Русская линия / Библиотека периодической печати / «Я с большой надеждой думаю о России»

16 декабря 1999 года на 86-м году жизни скончалась настоятельница Московского Богородице-Смоленского Новодевичьего монастыря игуменья Серафима (Черная).
Игуменья Серафима (Варвара Васильевна Черная) родилась 12 августа 1914 года в Петрограде. Ее отец, Василий Августович Резон, служил в Финляндском статс-секретариате и пропал без вести в самом начале первой мировой войны. Мать, Леонида Леонидовна Чичагова, была врачом, в 1953 году по благословению Патриарха Алексия I поступила в Пюхтицкий Успенский женский монастырь, где приняла монашество с именем Серафима; скончалась в 1969 году и похоронена в Пюхтицкой обители. Дед по матери, Леонид Михайлович Чичагов, — офицер-артиллерист, участник русско-турецкой войны, в будущем митрополит Серафим, подготовивший канонизацию преподобного Серафима Саровского, принял мученическую кончину в 1937 году; в 1997-м причислен к лику святых Русской Православной Церкви.
Окончив Московский нефтехимический техникум, Варвара Васильевна с 1931 года работала в Военно-технической академии и в Институте органической химии АН СССР. В 1939 году окончила Московский институт тонкой химической технологии и была направлена на завод «Каучук», вскоре став заместителем главного инженера. После войны переведена на научную работу в Институт резиновой промышленности. В 72 года ушла на пенсию. Доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники СССР, лауреат Государственной премии СССР, награждена орденами Трудового Красного Знамени, Октябрьской Революции и восемью правительственными медалями.
С детства воспитанная в православной вере, Варвара Васильевна всей своей жизнью в науке показала, что подлинное знание не только не противоречит вере в Бога, но делает веру еще более убедительной. И уже в почтенном возрасте она избирает для себя новый путь — путь деятельного служения Церкви. С 1994 года Варвара Васильевна, незадолго до того принявшая монашеский постриг, становится настоятельницей Новодевичьего монастыря. Обладающая подлинной силой духа, неиссякаемым трудолюбием и непоколебимой верой в помощь Божию, она пять лет неустанно заботилась о благоустройстве монастыря. Благодаря ее разысканиям в архивах и по ее ходатайству Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил возобновить молитвенное почитание схиигуменьи Елены (Девочкиной) — первой настоятельницы Новодевичьего монастыря. За усердные труды по возрождению монашеской жизни в обители игуменья Серафима удостоена креста с украшениями и ордена Святой равноапостольной Великой княгини Ольги II степени. 18 декабря 1999 года, в день погребения, просторный Успенский храм Новодевичьего монастыря не смог вместить пришедших проводить ее в «путь всея земли».
Нам дорого всякое свидетельство о матушке Серафиме, тем более ее собственные высказывания о себе, о жизни, о вере. Сегодня мы предлагаем читателям фрагменты не публиковавшейся ранее беседы с ней, которая состоялась 26 февраля 1997 года.

— Расскажите немного о себе.
— Я родилась в 1914 году, уже после гибели моего отца на фронте.
По отцовской линии родных почти не осталось. Дедушка по матери, Леонид Михайлович Чичагов, во время революции был уже архиепископом. Старшая сестра моя, шести лет, умерла, дед отправил нас с мамой переждать революцию в один из монастырей под Москвой, между Калязином и Талдомом в поселке Маклаково. Мы прожили там восемь лет. Каждое утро я ходила в церковь: никто меня не заставлял, такой был уклад жизни. Потом мы переехали в Новый Иерусалим, где я окончила семилетку. Десятилетку оканчивала в Москве; нашу школу как раз преобразовали в нефтехимический техникум, но я не доучилась: жить было трудно, в 17 лет устроилась лаборанткой. Через год поступила на вечернее отделение Института тонкой химической технологии на Малой Пироговской. Окончила его в 1939 году, и меня распределили на завод «Каучук». Там я пробыла всю войну. Затем перешла на научно-исследовательскую работу, окончила заочную аспирантуру, защитила кандидатскую, докторскую. Мои разработки в области технологии изготовления латексных изделий использовались в медицине, в военной и космической промышленности.
Когда подошел пенсионный возраст, у меня умер муж и я осталась одна. Еще 17 лет работала, боясь оказаться без дела. Очень гордая была: меня хвалили, награждали, посылали на международные конференции… И однажды я подумала: жизнь кончается — как я со своей гордыней предстану перед Господом Богом? Я ведь всегда была верующей, в храм ходила, монастырскую жизнь хорошо знала: часто ездила по разным обителям, да и мама моя в 70 лет ушла в монахини и 11 лет прожила в монастыре — до самой смерти. Чтобы гордыню свою смирить, я пошла сначала работать у свечного ящика в церковь Илии Обыденного. Шесть лет продавала свечи.
