История и утопия

Впервые публикуемая в России статья публициста-державника, прожившего жизнь за границей.

Николай Иванович Ульянов (1904 — 1985) принадлежит к плеяде выдающихся русских публицистов-державников. Он прошел арест и ссылку, был угнан в Германию, долго работал на автомобильном заводе в Касабланке, наконец, профессорствовал в Нью-Хэйвене (штат Коннектикут, США). Перед лицом «свободного мира» он с мужеством много пережившего человека высказывался на самые жгучие темы: об имперской сущности России, о национальном вопросе, о бесплодности либеральных ценностей. Прекрасная академическая подготовка — Ульянов учился у крупнейших историков, академиков С.Ф.Платонова и С.В.Бахрушина, — и великолепное владение словом делали его аргументацию неотразимо убедительной.
Обширность, многонациональность и мощь Государства Российского для Ульянова — краеугольный исторический факт. Тонко почувствовав перемену в восприятии России Западом, происшедшую в начале 1960-х годов, он оставил нам ряд предупреждений, к сожалению, не услышанных: «Запад любит советский коммунизм — создание своего духа, но ненавидит Россию историческую. От его первоначальной антисоветской идеологии ничего не осталось, она вся подменена идеологией антирусской. Ошеломляющая эпопея космических полетов приписывается не русскому гению, а победам коммунизма. Когда за границей гастролирует русский балет, в газетах можно прочесть выражения восторженной благодарности: „Spasibo, Nikita Sergeevich!“; но все коммунистические перевороты в Китае, в Индокитае, в Лаосе, в Индонезии единодушно относятся за счет „извечного русского империализма“. Политические лозунги Запада зовут не к свержению большевизма, а к расчленению России. Нам приходится быть свидетелями триумфального шествия советского имени по всему свету и небывалого поношения имени русского. Ни в СССР, ни за границей нет ему заступников» (из доклада 1961 года «Исторический опыт России»).
Этот труд заступничества с величайшим талантом и страстью исполнял сам Н.И.Ульянов, как можно видеть по статье «История и утопия», в России публикуемой впервые (из книги: Ульянов Н. Спуск флага. Изд. автора. Нью-Хэйвен, 1979. С.61−71).

