Сергей Иванович Ожегов

Очерк о судьбе и творчестве автора знаменитого «Словаря русского языка»

Что иссякло в одном потоке, то могло уцелеть в другом.
Из «Филологических наблюдений над составом русского языка» протоиерея Герасима Павского

В истории русской филологии ХХ века есть люди знаменитые: академики А.А.Шахматов, Л.В.Щерба, Б.А.Ларин, В.В.Виноградов, профессора Н.Н.Дурново и И.Г.Голанов… Среди них — Сергей Иванович Ожегов: историк русского литературного языка, лексиколог, педагог. Однако если ученые труды Сергея Ивановича, составившие веху в развитии отечественной науки, продолжают до сих пор обсуждаться, а знаменитый ожеговский «Словарь русского языка» можно найти едва ли не в каждом доме, то его человеческий облик — облик благообразного, мягкого, обаятельного в своей непосредственности интеллигента старых времен, с классической бородкой и внимательным изучающим взглядом, — с годами, как ни печально это признать, тускнеет. «Словарь» знает всякий, его автора — почти никто…
Сергей Иванович Ожегов родился 23 сентября (по новому стилю) 1900 года в поселке Каменное Новоторжского уезда Тверской губернии. Отец его, Иван Иванович Ожегов, работал инженером-технологом на местной фабрике. У С.И.Ожегова (старшего из детей) было два брата: средний — Борис и младший — Евгений.
В канун первой мировой войны семья С.И.Ожегова переезжает в Петроград, где он оканчивает гимназию. Сережа был живой и веселый мальчик. Дочь Сергея Ивановича Наталия Сергеевна рассказывала: в гимназии преподавал француз, не знавший русского языка, и ученики любили подшучивать над ним. Сережа, бывало, спрашивал учителя: «Месье, можно в сортир?1» и тот, конечно же, отвечал: «Да, пожалуйста, выйдите».
По словам Сергея Сергеевича, сына Ожегова, у отца была «бурная, горячая молодость»: он увлекался футболом, только входившим тогда в моду, состоял в спортивном обществе, «еще почти мальчишкой вступил в партию эсеров».
В 1918 году Сергей Ожегов поступает в Петроградский университет. Увлечение именно филологией, возможно, оказалось наследственным. Мать Сергея Ивановича, Александра Федоровна (в девичестве Дегожская), приходилась внучатой племянницей известному филологу и педагогу, профессору Петербургского университета протоиерею Герасиму Петровичу Павскому (1787−1863). Его «Филологические наблюдения над составом русского языка» были удостоены Демидовской премии и изданы дважды. Так Императорская Академия наук почтила труд русского ученого, быть может, в силу своего священства понявшего дух и строй языка шире и яснее, чем многие талантливые современники. Его почитали, с ним не раз советовались ученейшие мужи: А.Х.Востоков, И.И.Срезневский, Ф.И.Буслаев. Конечно же, об этом знал С.И.Ожегов.
Начавшиеся университетские занятия скоро пришлось прервать — С.И.Ожегов ушел добровольцем на фронт. Судьба предоставила ему первое по-настоящему мужское испытание, которое он выдержал, участвуя в боях на западе России, у Карельского перешейка, на Украине.
Окончив службу в 1922 году в штабе Харьковского военного округа, он сразу же вернулся в университет на факультет языкознания и материальной культуры. В 1926 году С.И.Ожегов завершает курс обучения и поступает в аспирантуру, несколько лет усиленно занимается языками и историей родной словесности, участвует в семинаре Н.Я.Марра и слушает лекции С.П.Обнорского в Институте истории литератур и языков Запада и Востока в Ленинграде. К этому времени относятся его первые научные опыты. В собрании С.И.Ожегова в Архиве РАН сохранился «Проект словаря революционной эпохи» — предвестник будущей капитальной работы авторского коллектива под руководством Д.Н.Ушакова, где С.И.Ожегов был одним из самых активных участников, «движителей», как называл его учитель.
Следует заметить, что научная атмосфера в Ленинграде 1920-х годов способствовала творческому росту молодежи. Там преподавали Б.А.Ларин, В.В.Виноградов, Б.В.Томашевский, Л.П.Якубинский. Старая академическая профессура, имевшая большой опыт и богатые традиции, поддержала начинающего талантливого исследователя. «Кроме В.В.Виноградова, представление его (С.И.Ожегова. — О.Н.) в аспирантуру подписали профессора ЛГУ Б.М.Ляпунов и Л.В.Щерба"2. Это были крупнейшие филологи своего времени, глубокие знатоки славянских литератур, языков и диалектов, не только теоретики, но и тонкие экспериментаторы (вспомним знаменитую лабораторию фонетики, которую организовал Л.В.Щерба).
