Отец и сын Самарины

Федор Васильевич Самарин, отец известного русского философа, историка, публициста, общественного деятеля Юрия Федоровича Самарина, родился в Москве в 1784 году. Детские и отроческие его годы прошли в удаленной от столиц усадьбе. Образование он получил домашнее, первыми учителями были сельский священник и француз гувернер Тьери. 16-ти лет Федор отбыл в Петербург на службу в Лейб-гвардии Измайловский полк. Участвовал во всех войнах России с Турцией и Францией с 1805 по 1814 год. Награжден орденом св. Владимира и золотой шпагой. В 1809—1811 годах находился в отпуске с целью устройства вконец запутавшихся дел своего больного родителя. Много лет спустя (в 1844 году) он писал сыну Юрию:
«…поступил на службу 16-ти лет, без всякого образования умственного, совершенно был неуч, но многое, что знаю, приобрел уже после. Касательно дел, порядку, я никакого понятия не имел, никогда не держал расход своим деньгам. <> К тому же я был страстен к игре и перед самым назначением меня в опекуны проиграл баснописцу Крылову 70 тысяч. Вот что я был! Я очень понимал трудность дела, к которому Господь меня призвал, чувствовал в полной мере недостаток моих сил и страшился страсти к игре, которая уже сама по себе достаточна была к потере оставшегося малого кредита и к совершенному разорению нашего колеблющегося состояния. В этом положении я прибегнул к Милосердному Небесному Отцу, раскрыв Ему свою душу, просил Его помощи и усердно принялся за дело, не знавши ничего. Долго будет рассказывать о том, что я делал, а скажу только результаты двухлетнего устройства дел. Летом в 1811 году я возвратился в полк на службу, от 450 тысяч долга <> ничтожный долг остался, сестрам (Наталии Васильевне и Александре Васильевне (впоследствии монахине Троице-Бельбашского монастыря близ города Пучежа. — А.К.) принадлежащие отдал без долга прежде <> срока, который был назначен по разделу. Вот почему я вам всем с малолетства говорю и каждый раз напоминаю вам, чтобы не полагались на ваш ум, не надеялись на ваши одне силы, а призывали бы всегда на помощь Господа, но Господь принимает только молитву от смиренных сердец <> Чудесным образом Бог помог мне устроить, и вам также поможет, прибегайте только к Нему…»
Выйдя в 1816 году в отставку в чине полковника, Федор Васильевич поступил в Иностранную Коллегию. Однако его дипломатическую карьеру прервала женитьба на Софье Юрьевне Нелединской-Мелецкой. Он остался в Петербурге при дворе императрицы Марии Федоровны. Отец Софьи Юрьевны, Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий, сенатор, в прошлом статс-секретарь Павла I, был одним из самых приближенных к вдовствующей императрице лиц, составлявших немногочисленный интимный кружок.
Из письма В.Л.Пушкина к князю П.А.Вяземскому от 27 марта 1818 года: «Нелединский в Москве. Софья Юрьевна идет замуж за приятеля твоего Самарина, и свадьба будет скоро. Я был у Юрия Александровича и у невесты и поздравлял их всех. Жених в восхищеньи. Он в деревнях своих велел раздать несколько тысяч бедным, петь благодарственные молебны, и в день свадьбы несколько бедных девушек будут обвенчаны и каждая из них получит тысячу рублей в приданое».
21 апреля 1819 года, в годовщину свадьбы Федора Васильевича и Софьи Юрьевны, у них родился первенец — Юрий, названный так в честь деда. Вдовствующая императрица Мария Федоровна и Александр I были его восприемниками от купели.
В апреле 1821 года у Самариных родилась дочь Мария. Федор Васильевич писал по этому поводу сестре своей жены княгине Аграфене Юрьевне Оболенской: «Рекомендую вам Машеньку <> у нее белокурые волосы, подтверждающие, что это моя дочь, и темные глаза говорят, что это дочь Софьи <> У нас теперь парочка детей, которых называют „красными детьми“. Да сохранит их Господь» (перевод с франц.).
Нрав Федора Васильевича лучше всего характеризуется словами Н.В.Гоголя: «Запасаться надо в хорошее время на дурное и неурожайное: умерять дух в веселые минуты мыслями о главном в жизни — о смерти и будущей жизни, затем, чтобы легче было в минуты тяжелые». Высшим авторитетом для него являлось Священное Писание. «Его общественным идеалом была служба Отечеству, служба в исключительно тогдашнем смысле, в смысле военной или гражданской, чиновничей службы, и из своих сыновей он стремился сделать полезных слуг Отечеству».