Жизнью народов управляют не столько живые,
сколько мертвые.
Огюст Конт

Давно известна популярность призывов к расчленению России. Ее многонародность считается чем-то вроде «утопии», существующей вопреки историческим законам. Развалилась Британская империя, рассыпались империи Австрийская, Турецкая, а русская «утопия» — значительно старше их по возрасту — стоит.
В этом, по-видимому, и усматривают противозаконность ее существования. Более чем тысячелетняя давность ее отмечена русскими летописями. Когда князь Олег начал свое движение с новгородского севера на киевский юг, он у попадавшихся по пути племен спрашивал: «Кому дань даете?» — «Хозарам даем по щлягу от рала». — «Не дайте Хозарам, дайте мне», — говорил Олег и включал племена в число своих подданных.
Исследователями давно обращено внимание на характер вопроса Олега. Он не спрашивал: «Даете ли кому дань?» То само собой разумелось. Народы Восточно-Европейской равнины уже тогда, в IX веке, не могли не быть чьими-то подданными, не могли не входить в какую-то государственную систему. Науке давно ясна древность этой государственной традиции, насчитывавшей ко времени Олега сотни лет своего существования.
Киевской державе предшествовали многочисленные государства, охватывавшие неизменно одни и те же земли с сидевшим на них населением.
Новейшая историография обнаруживает много склонности начинать нашу историю не с Рюрика, а несколькими веками раньше. Мы все чаще раскрываем четвертую книгу Геродота и все больше видим в нем первого русского историка. В скифах, сарматах, готах, гуннах таится наше прошлое.
Мы мало знаем о киммерийцах — самом древнем народе, упоминаемом у Геродота, но имеем много оснований заключать о его широкой культурно-этнической роли, которую без преувеличения можно назвать «всероссийской» в территориальном смысле. Об этом свидетельствует не только топонимика, сохранившая до наших дней основу слова «кимер», «сумер» в названиях различных мест, вроде озера Самро под Петербургом или местечка Кимры. Звучит оно и в названиях таких племен, как «меря». Заключая в себе понятие мрака, тьмы, черноты (тотем киммерийцев), слово «кимер» — по изысканиям академика Н.Я.Марра — вошло в русский язык в значении «сумерки», «смерть», «север», «смерд» и т. д.
Что же касается более поздних скифских времен, то тут Геродот прямо говорит о государстве, простиравшемся от Дуная до Дона и Волги.
В науке нет полного единодушия относительно факта существования обширной скифской монархии; некоторые ее отрицают. Но есть и сторонники в лице хотя бы такого авторитета, как И.И.Ростовцев.
Начальная русская летопись, в согласии с Геродотом, называет сидевших «по Днепру оли до моря» уличей и тиверцев — скифами («Великая Скуфь»). «И суть грады их и до сегодне». Имея своей южной границей берега Черного и Азовского морей, «Великая Скифия» терялась в лесах Севера.
В.А.Городцов вскрыл скифские корни древнего русского искусства. В лице того же В.А.Городцова, Л. Диннеса, Н. Кондакова, А. Бобринского, А. Рыбакова археология установила генетическую связь древних славянских культов со скифскими верованиями. Богиня Берегиня приднепровских славян пришла к ним от «Скифов-Пахарей». Имя ее — чисто славянского корня — «беречь», «оберегать». И не она ли с зарождением христианства сделалась у древних славян «заступницей»?1
Если прав Н.Я.Марр, усматривающий в геродотовых Аримаспах современных зырян, а в Аргипаях — вогулов, сидевших еще в XVII веке по эту сторону Урала, в Архангельской и Пермской губерниях, то придется признать, что скифский элемент простирался до беломорских пределов. Но какие стимулы приводили скифов так далеко на север? В древности это могло быть только собирание дани. А дань — эмбрион государственной власти. Родилась и формировалась наша страна под знаком не национальным, а государственным. В этом ее отличительный признак. Уже во II — IV веках нашей эры, в период готского владычества, видим ясно выраженное государство, охватывавшее пространство не только от Дуная до Волги, не только Крым, но и земли русского Севера до олонецких и беломорских дебрей.
Византийский историк Иордан называет в числе готских владений, обложенных данью, земли — Mordens, Merens, Vasyna и Thiudos in Aunxis. Среди исследователей нет разногласий относительно толкования этих терминов. Под Mordens разумеется Мордва, под Merens и Vasyna — Мерия и Весь наших летописей; что же касается Thiudos in Aunxis, то в ней усматривают Обонежскую Чудь. Онежское озеро у финнов до сих пор называется Aunxis.
Готская империя Германариха охватывала всю теперешнюю Европейскую Россию. Не меньшая территория, надо думать, была подвластна и гуннам, утвердившимся на развалинах готской державы и ставшим наследниками ее владений. Потом следует держава Антов, о которой сведений сохранилось очень мало. Известно лишь, что возникла она на землях «Великой Скифии».