С конца 1920-х годов С.И.Ожегов работает над «Толковым словарем русского языка» — Ушаковским словарем, как назвали его позже. Это время было исключительно плодотворным для ученого, влюбленного в словарную работу. Коллеги — Г. О.Винокур, В.В.Виноградов, Б.А.Ларин, Б.В.Томашевский и прежде всего Д.Н.Ушаков — помогали и в какой-то мере воспитывали С.И.Ожегова. Но особенно любил и почитал он Дмитрия Николаевича Ушакова — легендарного русского ученого, педагога, самобытного художника, собирателя и знатока народной старины, мудрого и мужественного человека, почти забытого сейчас. Нетрудно понять, какая ответственность лежала на нем, предпринявшем издание первого толкового словаря советской эпохи (кстати, именно за отсутствие «советскости», за «мещанство» и уклонение от «созвучных эпохе» задач беспощадно критиковали этот труд). В ходе дискуссии 1935 года авторы подвергались грубым нападкам. Вот как сообщал об этом С.И.Ожегов в письме Д.Н.Ушакову от 24 декабря 1935 года, имея в виду М. Аптекаря, их «штатного» обвинителя: «Основные положения «критики»: политически незаостренный, беззубый, демобилизирующий классовую борьбу <> Хулиганско-кабацкая терминология тоже «разоружает». Причина — неисправимый индоевропеизм, буржуазное и мелкобуржуазное мышление <> Будет еще бой! <> А вообще много было курьезного и преимущественно мерзкого, гнусного. Несмотря на всю гнусность <> все эти мнения отражают хоть боком известные настроения, с которыми надо считаться, тем более, что они вполне реальны"3. Были споры и между самими авторами, имевшими различные, порой непримиримые позиции. С.И.Ожегов, по своему душевному складу очень деликатный и мягкий, немало помогал Д.Н.Ушакову, «сглаживая углы». Недаром в среде «ушаковских мальчиков» (так называли учеников Д.Н.Ушакова) он слыл большим дипломатом и имел прозвище Талейран.
В 1936 году С.И.Ожегов переезжает в Москву и быстро входит в ритм столичной жизни. Но главное, его учитель и друг Д.Н.Ушаков был теперь рядом. Общение с ним в квартире на Сивцевом Вражке стало постоянным.
В 1937—1941 годах С.И.Ожегов преподает в Московском институте философии, литературы и искусства. Его увлекают не только сугубо теоретические материи, но и язык поэзии, вообще художественной литературы, произносительная норма (недаром он вслед за Д.Н.Ушаковым, крупнейшим специалистом по стилистике речи, позже консультирует редакторов на радио).
В Ленинграде остались два брата. Младший брат Евгений умер еще до войны, заразившись туберкулезом. Умерла и его маленькая дочка. Когда началась Отечественная война, средний брат — Борис — по причине слабого зрения не смог уйти на фронт, активно участвовал в оборонительном строительстве и в блокаду умер от голода, оставив после себя жену и двух маленьких детей. Вскоре ушла из жизни и любимая матушка. Но и здесь несчастья не кончились. Однажды бомба попала в квартиру, где жила семья Бориса Ивановича, и на глазах у крошечной дочери погибли маленький брат и мать. Сергей Иванович взял к себе Наташу и воспитал ее как родную дочь. Вот как об этом писал С.И.Ожегов своей тете, Зинаиде Ивановне Ожеговой, в Свердловск 5 апреля 1942 года: «Дорогая тетя Зина! Наверное, не получила ты моего последнего письма, где я писал о смерти Бори 5 января. А на днях получил еще, новое горестное известие. В середине января умер Борин сын Алеша, 26 января мама скончалась, а 1 февраля Борина жена Клавдия Александровна. Никого теперь у меня не осталось. Не мог опомниться. Четырехлетняя Наташа жива, еще там. Вызываю ее к себе в Москву, м[ожет] б[ыть] удастся перевезти. Буду сам пока нянчить…» (из архива Н.С.Ожеговой).
