Князь Игорь

Автор рассматривает «Слово о полку Игореве» в современном военно-историческом аспекте.

Сын Святослава Ольговича Новгород-Северского, а позднее — Черниговского, родился в 1151 году. Войну впервые увидел восьмилетним княжичем, будучи с родителями осажден в Чернигове войсками дяди, Изяслава Давыдовича.
Можно предположить, что в 1169 году Игорь первый раз принял личное участие в боевых действиях, отправившись в поход на половцев вместе со старшим братом Олегом. На следующий год он вместе со всеми Ольговичами участвовал в грандиозном походе против кочевников, предпринятом Мстиславом Изяславичем, а затем изгонял его самого из Киева в составе войск коалиции, собранной Андреем Боголюбским.
В 1174 году состоялся первый самостоятельный выход Игоря в степь с войском, произведенный с разрешения больного в ту пору брата и принесший начинающему полководцу первую громкую славу. Благодаря искусной разведке Игорь сразу же добился крупного успеха. От захваченного «языка» стало известно, что хан Кончак пересек границу Переяславского княжества и скоро проследует обратно с добычей. Половцам устроили засаду на переправе через Ворсклу. Дождавшись «ополонившихся» в переяславских пределах степняков, Игорь без труда разгромил своего будущего друга и свата, отняв добычу и пленников. Придя с победой в Переяславль, Игорь часть добычи вернул соседу — юному Владимиру Глебовичу Переяславскому; а лучшие «саигаты» — почетные трофеи — отвез сюзерену в Чернигов и Киев.
Игорь Святославич активно участвовал в усобицах, и в 1175 году, в новом походе на Киев, он возглавлял авангард коалиционной армии, бился под Вышгородом с Мстиславом Ростиславичем Храбрым. В 1178 году, по смерти Олега Святославича, Игорь наследовал Северщину и много ходил в походы по призыву своего старшего двоюродного брата — Святослава Всеволодовича Черниговского, действуя совместно с приглашенными тем половцами. Тогда-то он и подружился с Кончаком. В 1180 году у Долобска, под Киевом, они в ожидании генерального сражения коротали ночь у одного костра и, будучи застигнуты внезапным нападением войск Рюрика Ростиславича, едва спаслись, впрыгнув оба в одну лодку. Война тогда вскоре закончилась тем, что главные противники поделили верховную власть между собой.
Весной 1184 года во время половецкого набега на Переяславское княжество Игорь Святославич действовал по приказу Святослава Всеволодовича. Он был послан в погоню за уходившими половцами вместе с Владимиром Переяславским. Однако, не желая уступать ему место в авангарде (из-за будущей добычи), рассорился с ним и, пользуясь своим старшинством, принудил вернуться домой. Сам же с братом Всеволодом Курским, племянником Святославом Рыльским и старшим сыном Владимиром, а также присланными в подмогу из Киева черными клобуками догнал степняков на берегу разлившейся речки Хирии. Потопив здесь многих половцев и еще больше их скота, он, по замыслу киевских соправителей, должен был идти громить половецкие кочевья; но узнав, что обозленный Владимир ограбил его городки по реке Сейму, вернулся и устроил в отместку резню в переяславском городке Глебове.
В том же году Игорь Святославич, как и все Ольговичи, уклонился от участия в общерусском походе против главы одной из крупнейших половецких группировок днепровского Левобережья — Кобяка, организованном соправителями Святославом и Рюриком Киевскими. Игорь решил действовать самостоятельно. Рассчитывая, что половецкие силы будут отвлечены к Днепру, он надеялся напасть на беззащитные кочевья с востока. Состав участников похода был тем же — младший брат, племянник и сын.
Этим планам не суждено было осуществиться. Помешал случай: в степи за рекой Мерлом войско северских князей наткнулось на шедший в набег половецкий отряд в 400 сабель и рассеяло его, упустив таким образом фактор внезапности. Решено было опыт повторить на следующий год. А тем временем на Днепре была одержана выдающаяся победа, которой до сих пор военные историки не уделяли внимания и которая заслуживает подробного рассмотрения.
