными воспоминаниями, собственным, очень субъективным взглядом на все и всех, передаваемый с таким далеко не северным темпераментом, что невольно думалось: «Да, источники Андрей Чеславович указал точно, но в его изложении за час-полтора они обросли таким мощным пластом дополнительных сведений, что назвать доклад популярным изложением довольно трудно». Много ли мы знаем современных краеведов, исследователей Москвы, начинающих свои работы, устные или печатные, так, как это делал Андрей Чеславович? А ведь именно такое отношение характеризует высокую культуру ученого. Не буду затрагивать тему редкой музыкальной одаренности Козаржевского. Это требует отдельного разговора, и об этой стороне его личности еще напишут и расскажут.
Андрея Чеславовича Козаржевского уже нет с нами. Начинаешь привыкать к тому, что никогда не увидишь его в Успенском соборе Московского Кремля, где часто он стоял на Патриарших богослужениях, просветленный, радостный, иногда тихонько подпевая хору; не встретишь случайно на кладбище Донского монастыря («Господи, как здесь хорошо, тихо. Как будто далеко-далеко за городом, но… надо бежать на лекцию»), не увидишь в церкви Ильи Обыденного, в самом родном ему храме с ранних детских лет. И «Старая Москва» без него осиротела… Стоп. Неверно. Пишу и понимаю, что оттого и пишу, что с нами Андрей Чеславович. Со многими из нас. Он остался в своих учениках и слушателях. Не сомневаюсь, что лучшие из них приняли, поняли и передадут полученное от него уже своим ученикам. И эта нить преемственности, нить подлинной культуры и традиции, не оборвется.
И.А.Гузеева
Сообщение на Третьих научных краеведческих чтениях по теме «Исследователи Москвы». 1997. 8 октября