Русская линия / Библиотека периодической печати / Антицесарь

Федора Юрьевича Ромодановского, грузного, по-медвежьи скроенного человека с сумрачным взглядом темных глаз, иноземные дипломаты называли «русским вице-царем». Соотечественники же величали Ромодановского — «антицесарь». И те и другие втайне дивились необычности его положения в политической жизни России конца XVII — начала XVIII века.
До этого, согласно Боярским книгам, князь Федор Ромодановский числился комнатным стольником царевича Петра Алексеевича. После смерти царя Федора Алексеевича и стрелецкого бунта 1682 года он стал спальником Петра, что свидетельствовало о большом доверии к нему. Федор Юрьевич был на тридцать с лишним лет старше своего государя. Но когда под окнами Преображенского дворца, вызывая изумление придворных, замаршировали созданные подросшим Петром потешные полки, Ромодановский без смущения стал под их знамена, сделавшись «генералиссимусом Фридрихом».
«Марсовы потехи» были далеко не шуточными. В учебных сражениях использовались горшки с горючей смесью. От их взрывов серьезно пострадали П.И.Гордон и Ф.Я.Лефорт, самому Петру однажды сильно опалило лицо. В потешных боях погиб стольник И.Д.Долгорукий и несколько солдат, немало было покалеченных. В 1691 году вокруг учебной крепости Пресбург под Москвой несколько дней шли ожесточенные бои: полки нового образца возглавлял «генералиссимус Фридрих», его противником был командовавший стрельцами «король» И.И.Бутурлин. Когда Бутурлин с конницей вероломно напал на «Фридриха», положение спас ротмистр рейтар Петр Алексеев, отважно бросившийся на выручку своему «государю» и пленивший «короля».
Вскоре от Марсовых забав перешли к Нептуновым. Походы по переяславскому Плещееву озеру на только что отстроенных кораблях, а потом по Белому морю возглавлял тот же Ромодановский, но уже в чине «адмирала». Видимо, эта высокая должность не особенно радовала князя, не больно-то склонного к мореходству. Недаром Петр, весной 1694 года от лица «государя и адмирала Фридриха» сообщая Ф.М.Апраксину о сроках выступления в морской поход, иронизировал: «Он, государь, человек зело смелый к войне, а паче к водяному пути, о чем и сам ведаешь, и для того здесь долее апреля последних чисел медлить отнюдь не хочет"(1).
На северном побережье мореплаватели попали в такую жестокую бурю, что уже не чаяли остаться в живых. Петр исповедался и приобщился Святых Тайн. Однако опытному кормщику А. Тимофееву удалось вывести корабль к Соловецким островам. В память о своем чудесном спасении Петр поставил на берегу большой деревянный крест.
Правитель мужал. Его игры перерастали в серьезные государственные начинания, и роли «генералиссимуса», «адмирала», «государича», которые старательно исполнял Ромодановский, переставали быть потешными. Отправляясь воевать под Азов или строить флот в Воронеж, Петр передавал бразды правления Федору Юрьевичу и требовал, чтобы того именовали «государем», первым подавая тому пример. В 1696 году он пишет из Воронежа к Ромодановскому: «Письмо ваше государское, марта 23 дня писанное, мне в 29 день отдано, в котором изволите гнев свой объявить, будто я, холоп ваш, к вам, государю, не пишу. И я, государь, уже другое письмо пишу, разве прежнее письмо как истерялось. А здесь, государь, милостью Божиею и вашим государским щастием все строица к морскому каравану с поспешанием; а что впредь станет делатца, писать буду. Холоп ваш каптейн Питер». В другом письме, присланном ранее из Нижнего Новгорода, стояла подпись: «Всегдашний раб пресветлейшего вашего величества бомбардир Питер"(2).
Когда в 1697 году Петр инкогнито отбыл с Великим посольством за границу, положение Ромодановского как лица, исполняющего обязанности правителя, было официально узаконено. Князь Б.И.Куракин, тоже начавший карьеру стольником при Петре, свидетельствовал, что царь велел «всем боярам и судьям прилежать до него, Ромодановского, и к нему съезжаться всем и советовать, когда он похочет"(3). А чтобы боярам не показалось зазорным, что над ними поставлен стольник, Ромодановский получил неслыханный доселе титул — князь-кесарь.
