Русская линия
Московский журнал Л. Белова01.12.2000 

Александрина
Автор рассказывает об Александре Осиповне Смирновой-Россет и ее взаимоотношениях с поэтом М.Ю.Лермонтовым.

В 1989 году издательство «Наука» выпустило в свет солидный (790 страниц) том: А.О.Смирнова-Россет. «Дневник. Воспоминания».
Благодаря этому изданию мы получили наконец возможность познакомиться с практически полным текстом мемуаров, до того публиковавшихся лишь фрагментарно, а в большей своей части остававшихся даже и не разобранными. Между тем современники Смирновой-Россет недаром настойчиво уговаривали ее писать воспоминания. Ведь ее окружение в ранней юности составляли А.С.Пушкин, В.А.Жуковский, П.А.Вяземский, В.Ф.Одоевский… В 1838 году Александра Осиповна познакомилась с М.Ю.Лермонтовым, и их дружба продолжалась до конца его короткой жизни. В 40-х годах другом и наставником переживавшей душевный кризис женщины становится Н.В.Гоголь; к ней обращены «письма к губернаторше», включенные в «Выбранные места из переписки с друзьями»; она же — прототип героини второго тома «Мертвых душ» Чаграновой (эту фамилию Александра Осиповна взяла для своего мемуарно-художественного произведения «Биография Александры Осиповны Чаграновой»; советские исследователи назвали его: «Баденский роман»).
Александра Осиповна Смирнова-Россет (1809−1882) была дочерью российского морского офицера, капитан-лейтенанта О. Россетти (1760−1813), итальянца по происхождению. В 1820 году отчим девочки, полковник И.К.Арнольди, устроил ее в Училище ордена святой Екатерины (позднее — Екатерининский институт благородных девиц). Там очаровательную воспитанницу приметила опекавшая училище вдовствующая императрица (вдова Павла I) Мария Федоровна. В 1826 году, после окончания учебы, Сашенька Россетти стала ее фрейлиной. Через два года Мария Федоровна скончалась, и юную фрейлину взяла к себе на ту же роль супруга Николая I Александра Федоровна.
«Черноокая Россетти» отличалась не только редкой красотой и всегдашней готовностью помочь друзьям («как дитя, была добра» — Пушкин), но и умом, начитанностью, тонким художественным вкусом, веселым остроумием («Смеялась над толпою вздорной, // Судила здраво и светло, // И шутки злости самой черной // Писала прямо набело»; противоречивость двух пушкинских характеристик объясняется не «недосмотром» поэта, а противоречивостью самой натуры Россетти).
В Сашеньку влюблялись Николай I, Великий князь Михаил Павлович, князь С.М.Голицын, другие «бояре да князья», что, впрочем, не облегчало, а усложняло ее жизнь. Фрейлины и вообще были самыми незащищенными из барышень придворного мира, тем более что большинство их составляли сироты (сама Сашенька потеряла отца в 1813-м, а мать — в 1825 году). В особенно тяжелом для нее 1828 году (кончина опекавшей ее Марии Федоровны) Сашенька сблизилась с другой фрейлиной — старшей дочерью Н.М.Карамзина Софьей, и вскоре гостеприимный дом Карамзиных стал для нее родным. В этом-то доме она и познакомилась с Жуковским, Вяземским, Пушкиным, Лермонтовым.
Фрейлиной Александра Россетти оставалась с 1826-го до 1832 года: в январе 1832-го она выходит замуж за дипломата Николая Михайловича Смирнова (1807−1870). Мужа ей заботливо подобрала сама императрица, однако замужество оказалось несчастливым: супруги не раз жестоко ссорились, надолго разъезжались, и фактически каждый из них жил своей жизнью. Александра Осиповна была верующей, а потому мучилась этим и в середине 40-х годов приложила немало усилий, чтобы наладить семейную жизнь. Относительно мирный период супруги переживают в первые годы калужского губернаторства мужа (1845−1847). Способствует их примирению Гоголь, в частности своими советами Александре Осиповне исполнять «долг верной супруги»: «Тогда смоется прегрешение Ваше и душа Ваша будет чиста от упреков совести"1 (о том какое „прегрешение“ имеется в виду, речь пойдет ниже).
