 |
| Московский журнал | Ю. Белов, И. Магер | 01.09.1999 |
Фотографии и фоторепродукции Ю.Г.Белова
Знамения Владимирско-Суздальской земли
В 1913 году Россия торжественно отмечала 300-летие Дома Романовых (1613−1913). В обширную программу мероприятий было включено высочайшее посещение старинных русских городов — Владимира, Суздаля и Переславля-Залесского, входивших в состав Владимирской губернии. Эта поездка была ознаменована поистине мистическими совпадениями.
Во Владимир Государь император Николай II с семьей прибыл 16 мая. На перроне его торжественно встречали депутации: от Владимирской ученой архивной комиссии, Владимирского Купеческого общества, Владимирского Мещанского общества, Владимирской общины старообрядцев, Инославного духовенства и других организаций и обществ. От имени Владимирской еврейской общины Его Императорскому Величеству представились трое: купец Фридландер, мещанин Коиль и полоцкий мещанин Свердлов. Через пять лет человек с фамилией Свердлов отдаст приказ казнить русского царя.
После осмотра святынь и достопримечательностей Владимира Николай II с дочерьми на легковом автомобиле проследовал в Суздаль, а супруга с сыном осталась в губернском городе (царевич был нездоров). В Суздале высокие гости побывали в городском соборе Рождества Пресвятой Богородицы и в монастырях, поклонились местным святыням и мощам святых, могиле князя и боярина Димитрия Михайловича Пожарского в Спасо-Евфимиевом монастыре. Далее было посещение села Боголюбова на Суздальской земле. Сюда же приехала наконец и императрица Александра Федоровна с сыном. У стен знаменитого Боголюбовского монастыря, основанного в XII веке, собрался народ со всей округи. Высочайших особ приветствовали колокольными звонами. У ворот обители гостей встречали высокопреосвященный Николай и преосвященный Евгений, настоятель Боголюбовского монастыря. В соборном храме царь и сопровождавшие его дочери приложились к кресту, их окропили святой водой; стоя напротив чудотворной иконы Боголюбивой Божьей Матери, они выслушали молебствие с царским многолетием.
Трагическая судьба Великого князя Андрея Боголюбского всегда глубоко волновала императора. 25 июня 1174 года Андрей Боголюбский был коварно убит боярами Кучковичами. Тайно проникнув в княжеский дворец через подкупленного слугу-ключника «жида Амбала», убийцы ворвались в опочивальню-ложницу и набросились на него. Израненный князь пытался спрятаться в лестничной башне, там его и убили, а тело выбросили во двор. Царь Николай II пожелал посетить моленную святого князя Андрея Боголюбского, где тот был «смертельно изранен», и место, где лежало поруганное тело. Здесь царь «несколько задержался». Какие мысли, какие предчувствия задержали его?
В 1943 году архимандрит Константин (Зайцев) обратил внимание на еще одно знаменательное совпадение в судьбе последнего русского царя: «День екатеринбургского злодеяния совпал с днем памяти святого князя Андрея Боголюбского, то есть русского князя, который если не по имени, то по существу, по замыслу был первым русским царем!» Сбылось и второе давнее суздальское знамение: святой Андрей Боголюбский и царь-мученик Николай II поминаются в один день.
Ю.Г. Белов
О доблестях, о подвигах, о славе…
(у могилы Димитрия Михайловича Пожарского в Суздале)
«Московское государство выходило из Смуты без героев; его выводили из беды добрые, но посредственные люди. Князь Пожарский был не Борис Годунов…» (В.О.Ключевский).
«Сам Димитрий Пожарский не выдавался никакими особенными способностями, исполнял в военном деле второстепенные поручения… Пожарский не имел таких качеств, которые внушали бы к нему всеобщее повиновение. Его мало слушали…» (Н.И.Костомаров).
«Пожарский, кн. Димитрий Михайлович, известный деятель в эпоху Смутного времени» (Русский биографический словарь, 1905 г.).
«Меня к тому делу насильно приневолили бояре и вся земля» (Димитрий Михайлович Пожарский).
Советские историки (а образ Димитрия Михайловича Пожарского именно в советскую эпоху окончательно и бесповоротно стал одним из главных национальных символов патриотического подвижничества) нередко упрекали своих дореволюционных предшественников, что те принизили значение князя Пожарского как военного и общественного деятеля, недооценили его как личность. Что касается последнего, тут они и сами не преуспели. Князь Пожарский — действительно не князь Владимир Святой, не князь Александр Невский и — согласимся с Ключевским — даже не боярин Годунов. Да, он был мужественный воин и горячий патриот своего Отечества, — но разве в этом отношении он так уж резко выделялся среди современников? Вождь Первого, неудавшегося ополчения Прокопий Ляпунов был личностью куда более колоритной, именно что героической; и командующий у него одним из отрядов Пожарский (кто тогда знал, что это будущий спаситель Отечества!) смотрится вполне на своем месте. Личные доблести Пожарского не являлись из ряда вон выходящими. А между тем именно Пожарским — или через него — была спасена в 1612 году Россия от, казалось, неминуемого распада и гибели.