Первые годы жизни Юрия Самарина прошли в непосредственной близости ко двору, в изысканной салонной атмосфере, где царил французский язык, на котором тогда говорила, писала и даже думала русская аристократия. То было время, «когда мы соперничали с французами в знании их языка и литературы, когда образованный, по тогдашним понятиям, человек не смел почти говорить на своем языке». Однако по внутреннему складу родители Юрия оставались глубоко русскими людьми. С раннего детства мать начала учить его Закону Божию и родному языку.
В 1822 году Федор Васильевич во время поездки в Сызранское имение перенес тяжелую лихорадку, взял отпуск для лечения и уехал с семьей за границу. Почти год Самарины прожили в Париже. Здесь в мае 1824 года у них родился сын Михаил.
Весной 1824 года Федор Васильевич пригласил к маленькому Юрию воспитателя — француза Пако. Тот горячо взялся за дело, представив подробный трехлетний план обучения и физического развития мальчика, полюбил своего воспитанника и довел его до университета.
В семье свято сохранялся дух старинного русского благочестия, о чем позднее Ю.Ф.Самарин вспоминал в известном своем письме к Гоголю (март 1846 года): «В детстве и в первой молодости моей я жил, как и все, цельной, полной жизнью. Все, что уважали и чему поклонялись в семейном кругу, казалось мне естественным, неприкосновенным и святым. С каждым новым понятием, приобретаемым мною, изменялось настроение всей души моей. Одно религиозное мерило служило мне для поверки всякого моего поступка, всякой мысли, так что малейшее отступление от него, даже невольный соблазн и даже дерзкое слово, не мною сказанное, но мною услышанное, наполняло мою душу раскаянием».
Это перекликается с тем, что писал Юрию Федоровичу отец в апреле 1850 года: «Я, между прочим, вспоминал о данном вам воспитании, в то время я думал согласить требования света с религиею, положив ее в основание, но теперь вижу, что эти две потребности не могут быть соглашены, но одна другую отталкивает, так как сего воротить нельзя, то надо вам самим об этом позаботиться и просить Господней помощи, без этой же вышней силы все усилия будут тщетны и ничего прочного не выйдет».
В августе 1824 года Самарины отправились в Швейцарию, а затем в Италию. Посетив ряд итальянских городов, они остановились на зиму в Риме. К этому времени относится эпизод, рассказанный Ф.И.Буслаевым со слов Пако: «Во второй половине двадцатых годов нашего столетия Самарины находились в Риме. Однажды София Юрьевна с детьми поехала кататься в коляске, запряженной парою лошадей. При ней был Юрий Федорович со своим гувернером Пако и двухлетний Миша на руках у няньки. <> экипаж <> въехал в длинную и прямую улицу, упирающуюся в площадь базилики Иоанна Латеранского. <> Проехав несколько минут, Софья Юрьевна вышла из коляски, а за нею и Пако с Юрием Федоровичем, но ребенок, покоясь на коленях няньки, так увлечен был удовольствием кататься на лошадях, что расплакался, когда его хотели взять с собою. Надобно было его оставить с нянькою в экипаже. Таким образом, Софья Юрьевна со своею маленькой свитою шла по тротуару, а рядом по дороге тащилась коляска. Вдруг из ворот выскочил осел с двумя корзинами по обоим бокам и заверещал благим матом: лошади шарахнулись в сторону, а потом во весь опор помчались вперед вдоль по улице. Пако, ошеломленный внезапным переполохом, мог припомнить из этих мгновений тревоги и отчаяния только то, как несчастная мать, обезумев от ужаса, стремглав бросилась вслед за удаляющимся от нее ребенком, как она не раз спотыкалась и падала, и все не уставала бежать. Но только что коляска домчалась до площади Иоанна Латеранского, Пако, постоянно вперяя свои взоры вдаль, вдруг заметил, как мелькнула какая-то фигура около беснующихся лошадей, и они мгновенно остановились. Когда же все трое добежали до спасенного от гибели Миши вместе с нянькою, они увидели красивого молодого человека, щегольски одетого и в светлых перчатках, который держал под уздцы обеих лошадей. Это был Луи-Наполеон, будущий император французов».