Работа над Словарем закончилась в предвоенное время. В 1940-м году вышел последний 4-й том. Это стало настоящим событием. А С.И.Ожегов жил уже новыми замыслами. Один из них — составление популярного толкового однотомного словаря — подсказал ему Д.Н.Ушаков. Но помешала война. Ученых эвакуировали в августе-октябре 1941 года. Практически весь Институт языка и письменности оказался в Узбекистане. Д.Н.Ушаков сообщал позже об этом путешествии в письме к Г. О.Винокуру: «Вы были свидетелем нашего скоропалительного отъезда в ночь на 14/Х. Как мы ехали? Казалось, что плохо (тесно, спали вроде как по очереди…) Два раза в пути, в Куйбышеве и Оренбурге, нам по какому-то распоряжению выдали хлеба по огромной буханке на ч[елове]ка. Сравнить это с той массой горя, страданий и жертв, к[ото]рые выпали на долю тысячам и тысячам других! — В нашем поезде один вагон — академический, другие: «писатели», киношники (с Л. Орловой — сытые, избалованные нахлебники в мягком вагоне)…"4
С.И.Ожегов остался в Москве. Он разработал и читал студентам пединститута курс русской палеографии, дежурил в ночных патрулях, охраняя родной дом — впоследствии Институт русского языка. В эти годы С.И.Ожегов исполнял обязанности директора Института языка и письменности. Вместе с другими учеными он организует языковедческое научное общество, изучает язык военного времени. Многим это не нравилось. В письме к Г. О.Винокуру он сообщал: «Зная отношение ко мне некоторых ташкентцев, я и к Вашему молчанию склонен относиться подозрительно! Меня ведь винят и в болезни ДН (т.е. Ушакова. — О.Н.), и за отказ ехать из Москвы, и за создание в Москве «общества» лингвистического, как там кажется называют, и еще за многое…"5
Во время войны коллеги С.И.Ожегова, не без его помощи, начали возвращаться из эвакуации в Москву. Не вернулся только Д.Н.Ушаков. Климат Ташкента оказался губительным, его сильно мучила астма, и 17 апреля 1942 года он скоропостижно умер. 22 июня ученики и коллеги почтили память Д.Н.Ушакова на совместном заседании филологического факультета Московского университета и Института языка и письменности. В числе выступавших был и С.И.Ожегов. Он говорил о главном деле жизни своего учителя — «Толковом словаре русского языка"6.
В 1947 году С.И.Ожегов вместе с другими сотрудниками Института русского языка направляет письмо И.В.Сталину7 с просьбой не переводить Институт в Ленинград, что могло бы существенно нарушить сложившуюся структуру. Институт был оставлен в Москве, и С.И.Ожегов наконец занялся своим детищем — «Словарем русского языка». 1-е издание этого ставшего ныне классическим «тезауруса» вышло в 1949 году и сразу же обратило на себя внимание. С.И.Ожегов получал сотни писем с просьбами прислать словарь, объяснить то или иное слово. Ученый никому не отказывал.
«…известно, что пролагающий новую дорогу встречает много препятствий», — писал знаменитый предок С.И.Ожегова Г. П.Павский8. Так и С.И.Ожегов не только удостоился заслуженных похвал, но навлек на себя и тенденциозную критику. 11 июня 1950 года газета «Культура и жизнь» опубликовала рецензию некоего Н. Родионова с весьма показательным названием «Об одном неудачном словаре». С.И.Ожегов написал ответное письмо редактору газеты, а копию послал в «Правду». В 13-страничном послании9 нет ни малейшего стремления унизить горе-рецензента. Ученый предъявлял ему обоснованно жесткую, корректную, научную аргументацию и в итоге одержал победу. При жизни С.И.Ожегова Словарь выдержал восемь изданий; каждое он тщательно дорабатывал.