Даже выйдя из статуса фрейлины, Александра Осиповна оставалась „принадлежностью“ царского семейства, которому была обязана и своим положением в обществе, и карьерой мужа: Николай Михайлович благодаря близости жены ко двору стал сенатором и камергером. Николай I не оставлял черноокую красавицу своим вниманием и в 40-е годы, о чем свидетельствует ее дневник за 1845 год; а с конца 30-х годов стала числить Сашеньку в подругах старшая дочь императора Мария Николаевна (1819−1876).
Друзья-литераторы, восторженные поклонники юной красавицы, посвятили ей множество мадригалов. В автобиографических записках она объясняет это так: „Поэтам нужен идеал, и они, не знаю почему, нашли его во мне. Лучшего не было под рукою"2. По количеству посланий всех превзошел П.А.Вяземский. Он же оставил словесный портрет Сашеньки Россетти (в дополнение к множеству ее живописных портретов, принадлежащих кисти разных художников):
„В то самое время (во второй половине 20-х годов. — Л.Б.) расцветала в Петербурге одна девица, и все мы, более или менее, были военнопленными красавицы; кто более, кто менее уязвленный, но все были задеты и тронуты. Кто-то из нас прозвал смуглую, южную, черноокую красавицу Donna Sol — главной действующей личностью испанской драмы Гюго. Жуковский, который часто любит облекать поэтическую мысль выражением шуточным и удачно-пошлым, прозвал ее небесным дьяволенком <>. Несмотря на свое общественное положение, на светскость свою, она любила русскую поэзию и обладала тонким и верным поэтическим чувством. Она угадывала (более того, она верно понимала) и все высокое, и все смешное. <> Вообще увлекала она всех живостию своею, чуткостью впечатлений, нередко поэтическим настроением. Прибавьте к этому, в противуположность, какую-то южную ленивость, усталость <>. Она была смесь противуречий, но эти противуречия были как музыкальные разнозвучия, которые, под рукою художника, сливаются в какое-то странное и увлекательное созвучие <>. Хоть не было в чулках ее ни малейшей синей петли, она могла прослыть у некоторых „академиком в чепце“. Сведения ее были разнообразные, чтения поучительные и сериозные, впрочем, не в ущерб романам и газетам3″.
Нам известен и словесный портрет Александрины (как звал ее Лермонтов) более позднего времени — конца 30 — начала 40-х годов: „На ней было черное платье, кажется по случаю придворного траура. На плече, пришпиленный к голубому банту, сверкал бриллиантовый вензель (фрейлины. — Л.Б.); она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях; черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее еще молодое, правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли“. С беседы красавицы-фрейлины Минской и художника Лугина начинается мистико-фантастический роман М.Ю.Лермонтова „Штосс“ (печатается также под названием по первой строке: „У граф[ини] В… был музыкальный вечер…“). О том, что прототипом Лугина являлся сам автор, а прототипом Минской — Александра Осиповна, знали все их общие друзья; не знали они лишь того, насколько глубоко и искусно спрятана в тексте незавершенного романа истина об отношениях автора и его героини.
В „Штоссе“ Смирнова-Россет предстает в образе молодой светской дамы, зевающей от скуки в музыкальном салоне Виельгорских4, а затем — как „женщина-ангел“, напоминающая художнику „утреннюю звезду на туманном востоке“. Не только Лугин попадает из реального мира в фантастический — красавица-фрейлина тоже оказывается там, связанная с этим мистическим миром еще теснее, чем сам герой. Из биографии Смирновой-Россет, даже коротко переданной здесь, мы знаем, сколь неотделимо было ее существование от полуфантастического придворного мира, находившегося во власти „человека лет сорока <> с правильными чертами, большими серыми глазами“ („Штосс“); только позже этот человек мистическим прозрением художника превращается в старика: „Около полуночи он (Лугин. — Л.Б.) успокоился; - сел к столу, зажег свечу, взял лист бумаги и стал что-то чертить; - все было тихо вокруг. — Свеча горела ярко и спокойно; он рисовал голову старика, — и когда кончил, то его поразило сходство этой головы с кем-то знакомым! Он поднял глаза на портрет, висевший против него, — сходство было разительное; он невольно вздрогнул и обернулся; ему показалось, что дверь, ведущая в пустую гостиную, заскрипела; глаза его не могли оторваться от двери… Когда дверь отворилась настежь, в ней показалась фигура в полосатом халате и туфлях; то был седой сгорбленный старичок…“
Не тот же ли это старик, что владел таинственным особняком на берегу Невы?