Есть подвиг — и подвиг. Есть героизм — и героизм. Можно ли отделить, скажем, деяния Жанны д’Арк от самой Жанны д’Арк? Деяния Александра Македонского от личности Александра Македонского? Они совершили то, что совершили, благодаря своим исключительным качествам. Это — подвиги, а они — герои, сверхлюди: такова европейская формула героизма, идущая от Геракла и Одиссея. По сегодняшней терминологии, героизм предполагает суперменство, что мы и наблюдаем в умах и душах людей «цивилизованного мира».
Но вот, к примеру, Илья Муромец. Сила — большая, но есть и посильнее — Святогор, Микула Селянинович. Где, конечно, и силой берет, но в основном с чьей-то доброй и мудрой помощью управляется (сам-то далеко не мудрец, разве что сметлив). Без довольно сомнительной в смысле записного геройства поддержки матери-сырой земли сколько раз погиб бы! Можно ли назвать его героем — сверхчеловеком, суперменом?
Герой сам находит свой подвиг, который становится его собственностью. Пожарского, как и Илью Муромца, — «нашли», «позвали» — их подвиги не им принадлежат. Не столько сам князь Пожарский, сколько его подвиг — адресат благодарности России. Герой-сверхчеловек побеждает и зрит свою славу. Преподобный Иринарх Борисо-Глебский, напутствуя князя Пожарского, предрек, что, победив, он узрит славу Божию. Не свою. Так, в сущности, и вышло…
До середины XX века никто не знал даже, где похоронен спаситель Отечества князь Пожарский. С 1641 года практически исчезают всякие упоминания о нем. После краткого триумфа он, если и был на виду, сомасштабной своему триумфу роли в государстве не играл — а ведь жил еще 30 лет! Воевал, управлял приказами, выполнял дипломатические поручения — но все на вторых ролях, все как-то несолидно для человека, когда-то возглавлявшего русскую землю. Царские отличия и пожалования, хотя иные историки пишут о них как о значительных, явно скудны в сравнении с тем, что тогда же жаловалось другим: сельцо, сабля… «Первенствующим положением на Земском соборе 1612 — 1613 гг. заканчивается недолгое, но выдающееся политическое значение кн. П.» («Биографический словарь»). С восшествием на престол Михаила Федоровича Романова Пожарский снова возвращается в разряд «рядовых служилых людей царя Московского». Происходя от одного из сыновей Всеволода Большое Гнездо, род его все же был из «захудалых», и в местнических спорах Пожарского однажды царь с позором «выдал головою» Салтыкову, не поглядев на прошлые великие заслуги. В силу вошли совсем другие люди, Пожарский оставался на периферии государственной жизни (что такое было для него управлять второстепенными приказами или скромно воеводствовать под чьим-то началом!) и безвестно скончался: слава его ушла в песок на 200 лет, а над Россией воссияла слава Божия… С этим как-то трогательно перекликается тот факт, что, по ряду признаков, перед смертью он принял монашество (в его могиле в 1852 году найден венчик, употребляемый при погребении монахов), нарекшись, кстати, Кузьмою — в память о своем сподвижнике Кузьме Захаровиче Минине. Сюда же следует отнести и указание Костомарова, в конце очерка о Пожарском цитирующего некое «современное известие», что тот страдал «черным недугом». По предположению Костомарова, имеется в виду «меланхолия». Так Костомаров стремится объяснить устранение Пожарского с исторической авансцены сразу после окончания Смуты: «Люди с подобными настроениями духа не бывают искательны и стараются держаться в тени». Но, во-первых, это вовсе не обязательно: есть немало примеров обратного. Во-вторых, о чем читаем почти у всех историков, Пожарский, которому не было чуждо ничто человеческое, вовсе не чурался «искательства». Другое дело, что оно не увенчалось (да и не могло, не должно было увенчаться!) заметным успехом. И потом, что такое «меланхолия»? Так могли обозначить любое состояние души «не от мира сего». Надо же было как-то объяснить феномен князя Пожарского, и «геройство», и вся последующая судьба которого — явно не от мира сего. Взять хотя бы страсти вокруг его могилы.
Она оказалась утраченной уже в екатерининское время. Понадобилось потрясение 1812 года, чтобы на волне патриотического подъема о Пожарском вспомнили. Почему? Были ведь в истории России полководцы (и патриоты) внешне поярче Пожарского. Были победоносные битвы и сражения помасштабнее битв и сражений времен Смуты. Однако император Александр I в своем воззвании 1812 года именно Пожарского ставит в образец: «Да встретит он (враг) в каждом дворянине Пожарского…» Здесь брался в расчет отнюдь не героизм. Происходила знаменательная перемена в образе и смысле русского героизма вообще: если раньше в России собственно подвигом считался исключительно подвиг религиозный, то теперь — и светское, ратное деяние Отечества ради начинало чтиться как подвиг. Найдена была формула русской гражданско-социальной доблести, забрезжившая еще в былинах и впервые отчетливо воплотившаяся в делах и образе Димитрия Михайловича Пожарского: герой в русском смысле — это орудие духа народного, а не самодостаточный супермен. И Россию в 1812 году спас человек «пожарского» духа — Кутузов. И далее все наиболее прославленные русские герои будут таковы: не Гераклы и Наполеоны, а люди святого порыва за други своя, взыскующие славы Отчизны, а не своей собственной. На этой же основе станет возможно в России то, что иной раз затерто, выморочно называют массовым героизмом.