В архиве Н.С.Ожеговой сохранился любопытный документ — копия письма С.И.Ожегова от 20 марта 1964 года в издательство «Советская энциклопедия», в котором ученый, в частности, пишет: «В 1964 году вышло новое стереотипное издание моего однотомного «Словаря русского языка». Сейчас работает образованная при Отделении литературы и языка АН СССР Орфографическая комиссия, рассматривающая вопросы упрощения и усовершенствования русской орфографии. В недалеком, по-видимому, будущем эта работа завершится созданием проекта новых правил правописания. В связи с этим я нахожу нецелесообразным дальнейшее издание Словаря стереотипным (здесь и далее курсив наш. — О.Н.) способом. Я считаю необходимым подготовить новое переработанное издание <> Кроме того, и это главное, я предполагаю внести ряд усовершенствований в Словарь, включить новую лексику, вошедшую за последние годы в русский язык, расширить фразеологию, пересмотреть определения слов, получивших новые оттенки значения… усилить нормативную сторону Словаря». Не без споров проходило обсуждение Словаря и в академических кругах. Бывший преподаватель С.И.Ожегова, а позднее академик С.П.Обнорский, редактировавший 1-е издание, впоследствии концептуально разошелся с Ожеговым (разногласия наметились еще в конце 1940-х годов) и устранился от участия в работе над Словарем. Вот фрагмент письма С.П.Обнорского, проясняющий суть их разногласий: «Конечно, всякая орфография условна. Я понимаю, что в спорных случаях можно условиться там-то писать слитно, или раздельно, или с дефисом, или с малой, или с большой буквы. С этим я соглашаюсь, как мне ни противно по Ушакову читать «причем» (ср.при этом!) (я вижу все-таки «при чем»). Но писать «горий» вм[есто] «горский», «высий» вм[есто] «высший», «вящий» вм[есто] «вящший» это произвол. Это все равно, что условиться «дело» писать через «деко», например. Я на такой произвол идти не могу. Пусть идет кто-нибудь другой, для которого и «корова» можно писать через два ятя и т. д."10 Были и издательские разногласия.
Г. П.Павскому, кстати, тоже не раз приходилось отвечать на критику: «Есть люди, которым не нравится мое сличение Русских слов с словами иноземных языков. Им кажется, что при таком сличении уничтожается самобытность и самостоятельность Русского языка. Нет, я никогда не был того мнения, что Русский язык есть сборник, составленный из разных языков иноплеменных. Я уверен, что Русский язык образовался по собственным своим началам…"11 Спокойное достоинство, с каким делал это Г. П.Павский, было для С.И.Ожегова хорошим примером.
1940-е годы стали едва ли не самыми плодотворными в жизни С.И.Ожегова. Задуманные тогда проекты нашли воплощение позднее, в 1950-е годы. Один из них — создание Центра, или Сектора, как его потом назвали, по изучению культуры речи. С 1952 года и до конца жизни С.И.Ожегов возглавляет Сектор, центральным направлением деятельности которого стали изучение и пропаганда родной речи — не примитивная, как сейчас (вроде прогулочной телепрограммы «Говорите правильно»), а всеобъемлющая. Он и его сотрудники выступали по радио, консультировали дикторов и театральных работников, заметки С.И.Ожегова о языке нередко появлялись в периодической печати, он был постоянным участником литературных вечеров в Доме ученых, привлекал к сотрудничеству писателей, деятелей искусства. Тогда же начали выходить под его редакцией и в соавторстве знаменитые словари произносительных норм, которые знали и изучали даже в русском зарубежье (см. публикуемые ниже письма «парижанина» А.Н.Бурнашева).
В 1950-е годы при Институте русского языка появляется новое периодическое издание — научно-популярная серия «Вопросы культуры речи», организатором которой стал С.И.Ожегов. Здесь печатались молодые коллеги и ученики С.И.Ожегова, ставшие затем известными русистами-нормативистами: Ю.А.Бельчиков, В.Л.Воронцова, Л.К.Граудина, В.Г.Костомаров, Л.И.Скворцов, Б.С.Шварцкопф и многие другие. Внимание и уважение С.И.Ожегова к начинающим талантливым исследователям неизменно привлекало к нему людей. Он умел разглядеть в человеке индивидуальность, что помогло молодежи, сплотившейся вокруг него, — «ожеговцам», «могучей кучке» — творчески раскрыться, подхватить и развить идеи и замыслы учителя.
Еще одним «делом жизни» С.И.Ожегова (наряду с изданием «Словаря русского языка») была организация нового научного журнала «Русская речь» (первый номер вышел после смерти С.И.Ожегова в 1967 году) — пожалуй, самого многотиражного из академических журналов, пользующегося популярностью и заслуженным уважением и сейчас.
Являясь глубоким академическим специалистом и ведя обширную преподавательскую деятельность (он многие годы работал в МГУ), С.И.Ожегов все же не был кабинетным ученым и с присущей ему доброй иронией живо откликался на новшества в языке рядового человека «космической» эпохи. В статье, посвященной 90-летию со дня рождения С.И.Ожегова, одна из самых талантливых и преданных его учениц профессор Л.К.Граудина писала: «С.И.Ожегов неоднократно повторял мысль о том, что нужны экспериментальные [курсив наш. — О.Н.] исследования и постоянно действующая служба русского слова. Обследования состояния норм литературного языка, анализ действующих тенденций и прогнозирование наиболее вероятных путей развития — эти стороны <> «разумной и объективно оправданной нормализации» языка составляют важную часть деятельности отдела культуры речи и в наши дни"12.
