Мы все еще, оказывается, живем по Большой Советской Энциклопедии. В последний раз она издавалась тридцать лет назад. И уже, наверное, некого спросить, почему создание Госсовета России отнесено здесь (на основании датировки «образовательных манифестов Государственного совета») к 1810 году? Всего в том году было издано 19 подобных манифестов, но ими учреждался не сам Госсовет, а те или иные отделы этого уже существующего высшего совещательного органа Российской империи.
При Петре I появился в России Сенат — также орган совещательный. Не раз делались попытки повысить его законодательную роль; однако уже само наименование — «Правительствующий» — оставляло Сенату лишь функцию контроля за исполнением правительственных решений.
Между тем все настоятельнее становилась необходимость в органе власти, который занимался бы именно выработкой законопроектов, а также экспертизой законов, предлагаемых правительством. И такой орган — Совет, первоначально названный «Непременным» (что уже знаменовало его высокий ранг), был учрежден 30 марта 1801 года. А всего через несколько дней, 5 апреля, с Наказом уже к Государственному совету обратился Александр I. Несмотря на слова Наказа, что главное «в сем учреждении» не лица, а его деятельность как целого, подбор состава занял целый месяц. И только 7 мая 1801 года Наказ зачитали двенадцати Высочайше назначенным членам. Председательствовал на том заседании Александр I (и всегда впоследствии, если на заседаниях присутствовал монарх, председательствовал он, хотя имелся, так сказать, «штатный» председатель). Местом пребывания Госсовета был определен Зимний Эрмитаж (позже — купленный специально для этого Александром III у герцогов Лейхтенбергских Мариинский дворец).
Итак, должно бы дату создания Государственного совета России передвинуть на 9 лет назад (1801 год) и в нынешнем году отметить его 200-летие. О том же, кстати, говорит и название картины И.Е.Репина «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в честь столетнего юбилея…» Приступая к работе над полотном, художник воскликнул: «Какая галерея современников, собранных в одну группу, предстанет потомству!» Действительно, на картине вместе с императором Николаем II изображены П.П.Семенов-Тян-Шанский, А.П.Игнатьев, С.Ю.Витте… Да, это уже было учреждение, стоящее по своему значению рядом с троном самодержца. И занимали в нем почетные места не как в боярской думе — по знатности, а по заслугам перед Отечеством. Всех взволновали слова Александра I, произнесенные в 1810 году на заседании переустроенного Госсовета: «Бытие Совета отныне станет на чреде установлений», которые должны заменить «личное действие власти», ибо «лица умирают, одни установления живут и в течение веков сохраняют основание государства». Впервые в России на самом высоком уровне было заявлено, что стержнем государства должен стать Закон.
Инициатором создания Госсовета выступил впоследствии какое-то время опальный М.М.Сперанский. До сих пор его законотворческую деятельность считают преждевременной «в условиях самодержавия». Так ли это? Разве Госсовет был преждевременен? 19 января 1833 года император Николай I после утверждения Свода законов обнял этого «разночинца» и, сняв с себя орден Андрея Первозванного, торжественно возложил на… графа Сперанского!
«Помните господа, — говорил уже Александр II в самом начале своего царствования, — что Государственный совет есть высшее в государстве сословие и потому должен оставаться примером всего благородного, полезного и честного». «Оставаться»! В этом слове — признание «благородства, полезности и честности» членов Госсовета времен Александра и Николая Первых. Да, то были истинные государственники, слуги Закона — и государи ценили их мнение и в их лице чтили Закон. В 1801 году Александр I собирался ответить отказом на просьбу Грузии о присоединении к России, что грозило единоверному народу трагедией перед лицом мусульманской угрозы. И царь отменил свое первоначальное решение именно по настоянию Госсовета. Или когда Николай I после противостояния на Сенатской площади (то есть для большинства в столице — уже царь!) явился в Зимний Эрмитаж, ему было заявлено, что «Совет… согласно и во исполнение традиции» намерен присягать не ему, а его старшему брату цесаревичу Константину. Вскрыли секретный пакет с завещанием покойного императора, в котором наследником престола назывался Николай. Но и здесь прозвучало возражение: «Это — против закона, а новые законы мертвые учреждать не могут!» И только с получением из Варшавы текста отречения Константина члены Госсовета вместе с Николаем отправились в дворцовую церковь для принесения присяги будущему монарху.