Выступая на врага, Рюрик и Святослав выделили авангард, или, точнее, разведотряд из дружин шести молодых князей. Придали им 2100 берендеев и выслали вперед, а сами стали спускаться в речных судах. В «Слове о полку Игореве» автор устами Ярославны, обращающейся к Днепру, обмолвился о Святославовых насадах, которых тот «лелеял» «до полку Кобяка». Эта подробность раскрывает замысел похода и объясняет поведение половцев. Отряд молодых князей — едва ли более 4 — 4,5 тысяч, — которыми командовал Владимир Глебович (он выпросил эту должность, мотивируя просьбу тем, что его земля полностью разорена набегами), играл троякую роль: не столько прикрывал, сколько скрывал от половцев продвижение главных сил, отвлекая на себя внимание половецкой разведки и тем самым представляясь «приманкой» для Кобяка.
Половцы вовремя узнали о выходе русских в степь, и догнать их не удавалось. В конце концов, зайдя далеко на юг, русские князья, утомленные длительным маршем по жаре, повернули обратно и 30 июля остановились на дневку в устье реки Орели. Очевидно, к этому времени половецкий хан, не имея сведений о каких-либо иных русских силах, кроме отряда своих преследователей, окончательно уверовал, что на этот раз это и есть все русское войско.
Кобяк вернулся, и его всадники затеяли перестрелку с русскими через реку. По-видимому, он предполагал нанести поражение дерзкому русскому отряду, зажав его в междуречье («угле» — по русским летописям). Тотчас же к главным силам, стоявшим у Инжирь-брода (возможно, современная Переволока), было отправлено донесение. Получив его, основные южнорусские войска спешно выступили по берегу к Орели; одновременно, как можно предположить, легкая конница, двигаясь впереди и левее, перейдя Орель, отрезала половцам пути отхода на юг.
Охотник сам угодил в ловушку. Едва на горизонте завиднелась пыль, поднятая спешащей подмогой, русский отряд перешел от обороны к наступлению и сковал противника боем. Первым, подавая пример, в ряды кочевников врезался Владимир Глебович. В результате удалось захватить десять половецких «князей» (приводятся имена), чего не случалось со времен похода 1103 года и разгрома орды хана Урусобы на реке Сутин (Молочная). В их числе оказался сам Кобяк Карлыевич с двумя сыновьями. Два бека помельче были убиты. Рядовых же кочевников истребили «бещисла». Было это 30 июля, на память святого Иоанна Воина.
Победа Святослава и Рюрика, которую современники ставили в один ряд с самыми крупными победами Владимира Мономаха, стала убедительным подтверждением превосходства русского военного искусства. Наши полководцы научились бить половцев, усовершенствовав их же прием — заманивание в ловушку. К сожалению, это событие, даже воспетое автором «Слова…», в настоящее время незаслуженно забыто.
Значительная доля славы, наряду с богатейшей добычей, по праву досталась переяславскому соседу Игоря. Можно себе представить, как Игорь был уязвлен! Между тем Кобяка доставили в Киев и там он «пал в горнице Святославли», после чего его имя исчезает из источников. Это позволило Б.А.Рыбакову предположить, что после суда Кобяк был казнен за свои многочисленные злодеяния против Руси — еще одна параллель с временами Мономаха.
Казнь Кобяка поразила кочевой мир и обострила отношения Руси со Степью. Второй крупнейший владыка Левобережья — Кончак принял вызов и поклялся отомстить. Весной следующего года он появился на переяславской границе, вооруженный мощной карабаллистой (лук натягивало «сорок мужей») для метания «живого огня». Управлял ею ученый артиллерист «бесоурменин» (то есть мусульманин — вероятно, из Хорезма или с Ближнего Востока). Такого в русско-половецких войнах также еще не случалось. Хан слов на ветер не бросал: половцы вознамерились штурмом брать русские города.
Как только Святославу стало известно о том, что Кончак стоит на Хороле в готовности напасть (хан вступил в переговоры с черниговским князем и упустил время, возможно, хотел обеспечить изоляцию Переяславля?), он послал к Игорю гонца с предложением о совместном выступлении.
Святославич буквально рвался в поход (а как же дружба?), но времени на сборы не оставалось и, главное, был такой гололед, что дружина решительно воспротивилась. Выступать сейчас означало погубить коней и помешать общему делу: скорость движения колонны неизбежно была бы ниже обычной и выйти в район сосредоточения на реку Сулу в назначенное время все равно не успевали.