Последние годы жизни С.И.Ожегова были омрачены нападками со стороны «коллег». Некоторые из них, особенно искусные в интригах, называли Сергея Ивановича «не ученым» (sic!). Будь он более практичным, он, без сомнения, мог иметь «лучшую репутацию». Но Сергей Иванович был предельно далек от конъюнктурщины в науке. И поколение «новых марристов», неуклонно продвигавшееся в первые ряды, не простило ему человеческой и научной принципиальности.
Впрочем, были и те, кто до конца шел вместе с ним и спустя десятилетия остался верным делу учителя, в отличие от отвернувшихся от С.И.Ожегова сразу после его смерти и примкнувших к более «перспективным» деятелям…
Особая тема — увлечения С.И.Ожегова. Он был, что называется, весьма интересным мужчиной «не без индивидуальности», страстным, грациозным, влюбчивым. Юношеский азарт, притягательную силу «электрического» взгляда сохранял он всю жизнь. Любовь оставалась с ним неизменно. Вот как об этом писал С.С.Ожегов: «Отзвуки молодости, своеобразное «гусарство» всегда жили в отце. Всю жизнь он оставался худощавым, подтянутым, внимательно следящим за собой человеком. Спокойный и невозмутимый, он был способен и на непредсказуемые увлечения. Он нравился и любил нравиться женщинам…"13
О его душевных качествах свидетельствуют письма к Сергею Ивановичу, преисполненные сердечной благодарности. Вот одно из них — от работавшего в конце 1950 — начале 1960-х годов по договору в Секторе культуры речи Е.А.Сидорова (19 августа 1962 года): «С чувством не только глубокого удовлетворения, но и большого удовольствия пишу я Вам эти строки, дорогой Сергей Иванович, — вспоминая последнюю нашу беседу, не длинную, но такую душевную. Она, беседа эта — как и письмо Ваше, так меня растрогала, что сейчас вот я чуть не написал «мой дорогой друг"… Уж не обессудьте на этом! Но нельзя ведь не быть растроганным: новый наступающий — космический! (размах-то какой!) — век ничуть, видимо, не отражается на душевности таких отношений, какие, к моей неподдельной радости, установились между нами"14.
С.И.Ожегова называли русским барином. Он обладал своей «поступью», имел изысканные манеры и всегда следил за своим внешним видом, по-особому присаживался (не «бухался с ног», как сейчас) и говорил. Его облик был удивительно гармоничен: священническое лицо, аккуратная, с годами поседевшая бородка, манеры старого аристократа. Однажды С.И.Ожегов, Н.С.Поспелов и Н.Ю.Шведова, приехав в Ленинград, попросили таксиста отвезти их в Академию (наук). Таксист же, поглядев на С.И.Ожегова, поехал в …духовную академию.
Последние годы С.И.Ожегов не раз говорил о смерти, рассуждал о вечном. По воспоминаниям близких людей, во время нападок он не боролся с клеветниками и «не оспаривал глупца», но, испытывая боль душевную, плакал…
С.И.Ожегов скончался 15 декабря 1964 года. Он хотел, чтобы его похоронили на Ваганьковском кладбище по христианскому обряду, и безумно боялся кремации (по рассказам Н.С.Ожеговой). Но это желание Сергея Ивановича исполнено не было. И теперь его прах покоится в стене Новодевичьего некрополя. Наталия Сергеевна Ожегова рассказывала, что слово «Бог» в их семье присутствовало постоянно. Религиозным в полном смысле слова Сергей Иванович не был, но Пасху свято соблюдал и ходил ко всенощной в Новодевичий монастырь…
Есть такое слово — «богорадить», то есть посвящать себя богоугодным делам. Сергей Иванович Ожегов и был таким «богорадным», «хорошим русским человеком и славным ученым"15, жизнь которого, не слишком долгая, но яркая, стремительная, богатая событиями и встречами, — достойна нашей памяти.

В качестве приложения публикуются фрагменты переписки С.И.Ожегова. Как письма самого С.И.Ожегова, так и письма к нему существенно дополняют его облик — ученого и человека, доносят до нас дух времени, в которое он жил и работал.
