Русская линия / Библиотека периодической печати / «Песнопевец Господень».

Певческая плеяда братьев Пироговых происходила из села Новоселки Рязанской губернии. Все пятеро — Григорий, Михаил, Иван, Алексей и Александр — обладали мощнейшими басами. Еще их деда — ямщика Ивана — за голос прозвали в округе «колоколом Ивана Великого». Отец, столяр Степан Иванович, в артели которого сыновья работали, тоже любил попеть, правда, на пение он смотрел как на забаву, рассчитывая, что отпрыски пойдут по его стопам. Однако вскоре старший, Григорий, ослушавшись воли родителя, убежал в Москву учиться и в конце концов оказался на театральной сцене. За ним потянулись остальные, также ставшие, кроме умершего молодым Ивана, профессиональными оперными певцами.
Считается, что известность фамилии Пироговых принесли в основном Григорий и Александр. Уникальный диапазон голоса Григория Пирогова позволял ему исполнять как басовые, так и баритоновые партии. Современник Шаляпина, он был, пожалуй, единственным его достойным соперником в исполнении роли Бориса Годунова, а когда тот уехал за рубеж, остался басом номер один в России. После смерти Григория эстафету подхватил Александр Пирогов (в 1999 году отмечалось 100 лет со дня его рождения). В 1940—1950 годах он занимал положение одного из ведущих отечественных оперных исполнителей. Знатоки помнят и Алексея Степановича Пирогова, моего деда, солиста Большого театра, хотя и обладавшего более скромными вокальными данными, но прекрасного актера. Его устные рассказы использованы в данной публикации.
А вот о Михаиле Пирогове (1887−1933) меломаны почти ничего не знают. Он упоминается только в связи с братьями. Известно, что в 1913—1914 годах он учился в музыкальном училище Московского филармонического общества, выступал на концертах вместе с Александром и Григорием, в 1922—1923 годах работал солистом Свободной оперы Зимина. Между тем, по единодушному признанию тех же братьев, у Михаила был лучший голос в семье. Он «легко брал любую ноту от до большой октавы до ля первой октавы, крайние ноты звучали естественно и полно"1. Только посвятил свой дар Михаил Степанович не искусству, а Богу.
Многие знаменитые оперные певцы первой половины ХХ столетия пришли на сцену из церкви. Именно в православных храмах они получали первые уроки нотной грамоты, учились стройному хоровому пению, обретали чистоту голосовых интонаций (здесь можно назвать народных артистов СССР Максима Михайлова и Алексея Иванова). Церковный хор стал первой вокальной школой и для братьев Пироговых. Однако не все таланты искали славы на сценических подмостках. Конец XIX века — время расцвета церковного пения, имевшего своих выдающихся представителей. Духовные певцы пользовались славой не меньшей, чем светские, — например, архидиакон Константин Розов, протодиаконы Михаил Холмогоров и Сергий Туриков. На службы с их участием сходились не только прихожане, но и любители церковного пения со всей Москвы.
В числе «песнопевцев господних» остался и Михаил Степанович Пирогов. Это был здоровенный, но застенчивый юноша с мягким характером и доброй душою. В дружеском кругу он чаще молчал, боясь своим раскатистым басом оглушить собеседников. Его старшая сестра Пелагея вспоминала, что Михаил с детства отличался чистосердечной любовью к Богу: любил посещать церковь, всегда исправно читал утреннее и вечернее молитвенное правило. Видимо, поэтому, отучившись в музыкальном училище Московского филармонического общества, он вернулся в родную Рязань и начал петь в соборе, где в скором времени был рукоположен в диаконы.
Протодиакон Михаил сразу же привлек к себе всеобщее внимание — не только полнозвучным басом, но и двухметровым ростом, богатырским телосложением, красивым спокойным лицом, обрамленным волнистыми русыми волосами. Вот как описывает службу с его участием выдающийся русский баритон Алексей Иванов: «В праздники, если к тому же служил Михаил Пирогов, народу в соборе собиралось столько, что, как говорится, яблоку было негде упасть. Особенно сильно звучали у Михаила Евангелие и многолетие, когда он демонстрировал во всей полноте диапазон и мощь своего оригинального баса. Начиная читать Писание с самых низких басовых нот, он полутонами повышал речитатив и в верхнем регистре наконец поражал собравшихся громовой силой своего голоса, раскатисто гудевшего под куполом храма. Знатоки, затаив дыхание, слушали его, определяя камертоном, с какой ноты Михаил начал чтение и на какой закончил"2.
После Рязани очевидцами его «богослужебного искусства» стали жители Риги. Назначенный сюда бывший ректор Рязанской духовной семинарии епископ Иоанн пригласил Михаила служить в православном рижском кафедральном соборе. Постепенно имя протодиакона становится все более известным. Ему доводилось служить в московском Богоявленском соборе и в храме Христа Спасителя.
После смерти Михаила Пирогова в его семье какое-то время хранилась фотография, на которой он был запечатлен вместе с императорской семьей (на снимке наследник цесаревич Алексей, высоко задрав голову, смотрит на двухметрового гиганта в парадном диаконском облачении), и золотые часы фирмы Павла Буре с дарственной надписью от самого Государя Николая Александровича. Реликвии не сберегли, не удалось и точно установить, когда и при каких обстоятельствах протодиакон удостоился столь высокой чести. По семейному преданию, это произошло в Риге, где августейшая семья присутствовала на службе с его участием. Тогда же Император, вероятно, пригласил Михаила Пирогова служить в соборе Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. Существуют воспоминания некоего Гаврилина: «Поехал я после праздника работать в Рязани у Степана Ивановича Пирогова, отца артистов Григория и Александра. Тогда, весной 1909 года, Григорий был уже артистом, Александр еще подростком, а их брат Михаил протодиаконом. И так как у меня был голос отличный, тенор, часто мы с Михаилом певали на два голоса «тройку почтовую». Голос у Михаила был редкостный, Шаляпин в сравнении с ним был мелочь, но славы Михаил не получил, потому что стал дворцовым протодиаконом. А попал туда во время Бородинского юбилея, когда провозгласил многолетие Николаю Второму. Царь, как услышал голос, сразу забрал его к себе"3.
Впрочем, Михаилу Пирогову приходилось выступать и на оперной сцене — сказалось влияние знаменитых братьев. До революции петь в опере посвященному в сан возбранялось. При советской власти запрет утратил силу, однако, оставаясь глубоко верующим, Михаил Степанович обратился с прошением к Патриарху Тихону, который наложил резолюцию: «Петь разрешаю, но без припляса"4. В 1922 году Михаил становится солистом Свободной оперы Зимина, где в «Демоне» А.Г.Рубинштейна играл роль старого слуги (Григорий — Демона, Александр — Гудала), а в «Хованщине» М.П.Мусоргского исполнял партию Ивана Хованского. Знатоки были разочарованы: певец вел себя неуверенно, явно не дотягивал в смысле музыкально-сценической выразительности, выбивался из ритма, голос его на сцене терял красоту тембра, звучал слабо. Одним словом, не лежала у Михаила Степановича душа к лицедейству. Эпизодически выступая во второстепенных ролях, он вплоть до своей смерти в 1933 году продолжал служить в Богоявленском соборе в Москве — тут было его истинное поприще.