В его ведение было передано исключительное право «розыска» по делам о политических и государственных преступлениях. Куракин сообщает: «Оной же князь Ромодановской ведал монастырь Девичей, где царевна София заключенная сидела, и содержал ее в великой крепости. И когда розыски самыя царевны Софии были, то ее величество сам расспрашивал ее в присутствии его, князя Ромодановского, и кроме его в тех делах никому конфиденции не имел"(4). Недолюбливая Ромодановского, Куракин писал, что тот «видом как монстра», «нравом злой тиран», «пьян по вся дни», однако же признавал: «но его величеству верной так был, что никто другой"(5). Первый биограф Петра И.И.Голиков так говорил о князе-кесаре: «Муж по характеру своему твердый, суровый, строгий, неутомимый и вернейший блюститель повелений государевых"(6). Оставляя государство на такого человека, Петр в дальних поездках мог быть спокоен.
Из-за границы Петр добросовестно посылал Федору Юрьевичу отчеты о своем «учении». Но когда в Амстердам приехал Я.В.Брюс, жалуясь на то, что князь-кесарь слишком крут, а во хмелю — страшен, и показал руку, которую ему покалечили в доме Ромодановского, Петр, сразу оставив прежние церемонные учтивости, с гневом написал Ромодановскому: «Зверь! Долго ли тебе людей жечь? И сюды раненые от вас приехали». А насчет пьянства, аллегорически именуемого в ближайшем окружении Петра Ивашкой Хмельницким, недвусмысленно пригрозил: «Перестань знатца с Ивашкой: быть от него роже драной».
Князь-«кесарь» ответствовал с достоинством: «В твоем же письме написано ко мне, будто я знаюся с Ивашкою Хмельницким; и то, господине, неправда; некто к вам приехал прямой московской пьяной да сказал в беспамятстве своем. Неколи мне с Ивашкою знатца, всегда в кровях омываемся; ваше то дело на досуге стало знакомство держать с Ивашкою, а нам недосуг. А что Яков Брюс донес, будто от меня руку обжег, и то сделалось пьянством его, а не от меня». Петр предпочел шуткой заключить мировую: «Писано, что Яков Брюс с пьянства своего то сделал; и то правда, только на чьем дворе и при ком? А что в кровях, и от того, чаю, и больше пьете со страху. А нам подлинно нельзя, потому что непрестанно в ученье"(7).
Князь Федор Юрьевич не был безвольной подставной фигурой, каким являлся во времена Ивана Грозного касимовский князек Симеон Бекбулатович (см. Кузнецов Б.В. Великий князь всея Руси Симеон Бекбулатович // Московский журнал. 1999. № 5. С.49). Имея нрав крутой и решительный, он гордился тем, что через князей Стародубских ведет свой род от Рюрика. Недавно утвердившийся на престоле боярский род Романовых серьезно проигрывал Ромодановским в древности и знатности. Так что до учреждения Сената князь Федор Юрьевич заменял Петра, часто и надолго отлучавшегося из столицы, с полным сознанием своего права. Когда Петр, уехав с Великим посольством, вдруг перестал присылать письма и распространились слухи, что он «сгинул» в чужих краях, Ромодановский доказал: кормило власти он держит крепкой рукой. Новый стрелецкий бунт, вспыхнувший в 1698 году с целью возвращения на престол царевны Софьи, был им подавлен быстро и жестоко.