В отсутствие Игоря авангард киевских соправителей вновь возглавил Владимир Глебович. Кончака он застал врасплох и рассеял его войско, но, увлекшись грабежом лагеря, упустил самого вожака, которому удалось по насту оторваться от преследователей. Теперь Кончак, как раненый зверь, становился особенно опасен. Он один стоил целого войска, тем более что ущерб его живой силе был нанесен, по-видимому, небольшой. Борьба Киева и Степи достигла кульминации. Летом следовало ожидать решающего столкновения. Игорь Новгород-Северский, озабоченный в первую очередь личными целями, постарался и здесь остаться в стороне. Он мучился самолюбием от мысли, что сосед, «мальчишка», обошел его славой.
Вероятно, Святослав был недоволен действиями своего авангарда на Хороле. Сохранив основные силы, жаждущий мести, глава донецких половцев мог опередить русских. Чтобы этого не случилось, как только сошли талые воды и степные дороги стали проходимы для конницы, соправители послали в рейд по половецким кочевьям летучий отряд «берендичей» воеводы Романа Нездиловича. 21 апреля, на самую Пасху, они настигли половецкие вежи, взяв разнообразную добычу. Но не она являлась целью. Главным было — отсрочить нападение половцев, выяснить их планы и настроения, по возможности помешать сосредоточению их сил: своего рода разведка боем, одновременно отвлекавшая внимание противника. Сам же Святослав Всеволодович в тот же день выехал на северо-восток, намереваясь в принадлежавшей ему земле вятичей собрать ополченцев для предстоящего в конце мая похода на Кончака. Старец в «серебряной седине» был полон энергии. Он чувствовал, что наступил звездный час его долгой жизни. Теперь или никогда. Объединенными силами добить вслед за Кобяком Кончака, чтобы, как при Мономахе, обеспечить себе решающий перевес и отбросить степняков далеко от границы, заставить их отказаться от набегов. Остановившись вечером по пути в свой Корачев в Новгороде-Северском, Святослав наверняка делился этими планами с двоюродным братом. Великий князь собирался «летовати на Доне», но этим планам не суждено было свершиться.
Игорь (в крещении — Георгий) выступил в роковой поход 23 апреля — на день своего тезоименитства — «Юрьев день весенний». Едва Святослав Киевский покинул его столицу, как «затрубили трубы во Новгороде» (Северском), возвестив сбор войска. О походе знал и младший брат Святослава — Ярослав Всеволодович Черниговский. К нему Игорь, намереваясь достигнуть Дона, обратился за подмогой, обещая поделиться добычей. В помощь северским дружинам был выделен полк служилых тюркских вассалов Чернигова, кочевников-ковуев.
Лаврентьевская летопись, основывающаяся на владимиро-суздальском, враждебном Ольговичам источнике, не без иронии сообщает: «Здумаша Олгови внуци на Половци. Занеже бяху не ходили томъ лете со всею князьею, но сами поидоша особе, рекуща: «Мы есмы ци не князи же? Поидем такыже собе хвалы добудем"1.
На этот раз Ольговы внуки решили идти далеко в глубь степей, «к Дону Великому"2, но куда именно? Большинство исследователей принимают версию К.В.Кудряшова — Б.А.Рыбакова, в основе которой лежит утверждение В.Н.Татищева о том, что под «Доном» следует понимать реку Донец, выдвинутое в связи с изложением в «Истории Российской» событий похода на половцев в 1111 году. Не разбирая здесь весьма спорные аргументы Татищева и его последователей, привязывающих оба похода к берегам Донца, выскажем свое мнение относительно направления похода 1185 года.
Река Дон называлась так уже в XII веке. Это можно видеть из самых разных эпизодов, описанных в источниках. Иначе пришлось бы признать, что почти везде под этим именем в текстах фигурирует Донец, собственное название которого встречается на порядок реже. Со времен великой Мономаховой победы весной 1111 года Дон стал символом воинской славы. Дойти до Дона было мыслимым пределом полководческой доблести для ослабленных раздробленностью русских князей.
Когда-то объединенное войско семи сильнейших русских княжеств, ведомое Мономахом и Святополком Изяславичем, «Залозным шляхом» вышло к самому сердцу «Половецкой земли» — городам-зимовьям в низовьях Дона (в черте современного Ростова) и, разорив их, на обратном пути выдержало тяжелейшее сражение с силами объединившихся половцев. Очевидно, что киевские князья-соправители Рюрик Ростиславич и Святослав Всеволодович, «совокупив братью», также рассчитывали идти «летовать» в те края. Но мог ли Игорь Новгород-Северский, имея едва ли 1/10 часть совокупных южнорусских сил, направляться туда же, пересекая места расположения нескольких еще не битых половецких группировок и «вызывая их огонь на себя», чтобы «похитить славу» у своих сюзеренов? Вряд ли разгром Кобяка ввел его в заблуждение относительно боеспособности кочевников.