Есенинское село Константиново и пироговское Новоселки — соседи. Меня всегда интересовало, сталкивался ли в жизни с поэтом кто-нибудь из братьев Пироговых? Рязанский краевед Д.А.Коновалов предположил, что с ним мог быть знаком только старший брат — Григорий5. Но в 1995 году отыскалось неоспоримое доказательство существования тесной дружбы между Есениным и Михаилом Пироговым — в заметке профессора Духовной академии А. Георгиевского: «В это время я увидел сидящим за столом Сергея Есенина, окруженного мужчинами и женщинами. Подошел ближе, поздоровался с ним (мы были знакомы, я приглашал его на литературные вечера в ГИС) и увидел рядом с ним знаменитого протодиакона Михаила Пирогова, брата великого артиста Григория и народного артиста СССР Александра Пироговых. С Михаилом Пироговым мы были друзьями, он часто по праздникам служил в моем родном Ильинском храме в Черкизове, где мы встречались и подружились. Он очень был рад, что я пришел и что знаком с Есениным, и сказал, что мы сейчас воспоем Сергею Александровичу «Многая лета», и просил меня продирижировать — вторить ему многолетие с многочисленными находившимися тогда посетителями. Однако, когда Михаил Пирогов своим дивным бархатным басом произнес: «Моему другу, земляку, рязанцу Сергею Есенину — многая лета», Сергей Александрович неожиданно остановил его и сказал: «Миша, я знаю любовь твою ко мне, но многолетие произнеси по правилу: «Рабу Божию Сергию…"6
Да, оперная карьера Михаилу Пирогову не удалась. Как мы видели, он о ней не очень-то и заботился. Приведем здесь выдержку из книги Людмилы Розовой, дочери великого архидиакона Константина Розова: «Значение диаконского служения в Русской Церкви, да и в Российской истории невозможно переоценить. Ведь именно дьяки трубным голосом возвещали народные радости и беды, начало и конец войны, рождение и кончину царствующих особ. <> Диаконское чтение на Руси, между прочим, сказалось и на становлении светской высокой речи: на него в XVIII—XIX вв. ориентировались великие актеры, создавшие русскую сценическую декламацию…"7
С этой точки зрения вклад Михаила Степановича Пирогова в музыкальную духовную культуру России неоспорим.

1. Театральная энциклопедия. М., 1963. С. 361.
2. Иванов А. Чудо на Оке. М., 1984. С.26−27.
3. Арбатова М. Мне 40 лет. М., 1998. С. 140.
4. Жилин Ю. Пироговы — слава и гордость России // Голос Родины. 1991. № 49; Каргашин С. Певческое племя //Советская Россия. 1997, 19 июня. № 70; Кирсанова В. Таланты и характеры // Русский вестник. 1991. № 22−24.
5. Коновалов Д.А. Несостоявшаяся встреча // Рязанский комсомолец. 1980, 4 октября. № 98.
6. Георгиевский А. Рабу Божию Сергию //Образ. 1995. № 3.
7. Розова Л.К. Великий архидиакон. М., 1998.