 |
| Московский журнал | С. Малинин | 01.09.1999 |
В здешнем свете ничего нету прочнова, а все на час.
Своеручные записки княгини Н.Б.Долгорукой
Гудят, поют колокола по вечерам на Яузе, у Петра и Павла, тревожат ворон и галок. И они кружат стаями над парком, над рекой с горбатыми мостами, над старым запущенным кладбищем, над Лефортовским дворцом. Говорят, ночами по дворцу бродит тень Франца Лефорта, первого хозяина — беспокойного странника, не имеющего даже могилы.
Для него, своего любимца, Петр I возвел когда-то эти чертоги. Читальный зал размещающегося сейчас здесь Военно-исторического архива украшает его портрет, в достоверности которого, впрочем, специалисты уже сомневаются…
Уроженец Женевы, авантюрист, «дебошан французский», по определению князя Б.И.Куракина, Франц Лефорт быстро становится фаворитом Петра, первым российским адмиралом, возглавляет (он, а не царь!) Великое посольство — первую представительную русскую миссию в Западную Европу. Лефорт блестяще справляется, вводит Петра во дворы европейских правителей, раскрывает перед ним тайны дипломатии и светского этикета, знакомит с виднейшими политиками, учеными, инженерами, вербует для службы в России нужных специалистов, закупает военные корабли, пушки, припасы… А по возвращении его ждет поистине царская награда — новый дворец на берегу Яузы, в Немецкой слободе.
Не напрасно стекались зеваки со всей Москвы поглазеть на это чудо! Такого Москва-матушка еще не видывала! С улицы въезд вел через широкие ворота на обширный двор, окруженный флигелями, в глубине которого вырастал, как град Китеж, сказочный терем из красного кирпича, белым камнем искусно изукрашенный. От трехъярусной главной части расходились в стороны двухэтажные сени и палаты. С галереи открывался чудный вид на парк с прудом и каналами, на Яузу. Венчали дворец высокие крутые черепичные кровли и затейливые железные гребешки.
Поражало воображение внутреннее убранство, отличавшееся роскошью небывалой. Одна зала оклеена кожею, тисненною золотом, другая обшита желтою камкою, в третьей — редкие китайские изделия, в четвертой — картинки с морскими видами и модели галер и кораблей. Главная зала дворца — «большая столовая палата» — имела десятиметровую высоту, была обита красным сукном, украшена парсунами и зеркалами в резных янтарных рамах. Подвешенный к потолку двуглавый орел напоминал о делах государственных, коими надлежало заниматься владельцу.
Поставил дворец «постельный истопник, каменных дел мастер» Дмитрий Аксамитов (отчасти и царь приложил здесь руку — рисовал интерьеры для помещений, подсмотренные в Голландии). Об Аксамитове известно только то, что приехал он из Малороссии и в Москве больше ничего не строил. Почему именно ему Петр поручил возведение «восьмого чуда света»? Вот первая загадка старого дворца.
Но недолго радовали царского любимца новые покои, меньше месяца прожил в них Лефорт. 12 февраля отпраздновали новоселье. Присутствовали царь, бояре, иностранные посланники и служилые иноземцы, всего около трехсот человек. Затем Петр уехал в Воронеж строить флот, а Лефорт слег, заболев горячкою. 2 марта 1699 года в возрасте неполных сорока четырех лет Лефорт скончался. Неожиданная смерть царского фаворита породила в народе множество слухов. Говорили, что, мол, покарал Господь еретика за то, что отваживал царя от обычаев русских, от православия, тянул к немцам, свел с хорошенькой Анной Монс, из-за которой несчастная Евдокия Лопухина, жена царя, была сослана в суздальский Покровский монастырь.
Иезуит Франциск Эмилиан в донесении из Москвы в 1699 году трактовал событие по-своему: «Господин Лефорт после того, как представил русским вельможам смешную комедию в насмешку над римским духовенством, вскоре слег, заболел сильной горячкой и на восьмой день представления этой комедии умер».