Вполне достойную своего титула инициативу проявил князь-кесарь в искоренении грабежей и разбоев, которые в первые годы правления Петра достигли катастрофического размаха. Секретарь австрийского посольства И. Корб, приехавший в Москву в 1698 году, с ужасом писал: «В Московии имеется большое количество разбойников, а наглость их еще больше. Жестокость их занятия уничтожила в их сердцах всякую человечность и стыд, они не боятся грабить даже при белом дне"(8). В самой Москве небезопасно было ходить по улицам. Даже именитые люди разбойничали. В 1688 году князь Я.И.Лобанов-Ростовский с товарищами на Троицкой дороге ограбил обоз, везший царскую казну. В 1695 году стольники братья Шереметевы были обвинены в разбойных нападениях среди бела дня на дома посадских людей. В 1699 году в Москве свирепствовала шайка, насчитывавшая несколько десятков человек. Сюда же следует добавить то и дело вспыхивавшие народные бунты…
Однако Ромодановский все же смог обеспечить относительный порядок в государстве. Секретарь ганноверского посла Х. Вебер так характеризовал деятельность Ромодановского в качестве главы Преображенского приказа, занимавшегося политическим и уголовным сыском: «За свои строгие и жестокие приговоры он почитался ужасом страны, не имел никакого сострадания и одним словом и взглядом нагонял страх на людей. Хотя он был довольно странного нрава, но пользовался большой благосклонностью царя за то, что судил беспристрастно и не брал подарков"(9). Застенками, дыбой и кнутом князь-кесарь нагнал такого страху, что порой люди предпочитали самоубийство встрече с ним. Объясняя обстоятельства гибели одного из подследственных, которого еще и допросить не успели, Ромодановский писал Петру: «Приехал я в Преображенское для всяких дел. И как вошел в съезжую избу, и в то время пришли ко мне караульщики <> из другой светлицы и сказали, что де Ивашко Ошихмин из той светлицы выкинулся в окно…"(10)
Даже царские друзья не были застрахованы от карательных санкций скорого на расправу князя. Возвратившиеся из-за границы корабельные мастера вместе с любимцем Петра Федосеем Скляевым угодили в Преображенский приказ. Петр, с нетерпением ждавший их в Воронеже, был очень недоволен, но, выдерживая однажды взятый тон, лишь смиренно упрашивал кесаря: «Зело мне печально. Я зело ждал паче всех Скляева, потому что он лучший в сем мастерстве; а ты изволил задержать. Бог тебя судит! Истинно никого мне нет здесь помощника. А чаю — дела не государственные. Для Бога, свободи (а какое до них дело, я порука по них) и пришли сюды». Ромодановский успокоил царя: «Я их не задержал: только у меня сутки ночевали. Вина их такая: ехали Покровскою слободою пьяны и задрались с солдаты Преображенского полку, изрубили двух человек солдат, и по розыску явилось: на обе стороны неправы; и я, разыскав, высек Скляева за его дурость, также и челобитчиков, с кем ссора учинилась <> В том на меня не прогневись: не обык в дуростях спускать, хотя б и не такова чину были"(11).
Хотя Федор Юрьевич слыл человеком прямым и неподкупным, случалось и ему кривить душой. В.В.Шереметев, племянник фельдмаршала Б.П.Шереметева, должен был по царскому указу ехать на учебу за границу. Балованному боярскому отпрыску очень не хотелось покидать теплых родительских хором, и он посватался к младшей дочери Ромодановского Ирине, надеясь, что такое родство спасет его от нежеланной поездки. Узнав об этом, Петр настрого предупредил Шереметевых, «чтоб того не чинить». Но свадьба втихомолку все же состоялась. Разгневанный Петр велел немедленно выслать «молодого» к месту учебы, его отца — лишить чина и поставить бить сваи, а мать отправить на прядильный двор.
Ромодановский, пытаясь помочь зятю, написал Петру письмо. Петр, видимо, не желая унижать князя-кесаря разоблачением, сделал вид, будто не поверил, что известный своей честностью князь Федор способен на такие авантюры: «В оном письме означен якобы брак дщери вашей и чтоб зятю вашему не ехать для ученья на год, что я с печалью принял и паче не верю оному, ибо пред сим как брак сына вашего, так и старшей дщери никогда утаен от нас не был, и мню, сие письмо на гнев или ругание прислано; того ради никакого зятя знать не можем, ибо никому о том не явлено по обычаю"(12). И когда однажды князь обратился к Петру, именуя его «царским величеством» и подписавшись смиренно «князь Федор Ромодановский», Петр таких взаимоотношений не принял, ответив с обидой: «Я вижу вашего величества некакой гнев на себя, что в письмах ваших не так впереди и на подписи, как пред тем бывало"(13).
На заре Петровской эпохи каждому приближенному царя выпадал объем государственных дел, какого впоследствии хватало на целые министерства. Так, Ромодановский, помимо основных обязанностей, обеспечивал поставку оружия и обмундирования для армии, разыскивал уклонявшихся от военной службы, заботился о размещении раненых и инвалидов в госпиталях и домах призрения. Федор Юрьевич входил и в «кумпанства», строившие корабли. В его ведение были переданы Сибирский и Аптекарский приказы, надзиравшие за отсылкой в армию лекарств и за разведением аптечных огородов. Приказы о награждениях и повышениях в чинах тоже шли за подписью князя-кесаря.
