Русская линия / Библиотека периодической печати / Персидский принц Хозров-Мирза в России

На одном из первых планов Пятигорска, выполненном в тридцатых годах XIX века архитектором Иосифом Бернардацци («План Горячеводска, ныне составляющего часть города Пятигорска, при Кавказских Минеральных Водах, составленный для путеводства господ, посещающих сии воды»), привлекает внимание гравюра «Вид вершины Машука и Бештовой горы с окрестностями». Рядом «изъяснение»:
«Вершина горы Машука, на которой в память проезда Его Высочества Персидского Принца Хозров-Мирзы в 1829 году поставлен каменный столб с собственноручным Его на оном написанием своего имени и разных стихов"…
30 января 1829 года в Тегеране погиб А.С.Грибоедов. 11 июня близ крепости Гергеры ехавшему в Арзрум А.С.Пушкину попалась навстречу арба, запряженная двумя волами. «Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» — спросил я их. — «Из Тегерана». — «Что вы везете?» — «Грибоеда». — Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис». Позже на Военно-Грузинской дороге произошла еще одна встреча — с посольством, направленным персидским шахом в Петербург в связи со смертью Грибоедова. Возглавлял посольство внук правителя Ирана Фетх-Али-шаха, седьмой сын наследника престола Аббас-Мирзы шестнадцатилетний принц Хозров-Мирза. «Я пошел пешком не дождавшись лошадей, — пишет Пушкин, — и в полверсте от Ананура, на повороте дороги, встретил Хозрев-Мирзу. Экипажи его стояли. Сам он выглянул из своей коляски и кивнул мне головою. Через несколько часов после нашей встречи на принца напали горцы. Услышав свист пуль, Хозрев выскочил из своей коляски, сел на лошадь и ускакал. Русские, бывшие при нем, удивились его смелости…»
Оставил свидетельство об этом событии и переведенный из сибирской ссылки на Кавказ писатель-декабрист А.А.Бестужев-Марлинский: «В 1829 году горцы, ободренные отсутствием войск, стали разбойничать на Военно-Грузинской дороге. Перед проездом моим они увели в плен одного доктора; за неделю отбили купеческий табун из-под пушек конвоя и при проезде Хозрев-Мирзы ранили его нукера».
В Тифлисе посольство принимал командующий русскими войсками на Кавказе граф Паскевич, оказавший принцу всевозможные почести. Дальнейший путь Хозров-Мирзы лежал через Владикавказ, Георгиевск и Ставрополь на Москву и Петербург. Вот тогда-то он и заехал на воды в Пятигорск. Рассказывает Ф.П.Конради, в то время главный врач кавказских курортов: «В прошлом 1829 году мы имели счастие видеть у себя персидского принца Хозрев-Мирзу, который на пути в С. Петербург заехал на наши воды. Генерал от инфантерии Еммануель принял принца с надлежащими почестями в гостинице, где для него были отведены лучшие комнаты. В честь ему давали балы и собрания и вообще делали все, что могло бы доставить удовольствие юному принцу. Он осмотрел все источники и заведения; несколько раз купался в дождевых ваннах, которые на сие время были предоставлены в распоряжение принца и свиты его, и хвалил прекрасное устройство оных. Желая лично обозреть все заслуживающее внимания, принц всходил даже на вершину Машуки. Генерал Еммануель тогда же приказал поставить на Машуке монумент с приличною надписью, дабе передать потомству память сего происшествия. Хозрев-Мирза собственною рукою написал имя свое и несколько изречений на персидском языке на каменной доске, приготовленной для монумента. Письмена сии были тщательно вырезаны в доске под надзором архитектора Бернардацци, коему также поручено было составление плана для монумента и производство всех работ по сему предмету. В скором времени монумент занял место свое на вершине Машуки. Я прилагаю к сему сочинению литографированный вид памятника и надпись, с русским переводом оной. Принцу весьма понравились наши места, и он намеревался вторично заехать к нам на обратном пути; но приключившаяся ему болезнь принудила его отменить сие намерение и поспешить возвращением в отечество свое"1.
Дальше путь персидского посольства лежал в Ставрополь, о чем генерала Г. А.Емануеля заблаговременно уведомил граф И.Ф.Паскевич:

«Милостивый государь Георгий Арсеньевич.

