«Поверьте, я только поэтка:»

Наряду с парадной стороной биографии В.Я.Брюсова существовала и обратная, малоизвестная, завесу над которой слегка приоткрывает настоящая статья:

В опубликованной в мартовском номере «Московского журнала» за 1998 год статье М.Н.Глазкова «Малоизвестные фрагменты биографии Брюсова» справедливо отмечено, что собственно о жизни В.Я.Брюсова в специальной литературе практически не говорится. Между тем наряду с парадной стороной его биографии существует и обратная, глубоко личная. Цель настоящего очерка — хотя бы слегка приподнять над ней завесу…
Темным холодным вечером 24 ноября 1913 года1 в одной из квартир дома № 4 по Крапивенскому переулку выстрелом в сердце из «маленького карманного браунинга», как написал впоследствии журнал «Рампа и жизнь» (№ 48, 1 декабря 1913), окончила свою жизнь слушательница Высших женских курсов, 22-летняя начинающая поэтесса Надежда Григорьевна Львова. Ее стихотворения печатались в журналах «Русская мысль», «Тут и Там», «Мезонин поэзии», в альманахе «Жатва». Не прошло еще и трех месяцев, как она выпустила в свет свой первый и оставшийся единственным сборник стихотворений «Старая сказка», сочувственно встреченный критикой. Автором предисловия к сборнику был В.Я.Брюсов.
Надежда Львова родилась 8 августа 1891 года в семье служащего Московского почтамта Григория Александровича Львова. В подмосковном Подольске он имел небольшой деревянный дом с мезонином на Большой Зеленовской улице, а в Москве с семьей проживал в казенной квартире на Мясницкой.
В семье Львовых было трое сыновей — Александр, Николай, Сергей и две дочери — Мария и, младшая, Надежда.
В 1900 году Надежда поступила в Екатерининскую гимназию, где уже училась Мария, и в 1908 году окончила ее с золотой медалью. Надежда вслед за Марией записалась в ученическую подпольную организацию РСДРП «Союз учащихся средних учебных заведений», в которой в то время состояли 15-летний Илья Эренбург, а также 18-летние Николай Бухарин и Григорий Сокольников (Бриллиант). По воспоминаниям Эренбурга, «это была милая девушка, скромная, с наивными глазами и гладко зачесанными назад русыми волосами». Она «прекрасно выполняла все поручения». Учащиеся-подпольщики писали антиправительственные прокламации, варили желатин, необходимый для размножения листовок на гектографе, в рабочих кружках пересказывали статьи Плеханова, Ленина и других деятелей российской социал-демократии. Летом 1908 года организацию раскрыли и большинство членов ее, в том числе и Надежду Львову, арестовали. Мария, отличавшаяся в работе пассивностью, ареста избежала.
Скоро, впрочем, выпустили и Надежду — «на поруки отца», поскольку при аресте ей не исполнилось еще 17 лет и по действовавшему тогда закону как несовершеннолетняя она не подлежала судебной ответственности. Отец отправил дочь в Подольск под надзор старших братьев. Надежда прожила там безвыездно почти два года.
В 1910 году 19-летняя Надежда Львова начала писать стихи, а в 1911-м — печатать их в московских периодических изданиях, посещать различные собрания и рауты «пишущей братии».
Мой отец, Михаил Васильевич Киржаков, служивший на заводе швейных машин компании Зингер, также проживал тогда в Подольске на Большой Зеленовской улице и дружил с семейством Львовых, особенно с одним из братьев — Сергеем Григорьевичем, нередко бывал у них дома, участвовал в совместных прогулках за город, о чем свидетельствовали фотоснимки 1912- 1913 годов. В 1968—1971 годах большую часть фотографий, на которых среди прочих была запечатлена и Надежда, отец передал только что образованному Подольскому краеведческому музею. Спустя 25 лет обнаружить их в архивах музея, увы, не удалось. Но часть фотографий у меня сохранилась. Среди них три с изображением Нади Львовой.
С Сергеем Григорьевичем отец поддерживал добрые отношения до своей смерти в 1973 году, как и с Марией Григорьевной (до 1941 года). Знал ее и я — она преподавала литературу и русский язык в школе, где я учился (в 1936—1941 годах — Подольская средняя школа № 1). Мария Григорьевна когда-то была знакома с В.В.Маяковским. В 1911 году после его балаганно-футуристического выступления она подошла к нему, чтобы задать какой-то вопрос. Ответив, Маяковский неожиданно попросил у девушки пять рублей. Небогатая слушательница Высших женских курсов безропотно протянула поэту пятерку. Однажды я спросил, вернул ли Маяковский эти деньги. Как-то мечтательно улыбнувшись, Мария Григорьевна сказала: «Нет». — «А вы требовали с него долг?» — «Ну, что ты. Это же был Маяковский. И потом, он же не в долг просил…»
Мария Григорьевна умерла во время войны от своей болезни и похоронена на одном из подольских кладбищ.
Однако вернемся в 1911 год. На одном из поэтических собраний Надежда Львова встретила заинтересовавшегося ее стихами главу российских символистов Валерия Яковлевича Брюсова — своего кумира. Эта встреча сыграла огромную и трагическую роль в жизни молодой поэтессы.
Они быстро сблизились. Увлеченный Надеждой Львовой, к тому же находя ее творчество прямым продолжением собственной поэтической манеры, Брюсов, как бы передавая эстафету, дарит возлюбленной стихотворение, названное в рукописи «Начинающей», а при подготовке к печати — «Посвящение» (1911):