Из Рима Самарины уехали в Германию, где Федор Васильевич лечился водами и где 18 июня 1825 года у них родилась дочь Екатерина. В сентябре того же года вернулись в Петербург. Федор Васильевич сразу приступил к своим обязанностям и уехал ко двору в Гатчину. Уже тогда он начинает заметно тяготиться придворной жизнью и все серьезнее подумывает оставить службу и всецело отдаться воспитанию детей и делам по управлению имениями. Атмосферу тех дней передает его письмо к сестре жены Аграфене Юрьевне Оболенской и ее мужу Александру Петровичу: «26.Х.1825. <> Живем мы теперь с Софинькой врозь. Она с детьми и с Папенькой, а я на службе. Продолжится это до 5 или 6-го будущего месяца, потом двор возвратится в город. Наконец мы нашли хорошую квартиру для себя, куда жена без меня переехала, она хлопочет и трудится более всякого откупщика, но со всем тем прежде месяца не устроимся, ибо по вине пьяницы Тарасова (поверенный, хранивший вещи Самариных во время их заграничной поездки. — А.К.) не скоро отыскиваем, что нам надобно, и что ни отыщем, то испорчено и изгажено так, что к употреблению не годится. Квартира хорошая, чиста и покойно для нас расположена: жаль, что недолго мы будем ею пользоваться, наняли ее на один год. Не одни эти заботы у нас, приискиваем теперь гувернера русского для Юши в помощники нашему французу, который у нас живет теперь 1 г. и 10 мес. и мы им весьма довольны. Гувернантку для Маши и нянюшку для двоих маленьких <> Из этого вы видите, что все наши мысли устремлены на детей <> С год мне надобно осмотреться, а в 27 году надеюсь на милость Господню основаться в Москве и приняться путем за дело. Время дорого, не надо его терять, Бог знает, сколько осталось прожить!»
Между тем в детской Самариных шла своя жизнь. Радуясь уму и успехам своего воспитанника, Пако в то же время с тревогой отмечал в журнале: «Хотя мы в России, он мало знает свой родной язык. Конечно, главное, это от того, что я всегда с ним. Но если бы только один я говорил с ним по-французски, то, может быть, его успехи в родном языке были бы заметнее».
В январе 1826 года Федор Васильевич снова пишет супругам Оболенским: «Суматошная жизнь, которую веду с самого нашего приезда, меня во всем с панталыку сбила и все время у меня пропадает для выполнения мнимых обязанностей. Сие бремя мне день от дня становится тяжелей, и с нетерпением помышляю о том счастливом времени, в котором Господь меня приведет удалиться на покой. Он нужен для моего здоровья, для семейственного счастия и для воспитания детей, для моих дел, вот сколько причин желать сей перемены».
В семейном архиве сохранилась следующая запись: «Императрица Мария Федоровна, желавшая удержать Федора Васильевича при себе, поручила предложить ему место сенатора в Петербурге, но он остался непоколебимым в своем решении. «Самая лучшая служба (был его ответ. — А.К.), которую в настоящее время я могу сослужить моему отечеству, это воспитать для него пятерых граждан…»
Приняв окончательное решение, Федор Васильевич в начале 1826 года вышел в отставку, будучи тогда всего 42 лет от роду. В этом поступке проявилась независимость его характера.
Весну и лето семья Самариных провела в усадьбе Ивановское — в 70 верстах от Москвы (недалеко от Воскресенского монастыря). Это лето Юрий Федорович считал лучшим в своей жизни. С него ведут отсчет его «Воспоминания от детства».
«…До сих пор не могу вспомнить без волнения о селе Ивановском. Там совершилось первое пробуждение моего сознания, первое радостное ощущение жизни. Собственно, с этого времени я начинаю помнить себя. До тех пор я могу только сказать, что помню кое-что о себе <> С семилетнего возраста, именно с того лета, которое я провел в Ивановском, я начинаю помнить мои впечатления, мои мысли, мои чувства <> Все это было для меня ново и отрадно, как будто в первый раз я увидел мир Божий, как будто все прекрасное в нем совершалось для одного меня. Разумеется, я никому не говорил об этих созерцательных наслаждениях, да и сам не отдавал себе в них отчета. Мои родители и мой наставник, любезный мой Пако, может быть, и не примечали моих странностей, продолжительного молчания, задумчивости, а может быть, и примечали, но не обращали на них внимания. Во всяком случае, спасибо им за то, что ни одним вопросом, ни одной нескромной улыбкой они не нарушили моих внутренних, уединенных радостей; они предоставляли мне полную свободу расти душою и телом, не думая ни ускорять ни замедлять естественного хода жизни. Это было славное время, время полной свободы, я был <> совершенно счастлив».