«Дух Пожарского» — нечто до тех пор небывалое — ощущается уже в грамотах времен «ярославского сидения». Это не ляпуновские раскатистые, набатные, зажигательные, в общем-то правильные призывы освободить Москву от интервентов и после всем миром поставить царя (из списка уже известных кандидатов) — то есть декларации с развернутой программой, как у всякого «лидера». Пожарский после победы обещает не собрание с голосованием по готовой повестке дня, а нечто вроде молебна о ниспослании пока незримого. Нет «вождистской» ясности и определенности. Пожарский парадоксально зовет народ, казалось бы, в полнейшую неизведанность: «Господь, внимая их воздыханиям и слезным мольбам, подаст им на Московское государство государя благочестивого и подобного прежним природным христианским государям». Как видим, на измучивший всех главный вопрос: кого же именно, — Пожарский отвечает абсолютно неприемлемым для тогдашних (и сегодняшних) «реальных политиков» образом: «Бог подаст». Он первый отважился призвать народ положиться на волю Божию, сам на нее всецело положившись. Народ, почувствовав в нем исполнителя не своей, но Божией воли, не «вождя», но верную веху на пути, смог довериться ему. Это и спасло Россию — единственное, что могло ее спасти.
В руке Божией и слава, и забвение. Разгадка посмертных всплесков славы Димитрия Пожарского, чередующихся с провалами забвения, проста: ими назидалась и назидается русская земля насчет того, что есть истинно русская доблесть, истинно русский подвиг…
После победы над Наполеоном стали искать место захоронения национального героя князя Пожарского, чтобы всенародно почтить его память. К концу XVII века род Пожарских по мужской линии пресекся, указать могилу стало некому. Предпринятые по высочайшему повелению разыскания привели в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. В 1852 году организовали раскопки. Под столетними липами монастырского сада — чего мало кто и ожидал — действительно были обнаружены остатки родовых усыпальниц князей Хованских и Пожарских. Назначенная комиссия подтвердила, что князь Димитрий Михайлович Пожарский похоронен именно здесь (по найденному в одном из захоронений боярскому одеянию).
Могилы привели в порядок, епископом Владимирским и Суздальским Иустином была совершена заупокойная литургия и панихида при большом стечении народа. Объявили сбор средств, и на народные деньги на месте захоронения в 1885 году возвели беломраморную мемориальную часовню. Надвратная фронтонная мозаичная икона изображала Христа — Царя Славы. Часовню украшал барельеф — памятные эпизоды освободительной борьбы 1612 года.
Надо заметить, что Спасо-Евфимиеву монастырю не повезло: уже при Екатерине II тут была тюрьма. Невеселая традиция продолжилась после революции, когда в монастыре устроили политизолятор ГПУ. Во время Великой Отечественной войны Спасо-Евфимиев монастырь стал лагерем для пленных вражеских офицеров высшего состава. Сюда к фельдмаршалу Паулюсу приезжал с пропагандистскими беседами Вильгельм Пик. В 1946 году лагерь ликвидировали, но взамен разместили колонию для несовершеннолетних преступниц…
В таком-то соседстве стояла часовня-мемориал, пока в 1934 году ее не разрушили. Стране было не до Пожарского в эпоху «мирового пожара», торжествующей экспансии «великой идеи» и соответствующего героизма. Мрамор, говорят, отправили в Москву на строительство метрополитена. Уцелела только надвратная мозаичная икона, хранящаяся сейчас в звоннице Спасо-Преображенского собора Спасо-Евфимиего монастыря, да фрагменты барельефа. На месте захоронения на сей раз оставили большой камень — сейчас уже никто не знает, была ли то плита с надписью или просто валун. Так или иначе, благодаря этому камню, когда страна вновь вспомнила Димитрия Михайловича Пожарского, долго искать место для очередного памятника не пришлось.