В 1994 году вновь открылся Новодевичий монастырь. Я была пострижена первой монахиней под праздник Покрова Богородицы митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием с именем Серафимы в честь преподобного Серафима Саровского. Через сорок три дня на меня возложили крест игуменский. Какое-то время я несла его в полном одиночестве. Потом начали приходить понемногу девушки, взрослые женщины — все миряне, в основном москвички. Самой младшей послушнице 16 лет, самой старшей — 75.
— Как вы решаете, кого взять в монастырь?
— Приходящие заполняют анкету. Хотя анкета — дело мирское, с этого мы начинаем, чтобы ближе узнать человека. Конечно, долго с ним беседуем, объясняем, что такое монастырь, монашеский подвиг… Люди приходят к нам по разным причинам: кто-то ищет пути к Богу, а кто-то бежит от житейских невзгод, пребывая в эйфорическом убеждении, что здесь будет только молиться, есть и спать. У нас же даже келий нет: одни спят на антресолях, другие — в подвале.
Монастырь — это тяжелый физический труд, ведь мы находимся на собственном обеспечении. У нас есть подсобное хозяйство — земля и скотина — в 70 километрах от Москвы, неподалеку от Домодедова.
— Если человек обнаружит, что ошибся в выборе пути или попросту не выдержит трудностей здешней жизни, — может ли он уйти?
— В первые три года послушничества никакого греха в этом нет.
Выдержавших трехгодичный срок постригают в иноческий чин (у нас одна инокиня и четыре монахини). Инокиня еще может уйти из монастыря, а вот постриженная в мантию монахиня не должна нарушать обет, данный Богу при постриге.
— Как протекает день в монастыре?
— Он начинается молитвой. В четверть седьмого утра сестры собираются вместе и совершают молитвенное правило. Назначенные на кухню с семи часов начинают готовить обед. Да и остальные до начала литургии занимаются чем-либо — шитьем, например: все насельницы распределены по послушаниям. Затем идем на службу (у нас большой клир: пять священников, четыре дьякона, настоятель — он же духовник нашего монастыря). Одни, без священника, монахини могут молиться в храме святителя Амвросия Медиоланского. В 8 вечера — крестный ход внутри монастыря и молитва в Амвросиевском храме до 10 часов. Днем — послушания.
Когда я пришла в монастырь, купила ткацкий станок — его привезли из Архангельской области. Потом — второй. Делаем на этих станках коврики, надеемся возродить ткацкий промысел и в дальнейшем выполнять заказы. Учат сестер ремеслу миряне. Есть у нас и молоденькие девушки-золотошвейки. Но они тоже пока только учатся: вышили икону Божией Матери Смоленской и закладку в Евангелие. Плащаница нам еще не по силам. А раньше Новодевичий монастырь славился золотошвейками. Надеемся и это возродить.
Но главное, конечно, молитвенное служение — нужно постоянно молиться, выстаивать службы, не рассеиваться. Научить молиться очень трудно. Суть монастырской жизни заключается в послушании, и это не менее трудно — выработать в себе смирение, кротость, терпение, полностью отказаться от своей воли. Монахини и послушницы, признаться, порой огорчают меня — и непослушанием, и недолжным отношением друг к другу. Монастырь — это община, а приучиться к общежитейному проживанию, умению уступать друг другу легче всего, когда монахини живут по двое в одной келье. Но келий у нас пока нет, более того — нет ни бани, ни прачечной. Из-за нашей неустроенности я, к сожалению, вынуждена отпускать людей домой, иногда они даже там ночуют.
Из-за этой же неустроенности мы не выполняем и социальных функций, раньше свойственных всем монастырям. К нам приходят пожилые одинокие люди, но мы не можем их принять и содержать — нет странноприимного дома, обученного медицинского персонала, материальной базы.
Однако люди идут к нам не только за материальной поддержкой — часто хотят понять, как им жить дальше. Много приходится беседовать с детьми — при храме действует воскресная школа.
Хотелось бы в полном объеме восстановить духовные традиции обители. Ведь здесь молились и трудились замечательные монахини. Здесь похоронена первая игуменья монастыря Елена (Девочкина, 1524−1548), причисленная к лику местночтимых святых. Существует предание, что она являлась на стенах монастыря в самые тяжелые для Москвы годы — во время эпидемии холеры, во время войны с Наполеоном… Последняя же игуменья Вера (Побединская), которая умерла в 1949 году, похоронена в Даниловом монастыре. Мы нашли ее могилу, сделали ограду, установили крест, ездим туда служить панихиду.