Петр, получив горестное известие, бросил все дела и примчался в Москву. У гроба Лефорта он воскликнул: «На кого могу я теперь положиться? Он один был верен мне!» В погребальной процессии Петр, в глубоком трауре, возглавил первую роту Преображенского полка, за которым шли Семеновский и Лефортовский полки с печальной музыкой. Отпевали Лефорта в реформатской церкви и похоронили недалеко от дворца.
И тут снова начинаются загадки. По неясной причине Лефорта уже в XIX веке решили перезахоронить на Немецком кладбище. В дневнике историка И.М.Снегирева читаем: «В 1839 году гроб его (Лефорта. — С.М.) находился в погребе, в доме Ямщикова у Госпитального деревянного моста в Лефортове». Далее след теряется. На Немецком (ныне Введенском) кладбище могила Лефорта не найдена. Имя «Лефорт» встречается только в эпитафии на надгробии его старшего друга Патрика Гордона, перезахороненного здесь в 1877 году.
После кончины Лефорта его дворец был передан в ведение Посольского приказа, но фактически здесь распоряжался царь, устраивая свои знаменитые ассамблеи, приемы, празднества, потехи. В 1702 году временно, пока отстраивалась «комедийная деревянная храмина» на Красной площади, в одной из палат дворца помещался «комедийный театрум и хоры», где успешно выступал немец Куншт со своей труппой. Актерам «для их скудости» и для того, что, «ходя в Немецкую слободу по все дни, платьем и обувью обносились и испроелись», Петр приказал выдать сто рублей.
Однако политические и военные события все чаще требуют присутствия царя в Петербурге. Поэтому в январе 1707 года он «подарил Лефортов дом в Москве и 2000 рублей на постройки князю Меншикову». «Светлейший» решает перестроить дворец в европейском вкусе, для чего приглашается известный зодчий Джованни Мария Фонтана. По его проекту в течение 1707 — 1708 годов к дворцу пристраиваются двухэтажные корпуса, образующие каре, замкнутое массивной аркой. С внутренней стороны на уровне второго этажа устраивается открытая галерея. Так в Москве появился первый в России городской дворцовый ансамбль в стиле раннего классицизма.
Дворцовые палаты использовались для дипломатических приемов и торжеств. Многих знатных гостей перевидали старые стены. В 1721 году, «на другой день праздника Рождества Христова, князь Меншиков в своем большом доме, находящемся в Немецкой слободе, великолепно угощал его высочество герцога Голштинского со свитою и иностранных министров, причем неимоверно пили». А в январе 1722 года здесь останавливался гетман Иван Скоропадский, приезжавший поздравить Петра I с заключением Ништадтского мира. Старший канцелярист гетмана Николай Ханенко записал по этому поводу в своем дневнике: «Его Императорское Величество и государыня императрица, також и все сенаторы, министры и прочие господа съехавшись… кушали и по кушанью рушили все на суднах и на других поездах… и поехали до села, о семь верст от Москвы отстоящего, зовемого Всесвятским, где и ночевали».
Царь, наезжая в Москву, останавливался чаще всего именно у Меншикова в Немецкой слободе. Незадолго до кончины, восхищаясь деятельностью Миниха по строительству Ладожского канала, Петр сказал императрице: «Я был болен, но работа Миниха сделала меня здоровым; я надеюсь со временем вместе с ним ехать водою из Петербурга и в Головинском саду при реке Яузе в Москве стать». Эти слова с небольшим изменением высечены на сером граните беседки-ротонды в Головинском (Лефортовском) парке, что напротив Лефортовского дворца, на другом берегу Яузы.