Автор сердечно благодарит Людмилу Карловну Граудину за предоставленные фотографии и доверительные беседы о С.И.Ожегове и Наталию Сергеевну Ожегову, оказавшую неоценимую помощь в подготовке этого материала. Хотелось бы выразить особую признательность Сергею Сергеевичу Ожегову за подробную консультацию и Наталии Юльевне Шведовой, прочитавшей рукопись.
Все письма и многие фотографии публикуются впервые. Расшифровка сокращений и необходимые дополнения даны в квадратных скобках. Редакционные сокращения указаны отточиями в угловых скобках. Сохранены авторское словоупотребление и пунктуация. В письмах А.Н.Бурнашева сохранены и оставлены без комментариев вызванные понятным волнением перед знаменитым адресатом стилистические погрешности.

.Н.Бурнашев — С.И.Ожегову16
Париж, 22. IV. 56.

Товарищ,
Простите, что я пользуюсь Вашим любезным разрешением направлять послания и замечания в Ваш отдел и из далекого Парижа обращаюсь к Вам.
Дело в том, что я сов[етский] гражданин, но обстоятельствами вынужден проживать постоянно в Париже и, как побочная профессия, даю иностранцам уроки русского языка. Поэтому я особенно приветствую появление Вашего опыта словаря-справочника для правильного ударения и произношения17. Бегло его просмотрев, я сразу же наткнулся на некоторые, на мой взгляд, спорные утверждения. Будьте добры, не примите это как критику, на что я не имею никакого права, а как на желание установить для себя правильность некоторых ударений, которые вызывают во мне сомнения. На отдельном листе я их выпишу и буду бесконечно рад, если Вы найдете возможным мне ответить и поддержать дальнейшую письменную связь. <>
I. Судно1 (сосуд).
Судно2 (не судно) (Корабль)
Не спорно ли, и считаете ли допустимым для сосуда ставить ударение на последнем слоге? Судно.
II. Алоэ — если это название взято с французского языка, то неправильней ли? алоэ.
III. Бал, на балу, почему не упомянуть об устаревшей, но правильной форме на бале (Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Тургенев).
IV. Казак (допустимо казаки). В старину для казаков ударение считалось обидным.
V. Фунт, множ[ественное] число не указано. Допустимо ли фунты? (Как англ[ийская] монета)?
VI. Почему теперь принято: фронт — на фронтах, фронтов? а не фронтах, фронтов. Как фруктах, фруктов, фунтах, фунтов.
VII. Деньги… (допустимо деньгам, деньгами, о деньгах)? В прошлом было н е д о п у с т и м о деньгами и т. д. Так же, как уголь, угля и т. д.
Я, как пример, привел наудачу несколько пунктов, вызывающих для меня затруднения, и не осмеливаюсь продолжить этот перечень, не зная, как Вы приймете мое обращение к Вам.
Остаюсь с дружеским приветом.
А. Бурнашев
Р.S. Думаю, что связь с заграницей не явится препятствием и паче не предосудительна.
А.Б.18

С.И.Ожегов — А.Н.Бурнашеву
[Москва], 28/V — 56 г.

Глубокоуважаемый господин Бурнашов!
Получил Ваше письмо с замечаниями к словарю ударений. Прежде всего отвечу Вам по поводу ударения в приводимых Вами словах.
В слове судно (сосуд) не дана предупредительная помета потому, что данное слово в этом значении обычно не имеет колебаний в ударении.
Слово алоэ вряд ли заимствовано из французского, так как оно было известно в русском из греческого еще в средневековье. Ударение на втором слоге подтверждается существовавшим ранее написанием алой и употреблением именно этой формы в стихах Пушкина.
Форма на бале не дана потому, что она в настоящее время вовсе не употребительна. Словарь же не ставил себе задачи показать все случаи расхождения современного ударения и формообразования с классиками.
Множественное фунты современному литературному языку не свойственно.
Многие односложные слова из числа заимствованных претерпели изменения в ударении, перейдя в разряд слов с подвижным ударением. Отсюда современное фронтов, фронтами и т. д.
Нормальным для современного литературного языка является деньгам, деньгами, деньгах. Ударение на первом слоге в этих падежах — устарелое. Люди, принадлежащие к старейшему поколению, и теперь предпочитают старое ударение.