Это юное существо находится в полной власти могущественного старика, как и „женщина-ангел“ в „Штоссе“, и так же подавляет ее эта власть и вся атмосфера величавых покоев.
Рассказ о барышне, которую пугает пышный дворец со „стариками в звездбх и бриллиантах“, с „портретами гордых бар“, приводит на память реальные впечатления молоденькой фрейлины, попавшей „из бедной деревушки на самом юге России… в палаты царей русских на самый север"5. Ее очень любил слушать герой „Баденского романа“ Киселев (фамилия столь же условная, как и фамилия самой повествовательницы — Чагранова). „Но на сегодня довольно. А почему Вы хотите всё знать о моем прошлом?“ — „Ах, Александра Осиповна, мне это нужно, я вживаюсь в Ваше прошлое, хочу прожить с Вами это славное детское прошлое"6. И „г-жа Чагранова“ рассказывает „Киселеву“ о своем прошлом на протяжении всего „Баденского романа“, заодно знакомя читателя с характером, взглядами, деталями биографии собеседника. Лермонтоведу, внимательно изучающему это неторопливое и полное знаменательных деталей повествование, очень скоро становится ясно, что собеседником „г-жи Чаграновой“ являлся вовсе не Киселев, а человек, хорошо знакомый и рассказчице, и читателю: Лермонтов…
Давно мне не давало покоя недоумение: почему о Жуковском, Пушкине, Гоголе Смирнова написала в 70-е годы целые очерки, а о Лермонтове — ничего, кроме коротких безличных упоминаний? Лермонтов был яркой, богатой личностью. Единственная встреча с ним давала многим его современникам материал для обстоятельного рассказа, а тут — постоянное общение на протяжении двух с половиной лет, и ни слова! Даже упоминание о том, как Лермонтов записал в альбом Александры Осиповны послание „А.О.Смирновой“, не содержит и намека на общение: оказывается, это произошло в отсутствие хозяйки. Но, думаю, и такого признания мы бы не услышали от умудренной жизнью Александры Осиповны, не будь послание общеизвестным (опубликовано с ее разрешения — правда, без первой, наиболее интимной строфы — в 1840 году в „Отечественных записках“)…
М.Ю.Лермонтов и „женщина-ангел“ познакомились у Карамзиных — видимо, в сентябре 1838 года. Лермонтовский Лейб-гвардейский Гусарский полк стоял в Царском Селе, где проводили лето и раннюю осень многие петербуржцы. В конце августа 1838 года уже знаменитый поэт был представлен вдове Н.М.Карамзина Екатерине Андреевне, в доме которой, как уже говорилось, Смирнова-Россет бывала почти ежедневно. 28 октября Лермонтов читал, уже на петербургской квартире Карамзиных, своего „Демона“. Это событие, кажется мне, и стало определяющим в их отношениях. Читал Михаил Юрьевич прекрасно, к тому же обладал сильным красивым баритоном (пел не только романсы, но и оперные партии). Можно представить себе впечатление от чтения монологов Демона… самим Демоном. Многие женщины теряли голову. „Погибла“ вместе с лермонтовской Тамарой и Александра. К тому времени она была уже почти семь лет замужем, имела двоих детей… Благоразумная женщина в подобной ситуации смирилась бы, подавила в себе первую в ее жизни по-настоящему „бурную и жадную“ страсть („Штосс“), — но Александрина благоразумной не была…
Итак, Александра Осиповна часто встречается с Лермонтовым у Карамзиных, нередко принимает его и у себя; муж не замечает ни их влюбленности, ни каких-либо выдающихся качеств в госте. А они между тем ведут такие, например, разговоры:
“ — До сих пор я никогда не любила, как любят в романах.