А вспомнила Россия о Пожарском, как и в 1812 году, в дни нашествия на нее «двунадесяти языков», объятая пламенем второй Отечественной. Снова речь зашла не о «геройстве», а о спасении. И теперь уже Сталин с плакатов звал «братьев и сестер» под древнее знамя Димитрия Михайловича Пожарского. Позже на этих плакатах, которые можно видеть в музее Пожарского в Спасо-Евфимиевом монастыре, имя Сталина под патриотическими призывами тщательно заклеили — подобным образом (заклеивая или меняя подписи под крылатыми русскими фразами) поступают в России и сегодня: чего стоит украденное Гайдаром у ненавидимого им Сталина «Наше дело правое, победа будет за нами"…
И, как век назад, после великой Победы Россия решила увековечить память своего национального героя, призвав имя которого, она эту Победу одержала, — «себя спасла и мир спасла». В 1955 году в сквере подле монастыря поставили монумент Димитрию Михайловичу Пожарскому (автор бюста — Герой Социалистического Труда Заир Исаакович Азгур). В 1967 году Суздаль объявили городом-музеем. Находившуюся в монастыре тюрьму для малолетних преступниц перевели или ликвидировали — так завершилась тюремная повинность Спасо-Евфимиева. Улицу I Динамо переименовали в улицу Дмитрия Пожарского (постановление исполкома горсовета Владимирской области от 24.04.69 за номером 76). А в 1974 году на месте старинной усыпальницы Пожарских, на месте часовни, на месте оставшегося после нее камня установили и очередное надгробие: советский вариант надгробия на могиле одного из величайших героев России. Повторим: героя чисто русского, наиболее русского. На противоположном конце города, в тенистом сквере, стоит мемориал в память суздальцев, погибших за Родину на фронтах Великой Отечественной войны. Для них печатало издательство «Искусство» в 1942 году плакаты со сталинскими призывами вспомнить подвиг Пожарского. Они вспомнили — да и всегда помнили родовой, корневой памятью — и победили, как и он, не увидев своей славы, но дав просиять славе Отечества…
Судьба могилы Пожарского тоже назидает. Не людскими только страстями, легкомыслием, непоследовательностью творилось с нею то, что творилось. Здесь — еще одно свидетельство невозможности разделить историю России на периоды «проклятые», которые следует как можно скорее избыть и забыть, и на те, в которые хорошо бы вернуться. Россия может идти только вперед всем своим имперским составом, всей своей соборностью. Отчего бы, в самом деле, покаявшись за «советский вандализм», не объявить опять сбор народных средств и не восстановить часовню, тем самым символически отряхнув со своих ног прах «тоталитарной эпохи»? (При этом сохранится ли существующее сегодня надгробие — знак благодарности Пожарскому русского народа советских поколений?). Но спросим, а почему мы должны каяться за деяния только XX века и век этот выбрасывать из сердца вон? Покаянно восстанавливать часовню 1885 года, а не столь же варварски уничтоженную триста лет назад первоначальную усыпальницу Пожарских? Да, некрополь Пожарских задолго до большевиков уже сравнивали с землей. Более того, надгробные плиты использовали для ремонта монастырских стен! Семь плит (а всего было около тридцати) лет 10−12 назад извлекли из кладки реставраторы: надгробия отца, «раба Божия Михайлы Федоровича Пожарского», матери, «рабы Божией инокини Еуфросинии Федоровны князя Михайлова жены Федоровича Пожарскова во иноцех схимницы Евсникеи», сыновей Димитрия Михайловича (плиты самого Пожарского не обнаружено). Исследователи связывают этот, мягко говоря, странный факт с указом Екатерины об отчуждении дареных монастырских земель, в дарственных на которые не было слова «навечно», — в дарственных Пожарских оно как раз, мол, отсутствовало. Возможно, кого-то и удовлетворит подобное объяснение: отняли жалованную землю — так долой и кладбище жалователя. Однако гораздо очевиднее здесь все то же Божье назидание, не дающее нам бездумно прервать связь времен. Московский памятник 1818 года воздвигнут «благодарной Россией». Но ведь и на суздальском мемориале 1974 года выбито не «от ЦК КПСС», не «от советского правительства», а «от благодарной родины"… Этим сказано все. Даже впадая в тяжкие помрачения, но имея назидание сердечное, народ России в главном не переставал действовать право.
Ныне в России вновь смута. Опять — иноземные захватчики и свои собственные «воры», опять череда «спасителей», «вождей», «лидеров». Но Россия ждет иного. Ее истинный герой, по обыкновению, пока пребывает в безвестности. Нужно, чтобы голос народа заставил наконец его объявиться и поднять знамя очередного народного ополчения с древним девизом: «Вставай, иди, борись и побеждай».
Все, следовательно, зависит от того, подаст ли голос народ.
Суздальский раскол
Поразительно, как мало знают о нем в России. Как мало она этим встревожена. Воистину, смутное время — за всеми бедами нельзя поспеть русскому человеку. «Не ощущает он уже и самой беды».
Древний русский город. Монастыри, церкви, соборы, колокольный звон. Но не во всякую церковь зайдешь. Остановившись у ограды, приходится задавать дикий вопрос: принадлежит ли данный храм Русской Православной Церкви, — и часто звучит не менее дикий отрицательный ответ! «Чей же храм?» — «Автономной российской православной церкви».
Так называют себя раскольники. Руководит ими бывший архимандрит Валентин Русанцов, который взбунтовал паству и увел ее сначала под юрисдикцию Русской Зарубежной Православной Церкви, а потом и вообще во тьму полного отречения. Идеология раскола, которая с годами менялась, тайны не составляет — секта широко свидетельствует о себе устно и печатно все время своего существования.