В начале августа 1826 года Самарины переехали в Москву и поселились в доме Неклюдовой на Бронной. 30 августа у них родился третий сын — Александр.
Из «Воспоминаний от детства»:
«С переездом в Москву кончился для меня период беззаботной, свободной жизни и начались определенные занятия. Мой день разделялся на часы учения и часы отдыха: таблица, в которой моя жизнь была рассчитана по дням, часам и минутам, была прибита над моей кроватью, и с этого времени до 18-летнего возраста я жил постоянно, не исключая одного дня, по таблице.
Мой отец, не щадивший для моего воспитания ни издержек, ни трудов, дал мне двух наставников.
Об одном из них я уже упомянул. Пако мы привезли из Парижа и в продолжение одиннадцати лет он был при мне неотлучно. Он был очень молод, никогда не жил для себя на свободе: поэтому он скоро и охотно занял свое место в нашем семействе и не искал вне его ни знакомств, ни развлечений. Я привязался к нему на всю жизнь, и это было одним из счастливых обстоятельств моего детства. Много значит, что я мог любить того человека, с которым одиннадцать лет я прожил рука об руку.
Другой мой наставник, с которым мы познакомились после переезда в Москву, был Николай Иванович Надеждин (впоследствии известный критик, издатель журнала «Телескоп». — А.К.). Я ждал нового учителя с нетерпением. Раз, после обеда, меня кликнули, как теперь помню, в библиотеку. Прислонившись к шкафу, он стоял в черном фраке, неловкий и застенчивый, в его наружности не было ничего привлекательного, но умное и открытое лицо, какое-то добродушие, подействовало на меня отрадно, и с первого взгляда я его полюбил.
Надеждин стал учить меня Закону Божию, он обладал как никто способностью овладевать вниманием слушателя. <> Каждое его слово проникало мне в душу; по целым часам, в одном и том же положении, я слушал его, не сводя с него глаз <>
Один урок мне особенно памятен. Надеждин говорил мне про таинство Евхаристии. Когда он объяснял мне значение торжественной минуты призывания Святого Духа на Дары, когда я услышал, что в эту минуту повторяется жертвоприношение самого Спасителя и хлеб и вино становятся Его истинной плотью, Его истинной кровью, меня охватило благоговейным ужасом, я оглянулся невольно и мог только вымолвить «как страшно». В другой раз он рассказывал мне про Тайную Вечерю. Как жив был его рассказ и как не терялось для меня ни одного слова. Страдания Спасителя всякий раз заставляли меня плакать, и я не мог наслышаться рассказа о Нем и сам любил повторять его…»
Чтобы предоставить возможность Юрию Федоровичу говорить по-русски, надзор за ним был разделен по дням между Пако и Надеждиным. Кроме Закона Божия, Надеждин преподавал молодому Самарину «русский язык в связи с церковно-славянским», греческий и немецкий языки, историю. К основным занятиям добавлялись рисование, уроки танцев, игра на бильярде.
Н.И.Надеждин оставался в доме Самариных до 1832 года, после чего его сменили другие преподаватели.
В эти годы (1826−1829) Федор Васильевич с супругой часто навещали отца Софьи Юрьевны, Ю.А.Нелединского, переехавшего из Петербурга в Калугу к своей старшей дочери Аграфене Юрьевне, муж которой — князь А.П.Оболенский — был в то время калужским губернатором. 14 февраля 1829 года Ю.А.Нелединский скончался в возрасте семидесяти семи лет, а на следующий день от простуды умерла Аграфена Юрьевна, оставив десять детей. Отца и дочь похоронили под одной плитой в Лаврентьевом монастыре близ Калуги.
После кончины сестры Софья Юрьевна взяла к себе ее шестнадцатилетнюю дочь Екатерину, прожившую в семье Самариных до своей свадьбы с графом В.П.Зубовым.