Мой факел старый просмоленный,
Окрепший с ветрами в борьбе,
Когда-то молнией зажженный,
Любовно подаю тебе.
В том же 1911 году Брюсов пишет стихотворение «В альбом Н.», а также посвящает Надежде стихотворение «Слова последние любви» (в 1919 году он это посвящение почему-то снял). В течение 1912 года Брюсов неоднократно навещал Надежду Львову в Подольске в ее доме. Затем происходит разлад в отношениях, тяжело переживаемый Надеждой. Однако вскоре наступает примирение: летом 1913 года они вместе отправляются путешествовать по Финляндии. В стихотворении «На Сайме», эпиграфом к которому Львова взяла строку из только что написанного Брюсовым стихотворения «Сайма» (июль 1913) — «Сайма ласкает, почти успокоена», нашла отражение недавняя драма:

Вся Сайма гремела торжественно, стройно
Безвестного гимна суровые строфы,
А сердце смеялось почти успокоенно,
Забыв о пройденной дороге Голгофы.

Осенью 1913 года вышел в свет стихотворный сборник Надежды Львовой «Старая сказка», «благословленный» Валерием Брюсовым. Почти одновременно появилась анонимная книжка под названием «Стихи Нелли» — весьма нескромного содержания, посвященная Львовой и с вступительным стихотворением Брюсова, который, как выяснилось впоследствии, и был фактическим автором.
А 24 ноября 1913 года пистолетный выстрел оборвал жизнь молодой поэтессы…
Что же толкнуло Надежду Львову на самоубийство? Нам остается только догадываться, строить предположения.
Трагическая любовь к уже далеко не юному и к тому же женатому мужчине? Брюсов говорил тогда: «Пора сознаться, я — не молод; скоро сорок». Надежда была на восемнадцать лет моложе его. В стихотворении «Долго шли бульварами» (октябрь 1913) она написала:

Но когда я хотела одна уйти домой,
Я внезапно заметила, что вы уже не молоды,
Что правый висок у вас почти седой —
И мне от раскаяния стало холодно…

Или здесь сыграла свою роль культивировавшаяся Брюсовым идея любви как самоуничтожении? Не зря ведь к одному из своих стихотворений на эту тему — «Демон самоубийства» — Брюсов поставил эпиграфом заключительную строфу тютчевских «Близнецов»:
И кто в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал ваших искушений —
Самоубийство и Любовь!

Посмертно опубликованные стихи Надежды Львовой свидетельствуют о том, что именно любовь привела ее к трагедии. В тех же стихах дважды повторено: «Поверьте, я только поэтка», «Ах, разве я женщина? Я только поэтка!» Это дало основание И. Эренбургу предположить: «Может быть, погибла не женщина, столкнувшаяся со сложностями любви, а только „поэтка“. Может быть, она не выдержала, оказавшись перенесенной в бесплотный мир образов, слов, звуков».
Существовало в Москве близ Марьиной рощи основанное в 1744 году Лазаревское кладбище «для погребения мертвых тел людей, умерших насильственной смертью». Здесь 26 ноября 1913 года и похоронили Надежду Григорьевну Львову. На памятнике выбили строку из «Божественной комедии» Данте («Ад», песнь 5): «Любовь, которая ведет нас к смерти"2.
В 1934 году на части территории кладбища был устроен детский парк с каруселями, игровыми площадками и стадионом. В 1950-е годы исчезли последние могилы — на их месте соорудили каток с искусственным льдом.
Брюсов тяжело переживал смерть Надежды Львовой. Состояние его здоровья заметно ухудшилось. В декабре 1913 года он проходил курс лечения в одном из санаториев под Ригой, где написал стихотворение «Зимнее возвращение к морю»:

Здравствуй море, северное море,
Зимнее, не знаемое мной.
Новое тебе принес я горе,
Новое, не бывшее весной!

А стихотворение, созданное 8 января 1914 года, начинается так:

Я не был на твоей могиле,
Я не принес декабрьских роз
На свежий холм под тканью белой.
Глаза других не осудили
Моих от них сокрытых слез.

Памяти Надежды Львовой Брюсов посвятил стихотворения «Я помню легкие пиластры…» (1913), «Безвестная вестница» (1914), «Умерший мир! Пусть сияет в покое…» (1914).
Осенью 1917 года мэтра посетил вернувшийся из эмиграции И.Эренбург. «При первой встрече Брюсов заговорил о Наде Львовой — рана оказалась незажившей. Может быть, я при этом вспомнил предсмертное стихотворение Нади о седом виске Брюсова, но только Валерий Яковлевич показался мне глубоким стариком, и в книжку я записал: «Седой, очень старый» (ему тогда было 44 года)».
Брюсов и позже не обрел покоя. В 1920 году он посвящает умершей возлюбленной стихотворение «Памяти другой»:

Прими мой бред — как искупленье.
Им нынче над твоей могилой
Венок из строф я возложил.

К ней же обращены слова из стихотворения того же года «Памяти одной»: «Тень стигийская меж нами окровавленна стоит…»

1Все даты приводятся по старому стилю.
2Эта строка послужила эпиграфом к стихотворению В. Брюсова «Любовь ведет нас к одному…» и к разделу «Ad morte» книги Н. Львовой «Старая сказка».