В IX веке народы Русской равнины составляют население двух больших государственных систем — хозарской, охватывавшей весь юг, вплоть до Смоленска, и варяжской, распространившейся на весь Север. Такая раздвоенность длилась недолго. В конце IX — начале X века варяги объединяют под своей властью весь комплекс земель, входивших некогда в скифскую, готскую, гуннскую империи, и основывают Киевское государство. Таким образом, не Олегом — Святославом — Владимиром создана впервые основная территория России — от Черного моря до Белого и от Балтики до Поволжья. Над нею трудились задолго до них хозарские каганы, антские князья, Аттила, Германарих и неизвестные скифо-сарматские цари. Много было случаев ее распада и раздробления, но каждый раз отторгнутые куски, как лоскутья гоголевской заколдованной свитки, сползались и срастались друг с другом, образуя прежнее целое. С незапамятных времен на территории России видим только крупные государственно-политические образования. Не успевает сойти со сцены одно, как на смену идет другое, зачастую более обширное. Образование русского Lebens-Raum2 — явление древнее. Россия велика от рождения.
Пало Киевское государство. По старой схеме русской истории наступило так называемое удельное время, или, как его теперь именуют, «период государственной раздробленности». О нем всегда говорят как об эпохе, когда единой «всероссийской» власти не существовало. Но это неверно. Весь «удельный» период населявшие ее народы пробыли в недрах Золотой Орды, ставшей наследницей киевских владений. С падением Киева империя не пала, но необычайно расширилась. Сменились столицы и династии — не рюриковичи, а чингизиды, не Новгород, Киев, Владимир, а Сарай-Бату, Сарай-Берке. Многое изменилось в культуре, но ее древние земли с их населением остались неизменными.
Смены столиц и правящих групп производились, как правило, силой оружия, но не всегда это было «завоеванием». Олег и Святослав, говорившие всюду: «Не дайте Хозарам, дайте мне», — были не столько завоевателями, сколько организаторами государственного переворота. Они явились не с тем, чтобы присоединить Русь к другому, вне ее лежащему государству, но чтобы захватить власть в самой Руси.
Такой же характер носило задолго до них готское пришествие. Готы не явились распространителями на скифо-сарматскую державу своей государственной системы (как это делал Рим, например), они сами вошли в уже готовую систему и стали ее движущей и преобразовательной силой.
Только Батыево нашествие по своим внешним признакам было завоеванием и присоединением. Но стоило татарам утвердиться на Руси, как выяснилось, что не она является дополнением к улусу Джучи, а сам улус выглядит привеском к ней. Территориально он был очень велик, охватывал закаспийские степи и всю западную и северо-западную Сибирь, но эти пустыни ни в какое сравнение не шли с густо населенными и богатыми землями Поволжья, Ильменского бассейна, Поднепровья, Карпат, Половецких степей, Дона и Северного Кавказа. Сармато-Готско-Хазарско-Русская империя становится опорой и метрополией Золотой Орды. Сарайские ханы уже через какое-нибудь десятилетие после ее покорения почувствовали, что она является центром их улуса. Опираясь на нее, хан Берке становится могущественнейшим государем Европы и Азии и в 1262 г. при Дербенте сокрушает своего соперника, персидского Кулагу-Хана. Эта битва считается одной из самых жестоких в мировой военной истории3.
Прошло сто лет, началась «замятня» в Орде, ослабление ханской власти, и стало ясно, что недалек день, когда победители пойдут на службу к побежденным и на слияние с ними. Так и случилось. Не завоеватели присоединили Русь, но Русь присоединила к себе завоевателей.
В Европе и на Ближнем Востоке нашу страну до самого XVIII века называли различными именами. Византийские писатели именовали ее Тавро-Скифией, польские хронисты — Сарматией, на старинных европейских картах она фигурировала иногда под именем Татарии. И это не простое невежество. Народы России в самом деле составляли когда-то и Татарию, и Сарматию, и Тавро-Скифию. И не только в чужих краях, но и у нас самих постоянно жило сознание нашей преемственности с этими древними формациями. Присвоил же себе запорожский гетман Юрий Хмельницкий во второй половине XVII века титул «Князя Сарматского». А в науке от первых наших историков — Байера, В.Н.Татищева, М.В.Ломоносова, через Забелина, Самоквасова, Грушевского — вплоть до наших дней — не умирала идея прямой генетической связи России с ее далекими предшественниками. Как ежегодные разливы реки, образующие пойму, накладывают печать на всю местность, которую они заливают, так многочисленные смены империй, захватывающих неизменно одно и то же пространство, образовали на востоке Европы своего рода имперскую пойму.