Переход под юрисдикцию Зарубежной Церкви состоялся в 1990 году. Основные мотивы риторики того периода: Русская Православная Церковь Московской Патриархии — «сталинская церковь», основанная в 1943 году, ее иерархия утратила благодатность по причине сотрудничества с безбожной властью. Вся благодатная иерархия погибла во время гонений. Ныне правят ставленники КГБ. Мнение достойных и ревностных священников, сохранившихся в малом числе, откровенно игнорируется. Владимирской епархии Московской Патриархии могут принадлежать лишь храмы и монастыри, построенные за ее счет после 1943 года. Русская же Зарубежная Православная Церковь сохранила чистоту веры в изгнании и ныне готова открыть для России живой ее родник. Она, а не Русская Православная Церковь Московской Патриархии является истинной преемницей изначальной Русской Православной Церкви (то есть имеет право в том числе на храмы и церковное имущество). Появление на территории России приходов Зарубежной Церкви — это признак не раскола, а начала восстановления прерванной советской властью церковной преемственности.
В 1997 году постановлением архиерейского Собора Русской Православной Церкви Валентин Русанцов был извергнут из сана.
Однако в конце 1994 — начале 1995 года он отходит и от Зарубежной Церкви, отказывается административно подчиняться ее главе — митрополиту Виталию. Соответственно меняются декларации. Констатируется «полный провал миссии ЗЦ в России. Авторитет и репутация РЗПЦ в России безнадежно подорваны». Причина: связь Зарубежной Церкви с «Памятью» и с «украинскими самосвятами», клевета на русских архиереев Зарубежной Церкви (они, мол, не способны руководить и окормлять), непризнание новых епископских хиротоний в России, безразличие к нуждам и чаяниям российской паствы.
В итоге Валентин Русанцов с паствой якобы были вынуждены перейти на автономное существование, создав Всероссийское Временное Церковное Управление (ВВЦУ) — «первое со времени сергианского раскола законное церковное управление в России».
Валентин Русанцов извергается из сана и зарубежниками.
Дважды извергнутый, он этим нимало не смущается, ибо теперь он — глава своей собственной Российской православной свободной церкви, «восстановленной на территории России законной иерархии Российской Православной Церкви» — наследницы мучеников и новомучеников российских, носительницы заветов Святейшего Патриарха Тихона. Позже (16 декабря 1998 года) РПСЦ перерегистрируется в Минюсте под названием Автономная российская православная церковь. Формируется ее Синод. Председатель — естественно, Валентин Русанцов, «архиепископ Суздальский и Владимирский», кроме него в Синоде — еще несколько «Российских Преосвященных», под омофор которых призываются приходы как Зарубежной Церкви, так и Московской Патриархии. В Суздале ежегодно проводятся съезды духовенства и мирян АРПЦ, налаживается организационная и агитационная работа, устанавливаются контакты с Москвой, а также зарубежные, приносящие значительные финансовые средства. В подчинении «Российских Преосвященных» на сегодняшний день находятся десятки приходов по всей России и странам СНГ. Производятся рукоположения и поставления священников и иеромонахов.
Из разговоров с суздальцами — священниками, мирянами, музейными и библиотечными работниками, представителями творческой интеллигенции — и из собственных наблюдений выносишь, честно говоря, тягостное впечатление. Понимаешь, что раскол, отягчая все проявления здешней жизни, в то же время во многом — ее порождение (о чем будет сказано ниже). Дело не столько в самом Валентине Русанцове. Очередная смута на Руси — в умах, в сердцах. Валентин Русанцов просто оказался консолидирующей фигурой для личностей, в смутные времена неизменно образующих в России своеобразную «пятую колонну», цель которой — разложение национальной государственности (а здесь одно из главных направлений их деятельности — подрыв авторитета Русской Православной Церкви и ее предстоятеля). При том, что раскол произошел и длится внешне тихо, незаметно, не получив пока всероссийского размаха и всероссийской огласки, он — явление куда более опасное, чем все прочие имеющиеся на сегодня нестроения нашей церковной жизни, широко и горячо обсуждаемые Церковью и обществом. Они существуют все же внутри Церкви, то есть должны и могут быть преодолены соборным церковным сознанием. Раскол же Валентина Русанцова ставит его приверженцев вне Церкви, мало того, основной задачей провозглашает борьбу с ней, называя ее «вавилонской блудницей» и утверждаясь не на поиске истины, а на ненависти и разрушении.