Больше всего меня заинтересовало Ваше примечание к слову «казак» о том, что в старину сами казаки предпочитали наконечное ударение, а произношение другое считали для себя обидным. Для изучения развития русского ударения в последние столетия очень существенно знать оценку вариантов ударения самим говорящим, т[ак] к[ак] очень часто эта оценка зависела от принадлежности говорящего к тому или иному социальному слою или профессии, от принадлежности по рождению к какой-нибудь местности, где ударение отличается иногда от литературного или от принадлежности к старшему поколению, усвоившему те или иные произносительные привычки и неодобрительно относящемуся к новшествам у молодых.
Я понял из Вашего письма, что у Вас есть еще замечания и что Вы охотно поддержали бы с нами связь присылкой новых заметок.
Зав. сектором культуры речи
(Серг. Ив. Ожегов)19

А.Н.Бурнашев — С.И.Ожегову
Vanves, 14 июня 1956

Многоуважаемый Сергей Иванович,
Получение Вашего письма было для меня большим, неожиданным и радостным сюрпризом. Я не ожидал отклика на мои скромные заметки и теперь несколько смущен, так как Ваше имя известно нам, парижанам, Вашим словарем мы охотно пользуемся, я ж не имею ни достаточной эрудиции в области филологии, ни морального права отнимать Ваше время на переписку со мной. Но, право, оторванность от Родины (я больше 30 лет проживаю за границей) заставляет меня особенно радоваться непосредственному контакту с Москвой, тем более что я лично — советский гражданин и только из-за семейных обстоятельств не могу вернуться домой. Простите за выступление. Теперь мне хочется подчеркнуть, что издание такого словаря-справочника чрезвычайно своевременно и необходимо. Ведь как в старое время, возможно и теперь, арбитром для правильного произношения и ударения в русском языке являлся круг культурных москвичей. Именно московская речь считалась наиболее чистой и правильной. Именно Москва говорила правильно, а не чиновный Петербург с его ччто и скуччно!
Явление, что город и известный круг является законодателем правильной речи — не чисто русское явление. Во Франции в грамматике «Larousse XX» прямо указано, что правильным произношением обладает парижанин культурного слоя. В Англии Оксфорд и Кембридж задают тон. В Германии Ганновер — сохранил чистоту немецкой речи и т. д.
Я, поскольку мог, старался сохранить семейные традиции речи и ударений, так как воспитывался в семье внучки Пушкина (дочь сына поэта Александра Александровича моя бабушка по отчиму), в семье, в которой чрезвычайно щепетильно относились к Русскому слову. Кроме того мне бы очень хотелось отвести от себя одно обвинение, что старшее поколение часто неодобрительно относится к новшествам молодых. Некоторые ударения в Вашем словаре (о! их очень мало!) я рассматриваю ни как новшества, а как рабское вторжение в литературную речь вульгаризмов и просторечья. Так, напр[имер]: простыни, разг. баржа и т. д. Это для меня почти равно — магазин, столяр, молодеж[ь], офицера, где у Вас всюду стоит приставка НЕ и что мне показывает, что эти ошибки сильно вкоренены в известном слое общества (как и в мое время), но имеют, пожалуй, больший шанс проскочить в литературную речь, чем раньше. Я не успел просмотреть весь словарь, и чтоб ответить на Ваше письмо и показать, как оно мне ценно, тороплюсь Вам писать, но попрошу Вас не принять это за назойливость, если я осмелюсь еще раз Вас побеспокоить, мне так дорога связь с Родиной и так хотелось бы самому быть чем-нибудь полезным, пригласить кого-нибудь в Париж, списаться, и, право, мне кажется, такая связь могла бы быть взаимно-полезной и плодотворной. <>
Еще раз, многоуважаемый Сергей Иванович, простите за далеко не академический тон письма, поймите, что оно продиктовано благодарностью к Вам и не <> осудите. Вашим словарем мне уже как доказательством пришлось воспользоваться, чтоб показать одной особе, что слова: уплоче[вай], заплочено и им подобные неправильны, мне лично, она не хотела верить, печатному — слову — поверила.
Заканчивая этим, остаюсь глубоко-уважающий Вас и благодарный
Алексей Ник. Бурнашев20.