По извещении вас генерал-майором Ренненкампфом о приближении к Ставрополю персидского принца крови Хосров Мирзы, вы вышлите к нему навстречу полицмейстера; при заставе должен его ожидать комендант и проводить до назначенного Его Высочеству дома, где Ваше Высокопревосходительство должны его ожидать, приказав предварительно поставить к оному почетный караул. Впрочем, поручаю Вам руководствоваться инструкциею, данной г. генерал-майору Ренненкампфу. Имею честь быть с истинным почтением Вашего Высокопревосходительства покорнейший слуга
Граф Иван Паскевич Эриванский.
Тифлис 19 мая 1829"2.

Через Новочеркасск и Воронеж 14 июля посольство прибыло в Москву, встретившую его почетным караулом и орудийным салютом. Хозров-Мирза осмотрел Оружейную палату, посетил Московский университет, где учился Грибоедов, нанес визит его матери. «Глубоко тронутый ее несчастием, принц в самых прочувствованных словах выразил ей глубокую скорбь, которую причинила Фетх-Али-шаху и Аббас-Мирзе смерть Александра Сергеевича, причем употребил все старание утешить и успокоить ее в невозвратной потере единственного сына. Такое искреннее соболезнование к положению г-жи Грибоедовой, само собою разумеется, сразу расположило москвичей в пользу принца"3.
В начале августа посольство принимали в Петербурге. Хозров-Мирза был удостоен высочайшей аудиенции в Зимнем дворце, на которой вручил Николаю I шахскую грамоту — «извинительное письмо». Выслушав грамоту, царь произнес: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие». Хозров-Мирза и вся его многочисленная свита получили щедрые подарки. Иранский престол, в свою очередь, преподнес русскому императору знаменитый алмаз «Шах» (ныне это один из семи исторических камней Алмазного фонда России).
Ряд эпизодов, связанных с пребыванием Хозров-Мирзы в северной столице, передают воспоминания актера и драматурга П.А.Каратыгина:
«4 августа 1829 года, вскоре после кровавого происшествия в Тегеране, где погиб наш незабвенный Грибоедов, прибыло в Петербург персидское посольство во главе с Хозровом-Мирзой, внуком Фетх-Али-шаха, с поручением умилостивить справедливый гнев государя за зверское умерщвление Грибоедова.
Хозров-Мирза был юноша лет шестнадцати или семнадцати, очень красивый собою; он сделал большой эффект в петербургских обществах; особенно дамы были от него в восхищении и не давали ему проходу на гуляниях. Его обласкали при дворе и приставили к нему генерал-адъютанта графа Сухтелена, которому поручено было показывать персидскому гостю все замечательное в нашей столице. Хозров-Мирза бывал очень часто в Большом театре, и в один спектакль, когда он сидел в средней царской ложе, я, стоя в местах за креслами, набросал карандашом его профильный портрет и после перерисовал его акварелью на кости, довольно порядочно.
Когда я принес этот портрет в театр на репетицию и показал его моим товарищам, все находили, что сходство было необыкновенное. <>
На следующий день Хозров-Мирза приехал в Большой театр.<> Портрет был показан принцу, и он был в восхищении. (Литографированные его портреты появились гораздо позже.) Персидский министр и прочие чиновники его свиты ахали, изумлялись; не понимая, конечно, ни на волос художества, они от удовольствия гладили свои длинные волосы и вроде Хаджи-Бабы начали друг за другом повторять «Аллах! маш-Аллах» и положили в свои рты пальцы от удивления.
<>Недели полторы спустя прислана была в дирекцию золотая табакерка от принца на мое имя"4.
Однако вернемся в Пятигорск. Начальник Кавказской линии генерал Г. А.Емануель, много сделавший для благоустройства пятигорского курорта и пожелавший увековечить память о пребывании здесь Хозров-Мирзы, в марте 1830 года направил следующее предписание строительной комиссии: «Я бы желал, чтобы на гору Машуху можно провести удобнейшую тропинку для незатруднительного на вершину оной ходу, а потому и полагаю такую тропинку зигзагом, т. е. змейкой, предположить с той стороны, откуда я в бытность мою в прошлом лете с Его Высочеством принцем персидским Хозров Мирзою спускался к Горячеводску. Сие возложить на г. Иосифа Бернардацци, чтобы он поспешил снять на плане удобнее и ближе, и потом оный предлагаю комиссии на рассмотрение ко мне представить"5.
Вскоре монумент по проекту И. Бернардацци был сооружен. Деньги на него — 100 рублей — Г. А.Емануель внес из своих собственных средств. К вершине Машука проложили тропу со скамьями вдоль нее и установили там невысокую каменную колонну. Надпись на ней гласила:

«Добрая слава, оставляемая после себя,
лучше золотых палат.
Любезный брат!
Мир здешний не останется ни для кого;
Привяжись сердцем к создателю
И не полагайся на блага мирские;
Ибо многих, подобных тебе,
Он сотворил и уничтожил.
Хосров-Мирза, 1244 (1829) г."6

Так передает текст памятной надписи, оставленной персидским принцем, А.П.Берже. В литературе, однако, встречаются и другие варианты.
В редкой теперь книге Я.Д.Верховца читаем:
«Тогда же, в 1829—1830 гг., проложена дорога для всхода и въезда на Машук, — вдоль дороги расставлены скамейки для отдохновения, на самой же вершине был поставлен памятник (круглая каменная колонка) в память посещения персидским принцем Хозров-Мирзою. Об этом имеется в деле следующее: Емануель предписал 12 апреля 1829 года Строительной комиссии «сделать на экономическую сумму на горе Машук памятник с надписью, сделанною пер. принцем Хозров-Мирзою; сколько же будет на сие действительно употреблено суммы, имеет оная о том предъявить по окончании отчет». 28 марта 1830 года была составлена смета <> по коей определена стоимость сооружения по тогдашним ценам на рабочий (солдатский) труд в 100 руб. Означенная сумма внесена в кассу Строительной комиссии г. Емануелем из собственных средств. <> В сочинении Конради находится в начале книги литографированный вид памятника, состоящий из большой конусообразной насыпи, на вершину которой ведут 14 каменных ступенек, а затем в конце этой же книги в особом приложении приведена имевшаяся на памятнике надпись на персидском языке, с переводом на русский, следующего содержания:
«Добрая слава, оставленная по себе человеком, лучше золотых палат.
Любезный брат, мир здешний не останется ни для кого; не полагайся на царства земные и сей бренный мир; он многих подобных тебе воспитал и уничтожил, посему старайся делать добро.
Хозров Мирза 1244. С Генералом от Кавалерии Емануелем июнь 12 дня 1829 года"7.
Венгерский путешественник Янош Бешш (более известна французская версия его фамилии — де Бессе), участник экспедиции генерала Г. А.Емануеля на Эльбрус, прибыл в Горячеводск пятнадцатью днями позже Хозров-Мирзы. «Мне говорили, — вспоминает он, — что этот принц был принят Главнокомандующим соответственно его царскому титулу очень любезно. Как только он пожелал подняться на вершину Машука, Главнокомандующий с многочисленными генералами сопроводил его туда. Увидев Эльбрус и вечные снега, которые выделялись на фоне чистого сияющего неба, он пожелал оставить память о своем визите на Машук и начертал на скале своею собственной рукой следующее изречение изестного поэта Фирдоуси, его мы приводим здесь в переводе:
«О смертные! После нас остается только память о добрых делах, которые мы сделали. Старайтесь творить добро, и ваш покой будет безмятежным. Хосров-Мирза"8.
Персидский принц фигурирует в повестях Н.В.Гоголя «Портрет» и «Нос». В первом случае речь идет о гравированном «портрете Хозрева-Мирзы в бараньей шапке». В «Носе» ситуация как бы перевернута: не столичная публика дивится восточному гостю, а напротив — последний поражен фантасмагорией, разыгравшейся в Петербурге: «Потом пронесся слух, что не на Невском проспекте, а в Таврическом саду прогуливается нос майора Ковалева, что будто бы он давно уже там; что когда еще проживал там Хозрев-Мирза, то очень удивлялся этой странной игре природы».
Упоминает Хозров-Мирзу и Д.В.Давыдов, считавший, что шах Ирана, испугавшись последствий убийства Грибоедова, «решился послать в С.-Петербург значительное лицо для принесения извинений. Так как в Персии все были убеждены, что наше правительство не замедлит предать в свою очередь смерти высланного сановника и его свиту, то решено было избрать для этого предмета Хозрева-Мирзу, который был не что иное, как чанка, или побочный сын шаха. Хозреву-Мирзе, впоследствии ослепленному, сделан был, напротив, у нас в России блестящий прием, на который он по своему рождению не имел никакого права и который явно доказывал, сколь мало у нас были известны обычаи Востока"9. Во всяком случае, «предать вечному забвению злополучное тегеранское происшествие» не удалось, и трагическая смерть Грибоедова памятна каждому русскому.
Что касается Хозров-Мирзы, дальнейшая судьба его оказалась печальной: в результате дворцовой интриги он был ослеплен и удален в ссылку. Памятный столб с надписью принца также простоял недолго. Известный исследователь целебных ключей Пятигорья Ф. Баталин в книге, вышедшей в 1861 году, грустно констатировал, что «от этого монумента ныне не осталось и следов"10, хотя, судя по многочисленным свидетельствам, он вызывал к себе живой интерес. Аркадий Андреевский, посетив Пятигорск в 1841 году, сообщал, что персидские стихи «красиво вырезаны на доске монумента. От подножия его еще лучше видна живописная вершина Эльбруса"11. Журналист Е. Вердеревский (автор нашумевшей в свое время книги «Плен у Шамиля») на вершину Машука не поднимался, но отметил, что монумент в хорошую погоду виден с расстояния в пять верст12. Побывавший на Машуке Н.Ф.Туровский обратил внимание на неискоренимую привычку большинства туристов оставлять повсюду свои автографы: «На самой вершине Машука, на небольшой площадке, возвышается столб; на нем множество имен, надписей, стихов; тут же простодушная надпись Хозрев-Мирзы: «Добрая слава, оставленная по себе человеком, лучше золотых палат и пр"13. Ему вторит спустя несколько лет Алексей Вышеславцев: «Принц написал на памятнике два мудрых изречения и вслед за ним явились и являются и поныне сотни других надписей, не совсем мудрых, написанных, вероятно, теми самыми, которые хотели обессмертить себя, начертав свое имя на скамье у золотой арфы"14.

1Конради Ф.П. Рассуждение об искусственных минеральных водах, с приложением новейших известий о Кавказских минеральных источниках. СПб., 1831. С.168−169. Редчайший экземпляр этой книги обнаружен в Пятигорском институте курортологии. В 1900 году ее передал библиотеке Русского бальнеологического общества в Пятигорске замечательный ученый С.А.Смирнов.
2Государственный музей-заповедник М.Ю.Лермонтова. Фонд С.И.Недумова. № 0−2915/9. С. 71 об.
3Берже А.П. Хосров-Мирза // Русская старина. 1879. Т. XXV (май-август). С. 341.
4Каратыгин П. Записки. Л., 1970. С.161−163.
5Государственный музей-заповедник М.Ю.Лермонтова. Фонд С.И.Недумова. № 0−2915/1. С. 50 об.
6Берже А.П. Указ. соч. С. 339.
7Верховец Я.Д. Садоводство и виноградарство в районе Кавказских Минеральных вод 1825−1850 гг. Пятигорск, 1911. С.28−29.
8Де Бессе. Путешествие в Крым, на Кавказ, в Грузию, Армению, Малую Азию и Константинополь в 1829 и 1830 гг. Париж, 1838/ Пер. с франц. Е.Л.Сосниной.
9Давыдов Д.В. Сочинения. СПб., 1893. Т.II. C.198.
10Баталин Ф. Пятигорский край и Кавказские минеральные воды. СПб., 1861. Ч.1. С. 30.
11Андреевский Аркадий. Пятигорск и Кавказские минеральные воды в июле 1841// Библиотека для чтения. СПб., 1841. Т.48. С. 59.
12Вердеревский Е. От Зауралья до Закавказья. М., 1857. С. 132.
13Туровский Н.Ф. Дневник поездки по России в 1841 году// Русская старина. 1913, сентябрь. С. 501.
14В-в А-й (Вышеславцев Алексей). Три письма о Пятигорске/ Сб. газеты «Кавказ». Второе полугодие 1847 года. Тифлис, 1848. С. 134.