Служит Валентин Русанцов в Суздале не один десяток лет. Рассказывают о его обыкновении величественно шествовать по улице в сопровождении «верных», глядя поверх голов под углом сорок пять градусов. Он депутат городского совета, почетный гражданин города Суздаля. Наконец он, как уверяют, самый богатый суздальский гражданин, то есть оперирует суммами в сотни тысяч долларов. (В этом легко убедиться, глядя на возводимые им чертоги, на его «центральный офис», встречая повсюду печатную и видеопродукцию секты, слушая разговоры о его щедрой благотворительности: «дороги строит» для бедных разнесчастных суздальцев). Люди его окружения особенно и не скрывают, что значительные суммы поступают из Америки от «сочувствующих организаций». Потом, существует ведь уже и всероссийская система приходов АРПЦ, а значит, и какая-то система сборов — учитывая нрав Валентина, довольно жесткая. Нрав же у него, по общему признанию, дерзкий, гордый, самоутверждающийся. Он — наиболее яркая личность на местном политическом небосклоне. Так как в сегодняшней политической жизни на всех уровнях главную роль играют деньги, можно себе представить, насколько администрация зависит от его «благотворительности». К слову, определение «автономная» подобрано хитро, с оглядкой именно на администрацию. Тут и ассоциация с «автокефальной» — но не прямая «автокефальность», тут же оставлен, но замаскирован прежний смысл «свободная», который проповедовать в открытую оказалось неудобным, потому что сразу возникал вопрос: свободная от чего? от кого? «Автономная» же — по крайней мере для мэра города, для губернатора — значит всего лишь «сама по себе», то есть как бы просто одна из «конфессий», наряду с другими российскими конфессиями. Поскольку собственно религиозная сторона жизни власть не интересует, это ее вполне устраивает. И у властей с Валентином Русанцовым отношения прекрасные. В этом лишний раз можно было убедиться на пресс-конференции суздальской администрации с участием ряда областных функционеров, состоявшейся 28 июня 1999 года и посвященной 975-летию Суздаля. На вопрос об отношении к расколу и к личности Валентина Русанцова глава суздальской администрации с откровенной досадой, торопливо-оглядчиво и с упреждающим ощутимым отпором ответил буквально следующее: «Администрация не должна отдавать предпочтения ни той, ни другой конфессии. Мы действуем строго по закону. Да, людей это режет по сердцу. Но та и другая конфессия — они есть, они официально зарегистрированы и официально действуют. Какие-то запретительные меры администрация не вправе принимать. Город в этом плане разделен на два лагеря. И трудно сказать, на чьей стороне больше народу… Архиепископ (! — Авт.) Валентин, в миру Русанцов Анатолий Петрович, — депутат городского совета, почетный гражданин города Суздаля. Ни по одному объекту, который его церковь занимает, вопросов нет. Благотворительную помощь оказывает — детским и дошкольным учреждениям, да и кому угодно! Авторитет у человека огромный. Поэтому здесь отдавать кому-то предпочтение — или Евлогию (архиепископ Владимирский и Суздальский. — Авт.), или Валентину — я не имею права и никогда этого не сделаю».
Тут не то чтобы поражает (дело-то понятное), а вгоняет в привычную по нынешним временам тошноту интонация строгого законничества. Да знаем мы, знаем, господа, что по сегодняшним законам мэр «не имеет права» ничего предпринять в данной ситуации. Никто и не требует от властей «принять меры» к Валентину. Однако ничто не может помешать нам слышать явственно маячущее за административным «не могу»: «и не стал бы, если б даже имел право»! (А ну как рухнет вся «благотворительность»?) Но Бог даже и с этим. Интересно, какой-такой закон понудил мэра назвать Русанцова «архиепископом», а владыку Владимирского и Суздальского — просто Евлогием? Приличия-то хотя бы можно было соблюсти?
Все дело в том, что власть, морально и, скажем так, идеологически индифферентная, абсолютно беспристрастная, стоящая исключительно на позиции некоего абстрактного «права», — это фикция. Душа человека (а власть осуществляется людьми) устроена так, что всегда чему-то принадлежит, к чему-то склоняется, из двух предлагаемых возможностей неизбежно выбирает какую-то одну. «Беспристрастность» власти в конфессиональных вопросах — это уже совершенно определенный выбор. Не религиозный, конечно, а чисто прагматический.
Старые священники вспоминают, как все начиналось. Валентина Русанцова — после более чем двадцатилетнего пребывания в Суздале — решили перевести в скудный городишко Покров, где его организаторские способности пришлись бы по тем временам весьма кстати. В благополучный же Суздаль хотели поставить одного из заслуженных протоиереев. Покров, конечно, не Суздаль. Было еще и то обстоятельство, что Валентин готовился на викарного епископа. В результате он заявил, что никуда отсюда не поедет. Тяжелый его характер знали — с ним никто не хотел служить; после раскола долгое время в Суздале не было прихода Русской Православной Церкви — батюшки попросту отказывались. Какой может быть приход на территории Валентина? Большинство людей — его, он здесь — барин, с администрацией в ладах. Потом все же владыка нашел монаха, тот начал служить, позже открылся Покровский монастырь…
Итак, Валентин отказался ехать в Покров, не побоявшись тяжкого греха непослушания, более того, имел дерзость мобилизовать паству, которая чуть ли не демонстрации в его защиту устраивала. И перешел под юрисдикцию Русской Зарубежной Православной Церкви. Храмы и церковный дом оставил за собой. Это оказалось возможно потому, что в начале 90-х годов в юридических аспектах имущественных отношений царила отчаянная неразбериха. Храмы и имущество принадлежали не Русской Православной Церкви, а приходским общинам. Поскольку приходская община вслед за Валентином ушла под юрисдикцию РЗПЦ, ей же достались и храмы, и церковные дома. А сейчас, имея связи во Владимире и в Москве — в Минюсте, в Думе, в Министерстве культуры, Валентин получает тот или иной храм уже как представитель одной из официально зарегистрированных конфессий — Автономной российской православной церкви. Нашим властям ведь (Суздаль — показательнейший пример) все равно, что иудей, что мусульманин, что баптист, что РПЦ, что Валентин.