После смерти Петра I началась жестокая борьба за престол. Если бы древние стены Лефортовского дворца умели говорить, они поведали бы нам о благородстве и коварстве, о верности и измене, о жарких речах и слезах, пролитых здесь. В день кончины Петра наследницей престола объявлена была супруга его Екатерина. Более других усердствовал в том князь Меншиков. Благодарная царица не оставила князя высочайшим вниманием. Награды и привилегии посыпались как на самого Меншикова, так и на всех родственников его. Но самая сокровенная мечта князя сбылась, когда в 1727 году императрица Екатерина I умерла и было вскрыто ее духовное завещание. По завещанию трон переходил внуку Петра I — сыну убитого царевича Алексея, но с условием, что будущий император женится на одной из дочерей Меншикова. Все догадывались, кто помогал государыне составлять эту духовную. Но на сей раз «светлейший» просчитался.
Петр-внук, которому тогда шел только двенадцатый год, воспитанник князей Долгоруких, не желавших мириться с всесилием фаворита, нареченную невесту Марию просто ненавидел уже за одно то, что она была дочерью Меншикова. Князь Иван Долгорукий, быстро сдружившийся с молодым царем, умело раздувал эту ненависть к Меншиковым, нашептывая о коварных замыслах Александра Даниловича. В конце концов Меншикова удалось свалить. Пропало все нажитое, накопленное и награбленное — земли, вотчины, дворцы. В Сибири, в захолустном Березове, срубил опальный Меншиков избушку и жил там с двумя дочерьми и сыном. Жена отдала Богу душу в пути. Красавица Мария, несчастная царская невеста, умерла в Березове на руках отца. Только сыну и младшей дочери удалось вернуться домой — уже в царствование Анны Иоанновны.
После ссылки Меншикова двор окончательно перебирается в Москву. Юный царь, большой любитель охоты, выбирает местом своей резиденции Меншиковский (Лефортовский) дворец, окруженный превосходными охотничьими угодьями. А напротив, через Яузу, в Головинском дворце поселяются Долгорукие. Совсем немного времени понадобилось им, чтобы сосватать неопытному отроку княжну Екатерину Долгорукую — сестру Ивана, ближайшего друга царя.
30 ноября, в день святого Андрея, в три часа пополудни в Лефортовском дворце состоялось торжественное обручение Петра II с его невестой. В большой столовой палате собрались особы царского дома, придворные, высшие военные и гражданские чины, дипломатический корпус. Охрану нес целый батальон гвардии — 1200 человек — у каждой двери по часовому: боялись Долгорукие народной смуты, сознавая, что не чисто действовали. Когда золотая карета невесты, увенчанная императорской короной, въезжала в ворота, корона зацепилась за перекладину, упала на мостовую и разбилась. В толпе закричали: «Дурная примета!» Но салют заглушил крики, невесту торжественно встретили обер-гофмаршал и обер-церемониймейстер, царица-бабка Евдокия, незадолго до того возвращенная из ссылки и проживающая теперь в большом почете в Кремле, царевна Прасковья Иоанновна, герцогиня Мекленбургская Екатерина Иоанновна и маленькая принцесса Мекленбургская (позднее правительница Анна Леопольдовна).
Император подвел княжну под роскошный балдахин из серебряной парчи с золотыми узорами, который держали шесть генералов. Архиепископ Новгородский Феофан Прокопович совершил торжественное богослужение и благословил обручальные кольца. Два с половиной года назад, не менее помпезно, он обручил Петра II с княжной Марией Меншиковой — весть о ее кончине только что пришла из Березова.
Обрученные подошли под благословение царицы Евдокии. Церемония сопровождалась пушечными выстрелами. По окончании запылали фейерверки, затем начался бал…
Народ любил Петра II за его доброту, радовался перенесению столицы в Москву. Однако всех раздражало высокомерие и заносчивость Долгоруких, мысль о браке царя с навязанной ему невестой, заключенном в Лефортовском дворце. И в конце концов Лефортовский дворец не принес Долгоруким счастья, как и Меншикову, как и Лефорту.