— А как любят в романах? Я никогда их не читаю.
— Ну, умирая от счастья и страдания.
Он на меня посмотрел с неизъяснимым чувством, и слеза почти брызнула из глаз его“.
“ — Позвольте мне просить Вас прийти ко мне на чай накануне моего отъезда, я буду спать там еще только один день. Это будет такое великое счастье, комната станет святилищем всех добродетелей, искренности, целомудрия, самого чистого и пленительного настроения. Обещайте прийти!
— Конечно, дорогой <>, в этом нет ничего особенного, ибо я бывала у Бакура и Голицына“.
» — Как можно так мало церемониться со своей женой, это меня оскорбляет за Вас.
— А я в восторге, потому что это избавляет меня и от его общества, и от еще более ужасной его близости".
Скрыть встречи было невозможно, и влюбленные подчеркивали светски-прохладный характер своих отношений. Пример такого камуфляжа — первая глава «Штосса», где героиня зевает в присутствии собеседника, а он не находит нужным отвечать на ее вопросы, думая о своем и «уставя глаза безотчетливо» на ее «беломраморные плечи». Александрина на случай нескромных вопросов имела наготове объяснения типа вошедших в «Баденский роман»: «Я была почти всегда окружена мужчинами: Жуковский, Вяземский, Пушкин, Плетнев, несколько иностранцев…"7
Обратим внимание, что среди перечисленных имен опять-таки нет Лермонтова, хотя мы располагаем множеством свидетельств об их постоянном общении, в частности свидетельством троюродного брата и младшего друга Лермонтова Акима Шан-Гирея: «По возвращении в Петербург (из первой ссылки. — Л.Б.) Лермонтов стал чаще ездить в свет, но [наи]более дружеский прием находил в доме у Карамзиных, у г-жи Смирновой и князя Одоевского"8. Да и вышеупомянутая запись Смирновой о появлении в ее альбоме лермонтовского послания наводит на размышления: «Альбом был всегда на столике в моем салоне. Он пришел однажды утром, не застал меня, поднялся, открыл альбом и написал эти стихи"9. Подняться в гостиную в отсутствие хозяйки может лишь человек, дружески принятый в доме, — так почему же о нем говорится столь безлико?
Принято считать, что самым горячим увлечением Александры Осиповны был секретарь русского посольства во Франции Николай Димитриевич Киселев (1800−1869). Н.Д.Киселев — приятель Н.М.Языкова дерптских лет, впоследствии — посол во Франции и Италии. Он являлся дальним родственником мужа Александры Осиповны и одновременно с семьей Смирновых проводил лето 1836 года в Баден-Бадене; затем, возможно, изредка встречался с ними в Париже, где Смирновы жили с осени 1836-го до весны 1837 года. Представление о бурном романе между ним и Александриной внушено исследователям самой А.О.Смирновой и фактами не подтверждается. В Баден-Бадене она находилась на последних месяцах беременности (не до романов!), а в Париже ее частым гостем был не Киселев, а Андрей Карамзин, оставивший весьма нелестный «парижский портрет» Киселева:
«Посольская молодежь с утра играет в клубах и возится с дрянными любовницами, которых бы я даром не взял, ничего не читает — от всего отстала и, живя в Париже, закоснела, как в глуши саратовской, — таков, между прочим, умница Киселев"10. Этой характеристике ни в коей мере не соответствует собеседник мемуаристки в «Баденском романе» — внимательный, чуткий, великодушный, предпочитающий ее общество любому другому.
Еще раз повторю, что «Баденский роман» — не мемуары в буквальном смысле, а литературно-художественное произведение, хотя и опирающееся на впечатления от реальной жизни. А.О.Смирнова-Россет и не претендует на фактическую достоверность, стремясь к достоверности исключительно психологической. По существу, «Баденский роман» писался ею главным образом для самой себя — с целью заново пережить впечатления цветущей молодости. При этом многое зашифровывается, но ключ к шифру лежит на виду — стоит только внимательно вчитаться.