«Роман» с Зарубежной Церковью, о чем уже говорилось выше, оказался коротким: столкнувшись с реалиями современной Зарубежной Церкви, увидев, как воспринимают зарубежников в России, короче говоря, уяснив, что здесь у РЗПЦ перспектив особых нет, Валентин и его сторонники сместили акценты и назвались преемниками катакомбной церкви, якобы единственной, сохранившей чистоту веры. Пусть священство в ней и прервалось, — главное, дескать, вера осталась. А от Зарубежной Церкви только и требовалось — дать апостольскую хиротонию, восстановить священство. Часть епископов поставили им зарубежники, часть — уже они сами рукоположили. Вербуют они людей, так или иначе выпавших из живой традиции, вроде Глеба Якунина, который в Суздале — постоянный гость. Подобные люди достаточно разобщены, слабы, а тут — Валентин с его хваткой. Хватка у него такая, что выйти из секты почти невозможно. Недавно один из рукоположенных Валентином все же вырвался и поведал о тамошних порядках: одного тебя ни на минуту не оставят, спать — только по двое, общаться — только группами, в храме только и разговоров, что про КГБ и «красную церковь», в алтаре — тоже.
На начало 1999 года положение было таково: Валентин Русанцов дважды извергнут из сана — сначала Русской Православной Церковью, а затем и Зарубежной. Если будет упорствовать и дальше — его, как Филарета Киевского (Денисенко) и Глеба Якунина, отлучат от Церкви. Священство АРПЦ Церковью не признается. Что же касается паствы, уведенной Русанцовым в раскол, тут существенны два момента. Поскольку Церковью признается и мирянское крещение, если формула произнесена правильно, — их крещение считается действительным, но только по покаянии, когда крещенный в расколе соединяется с Церковью. Другое дело — твердые адепты, апологеты: они уже определенным образом запрограммированы, они способны слушать лишь себя. С ними, конечно, никакое общение невозможно. Кроме того, множество людей вокруг Валентина собственно паствой и не являются, они вообще не религиозны, а примкнули из чисто меркантильных соображений: секта, о чем уже упоминалось, щедро снабжается из Америки — деньги, машины, продукты, одежда, видеоаппаратура, бытовая техника… Валентин именует себя архиепископом Суздальским и Владимирским, главой архиерейского Синода АРПЦ (хотя де-юре члены Синода равны, просто он — наиболее сильная фигура и идеолог). В Суздале ему принадлежит девять храмов. Он властно правит своей паствой. В его воскресной школе около сотни детей. Всем им платят стипендию по пятидесяти рублей, дарят регулярно дорогие по меркам русской провинции подарки. В итоге, надо признать, дети ему фанатично преданы. Он, безусловно, обладает гипнотическим даром и, если можно так выразиться, черной харизмой. Это демонстрирует и видеофильм, роскошно выпущенный в Америке к его, Валентина, 60-летию. В отношении Русской Православной Церкви им избрана тактика параллельного сосуществования. Жесткое лобовое столкновение Валентину не выгодно. Ведь, что ни говори, по-настоящему влиятелен он только в Суздале. Здесь — его барская вотчина. Если произойдет серьезный конфликт, в него неизбежно окажутся вовлеченными и Владимир, и Москва, и тут громче, чем нужно, прозвучат довольно неприятные для Валентина обстоятельства, которые те же власти уже не смогут игнорировать. Нет, задачи одержать верх над Русской Православной Церковью Валентин, реально оценивая ситуацию, перед собой не ставит. Его лозунг: я имею такое же право на существование, как и вы.
Как противостоять расколу? Спор на словах бесполезен. Фанатики заведомо глухи к любым доводам, для сознания же простых людей истины веры — канонические, догматические — это материи отвлеченные. Некоторую резкость суждений суздальцев, вызванную к тому же некомпетентностью в делах церковного управления, отчасти можно понять: они находят, что позиция нашей иерархии в данном вопросе недостаточно последовательна. Да, постановлением Синода Русской Православной Церкви архимандрит Валентин Русанцов извергнут из сана — теперь он просто Анатолий Петрович Русанцов. Постановление опубликовано во всех церковных изданиях. Да, позиция Церкви административно, если можно так выразиться, заявлена. Но дальше что? Простой человек воспринимает это следующим образом: Валентин поссорился с начальством и ушел в Зарубежную церковь, а теперь он сам по себе. У всякого начальства свои счеты. Вот и Ельцин вечно ссорится с Думой… Оказался упущенным, на взгляд суздальцев, весьма существенный момент прямого обращения священноначалия к верующим Владимирской епархии — примерно в таком духе: мы говорим вам, что происходящее у вас есть грех. Дело архимандрита Валентина — дело греховное, раскольническое. Мы извергли его своей властью из сана и предупреждаем, что отныне таинства, им совершаемые, недействительны. Не имейте с Валентином молитвенного, церковного общения. Ибо каждый, кто войдет с ним в общение, отпадет от Церкви. Такое же обращение желательно было бы послать и губернатору Владимирской области — не с какими-то требованиями, а с четким изложением позиции Русской Православной Церкви в отношении Валентина Русанцова, чтобы власть тоже не могла ссылаться на неведение. Ничего подобного сделано не было.