6 января 1730 года, в день Крещения, на водосвятии два полка — Семеновский и Преображенский — под командованием генерал-фельдмаршала Василия Владимировича Долгорукова были выстроены на льду Москвы-реки. Государыня-невеста приехала в раззолоченных санях, запряженных шестеркой цугом. Государь стоял на запятках. Богослужение и парад длились около четырех часов. Был сильный мороз, дул резкий ветер. Государь стоял с «непокровенною головою» и на другой день слег. Сначала доктора решили, что это простуда, но оказалось — оспа.
Всполошились Долгорукие, собрались на семейный совет в Головинском дворце. Сочинили завещание, по которому трон в случае смерти императора должен перейти к невесте его Екатерине. Один экземпляр подписали за Петра II, второй все же решили дать на подпись умирающему. Но государь уже бредил: звал то воспитавшего его Остермана, то сестру Наташу. Наконец произнес странные слова: «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре», — и скончался. Это случилось в ночь на 19 января 1730 года. Петру II было 14 лет и 3 месяца от роду.
Снова погрузился во мрак Лефортовский дворец. «Разрушенная царская невеста» заперлась в комнатах, никого к себе не пускала. Впрочем, никто о ней и не думал, другая забота была на уме: кому достанется трон российский? Отец невесты, Алексей Долгорукий, ничего не смог возразить ни Остерману, ни князю Дмитрию Голицыну, вдруг взявшими силу в Верховном тайном совете и предложившими избрать государыней герцогиню Курляндскую Анну, вдову, дочь царя Иоанна Алексеевича. Совет согласился, надеясь, что Анну Иоанновну, изредка обращавшуюся с жалкими просьбами, удастся обломать, связать по рукам и ногам «кондициями». Но верховники просчитались, роковым для себя образом недооценив Анну. Прибыв в Москву, она на глазах у всех порвала «кондиции», а Долгоруких как главных претендентов на власть постигла участь Меншикова — ссылка в Сибирь, в Березов, в тот самый острог, где окончил свои дни всесильный некогда князь, «полудержавный властелин». И покой водворился в Лефортовском дворце. Однако вскоре новые, уже совсем другого рода страсти разгорелись вокруг него.
Пущен был по Москве слушок о сокровищах Меншикова, якобы спрятанных во дворце. Некая вдова «бутто видела по ссылке его в Ранибург, дому ево ж Меншикова дворецкий Никита Михайлов сын Фурсов в Лефортовском доме в казенной палате выкопав яму и закопав два сундука. Один с деньгами, а другой с посудою». 14 июня 1733 года ездивший по этому делу в Москву капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка Гурьев рапортовал: «…по показанию объявленной бабы в том Лефортовском доме осматривали и в коем месте она показала раскопав яму искали и по исканию тех сундуков не нашли». Отдано было распоряжение о розыске людей, состоявших с Фурсовым в заговоре… Но очередная загадка Лефортовского дворца так и осталась неразгаданной.
Не избежал дворец главного московского бедствия — пожара. 29 мая 1737 года выгорели почти все постройки. Их восстанавливал знаменитый Ф.Б.Растрелли с помощником Дмитрием Шаниным. Дворец-то восстановили, но при этом «большая столовая палата» была разделена перегородками на «меньшие палаты».
В 1742 году по восшествии на престол в Москву прибыла Елизавета Петровна со своим лейб-компанским корпусом и после коронации «чрез нарочито построенные для этого торжества Красные ворота шествовала в Лефортовский дворец, в котором имела пребывание». Ненадолго дворец над Яузой становится царской резиденцией, после чего передается в собственность лейб-компанейцев. Новые хозяева жили здесь до 1757 года, когда «во время пожара во дворце одни из них лишились всей своей движимости, а другие и жизни». «Оный дом стоял несколько лет не покрыт и кровля с потолком обвалилась; внутри комнат так насыпало землею, что поросла не только трава, но и деревья», — писал один из современников.