В 1829 году Самарины наняли на лето подмосковную усадьбу Измалково, которая им так понравилась, что они решили ее купить, продав бриллиантовое ожерелье Софьи Юрьевны. К этому времени у них было уже семеро детей (в 1827 году родился сын Владимир, а в 1829-м — Николай).
В 1930 году усадебный дом был еще новым — деревянный, двухэтажный, выкрашенный охрой, с белыми оконными фронтонами. Стоял он «покоем». Южная терраса не имела крыши и на лето затягивалась парусиной. Выше шел узкий балкон-галерея. Подъезд и выход из гостиной на террасу украшали чугунные и мраморные львы. Северная терраса своими шестью колоннами подпирала открытый балкон. В нижнем этаже располагались большая зала-библиотека, где стоял бюст боярина Матвеева (прадеда Федора Васильевича по матери) работы Витали, две гостиные, буфет, передняя, девичья и жилые комнаты. Наверху — два кабинета, жилые комнаты и кладовая.
Вокруг раскинулся парк, разбитый в XVIII веке. От северной стороны дома начинался луговой спуск к большому проточному пруду с плотиной. На противоположном берегу виднелись деревни Измалково и Переделки. Справа и слева подступая к спуску, лиственницы парка образовывали высокие группы (их и теперь можно видеть с Минского шоссе за полем между Баковкой и Одинцовом). Прямая липовая аллея вела к небольшой каменной церкви елизаветинского времени, освященной во имя св. Димитрия Ростовского. Около церкви было несколько могил с каменными надгробиями XVIII века.
«В южной гостиной измалковского дома висела картина, написанная маслом, работы Бодри: летний вечер, измалковская церковь после всенощной, в церкви горит огонек. Из нее на паперть выходит София Юрьевна в чепце и мантилье, с дочерью. Около паперти, склонившись, стоят крестьянки — старушки в сарафанах и бархатных кацавейках. На первом плане, спиной к зрителю и навстречу к Софии Юрьевне, — два человека в цилиндрах и сюртуках. Один из них, должно быть, Федор Васильевич, другой, может быть, француз мсье Пако. Косые лучи золотят верхушки лип».
Сегодня в измалковском доме — детский пневмологический санаторий.
Внешний облик его сильно изменился — так же, как и все вокруг. Церковь снесена в начале 1930-х годов. Самаринскую библиотеку приобрел в начале 1920-х годов Пражский университет. На месте примыкавшего к парку леса находится писательский дачный поселок Переделкино…
«В то время богатые и знатные дворяне, — вспоминал Ф.И.Буслаев, — приготовляли своих сыновей к вступительному в университет экзамену у себя дома, и не только в своих поместьях, но и в самой Москве, где тогда был очень хороший дворянский институт, впрочем, он предназначался для дворян средней руки и ограниченных средств. В гимназиях по преимуществу учились дети горожан и местных чиновников и приобретали очень скудные познания, которые не могли удовлетворить требованиям образованных людей из высшего дворянства. Этим объясняется настоятельная потребность того времени учреждать в благовоспитанных зажиточных семействах сколько возможно полные и правильные домашние школы для своих детей с надлежащим количеством воспитателей и наставников. Такая домашняя школа процветала в Москве более двадцати пяти лет в семействе Федора Васильевича Самарина, начиная с детства Юрия Федоровича и потом, по мере возрастания его пяти братьев. Это домашнее учебное заведение оставило по себе самое светлое из моих воспоминаний о старинной Москве, потому что я сам лично принимал в нем участие много лет сряду, в качестве наставника и экзаменатора, и мог вполне оценить высокие достоинства отца семейства, когда он с сердечным рвением, а вместе с неукоснительной точностью и сердечным благоразумием исполнял обязанности директора и инспектора своей школы.
На летнее время эта образцовая школа из московского дома Самариных, находившегося на углу Тверской и Газетного переулка, переносилась в их имение Измалково <> и обучение в ней без всякого перерыва и в том же порядке шло, как и в Москве».
Вкоре после покупки Измалкова у Самариных родились еще два сына: в 1830 году — Петр и в 1831-м — Димитрий. Забегая вперед, скажем, что их третий сын, Александр, умер в 1835 году (по-видимому, от туберкулеза: он долго болел и ходил на костылях, которые, вделанные по желанию Софьи Юрьевны в этажерку, хранились в семье до начала Великой Отечественной войны).