Между тем для того, чтобы «испить шеломом Дона», существовал гораздо более простой и легкий путь: на восток, к среднему течению Дона, примерно в район к югу от современного города Острогожска, «краем Поля половецкого». Зная Игорев индивидуализм (в составе объединенного войска его будут затмевать другие), его нелюбовь к совместным действиям (необходимость уступать часть добычи), можно с известной долей уверенности приписать ему именно такой маршрут, тем более что в этом направлении, на реках Оскол и Айдар, совершал он и свои последующие, более осторожные и успешные походы. Данный вариант подробно рассмотрен в книге И.П.Сырнева3.
«Перебреде» Донец, Игорь на Осколе два дня (по Б.А.Рыбакову — с 5 по 7 мая н.ст.)4 ожидал подхода курского войска брата Всеволода. Соединившись, Святославичи подошли к речке Сальнице, где встретили свою возвращавшуюся из поиска разведку. Донесение разведки встревожило князей. Захватить «языка» не удалось. Половцы оказались настороже: ездили в «бронях», то есть готовились к бою, ждали выступления или нападения. И, что хуже всего, разведка была обнаружена: «видихомся» (обоюдно виделись) «с ратными» (неприятелем). Внезапности вновь не достигли. По Дикому полю гонцы наверняка уже понесли весть о появлении русских.
Поход оказался под угрозой срыва. Руководители стали перед выбором: продолжать его или возвращаться. Обнаружение половецкого сторожевого охранения говорило о близости кочевья. Командир разведчиков предлагал два варианта: «Да или поедете борзо, или возвратися домовь, яко не наше время». Что предпринять?
Так как разведка выполнила свою задачу лишь частично, принеся весьма скудные сведения, не взяв «языка», который мог бы раскрыть планы половцев на летнюю кампанию, Игорю и Всеволоду пришлось довольствоваться данными сторонних наблюдений и «умозаключением» разведчиков. Их, вероятно, хватило бы для принятия правильного решения более осмотрительному полководцу — но только не этим рвущимся в бой героям.
Думается, едва ли Игорь, зрелый муж, опытный и до сих пор удачливый, просто недооценил противника. Степень опасности он сознавал. Именно неполнота разведданных, оставлявших еще надежду на успех, подтолкнула Святославичей на дальнейшие ошибочные, если не сказать безрассудные, действия. Возобладал не здравый смысл, а соображения чисто престижного порядка: «Оже ны боудеть не бившеся возворотитеся, то соромъ ны боудеть поущеи смерти, и како ны Богъ дасть». Зная конечный результат, мы за этой рыцарской фразеологией сегодня видим все то же знакомое до слез неизбывное русское «авось».
В ночь с 9 на 10-е князья форсированным маршем пересекли «шеломянье» (по мнению Б.А.Рыбакова — водораздел Дона и Днепра) и направились к верховьям Самары, то есть выбрали направление на юг. По другой версии событий, войско продолжало двигаться на юго-восток. Утром дозорные разглядели впереди скопление кибиток, стад и толпы половецких всадников, что «отъ мала до велика стояхуть на оной стороне рекы Сюоурлия».
Тягостная неопределенность закончилась. И враг, и добыча — на виду. Игорь принялся «рядить» полки («изряди полковъ 6»). Здесь мы встречаем первое в отечественной военной истории описание трехэшелонного боевого порядка. Главные силы составляли полки Игоря (новгород-северцы и путивльцы), Всеволода (куряне и трубчевцы) и их племянника Святослава Ольговича (рыльцы). Они в данном случае составляли эшелон поддержки. По замыслу Игоря главную роль в предстоящем бою должны были сыграть легкие силы — полк «молодых» под командой сына Владимира (вероятно, сводный) и полк черниговских ковуев, «иже бяху» с воеводой Ольстином. Еще ближе к противнику располагался полк «стрельцов». Старшие князья, учитывая сложную и неясную обстановку, не предполагали сразу втягиваться в стычку, страхуя свой авангард. «И русичи великие поля червлеными щитами перегородили, ища себе чести, а князю — славы».