+ + +

В период между двумя мировыми войнами над популяризацией этой идеи потрудились немало евразийцы. Но они находились в плену у старой индо-европеистики с ее теорией миграций, объяснявшей, как встарь, смену государственных образований переселениями народов, выходивших из древней прародины, — пришествием одних, вытеснением или истреблением других. Киммерийцев вытесняют скифы, скифов — сарматы, сарматов — готы, и так вплоть до пришествия славян. Народы менялись; неизменной оставалась лишь территория. Евразийцы были глухи к голосу археологии, палеоэтнографии (а ныне и лингвистики), с давних пор объединявших «доисторический» период совсем по-иному и накопивших обширный материал для полного переворота в представлениях о древнейших судьбах России. Уже Геродот не мог должным образом объяснить исчезновение киммерийцев, сочинив легенду о самоубийстве, которым они якобы покончили при приближении скифов. В свою очередь, никто не знает, куда делись скифы, на месте которых ко II столетию до н.э. видим сарматов. Эти последние через четыре столетия исчезают, уступив место готам, и т. д.
После применения атомных бомб и гибели библиотек и архивов историки будущего тысячелетия, несомненно, установят факт исчезновения в первой четверти XX века русского племени, вытесненного «советским народом», вышедшим неизвестно из какой прародины. Установлено будет исчезновение многочисленных малороссов, вытесненных таинственными украинцами. Уже сейчас в соответствующих залах парижского Musйe d’homme4 можно видеть надписи, согласно которым Россию населяют великороссы, белорусы, малорусы и украинцы.
Историческая наука все больше склоняется к тому, что народы Великой русской равнины являются автохтонами; ниоткуда не приходили и никуда не уходили, а живут тут с незапамятных времен, меняя свои названия, культурный, этнографический облик, государственно-политические образования. О тех же скифах накоплено немало материала как о наших предках. Народ, называвший свое главное божество чисто славянским именем «Папай», а себя самих «Сколотами» (скифами их именовали греки), вряд ли далеко стоял от тех «склавов», «славян», что образовали Киевское государство. Были, разумеется, передвижения населения, были нашествия и завоевания, но то были волны на поверхности устойчивого народного моря.

+ + +

Две главные особенности Российского государства — его исполинские размеры и его многонародность, являющиеся как бы конституциональными признаками, сложились в незапамятные времена. Россия огромна от рождения. «Руссия велика, как бы другой мир земной, а народ русский по несчетному количеству подобен созвездиям», — писал в 1153 году краковский епископ Матвей Бернарду Клервосскому. Под русским народом епископ разумел, конечно, всю совокупность народов, входивших в этот «другой мир земной». И эта многонародность дана ему искони.
Согласно «Повести Временных Лет», первыми организаторами русского государства были не одни славянские племена — новгородцы, кривичи, — но также и финны — чудь, меря, весь. Это они, собравшись вместе, послали за море к знаменитым варягам с предложением прийти «княжити и володети» ими. Пусть история с призванием князей — легенда, как это давно утверждают, но тот факт, что древняя новгородская земля от самого своего зарождения была славяно-финской, остается незыблемым до сего дня. И была она таковой не в силу «империализма» одного из племен. Какая-то сила объединила их для длительного совместного проживания.
Но зато уж Москва, скажут нам, сложилась как типично великорусское государство, прежде чем начала забирать под себя «инородческие» земли. Такое утверждение было бы недоразумением. К сожалению, оно существует. Суздальско-московская Русь до своего превращения в Московское царство была русско-татарско-финской землей. Еще ни Рязань, ни Тверь, ни Новгород со Псковом, не говоря о смоленских, черниговских и полоцких пределах, ей не принадлежали, а уже в составе ее находилось Касимовское царство на Оке, образовавшееся из осколков Золотой Орды, состоявших на службе у московского Великого князя. Входили в ее состав древние меря, весь, мурома, мещера, часть мордвы, а также обширные земли коми-зырян. Вместе с Новгородом и Вяткой к ней отошли их северные владения — Корела, Лопь, Заволодская Чудь, Вотяки и Пермь Великая.
Москва росла не как великорусское, но как многонародное государство. России чисто русской никогда не существовало.
В первые века Киевского государства термин «Русь» означал не народ, не расу, а правящее сословие. Все русское понималось как государственное. У нас, вопреки марксистскому учению, не столько экономика и классы создавали государство, сколько государство создавало и поныне создает нужную ему экономику и классы.
Такая точка зрения получила развитие в трудах так называемой «историко-юридической школы», представленной такими столпами русской исторической науки, как С.М.Соловьев, Б.Н.Чичерин, К.Д.Кавелин и тяготевший к ним П.Н.Милюков.
Исторический процесс воспитал в населении России большой слой сознательных сторонников ее единства. Воспитание это довлеет даже над теми, кто ставит своей задачей разрушение России. Начав с призыва отторжения от нее земель и народов, они приходят каким-то заколдованным путем к тому же универсальному многонациональному государству. Полезно присмотреться с этой точки зрения к так называемым национально-освободительным движениям. Ими руководит тенденция не столько отделения части от целого, сколько обладания самим целым.
В первые полтора десятилетия ХХ века в Финляндии наблюдалось явление, оставшееся незамеченным ни русской, ни мировой общественностью. Эта небольшая тихая страна, входившая в то время в состав России, устремилась вдруг на завоевание Российской империи. Архангельская и Олонецкая Карелии оказались внезапно наводненными множеством финских студентов, пасторов, лесоводов, учителей, которые развили энергичную деятельность по финизации русских карелов, по обращению их из православия в протестантизм. В Сердоболе была для этой цели основана учительская семинария, стала издаваться специальная газета «Карьялайштен Пакинойта» и, наконец, основан политический «Союз Беломорских Карел», руководство которым находилось в Финляндии. Сопровождалось это широкой кампанией финской печати, призывавшей отторгнуть Карелию от России5.
Постепенно выяснилось, что Карелия — только первый опыт, за которым должны последовать новые «завоевания». На все лады стала развиваться идея «Великой Финляндии», возникшая еще в XIX веке после историко-лингвистических и археологических изысканий Щегрена, Кастрена, Аснелина. Оказалось, что Панфинская держава мыслилась на пространстве ни больше ни меньше как от Ботнического залива до Тихого океана и от Белого моря до Черного. Популярный писатель Юхани Ахо мечтал об отечественном Александре Македонском, который когда-нибудь обратит в прах мощь новой Персии, сиречь России, и создаст на ее территории Великую Финляндию.
Примерно в таких же масштабах фигурирует в современной эстонской поэзии — «Великая Эстония». Восточная ее граница тоже доходит до Китайской стены.
Национализм зырян, вотяков, мордвы, черемисов и прочих финских народностей спал первобытным сном до «Великого Октября». Разбуженный болшевистской пропагандой и марксистско-ленинским учением, он дал слабые и бледные ростки. Но ошибочно думать, будто это были ростки сепаратистские.
Зырянский, вотяцкий, мордовский национализмы мечтают вовсе не о создании независимых мелких республик, как подсказывала австро-марксистская схема. Достаточно бегло пройтись по их местным журналам, вроде «Коми Му», издававшимся в 20-х гг., чтобы убедиться, что думают они не о мордовской или зырянской республике, а об обширной панфинской империи.
Около пятидесяти лет тому назад раскрыт был военный заговор Султан Голиева. Главными действующими лицами в нем выступали казанские татары. Но оказалось, что заговор имел целью не возрождение древнего Казанского царства, а создание грандиозной державы в границах Золотой Орды. Доминировал не этнографический, а геополитический принцип. То же наблюдаем в бредовых проектах «Казакии» и «Незалежной Украины», намеренной простираться от Карпат до Каспия, до Волги, до Урала и за Урал.
Государственно-политическая мысль, как только <> соприкасается с российской почвой, не в состоянии бывает удержаться от гигантомании. Ею фатально завладевает тысячелетний образ необъятного многонационального государства.