Истинного героя «Баденского романа» объединяет с героем литературным, Киселевым, не сходство натур, а сходство обстоятельств, в которых находилась сама Александра Осиповна: при общении и с тем и с другим она была беременна (в Баден-Бадене — летом 1836 года, а в Царском Селе и Петербурге — осенью 1839 года и зимой 1839−1840 годов). Нуждаясь в спокойствии и заботе, она ничего этого не получала от мужа: на курорте тот постоянно пропадал в казино, а в Петербурге — на службе и в мужских компаниях. Ее собеседник говорит об этом в «Баденском романе»: «Мужья всегда таковы: едва женившись, вместо того чтобы создать для своих жен дружеский круг, они сохраняют свои холостяцкие привычки, по вечерам отсутствуют, мадам скучает, ее можно найти в обществе своей лампы, а в один прекрасный день — прощай, здравствуй, — мадам, чтобы не скучать, берет себе друга…"11
Именно так было в Баден-Бадене перед рождением Сони, в Царском Селе и Петербурге перед рождением Нади. Видимо, это и побудило мемуаристку использовать фамилию «Киселев» в своих искренних, взволнованных рассказах-воспоминаниях о совершенно другом человеке, уже давно покинувшем белый свет. Она вспоминает счастливые минуты душевной близости, неистощимые шутки, мечты о совместной жизни где-нибудь в далекой усадьбе — и меньше всего заботится о хронологии. «Будем же, моя возлюбленная, строить воздушные замки. Там будет пианино и вся твоя музыка, твои любимые картины; я снова возьмусь за рисование пейзажей <>. Наши дети, Александрина, Боже, какое счастье; я люблю твоих <>, потому что они — твоя плоть и кровь, как же буду любить тех, кто будут твоя и моя кровь, смешавшиеся в чистом и целомудренном объятии; это будут ангелы"12. «Знаете ли, мой драгоценный друг (во время прогулки. — Л.Б.), что Вы очень сильно опираетесь на мою руку, а Ваша походка день ото дня становится тяжелее; какое счастье, если Вам удастся родить во время моего пребывания здесь и это будет при мне"13.
Счастья не случилось: заботливый друг Александрины был отправлен на Кавказ в начале мая 1840 года, а ребенок — дочь с многозначительным именем Надежда — родился в конце мая. Вспомним в связи с этим стихотворение «Ребенку» (1840):

Лермонтоведы склонны относить это стихотворение к дочери Варвары Александровны Лопухиной, ориентируясь прежде всего на первую строку. Да, в 1831—1832 годах юный поэт испытывал к Вареньке горячее чувство. Однако ничто не мешает в строке о грезах юности видеть совсем иной смысл: Лермонтов в отрочестве мог мечтать о браке и детях, о семье, каковой был лишен с детства; отказаться от этих грез его, вероятно, побудил трагический пример Пушкина: творец уязвим, если он не одинок. Стихи и проза 1840−1841 годов показывают, что к тому времени Варенька Лопухина больше не занимает Лермонтова; фактическое прощание с нею — сцена гибели коня в «Княжне Мери» (1839). Многие места в его стихах, предположительно относимые литературоведами к В.А.Лопухиной, никак нельзя связать с нею; наиболее показательный пример — строка из второй строфы «Валерика»: «Душою мы друг другу чужды». Отношения поэта с Варенькой были светло-гармоничными, чего не скажешь об отношениях с Александриной, натурой противоречивой и порой «чуждой» Лермонтову из-за своей принадлежности ко Двору.
В 1839—1840 годах Михаил Юрьевич часто видел детей А.О.Смирновой-Россет, бывая у нее в доме в Царском Селе и Петербурге. В 1840 году, до отъезда поэта во вторую ссылку (самое начало мая), детей у Александры Осиповны было двое: Ольга (родилась в 1834 году; ее сестра-близнец Александра скончалась в 1837 году) и Софья (родилась в 1836 году). Младшая дочь Надежда появилась на свет после отъезда Лермонтова. Полное любви и боли послание могло быть обращено к шестилетней Оле или к четырехлетней Соне, а могло — и к своему будущему ребенку.