Построенное войско выдвинулось на рубеж реки, но далее произошло нечто неожиданное. Едва наша стрелковая цепь (естественно, конная) оказалась в пределах досягаемости половецких стрелков, те, «пустив по стреле», помчались к своим главным силам. Более того, немедленно повернули коней и остальные половцы, до сих пор делавшие вид, что готовятся к схватке за свои «вежи», «которие же далече реки стояхоуть». Но русичам уже было не до размышлений — добыча ускользала! И вспенилась вода в Сюурлие (Гнилуша?), запели стрелы, засвистел в ушах ветер погони. На преследование отпустили и рыльский полк, чего первоначально делать не предполагалось, — племянник дядю упросил; а Игорь и Всеволод «помалу идяста, не распустяста полку своего», явно опасаясь излюбленной степняками засады крупными силами. Половцы, не задерживаясь, «пробегоша» через свои становища, которые ранее как будто собирались защищать; «русь же, дошедше вежи, исполонишася"…
Целый день прошел в гонках за рассыпавшимися на немалом пространстве стадами, табунами и кибитками. Лишь к ночи вернулись молодые князья к главным силам — на измученных конях, ведя не только полон, но и — «на хвосте» — крупные отряды половцев. К этому времени Святославичам, с тревогой озиравшим горизонт, и без докладов стало ясно, что против них «собрашася Половци вси». Они хотели было немедленно, в ночь уходить обратно, но Святослав Ольгович заявил, что в его полку кони так устали от дневной скачки, что не выдержат еще одного перехода (третьего подряд, без отдыха) — значит, будет много отставших. Молодой князь, коря себя за опрометчивость и слабовольное потакание подчиненным, признался, что «далеко есмя гонихом по половьци». Это решило судьбу похода и его участников. Святослава поддержал Всеволод, понявший, что боя в окружении все равно не избежать. Решено было заночевать.
Многим не спалось той тревожной ночью в «Ольговом гнезде». Временами из степи доносился неясный шум. То подходили все новые «чади», «курени» и «коши» кипчакских беков и султанов.
Все говорило о захлопнувшейся западне. Становилось ясным и вчерашнее поведение половцев. Не впервой было им заманивать русичей в свои сети. Еще за двадцать лет до описываемых событий, в 1160 году, в верховьях Дона конница всей Северо-Восточной Руси, ведомая сыном Андрея Боголюбского Изяславом, увлекшись преследованием «рассыповшихся по полю» после первой стычки половцев, угодила в засаду в болотистой луговой котловине («на Ржавках») и едва вырвалась с большими потерями. Ранее в подобном положении оказались Святополк Изяславич с Владимиром Мономахом, которые после разорения половецких «городов» встретили на обратном пути вооруженные силы всей «половецкой земли». Им удалось прорвать окружение в результате изнурительного побоища — истинной битвы народов (о которой сейчас и не вспоминают наши военные историки). Теперь же сил, чтобы завязать горловину «мешка», куда угодили неосторожные Святославичи, у половецких ханов было более чем достаточно. Дух Боняка будет отмщен!
«Другаго дни велми рано кровавыя зори светъ поведаютъ, Черныя тучи съ моря идуть, хотятъ прикрыти 4 солнца, а В нихъ трепещуть синии млънии. Быти грому великому…»
В субботу с рассветом половецкие полчища со всех сторон, подобно лесу («акъ борове»), стали подступать к русскому стану, и князья не могли выбрать, на кого им ударить: «Быс бо ихъ бещисленное множьство». Нечего сказать, «доспели на брань храбрые Ольговичи»! Они уже поняли: их заманили в ловушку, взяли «на живца"5. Но, видимо, только теперь, считая (и узнавая!) реющие вокруг бунчуки-тотемы, осознали всю катастрофичность своего положения. Из-за того, что, как было сказано выше, русская разведка не «устерегла» половецкое охранение, а наоборот, всполошила противника, «перевидевшись» с ним, северско-курское войско собрало «…на ся землю всю: Концака и Козу Бурновича (Кзу или Гзака. — Ю.С.), и Токсобича, и Колобича, и Етебича, и Терьтробича».