Публикация и предисловие Ю.П.Соловьева

1. Среди так называемой «второй эмиграции» оказался интересный ученый — протоиерей Стефан Ляшевский, увлеченный темой появления христианства на территории России до святого Владимира. К сожалению, исследование его, кажется, так и не появилось в печати. Только небольшая статья «Время крещения князя Бравлина и написания Евангелия на русском языке в 790 г.», напечатанная в «Русской мысли» 11 февраля 1971 г., дает некоторое представление о его исторических изысканиях. Что христианские храмы существовали в Киеве до Владимира — известно давно. Интерес изысканий протоиерея Ляшевского в том, что крещенные вместе с Бравлином тавро-скифы были, по его утверждению, русами.
2. Жизненного пространства (прим. публикатора).
3. В России до сих пор бытует осколок древней песни, воспевавшей эту битву: «Ой, дербень, дербень калуга!» В переводе это означает: «О, застава Дербента!»
4. Музей человека (прим. публикатора).
5. В бытность свою профессором Архангельского педагогического института (1930−33 г.) я нашел в местном архиве «Дело о панфинской пропаганде в Карелии». Карелия до 20-х годов нашего века входила в состав Архангельской губернии, чем и объясняется, что следствие о пропаганде велось архангельскими властями. «Дело» послужило мне источником для написания статьи «О панфинской пропаганде». С переездом в Ленинград я представил эту статью в «Исторический сборник» — журнал Академии наук. Статья была принята, набрана, но не напечатана по причине моего ареста и ссылки.