Так живет сейчас вся Россия, так живет и Церковь. Рассчитывать православные суздальцы могут пока, увы, только на себя.
Выше говорилось, что раскол — в значительной степени порождение здешней жизни. Что сегодня представляет собой город, встречающий свой 975-летний юбилей? Отчего именно на Суздаль такая напасть? Взглянем на него, отстранив юбилейные прикрасы, отведя привычный флер «жемчужины Золотого Кольца России», воспротивившись привычной магии его лидерства по числу храмов и монастырей на душу населения. Есть в сегодняшней России нечто, властно принуждающее всякого русского, болеющего душой за судьбу Отечества, смотреть именно так.
А при таком настрое впечатление, подкрепленное свидетельствами самих жителей Суздаля, которые излагаются нами почти дословно, оказывается далеко не благостным и уж совершенно не юбилейным. В городе, буквально уставленном церквами и монастырями и насчитывающем двенадцать тысяч жителей, верующих, то есть живущих евхаристической жизнью, всего около трехсот (!) человек (половина из них принадлежит к секте Валентина). Не очень-то уютно чувствуешь себя на улицах «богоспасаемого града Суждаля», зная, что из встречных каждый второй — раскольник, что едва ли не каждая четвертая красавица-церковь — раскольничья. Суздаль — удивительно вязкий город. Здешняя жизнь напоминает ватную стену. Инертность, заторможенность, приземленность, меркантилизм, почти полное (исключения редки) отсутствие общественного интереса и любых форм проявления русского национального, религиозного самосознания. Допустим, война в Сербии. Она подавляющее большинство суздальцев вообще не занимает. Даже на уровне разговора за столом. Ни интеллектуально, ни эмоционально — никак. То же и в отношении всего прочего — 200-летие Пушкина, 2000-летие Рождества Христова… Книг не читают. Газеты бесплатно раздают — берут, за рубль — уже не купят. Суздальцы не бедствуют, но исключительно за счет фанатически упорного труда на огородах. Некоторые даже высказываются в том духе, что огород — это и есть единственная религия суздальца. Город закоснел в своей «музейности», в своей «выставочности». Если раздается страстная, заинтересованная, хоть сколько-нибудь выходящая за рамки узких местных интересов речь, можно быть уверенным: это либо приезжий, либо живущий в Суздале недавно. Показательна в этом смысле уже упоминавшаяся «юбилейная» пресс-конференция. Говорилось о создании эффективной туристской индустрии, о качестве дорог и гостиничного обслуживания, о настоятельной нужде в придорожных туалетах, о нестандартных способах завлечения богатых и разборчивых иностранцев, о подтягивании городских инфраструктур до европейского уровня, о выгоде контактов с городами-побратимами на всех континентах, о подвижничестве крепнущего, слава Богу, частного бизнеса, о темпах хозяйственного роста… В итоге — о прибыли, о прибыли, о прибыли. Ни слова о храмах как о местах молитвы — только как о туристских достопримечательностях. Кстати, откуда столько церквей? Суздальцы издревле столь благочестивы? Сами они и ответят — вскользь, с пожатием плеч: да просто каждый купец, чтобы не ударить в грязь лицом перед соседом, считал своим долгом построить себе храм, где служба-то происходила раз в году — в день его ангела… И таков, говорят суздальские историки-краеведы, ритм и уклад суздальской жизни со времен, когда функции центра были перенесены из Владимира в Москву. По единодушному утверждению и местных, и приезжих, успевших хоть сколько-нибудь обстоятельно осмотреться, подобного не встретишь больше нигде в России…
И вот теперь спросим себя: так ли уж случаен факт возникновения раскола именно здесь? Так ли ничего не весят и должны вечно сходить нам с рук наше равнодушие к тому, что за плетнем? наша невинно-искренняя жестоковыйность? наше угрюмо-серьезное- не подходи! — «огородничество»?
Православные в Суздале, конечно, не сложат рук и не отступят. Они понимают: единственное средство борьбы с расколом — неуклонно строить христианскую жизнь, являть ее ежедневным собственным примером. Ведь при всем влиянии Валентина его духовная позиция достаточно шаткая. Он опирается в основном на свой нахрап, а также на деньги. Атмосфера смуты — тот воздух, которым секта дышит. Истинная христианская, православная церковная и общественная жизнь, ширясь, рано или поздно покажет, кто есть кто.
А все же есть в интонациях православных суздальцев что-то от гласа вопиющего в пустыне. Смута, смута… О главном никому не докричишься, все озабочены «насущным». И, придавая мероприятиям, посвященным 975-летию Суздаля, характер торжества, мы либо лицемерим, либо действительно не знаем, что творим.