Уже около десяти лет отношения Руси и Степи закручивались во все более тугую пружину. Главная причина — прекращение русских усобиц, а с ними и спроса на наемников, и притока рабов. Теперь напряжение достигло предела и искало выхода. От Крыма до Волги, от Посулья до Тамани «поганые» поднялись на свой «последний и решительный»; «неготовыми дорогами», погоняя упряжки, нагруженные тысячами стрел, помчались они «к Дону Великому"6, действуя, скорее всего, по заранее намеченному плану. Наступила кульминация многолетнего противостояния и, думается, если бы северские и курские полки и в самом деле являлись лишь авангардом объединенного войска киевских соправителей, это ничего не изменило бы в поведении кочевников.
Стало ясно: не прорваться. Но у князей была еще возможность, бросив добычу и не оглядываясь на отстающих, дать шпоры коням. Чтобы не впасть в соблазн, они сошли с седел, говоря: «…оже побегнем — оутечемь сами, а черныя люди оставимъ, то отъ Бога боудет ны грехъ — сих выдавше поидем, но или оумремъ, или живи боудемь на единомь месте». Все воины последовали примеру своих вождей и, спешившись, «поидоша бьючися» под градом стрел7. Стрелой же, вероятно, вскоре был «уязвлен» Игорь — левая рука его онемела. Так, под непрерывным обстрелом, шли они до ночи, «перегородив поля великие червлеными щитами»; но и когда «наставше нощи субботни», продолжали движение, укрывая коней внутри каре, поражаемые летящими из темноты стрелами. Куда? Может быть, к ближайшей русской крепости Донец?
Поскольку русичи, спешившись, лишили себя возможности скоростного маневра, половцы не спешили покончить с ними решительной атакой, выжидая, когда усталость и жажда сделают свое дело: «бишася 3 дни стрелци"8, — вносит ценное уточнение Лаврентьевская летопись, повествуя далее о физических страданиях воинов: «А к воде не дадуче имъ ити… изнемогли бо ся бяху безводьемь и кони и сами в зное и тузе…»
Утром в воскресенье, после суток движения по безводному плато, «взмятошася ковуеве», непривычные к длительным пешим переходам, «и побегоша», бросив общий строй. К ним примкнула и какая-то часть русских. В это время только Игорь из-за раны ехал верхом и потому вынужден был лично пуститься вдогон, «хотя возворотити ихъ к полком"9. Более послать оказалось некого: остальных лошадей вели коноводы в глубине строя. Все происходило в считанные секунды; помешать Игорю не успели.
Отдалившись от фронта червленых щитов, он оказался в опасной близости к врагу. Лихие джигиты «из Тарголова рода» помчались наперерез и «яли» князя на глазах у всего войска, на расстоянии полета стрелы «от полку его». Накинуть аркан на одинокого раненого всадника было делом техники. Ни прикрыть, ни отбить полководца его вассалы, слуги и «вои», составлявшие крепкие стены «города"10, оказались не в состоянии: как уже говорилось, всех лошадей вели в глубине каре, где, вероятно, еще пребывала и добыча, захваченная накануне.
Игорь, сидя «в кощеевом седле» (на чужом коне), еще несколько часов наблюдал за агонией своего обреченного войска. Ведь ковуи бежали рано утром, а финал наступил перед полуднем. Командование взял на себя Всеволод. Как можно предположить, анализируя тексты, пленение Игоря резко обострило ситуацию. Вероятно, Всеволод сделал попытку отбить брата и повел полки в атаку (попутно надеясь прорваться?) или ободренные половцы, захватив Игоря, решились наконец отказаться от выжидательной тактики. Но именно теперь, утром в воскресенье, начали ломаться копья и застучали сабли о шеломы в кавалерийской схватке (стрелы же шли дождем задолго до того).
Петр Бориславич (если это был он) — первый наш военный писатель — не пожалел красок, изображая психологическую драму своего главного героя. Игорь Святославич, видя «крепко бьющегося» брата, молил Бога о его спасении. Совесть христианина напомнила ему разоренный по его приказу Глебов: «Се возда ми Господь по безаконию моему и по злобе моеи на мя. И снидоша днесь греси мои на голову мою"11.
Между тем трагедия приближалась к своей развязке. Измученное жаждой (уже начинало палить солнце третьего дня битвы) и более чем суточным непрерывным движением северское войско оказалось на берегу степного озера. Это место в источниках достаточно темно. Что означают слова: «…И поступиша мало к воде»? К какой? К воде пробились не все? Во всяком случае, ясно, что здесь половцы поспешили взять инициативу в свои руки «и притиснуша» наших к самому берегу, где «…бишася с ними крепко, и быс сеча зла велми». Всеволод попытался вновь бросить на половцев тяжелую конницу, но безуспешно: «кони бо бяху подъ ними изнемогли».
Это был конец. В полдень «пали стяги Игоревы» и «…побежени быша наши гневом Божиимъ. Князи вси изъимани быша, а бояре и велможи, и вся дружина избита, а другая изъимана, и та язвена». Всеволода пленил сын Кзы Роман, а Святослава — некто Елдечук из рода «Бурцевичей». Так в воскресенье «наведе на ны плачь и во веселие место желю на реце Каяле"12.
Все князья остались целы, ибо половцы стремились захватить их именно живыми. Жизнь простого воина мало что стоила в глазах степняков — его ждала продажа на рынке рабов в Судаке или Кафе, а за князя можно было получить от одной до двух тысяч гривен серебра, за воеводу — 500 («расценки» даются по В.Н.Татищеву13). Пленников развели по становищам. Кончак, использовав свой авторитет, забрал друга и свата Игоря к себе.
Определить количество погибших и попавших в плен, а также соотношение между ними затруднительно. Летописи не сохранили точных данных ни об общей численности северско-курского войска, ни о числе плененных. В.Н.Татищев, внимательный к чисто военным подробностям, утверждает, что в плену оказалось пять тысяч человек, но это весьма сомнительно, так как изначально весь «полк» насчитывал едва ли многим больше, а скорее, даже меньше14.
В любом случае, не спасся почти никто. Пробиться было практически невозможно, «зане яко стенами силнами огорожени бяхоу полкы Половецькими», — как и избежать гибели или пленения при преследовании, если бы это все же каким-то чудом удалось. Из полка ковуев уцелело около десятка человек, бежавших, по словам В.Н.Татищева, в южном направлении к своим родичам, обитавшим на берегу Азовского моря. Кроме них, лишь пятнадцать «мужей» смогли уйти от погони и доскакать до границы. Татищев добавляет, что «мужей» спаслось не 15, а 215 — из тех, кого Всеволод повел в последнюю атаку.
Следующая строка Ипатьевской летописи — «…а прочие в море истопоша» — побудила Б.А.Рыбакова предположить, что дружины молодых князей также прорывались к югу и погибли, прижатые к берегу Азовского моря. Допустить такое трудно. При отсутствии свежих сменных лошадей подобный бросок представляется маловероятным. Скорее всего под «прочими» автор имел в виду ковуев, которых погоня загнала в море. Те же, кто остался на берегу озера, в конце концов попали в плен. Может быть, под «морем» имелась в виду та самая «вода»: не желавшие сдаваться бросались в нее и тонули, сраженные половецкими стрелами.
В плену Игорь был окружен почетом, штатом прислуги, вел роскошную жизнь, охотясь с ханскими соколами, пока половцы клали головы в боях под стенами Путивля и Переяславля. К бегству его вынудило известие о разгроме Кзы, понесенных там половцами потерях и об их намерении выместить злобу на пленниках.
После побега Игорь Святославич несколько лет мучился своим позором, лелеял месть и дожидался, пока в городках по Десне и Сейму подрастет новое поколение сорвиголов, «под шеломами взлелеяных, с конца копья вскормленных». В 1191 году он возглавил очередной поход на половцев, захватив много скота и «ополонившись», после чего половцы утихли и серьезной угрозы, во всяком случае для Северщины, более не представляли. Друг Кончак, став теперь и родственником, предпочитал разбойничать на другом берегу Днепра — в Поросье. Казалось бы, можно завершать свою «пограничную» карьеру и думать о Черниговском «столе». Но Игорю все было мало. Его отрезвила лишь неудача нового, зимнего похода за Оскол. Половцы опять опередили Игоря. Попав в полуокружение, он ночью бежал вместе с войском «заложившись», то есть опрометью, «прижав уши"15.
В 1198 году Игорь Святославич по старшинству занял Черниговский «стол» и успел еще построить прекрасную церковь, сохранившуюся до наших дней, а также приложить руку к созданию чернигово-половецкой коалиции, войска которой под предлогом помощи свергнутому «киянами» Рюрику Ростиславичу в 1203 году подвергли столицу Южной Руси неслыханному погрому. Впервые степняки шныряли по улицам древнего города, угоняя в рабство жителей и оскверняя святыни, но Игорь этого уже не видел. За полгода перед тем он умер, успев принять схиму.

1ПСРЛ. Л., 1926. Т.1. Стлб.379.
2 В.Н.Татищев в свое время посчитал невозможным преодолеть расстояние примерно в 740 верст за 12 дней после перехода реки Ворсклы, как о том повествует летопись, и «завернул» войско Святополка и Мономаха на Донец (назвав его Доном) в район известных салтовских городищ; но он мыслил категориями «крымских походов», когда армия ползла через степь, огородившись каре из повозок и батарей, со скоростью воловьей запряжки. В настоящее время нормальный «уставной» переход пехотной колонны составляет 40 — 45 км в сутки, что вполне позволяет прошагать по степной дороге до донской переправы в окрестностях современного Ростова-на-Дону и расположенного здесь же «Кобякова городища». Но русская армия вновь стала ходить так лишь со времен А.В.Суворова! Логично было бы предположить, что и далекие предки, еще не знавшие страха татарщины и московитского, сугубо оборонительного по своему духу (довлевшего над Татищевым) военного искусства, передвигались по степи естественным образом и с должной скоростью.
3Сырнев И.П. Путь Игоревой рати. М., 1996.
4Рыбаков Б.А. Петр Бориславич. Поиски автора «Слова о полку Игореве». М., 1990. С. 75.
5Характерный прием степной тактики, как и «лава» — боевая линия, перенятый у кочевников и сохраненный казаками вплоть до новейшего времени.
6Эта фраза также заставляет думать, вопреки устоявшемуся мнению, что, перейдя Оскол, русские действительно шли на восток, а не на юг, как считает большинство современных исследователей. Ведь сказано: «Игорь к Дону вои ведет!», но не на Нижний Дон, не намеренно же в пасть врагу, в самую гущу кипчакских кочевий, что могли себе позволить только великие князья, собиравшие для этого ополчения со всей Руси, а на Средний (где в наше время половецкие памятники почти отсутствуют), лишь «преломляя копье о край Поля половецкого».
7Б.А.Рыбаков, вопреки прямым указаниям в тексте источника, считает это «немыслимым с точки зрения средневековой военной тактики» (Указ.соч. С.88) и настаивает на том, что войско до конца двигалось в конном строю, постоянно ведя рукопашный бой, «гремя саблями по шеломам». На наш же взгляд, в данном случае очевидно абсурдное с точки зрения тактики является единственно возможным с точки зрения воинской этики, определявшей поведение русского воинства.
8Считая с момента форсирования Сюурлия.
9То, что в роли посыльного оказался сам командующий, на наш взгляд, является веским аргументом против доводов Б.А.Рыбакова (см. выше).
10Термин, обозначавший построение русских войск для боя в окружении превосходящих сил противника. (Ипат. лет. под 1171.)
11Впрочем, более всего должно было мучить Игоря то, что «аз же убо не имамъ со живыми части. Се ныне вижю другая мучения веньца приемлюще. Почто азъ един повиньный не прияхъ страсти за вся си?» Он был бы рад разделить общую участь и как награду принял бы мученический венец павшего в бою, но участь князя оказалась страшнее: бессильно наблюдать со стороны за гибелью по его вине товарищей.
12Представляется, что Каяла, или «быстрая Каяла», — символ, означающий реку покаяния. Был ли это Сюурлий (Гнилуша), по Б.А.Рыбакову? В каком направлении совершал свой последний путь «полк Игорев»? За 30 часов уйти, даже пешком, можно довольно далеко, но об обратном форсировании Сюурлия не говорится. Может быть, войско шло вдоль Сюурлия, не подпускаемое к нему половцами? Вопрос остается открытым.
13Татищев В.Н. История Российская. М., 1995. Ч.3. С. 138.
14Принимая на веру подсчеты В. Ляскоронского по Переяславскому княжеству (всего около тысячи воинов), а также зная из летописей приблизительную численность ополчений других крупных центров, таких, как Киев (1223 — 10 000 человек), Новгород (20 000), можно со значительной долей уверенности предположить, что Игорь вывел в поле вместе с ковуями никак не более четырех — пяти с половиной тысяч всадников из Новгорода-Северского, Курска, Рыльска, Путивля, Трубчевска и еще нескольких совсем маленьких городков.
15Этот любопытный термин ныне уцелел только в специальном охотничьем языке. «Заложилась по зрячему», — скажет гончатник о помчавшейся за поднятым зверем собаке.