Петр, служа одновременно в армии, на флоте и на верфях, в чинах повышался медленно. Многие сподвижники далеко обогнали его в восхождении по служебной лестнице. Зато Петр гордился, что каждый очередной его чин честно заслужен великими трудами. Когда в 1706 году накануне решающего военного столкновения со Швецией Петра поспешили сделать полковником Преображенского полка, он, принося благодарность князю-кесарю, писал: «Вашего величества милость оказана не по долгу службы нашей, но единых ради щедрот ваших, за что недоумеваемся, какое благодарение принести вам"(14). Только в 1713 году адмирал Ф.М.Апраксин известил российского императора, что тот произведен наконец в генералы, и Петр с искренней радостью сообщал своей Катеринушке: «Адмирал объявил мне милость государя нашего — чин генерала полного, чем вас, яко госпожу генеральшу, поздравляю"(15).
Одержавшие победы русские войска с трофеями и пленными шли парадным маршем не к царскому дворцу, а к дому князя-кесаря: сначала в Москве, а позже — в Петербурге. Когда Ромодановский, постоянно живший в Москве, приезжал по делам в Петербург, Петр и его приближенные отправлялись встречать князя далеко за город. Царь желал, чтобы в новой столице у «вице-царя» был достойный дворец, и старательно трудился на строительстве этого дворца простым мастеровым. В его «Походном журнале» есть записи: «Его Царское Величество изволил закладывать в Петербурге дом князю Федору Юрьевичу Ромодановскому»; «Его Величество <> был на новом дворе князь Федора Юрьевича: на потолки носили Его Величество землю в кульках"(16).
Датский посланник Ю. Юль, приглашенный в Москве на пир к Ромодановскому, с недоумением наблюдал, как русский император, ставший вершителем судеб Европы, подчеркнуто демонстрировал свое преклонение перед стареющим князем-кесарем: «На этом вечере царь долго с ним разговаривал. Ромоданов пространно передавал ему свои соображения, как все устроить к лучшему, а царь терпеливо и почтительно слушал его, время от времени, как сын у отца, целуя у него руку». Датчанин попытался по-своему объяснить увиденное: «На самом деле его величество играл комедию, желая уверить старых русских, что очень ценит их глупые советы». Но в том-то и дело, что Петр вел себя вполне искренне. Князь-кесарь нужен был ему не для выполнения церемониальных формальностей, не для того, чтобы было кому награждать самого Петра после очередной победы, а для того, чтобы Петру, абсолютному самодержцу, все же было кому служить. Он ощущал себя прежде всего слугой своего Отечества. А понятие «государство» в сознании человека того времени неразрывно связывалось с понятием «государь». Московский «антицесарь» и стал для Петра фигурой, олицетворявшей государство.
Если раньше московские цари на пирах в виде особой милости жаловали своих приближенных чашей вина, то Юль стал свидетелем иной церемонии: «Князь Ромоданов, носивший в кармане фляжку с водкой, подарил ее царю как какую-то драгоценность, а царь со своей стороны принял ее со знаками высочайшего почтения, причем опять поцеловал у Ромоданова руку. Затем царь всем нам давал отведать из фляжки, и каждый должен был в свою очередь целовать руку у Ромоданова. Я также выпил глоток и потом в течение нескольких суток не мог оправиться».
В доме Ромодановского делали особую водку, настаивая на спирту красный испанский перец со специями. «Ромодановская» настойка даже на крепких людей оказывала ошеломляющее действие. Юль признавался: «Мне кажется, для вынуждения у воров и разбойников признания в их преступлениях достаточно было бы пригрозить им, что их заставят выпить этой перцовки, и другие средства оказались бы излишними"(17).
Ромодановский славился и пристрастием к ручным медведям. Большие косматые звери забавляли гостей на пирах. По преданию, к преступникам, которых привозили на двор князя-кесаря для допросов, приставляли в качестве сторожа белую медведицу, которая лежала у порога, не позволяя арестованному и шага лишнего ступить. Другой мишка выполнял роль лакея, строго надзирая за соблюдением этикета, положенного при встрече гостей в доме князя-кесаря. Вебер рассказывал, что Ромодановский «имел обыкновение приневоливать приходящих к нему гостей выпивать чарку сильной, с перцем смешанной водки, которую держал в лапе хорошо обученный большой медведь, причем часто, ради потехи и в случае отказа гостей пить водку, этот медведь принуждал их к тому, срывая с них шляпу, парик или хватая за платье. Хотя этот князь Ромодановский, бывши в Петербурге, принял меня по-своему весьма дружественно, но по причине описанного сейчас приема я не решился в Москве сделать ему визит».