П.Оболенский — С.И.Ожегову21
[Ленинград], 25.V. [19] 64

Многоуважаемый Сергей Иванович,
Мне захотелось кое-что дополнить к моему прошлому письму и поделиться с Вами теми моими мыслями, которые бродят во мне все по тому же вопросу: о произношении. <>
По радио, думается мне, надо было бы обратить особенное внимание на правильное произношение русских, но пришедших к нам слов с запада. Наш язык подсказывает нам, что почти все согласные (больше всего д, т, н) мы произносим мягко, но есть и такие слова, которые дикторы произносят сотни раз в день и которые искажаются именно потому, что согласные в них произносятся «по-русски». Возьмите слово «центнер». Звук «н» необходимо произнести очень твердо, а дикторы всегда думают, что надо как-то сказать по-русски: цен (ь)тн (ь)ер. Другое слово — «лидер» — тоже звучит ужасно, когда скажут «лид (ь)ер»; мож[ет] б[ыть], если написать «лидэр», то в письме будет более понятна моя мысль о том, что «д» надо произнести очень твердо: «лидэр». Говорят: т (ь)емп, а не «тэмп», «т (ь)ермин», а не «тэрмин», «т (ь)елевизор», а не «тэлевизор»; тут даже вместо «о» поставят -ёр. Как ужасно, что чистое -ер теперь всегда и везде обращается в -ёр: мушкетёр вместо «мушкетэр», фюникулёр, а не «фюникулэр» и т. д.
Не думаете ли Вы, что следовало бы обратить внимание на это тех лиц, которые руководят сообщениями «Последних известий». <>

Крепко жму Вашу руку.
П. Оболенский22

1. Sortir (франц.) — выходить.
2. Скворцов Л.И. С.И.Ожегов. М., 1982. С. 17.
3. Архив РАН. Ф.1516. Оп.2. Ед.хр. 136. Лл. 14−14 об.
4. РГАЛИ. Ф.2164. Оп.1. Ед.хр. 335. Л.27.
5. РГАЛИ. Ф.2164. Оп.1. Ед.хр. 319. Л.12 об.
6. Выступления С.И.Ожегова и других участников того памятного заседания были опубликованы совсем недавно Т.Г.Винокур и Н.Д.Архангельской. См.: Памяти Д.Н.Ушакова (к 50-летию со дня смерти)// Известия РАН. Серия литературы и языка. Том 51. N 3. 1992. С.63−81.
7. Архив РАН. Ф.1516. Оп.1. Ед.хр. 223.
8. Павский Г. П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Изд. 2-е. СПб., 1850. С.III.
9. Архив РАН. Ф.1516. Оп.1. Ед.хр. 225.
10. Архив РАН. Ф.1516. Оп.2. Ед.хр. 113. Л.5 об.
11. Павский Г. П. Указ. соч. С.V.
12. Граудина Л.К. К 90-летию со дня рождения. Сергей Иванович Ожегов. 1900−1964 // Русская речь. 1990, N 4. С. 90.
13. Ожегов С.С. Отец // Дружба народов. 1999. N 1. С. 212.
14. Архив РАН. Ф.1516. Оп.2. Ед.хр. 136. Л.5.
15. Высказывание Бориса Полевого о С.И.Ожегове (см.: Архив РАН. Ф.1516. Оп.2. Ед.хр. 124. Л.1).
16. А.Н.Бурнашев — парижский корреспондент С.И.Ожегова, эмигрировавший во Францию после революции. Преподаватель русского языка. Письмо было отослано на адрес Института языкознания, о чем свидетельствуют надпись вверху л.1 над текстом — «С.И.Ожегову» (далее следует подпись [неразборчива] и дата: 5/ V 56 г.) и печать: «Институт языкознания АН СССР». Вх. N 86−12. 3/V — 56 г.
17. А. Бурнашев имеет в виду издание: Русское литературное ударение и произношение. Опыт словаря-справочника. Около 50 000 слов / Под ред. Р.И.Аванесова и С.И.Ожегова. М., ГИС, 1955.
18. Архив РАН. Ф. 1516. Оп. 2. Ед. хр. 42. Лл. 1−2 об.
19. Архив РАН. Ф. 1516. Оп. 2. Ед. хр. 4. Лл. 1−2.
20. Архив РАН. Ф. 1516. Оп. 2. Ед. хр. 42. Лл. 3−4 об.
21. П. Оболенский — ленинградский критик и киновед. Участвовал в предпринятом С.И.Ожеговым анкетировании, целью которого было выяснение исконного произношения и норм русского языка. Подобные анкеты рассылались и зарубежным корреспондентам С.И.Ожегова, в частности профессору Б.Г.Унбегауну в Оксфорд.
22. Архив РАН. Ф. 1516. Оп. 2. Ед. хр. 114. Лл. 3−4.