Не лишено вероятия следующее предположение. Остановившись по дороге на Кавказ в Москве, Лермонтов отказался ехать дальше с другом и родственником Алексеем Столыпиным (Монго) и стал дожидаться сослуживца по Лейб-гвардии Гусарскому полку Александра Реми, надеясь от него узнать последние новости из Царского Села, куда уже переехала на лето Александрина. Тогда он и написал стихотворение «Ребенку».
Из «Баденского романа» известно, что Александра Осиповна имела обыкновение молиться по вечерам вместе с детьми — отсюда тема молитвы в стихотворении. Понятно и обращение к ребенку (не к мальчику или девочке): кто родится, отец еще не знает. Есть и другие аргументы. Например, в 40-х годах, когда Н.В.Гоголь стал духовным наставником А.О.Смирновой-Россет, в центре их переписки неизменно оказывалась Наденька (а не кто-либо иной из детей Александры Осиповны), растущая без отца, точнее — при чужом отце.
Но главное даже не в логических аргументах, а в том, что очень уж многое в диалогах «Баденского романа» ассоциируется с Лермонтовым. Это и раннее сиротство, и мечты о жизни в тихой усадьбе вдали от столичной суеты (неуместные в устах дипломата Киселева, которого ждет служба в столицах Франции и Италии), и интерес к старинным народным обычаям, к народной лексике, забытой в космополитичном Петербурге, и пренебрежительное отношение к посленаполеоновской Франции (вспомним стихотворение Лермонтова «Последнее новоселье»), также не согласующееся с обликом дипломата — сотрудника русского посольства в Париже. Понятны ревнивые реплики героини по поводу увлечения собеседника «черными глазами»: «Black Eyes» — Екатерина Сушкова, и Александрина не могла не знать о ней, поскольку дружила с двоюродной сестрой Сушковой Е.П.Ростопчиной.
Разгадав шифр мемуаров А.О.Смирновой, попытаемся определить ту «молитву чэдную», о которой говорит Лермонтов в стихотворении 1839 года: «В минуту жизни трудную, // Теснится ль в сердце грусть, // Одну молитву чудную // Твержу я наизусть…». Вот фрагмент из «Баденского романа»:
» — На сегодня, кажется, довольно (рассказов о прошлой жизни. — Л.Б.). Пойдем к детям, а потом я прочту некоторые молитвы.
Я села с книгой, а он стал на колени (перед иконой. — Л.Б.)… Его особенно поразила молитва Иоанна Златоуста. После молитвы он обернулся ко мне, лицо его обливалось слезами…"14
Итак, это молитва, во-первых, вечерняя, во-вторых — Иоанна Златоуста. Речь скорее всего идет о молитве, начинающейся словами: «Господи, не лиши мене небесных Твоих благ. Господи, избави мя вечных мук…»
Если собеседник «г-жи Чаграновой» — Лермонтов и стихотворение «Ребенку» атрибутировано мною правильно, то становятся понятными и необычайная заботливость молодого человека по отношению к замужней беременной женщине, и его обостренный интерес к другим ее детям, к теме детей вообще, и краска стыда на лицах обоих при появлении посторонних — то есть все то, что с «Киселевым» выглядело бы просто абсурдным: с какой стати молодой родственник мужа проводит столько времени с его беременной женой, выспрашивает о малейших деталях ее прошлого, мечтает о совместном деревенском уединении? Как абсурд и восприняли «Биографию Александры Осиповны Чаграновой» ее дети — и чуть не уничтожили архив матери, сочтя многочисленные «нелепости» результатом ее душевного заболевания. Между тем Александра Осиповна не только в мельчайших подробностях помнила свои встречи с любимым — ее умственных сил хватило и на то, чтобы тщательно зашифровывать свои воспоминания.