В 1830 году Москву постигло бедствие — эпидемия холеры. В борьбе с ней Федор Васильевич принял деятельное участие, возглавив Городскую часть и устроенную в ней холерную больницу. В октябре он сообщал управляющему имением Васильевское П.Я.Воронкову:
«Мы по милости Божией все, слава Богу, здоровы, так же как и все люди, живущие у нас. В Черновской (муромское имение сестры Ф.В.Самарина А.В.Валуевой, к тому времени уже монахини. — А.К.) тоже господь всех сохраняет. Велика милость Отца Небесного ко мне! Болезнь становится у нас легче, в сутки занемогают теперь от 145 до 175, а прежде доходило до 244. У меня в больнице их 52, подают надежду 38. Заботы много, но Господь подкрепляет мои силы душевные и телесные, и я с радостью выполняю волю Христа Спасителя. Он своею благодатью в меня вдохнул твердость, я никогда не унывал, напротив, других поддерживал и утешал, а сначала страх был велик и у многих затмевал рассудок. Жена моя до сего дня в ровном со мной расположении была. Молись за нас Господу, чтобы Он продолжал к нам свою милость. Вчера я устроил, что мы целый месяц можем прокормить до 350 бедных в Городской части, что будет стоить 1537 р. Подаяния в мою больницу было до 1500 р. Казна больных и бедных не оскудевает, Сам Спаситель помогает».
Живя летом в Москве, Федор Васильевич писал жене в деревню: «Очень грустно, что я не с тобою и не в Измалкове. Оно мне очень нравится, чувствую, что влюбляюсь в него».
Основой же состояния Самариных было их заволжское имение Васильевское, где жили родители Федора Васильевича и где прошло его детство. Там процветало хлебопашество, овцеводство и работала суконная фабрика, основанная Федором Васильевичем в 1809 году. Заведовал всем этим, как уже сказано, Петр Яковлевич Воронков, пользовавшийся полным доверием и даже дружбой хозяина. Он был крепостным, но, хотя ему давно дали отпускную, не хотел ею воспользоваться.
Еще в 1800 году П.Я.Воронкова поставили «денежным расходчиком», потом поверенным по делам, которые «возникли по Сенату», а потом уже Федор Васильевич послал его в Васильевское («в самый разгар 1812 года милиции»). Петр Яковлевич прослужил управляющим до 1855 года.
В самаринских имениях создавались так называемые крестьянские капиталы: для помощи бедным и для покупки рекрутских квитанций — взамен отдачи рекрутов по повинности. После реформы 1861 года эти капиталы, составившие весьма значительную сумму, были переданы крестьянам.
В Русском Биографическом Словаре (СПб., 1896−1913) отмечено, что Федор Васильевич Самарин являлся действительным членом Московского общества сельского хозяйства. В Богородском он учредил общество взаимного страхования крестьян от пожара на 2000 душ. Свой хозяйственный опыт Ф.В.Самарин изложил в написанном им в 1843 году «Наставлении управителю».
Васильевское, занимавшее около 50 000 десятин, было предметом особой заботы Федора Васильевича, а затем его детей и внуков. В имении до начала XX века строились церкви и школы; в селе Васильевском наладили кустарный ткацкий промысел для женщин, выделывавших на дому узорные холстинки, которые с большим успехом продавались в Москве; в 1880-х годах был возведен большой дом и целый комплекс хозяйственных построек по проекту архитектора М. Дурнова, среди них — школа имени Ю.Ф.Самарина.
К середине XX века дом Самариных еще стоял на волжском берегу. В 1970-х годах Волга, изменившая русло, размыла берег, подойдя вплотную к зданию, и из-за опасности обвала его пришлось разрушить.
Васильевское тесно связано с биографией Юрия Федоровича Самарина — здесь было немало пережито и передумано. Свои детские и юношеские годы, свою семью Юрий Федорович всегда вспоминал с благодарностью. Уже приобретя широкую известность, став одним из ведущих идеологов славянофильства, он в письме Н.В.Гоголю признавался: «Многим я обязан воспитанию, если не всем».

Автор воспоминаний — Антонина Васильевна Комаровская, правнучка младшего брата Ю.Ф.Самарина — Дмитрия Федоровича (прим. ред.).