В связи с намечавшимся прибытием в Москву императрицы Екатерины II в 1766 году «сей дом восстановить порешили и кроме починок сделать — устройство вареных в сахаре фруктов». Однако «сладкой жизни» не получилось не только во дворце, но и во всей Москве. В 1771 году на древнюю столицу обрушилась моровая язва, или попросту — чума. «Царица грозная чума» косила всех подряд, не считаясь ни с богатством, ни со знатностью. Добралась она и до Лефортовского дворца, ставшего госпиталем. Тем не менее Екатерина писала 18 октября 1772 года управителю Москвы князю Михаилу Никитичу Волконскому, запрашивая «план Лефортовского дворца и всего в нем строения, означив при том, каких он требует починок». По рассмотрении этих планов она, «хотя дом сей язвенный госпиталь был», велела его перестроить, «…чтобы в нужном случае двора на Москве в нем можно было уместить». «При сем посылаю я к вам план и фасад Лефортовского дворца, как я сама его переделала». К составлению планов привлекался знаменитый Василий Баженов…
Почему так настойчиво Екатерина стремилась возродить дворец, лично участвуя в составлении планов, вмешиваясь во все мелочи, не боясь оставшейся госпитальной заразы? Еще одна загадка дома Лефорта.
Позже оказалось, что дворец при всей своей обширности все же не сможет вместить пышный екатерининский двор, и царица «покинула мысль об этом дворце и пожелала создать новый, в лучшем виде».
С тех пор уже никто из самодержцев российских не интересовался злополучным дворцом. В конце века его перестроили по проекту М.Ф.Казакова. В 1812 году он сгорел, долгое время «оставался необитаем и пришел в большую ветхость… В нем имели пристанище стаи птиц и толпы жуликов, так что вечером и ночью никто не смел проходить мимо». В 1835 году Лефортов дом передали из казны в Военное ведомство. Сначала в нем размещался 2-й Московский кадетский корпус, потом Лефортовский военный архив. В 1925 году сюда перевели все крупнейшие военные архивы старой России: Лефортовский, Военно-ученый, Московский военно-окружной и Архив документов первой мировой войны. Так был создан Центральный государственный военно-исторический архив СССР, позже — Российский государственный военно-исторический архив. Более трех миллионов дел собрано в нем: со времен Петра I и до 1918 года. Пожелтевшие страницы, исписанные то широким, размашистым почерком министра, находящегося на вершине карьеры, то дрожащими старческими каракулями отставного генерала, то игривыми, витиеватыми завитушками объясняющегося в любви юноши. Иногда вдруг нечаянно попадется цветок, засушенный сто лет тому назад, красивая шелковая ленточка или белый воробьевский песок, которым подьячие XVIII века присыпали записи в канцелярских книгах.
Вот, например, дневник знаменитого сподвижника Петра I, друга Лефорта, генерал-аншефа Патрика Гордона. Чинно лежат в сейфе одетые в тисненую кожу тетради с тесемками. Ровно триста лет прошло с тех пор, как поставил последнюю точку в своем дневнике этот суровый, упрямый шотландец, скрупулезно описав всех, с кем свела его судьба. Дневник привлекал внимание многих людей — от императора Николая I и Пушкина до позднейших историков, самые разные исследователи пытались перевести этот уникальный документ на русский язык, однако усилия их пока тщетны. Лефортовский дворец упорно хранит свои тайны.
Вечерами здесь гаснут огни, сотрудники архива расходятся по домам. В храме Петра и Павла, том самом, который собирался, да так и не успел перестроить Лефорт, зажигаются свечи. И кажется, беспокойный дух Франца Лефорта, баловня и жертвы своей странной судьбы, витает над старым кладбищем, над парком, над рекой с горбатыми мостами, над загадочно молчащим дворцом…