— Каково полное название обители?
— Новодевичий Смоленской иконы Пречистой Богородицы женский монастырь. Главная святыня — Смоленский собор, но он принадлежит музею. Там хранится первый, как утверждают музейщики, список Смоленской иконы Божией Матери. В 1996 году мы служили в Смоленском соборе десять служб, нынче собираемся провести пятнадцать. Надеемся, что впоследствии сможем там служить каждое воскресенье.
— Собирается ли музей вернуть Церкви монастырь полностью?
— Существуют документы о передаче ряда помещений. Вопрос же обо всем комплексе пока не ставился.
— Не могли бы Вы более подробно рассказать о Вашем дедушке — митрополите Серафиме?
— Воспоминания о нем у меня в основном детские, да и то отрывочные. Он ведь был монах и в семье не жил. К тому времени, когда я подросла, он оказался в тюрьме. Я встретилась с ним уже взрослой — в Удельной, где он жил на покое. То, что он великий человек, я всегда понимала, но, во-первых, считала себя недостойной задавать ему вопросы, а во-вторых, приходя домой поздно, заставала его обычно лежащим в постели: он ведь был тяжело болен. 30 ноября 1937 года его увезли на «скорой помощи», а 11 декабря расстреляли в печально известном поселке Бутово.
Сейчас-то я больше знаю о нем. К тому же недавно вышло его Житие… Учился в Пажеском корпусе, прошел всю русско-турецкую войну. Написал много книг духовного, исторического содержания и даже по медицине — «Медицинские беседы», которую заставила его изучить война, где он видел столько человеческих страданий… Он вообще был разносторонним человеком — художником, музыкантом, историком. В храме Илии Обыденного есть две написанные им иконы. Но главное — он стал инициатором и много способствовал прославлению преподобного Серафима Саровского.
Работая в храме, я поняла, что должна восстановить память о митрополите Серафиме. Сначала добилась его реабилитации, потом начала издавать его богословское наследие, собирая по крупицам. Первым был двухтомник «Да будет воля Твоя». Это оказалось очень сложно. В то время я увидела сон. Вхожу к дедушке в комнату, а он что-то ищет. Говорю ему: «Ты, дедушка, куда-то собираешься? Возьми меня с собой». А он отвечает: «Нет, не возьму. Ты послужи мне, послужи». Духовника спрашивала, чем я могу послужить деду, кроме молитв о нем. О канонизации я и не думала, просто написала письмо Патриарху Пимену, в котором просила, чтобы митрополита Серафима (Чичагова) поминали в церквах (ведь власти не разрешали поминать репрессированных), а сама продолжала изучать и издавать его труды. На сегодня мне удалось репринтно издать все, кроме «Медицинских бесед», — нет денег. Потом узнала, что он похоронен в Бутове. Родственники погибших подали прошение Патриарху о строительстве там церкви. Сначала поставили крест, потом — деревянный храм. К этому времени я была уже в монастыре.
— Ваша жизнь до монастыря была наполнена общением с людьми: большая семья, друзья… Уйдя сюда, Вы от многого отказались.
— У меня была сестра, сейчас уже пять правнуков. Семья ко мне привязана. Конечно, вижу их редко, хотя они живут неподалеку. Бросить совсем их не могу, опекаю духовно и материально (я получаю пенсию). Недавно крестила племянницу, которой уже шестьдесят лет.
— Несколько слов о старцах и старицах.
— Их сейчас нет ни в мужских, ни в женских монастырях. Иногда старицами неправильно считают просто старых людей, живущих в монастырях. На сегодня институт старчества у нас практически утрачен.
— Что Вы думаете о войнах и катастрофах, которые мы сегодня переживаем?
— Без воли Господа ничего не совершается. Все это — наказание нам за наши грехи. Мы много нагрешили. Религиозное падение русского народа началось еще в XIX веке.
— В чем, по-Вашему, значение монашества для мирских людей, для страны?
— Монашеская жизнь — это подвиг. Суть ее — молитвенное служение. У послушницы, если та вдруг умрет, спросят, как она трудилась, а у меня — как я молилась. Во все времена Россия держалась молитвами, особенно монашествующих. Когда почти не стало монастырей, появились монахи и монахини в миру. Так что люди, которые молятся за нашу страну, были и есть. И я с большой надеждой думаю о России, верю, что она возродится.

Записала Н.Г.Пушкина