Бывали случаи резкого недовольства императоров позицией Госсовета по тому или иному вопросу — но не было ни единого случая монаршей мести! «Смелые истины», как говорил Николай I, выслушивались с неизменным вниманием. Например, вот мнение по поводу проекта закона о новом способе пополнения государственной казны, предложенного министерством финансов: «Даже в тяжкие, горестные времена, когда жизнь и собственность не были уважаемы, когда империя римлян управлялась доносчиками… властолюбивый Август не осмеливался посягнуть на права первой степени родства и освободил от сего налога получающих наследие от отца или матери». Знаменитую фразу, произнесенную Александром II в 1861 году: «Настало, наконец, время освободить потомственно благородное сословие от потомственного позора рабовладения», — император, по его собственному признанию, также впервые услышал на заседании Государственного совета. В самом деле: сегодня уже почти забыта огромная, во многом определяющая роль этого органа в деле отмены крепостного права.
Конечно, прерогатива окончательного утверждения законов оставалась за монархом — независимо от «расклада сил» при голосованиях в Госсовете. При решении вопроса о присоединении к Области Войска Донского города Таганрога «за» высказался лишь один человек, однако резолюция царствующего тогда Александра III гласила: «Исполнить по мнению члена Совета (такого-то)». И все же Госсовет и Престол вместе являли гармоничную государственную симфонию, о сути которой довольно точно было сказано: «Самодержавный правитель и самодержавный закон как единственный корректив власти — вот смысл утверждения в России любого закона».
Для публичных политиков позднейших времен — членов дореволюционной и сегодняшней Думы — этот постулат мог бы стать отправным, если бы они стремились к эволюционному, поступательному развитию единой и неделимой России. Однако они забыли (или слишком хорошо помнили?), что для России всегда было разрушительно появление второго центра власти. Февральская революция 1917 года явилась следствием появления такого центра — Думы. Вместо исполнения своих прямых обязанностей, возложенных на них народом — законотворчества, — думцы превратили свое учреждение в оплот противостояния монарху и, в его лице, всей многовековой российской традиции. И Империя рухнула… Листая теперь февральские и мартовские газеты 1917 года, поражаешься поистине страшному, черному вдохновению, охватившему тогдашнее русское общество. По всей стране рушились исторические монументы; во многих городах вместе с памятниками царям валили и памятники Пушкину, например во Владимире и Екатеринославе (в последнем городская дума постановила вместо поверженного «царского» возвести памятник председателю Государственной думы М.В.Родзянко). Шли по столице, стуча железными ложками в котелки и кастрюли, тысячи домохозяек — кто-то ведь организовывал эти марши, к которым на подходе к Невскому проспекту пристраивались группы женщин, на кухнях своих квартир явно имевших если не поваров, то «кухарок, работающих за повара», — оставив кухарок дома готовить обед, они тоже гремели здесь, в колоннах, кухонной утварью, правда новенькой, только что специально купленной (потом приказчики лавок расскажут, что в тот февральский день сметена была с полок вся металлическая посуда). Одновременно по всей завьюженной России стояли на путях сотни застрявших в снежных заносах поездов с хлебом. Да, крестьяне из «близлежащих деревень» разбирали на свои хозяйственные нужды противоснеговые дощатые «заплоты», однако стало это возможным из-за повальных забастовок путейцев. Потом, когда Николай II уже «отречется», хлеб в столице появится (амбары сибирских купцов ломились еще от прошлогоднего, непроданного из-за перегрузки железной дороги урожая). О, эти железнодорожные забастовки… Одна из них, на станции Дно, остановила царский поезд. Было сделано все, чтобы Николай II не смог возвратиться в Петроград в качестве императора. Но как только прибывшая туда (кстати, на поезде же!) думская делегация добилась его отречения от престола, тотчас нашлись для «бывшего» и паровоз, и уголь, и машинисты… А еще в те февральские, а потом и в мартовские дни собиралась, шумела в Петрограде толпа у Медного всадника, требовала его тоже разрушить, чтобы воздвигнуть здесь монумент Свободе! И будто бы, услышав эти призывные крики, в Соединенных Штатах Америки спешно начали организовывать сбор средств для отливки и отправки в Россию копии статуи Свободы — визитной карточки счастливой республики эмигрантов…
Но вот последняя телеграмма членов Государственного совета России императору Николаю II, которую они подписали, когда всеобщее одичание достигло предела, когда уже был поднят над Таврическим дворцом красный флаг: «Государь! Как можем мы выполнить свой последний долг совести перед Вами и перед Россией?» Госсовет, в отличие от Думы, до конца оставался оплотом «всего благородного, полезного и честного».
Ныне в России тихо, буднично создан орган с тем же названием: Государственный совет. Время покажет — долгожданная ли это преемственность или очередная профанация.