Ромодановский делил с Петром и труды, и потехи. В 1715 году на праздновании шутовской свадьбы Н.М.Зотова Федор Юрьевич возглавил со своими мишками маскарадную процессию. Вебер писал: «Подставной царь Московский по одежде представлял собою царя Давида, но вместо арфы ему дана была обтянутая медвежьей кожей лира, которой он должен был потрясать в поезде. Как важнейшее лицо его везли на особых козлах, приделанных в огромных санях, и на четырех концах этих козел посажено столько же огромных диких медведей, которых приставленные нарочно для того люди кололи острыми рогатинами и заставляли страшно реветь, как только царь Давид, а по его примеру и все остальное общество, начинали свою дикую музыку, неистово заглушая друг друга». Сам Петр шел позади и «искусно выколачивал на барабане"(18). Но чаще в маскарадных потехах Ромодановский являлся в облачениях московских царей прежних времен.
Князь-кесарь окончил свою жизнь в 1717 году в возрасте 77 лет, всего месяц не дожив до возвращения Петра из очередной заграничной поездки. Его титул Петр сделал наследным. Сын Ромодановского Иван Федорович стал новым «антицесарем» и возглавил Преображенский приказ. Петр называл его «ваше величество» и отчитывался перед ним во всех делах. Иван Федорович страстно любил старинную русскую охоту с соколами или борзыми собаками, радушно приглашая на охоты к себе в Преображенское Петра и иностранных дипломатов. Один из них, Ф. Берхгольц, описал пышную свадьбу дочери Ивана Ромодановского Екатерины с М.Г.Головкиным. Роль свадебного маршала исполнял сам Петр. Императрица была посаженной матерью невесты. Екатерина, воспитанная в строгости патриархальных домостроевских нравов, робела до немоты. Берхгольц рассказывал: когда священник по обычаю спрашивал у жениха и невесты согласие на брак, «по всей церкви раздался громкий смех. На расспросы мои о причине его мне сказали, что будто жених оба раза отвечал и за себя, и за невесту». На следующий день на пиру опять произошел курьез. Головкин, как глава семьи, намеревался сесть за стол справа от своей «молодой». Но Петр вмешался: «Нет, постой, дочь князя-кесаря должна сидеть на первом месте». И тот, не споря, уступил главенство юной супруге (19).
Петр требовал неукоснительного соблюдения этикета в отношении семьи «его величества», не прощая никаких вольностей даже своей Катеринушке. На одном из праздников он заставил императрицу пить штрафной кубок за то, что она, забывшись, села в присутствии стоявшей княгини-кесарши. Екатерина, видимо, с трудом терпела все это. После кончины Петра она сразу же отменила титул князя-кесаря. И недавний «антицесарь» стал просто действительным тайным советником (что по табели о рангах соответствовало генеральскому чину).
Иван Федорович скончался в 1730 году. На нем пресеклась «кесарская» ветвь рода Ромодановских.

__________________________________

1) Письма и бумаги Петра Великого. СПб., 1887. Т.1. С. 19.
2) Там же. С. 57, 30.
3) Архив князя Ф.А.Куракина. СПб., 1890. Т.1. С. 77.
4) Там же. С. 65.
5) Там же.
6) Голиков И.И. Деяния Петра Великого. М., 1837. Изд. 2-е. Т.1. С. 306.
7) Письма и бумаги Петра Великого. Т.1. С. 227, 671, 241.
8) Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московию. СПб., 1906, С. 126.
9) Записки Вебера // Русский архив. 1872. Вып.7. С. 1386.
10) Письма и бумаги Петра Великого. Т.1. С. 884.
11) Там же. С.270−271, 753.
12) Письма Петра Великого к кн. Ф.Ю.Ромодановскому // Русский архив. 1865. С. 51.
13) Письма и бумаги Петра Великого. М., 1975. Вып.1. Т.12. С. 45.
14) Голиков И.И. Указ. соч. Т. 3. С. 140.
15) Письма русских государей и других особ царского семейства. М., 1861. С. 34.
16) Походный журнал Петра I 1713 г. СПб., 1854. С.46; Походный журнал 1714 г. СПб., 1854. С. 80.
17) Записки Ю. Юля // Русский архив. 1892. Кн.3. С.130
18) Записки Вебера // Русский архив. 1872. Вып.7. С.1370; Вып.6. С.1155−1156.
19) Дневник камер-юнкера Ф.Берхгольца. М., 1860. Ч.2. С. 177, 182.