Была ли у Александрины возможность скрыть свою тайну? Едва ли. Столь близкий ко Двору человек, как А.О.Смирнова-Россет, наверняка находился под постоянным наблюдением. О степени же близости Александры Осиповны к царскому семейству можно судить хотя бы по следующему отрывку:
» — Будь я императрица (говорит ей одна из великосветских собеседниц. — Л.Б.), я бы никогда ни на секунду не отпускала Вас от себя.
— Но она тоже очень любит мою болтовню, и император также, они хохочут, когда я рассказываю про мои со Стефани (фрейлиной — княжной Стефанией Радзивилл. — Л.Б.) глупости в Зимнем дворце и даже шалости в институте. Я бываю там почти каждый вечер; так как я очень хорошо читаю, то занимаю их чтением. Я езжу в Петергоф зимой на неделю, когда бывает годовщина кончины короля Прусского. Император работает, а я ему читаю какой-нибудь роман или мемуары"15. Недаром попытка Смирновой-Россет спасти Лермонтова от ссылки на Кавказ в 1840 году не имела успеха: император не желал уступать бывшую любимую фрейлину молодому гвардейцу-сердцееду, которым после выхода «Героя нашего времени» заинтересовалась даже императрица.
Стала ли тайна Александрины известна при Дворе по доносам слуг или сама она неосторожно разоткровенничалась с близкой подругой — дочерью царя Марией Николаевной, — так или иначе, но с начала 1840-х годов наблюдается всплеск интриг вокруг поэта, причем главным его недоброжелателем становится именно Мария Николаевна.
Стараясь оградить Александрину от толков, Лермонтов пишет стихи о своей страсти к ней в чужие альбомы, никак не намекая на адресата своих посланий. Так, в 1841 году он записывает в альбом фрейлины М. Бартеневой стихотворение «Любовь мертвеца» (вольный перевод с французского). В том же 1841 году «безадресно» заносит в альбом, подаренный ему В.Ф.Одоевским, стихотворение «Они любили друг друга так долго и нежно…» Имя адресата этих, да и многих других шедевров любовной лирики Лермонтова 1839−1841 годов так и останется загадкой, если не принять во внимание то совершенно исключительное место, которое занимала в жизни поэта Александра Осиповна Смирнова-Россет.
Придворный мир опутал Александру Россет, и в 30 лет остававшуюся «шаловливой девочкой», — опутал золотыми цепями так, что освободить ее оказалось невозможно. Ее верный рыцарь погиб, успев написать лишь три главы романа о своей «утренней звезде», «женщине-ангеле». Она осталась одна со своей тайной.
А Надежда Николаевна Смирнова (Надежда Михайловна Лермонтова, о чем она, по всей вероятности, так и не догадалась, несмотря на прозрачные намеки в автобиографическом романе матери) вышла замуж за англичанина, родила сына Артура; фамилия его по отцу — Соррен. Последние годы жизни Смирнова-Соррен провела в Москве, на Пресне (умерла в 1899 году).
После ее смерти Артур переписывался с жившим тогда в Париже русским коллекционером А.Ф.Онегиным и, в частности, сообщил, что уничтожил кое-какие бумаги, «не желая их уступать Бартеневу». К П.И.Бартеневу плохо относилась и сама Александра Осиповна, имела с ним дело скрепя сердце, между тем как он проявлял настойчивый интерес к ее мемуарам, обращенным к ней письмам «знаменитостей», желая издать их в своем журнале «Русский архив». Мы поймем ее, если учтем, что «хрестоматийное лермонтовское» «Прощай, немытая Россия…» сочинено Бартеневым и является сатирическим перепевом пушкинского «Прощай, свободная стихия…» (убедительных публикаций об этом было уже достаточно, чтобы больше не включать стихотворение в состав лермонтовских текстов).
Судьба Артура Соррена, внука Лермонтова по прямой линии, явно неизвестна и С.В.Житомирской, подготовившей к изданию книгу А.О.Смирновой-Россет и затратившей колоссальный труд на систематизацию ее автобиографических записок: кроме фамилии, имени и первой буквы отчества («В»), Житомирская никаких данных о нем не приводит.
Будем надеяться, что впереди нас ждут новые находки, уточнения, отклики.

Каталог Православное Христианство.Ру Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика