…Осень 1941 года. Сокольники. Под вой сирены воздушной тревоги моя мама Зинаида Матвеевна Беляева, ее сестра Антонина с дочерью Раей и я спешим укрыться в одном из бомбоубежищ-щелей, отрытых в лесном массиве сокольнического Парка культуры и отдыха. Страшно. Я, совсем еще малышка, сразу засыпаю на предусмотрительно захваченной мамой теплой оленьей шкуре. Папа — Николай Михайлович Степанов — ушел на фронт сразу после начала войны — 23 июня…
Одно из самых ярких воспоминаний моего военного детства — «колбасы» — так называли москвичи аэростаты воздушного заграждения. По сей день перед глазами лица молоденьких девушек, вечерами запускавших аэростаты в московское небо, расчерченное лучами прожекторов.
Всю войну мама и тетя Тоня самоотверженно трудились. Мама шила одежду для солдат, выполняя на дому заказы фабрики «Красная Роза», а когда в Красной Армии ввели новые знаки различия, занималась изготовлением содатских и офицерских погон. Тетя Тоня работала станочницей-револьверщицей на одном из военных заводов в Сокольниках.
Кончилась война. 18 ноября в победном 45-м году отец, дошедший с боями до Венгрии, вернулся в Москву. Эта дата навсегда врезалась в мою память. Когда мы сидели за столом, папа без конца вспоминал, как на войне его преследовал образ маленькой девчушки — его дочери. Поминали близких, унесенных войной. В дом моей бабушки Евдокии Агафоновны Беляевой в деревне под Великими Луками попала немецкая бомба, убившая ее вместе со старшей дочерью Феней, ожидавшей четвертого ребенка. Неподалеку от родных мест пал смертью храбрых мой дядя — красноармеец Егор Беляев…
После войны отец целиком отдался любимому делу — изучению природы, охотоведению, краеведению. Во всех охотничьих обществах тогда висел лозунг: «Сделаем охоту массовым видом спорта!» — государство пыталось решить проблему нехватки продовольствия даже так, что возмущало отца, который, часами выстаивая на тяге в ожидании брачующейся пары вальдшнепов, довольствовался лишь их амурным пением. Весной и осенью с нетерпением ожидал он пролета диких уток, журавлей, стрижей. В семейных альбомах немало фотографий, где отец стоит среди косуль, с уткой или маленьким енотом в руках. В Завидовском заповеднике сохранились аллеи посаженных им березок и тополей. Ушедший на фронт с последнего курса биофака Московского пединститута и оставшись поэтому без ученых степеней и званий, он тем не менее всю жизнь посвятил исследованию природы. И всегда хотел, чтобы я разделяла его увлечение.
В 1954 году, когда отец был директором охото-рыболовных станций общества «Спартак», на берегу реки Шоши в Калининской (Тверской) области он нашел полированный каменный топорик — тесло, по всей видимости, относящийся к каменному веку. Он сразу же поручил мне отвезти находку на исследование археологам Государственного Исторического музея. Специалисты ГИМа подтвердили: топорик относится к эпохе неолита (4 — 3 тысячелетие до н.э.). Меня, школьницу, серьезно интересовавшуюся археологией и историей, находка поразила. Быть может, этот случай и решил мою судьбу: я поступила на исторический факультет МГУ.
Еще в школьные годы я с отцом часто выезжала на Московское море, где нам случалось находить первобытные каменные орудия: ножи, топорики, скребки. Особенно много находок было на берегах Шоши возле построенной в 1930-х годах Иваньковской плотины — в береговых паводковых обнажениях.
В 1963 году я закончила исторический факультет МГУ по специальности археолог-историк и продолжила исследование размываемых стоянок на реках Тверской области, участвовала в археологических раскопках славянских курганов под Смоленском, поселений первобытного человека в Рязанской области и на Урале (Турбинский могильник, Капова пещера с наскальной живописью). И всегда помнила наказ отца: «Ищущий да обрящет». В свое время он тоже участвовал в ряде экспедиций, организованных Институтом археологии АН СССР и Историческим музеем, мастерски реконструировал деревянные рукоятки к каменным орудиям (дерево не сохраняется в земле, поэтому в музейных экспозициях все рукоятки каменных орудий являются реконструкциями).
В начале 70-х годов в устье реки Шоши на месте размытой неолитической стоянки мы с отцом обнаружили искусно выполненный из черного кремня нож, тонкое лезвие которого явно крепилось в деревянной рукояти. Этот экспонат стал украшением Завидовского научно-опытного заповедника. Вообще все найденное мы передали в четыре московских и подмосковных музея. В большинстве случаев это наконечники стрел и дротиков из серого, черного и красноватого кремня. Режущая их кромка образована направленными в одну сторону тончайшими плоскими сколами.
Какая же нужна была ювелирная точность ударов, чтобы достичь таких результатов! Ведь металлических инструментов в то время не было. Эту технику археологи называют ретушью. Некоторые наконечники, кроме всего прочего, отличались совершенной художественной формой. Нельзя не залюбоваться наконечником из черного кремня, напоминающим распластанную выдру: кончик острия — мордочка, четыре боковых шипа-выступа — лапки, а сильно вытянутая задняя часть — хвост. Или наконечник из серого кремня, в профиль повторяющий изгиб ползущей змеи. Это не просто красиво, но и аэродинамически наиболее оптимально.
Можно много рассказывать о «высоких технологиях» человека эпохи неолита. На эту тему есть немало публикаций в специальных изданиях: в альманахе «Охотничьи просторы» (там публиковал свои рассказы и документальные очерки отец), в трудах Завидовского государственного научно-опытного заповедника, в богато иллюстрированном альбоме «Национальный парк Завидово"…
В те же годы мне довелось участвовать в интереснейших раскопках неолитической стоянки на Черной горе у деревни Фомино Клепиковского района Рязанской области. Среди каменных орудий мы нашли… древние флейты! Там же, на Черной горе, мы раскопали погребение вождя племени. На глубине около 2,5 метров открылся посыпанный красной охрой скелет человека огромного роста, лежащего головой на восток на правом боку с подогнутыми коленями. Рядом — орудия труда и охоты: крупный наконечник дротика и кремневый нож, тщательно обработанные ретушью, а также рассыпанное ожерелье из волчьих клыков и красивых просверленных камешков. В изголовье — черепки глиняного горшка: вероятно, вождя хоронили с запасом пищи. Журнал «Советская археология» отметил тогда, что находки на Черной горе стоят в ряду крупнейших мировых открытий…
…И опять вспоминаю детство. Тогда вдоль каждого из семи Лучевых просеков просматривался увенчанный крестом шатер Воскресенской церкви в Сокольниках. На Крещение отец приносил оттуда бидончик святой воды. Перед Пасхой мы с мамой святили в храме куличи. Сейчас храм загорожен многоэтажными домами…
Вот уже более двадцати лет мы, коренные жители этих мест, каждый год 2 мая собираемся на поляне между 4-м и 5-м Лучевыми просеками, где когда-то стояли наши простые деревянные дома. На древний дуб мы снова и снова вешаем номерной знак: дом 31 по Поперечному просеку. В последнее время рядом неизменно висит фотография моего отца Николая Михайловича Степанова. В такие дни я всегда думаю о том, что в моих работах по истории России есть отблеск его мыслей о судьбах Отечества и предчувствий невзгод, переживаемых нами сегодня…
