Поэт и царь

Размышления над стихотворением А.С. Пушкина «С Гомером долго ты беседовал один:»

В статье «О лиризме наших поэтов», вошедшей в книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», Гоголь говорит о двух предметах, которые вызывали у русских поэтов высокое лирическое одушевление, близкое к библейскому. Первый из них — Россия, второй — любовь граждан к своему Монарху. «От множества гимнов и од Царям, — пишет Гоголь, — поэзия наша, уже со времен Ломоносова и Державина, получила какое-то величественно-царственное выражение. Что их чувства искренни — об этом нечего и говорить. Только тот, кто наделен мелочным остроумием, способным на одни мгновенные, легкие соображенья, увидит здесь лесть и желанье получить что-нибудь…»
Размышляя о значении самодержавия для России, Гоголь приводит следующие слова Пушкина. «Зачем нужно, — говорил он, — чтобы один из нас стал выше всех и даже выше самого закона? Затем, что закон — дерево; в законе слышит человек что-то жесткое и небратское. С одним буквальным исполненьем закона не далеко уйдешь; нарушить же или не исполнить его никто из нас не должен; для этого-то и нужна высшая милость, умягчающая закон, который может явиться людям только в одной полномощной власти. Государство без полномощного Монарха — автомат: много-много, если оно достигнет того, до чего достигнули Соединенные Штаты. А что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит. Государство без полномощного Монарха то же, что оркестр без капельмейстера: как ни хороши будь все музыканты, но, если нет среди них одного такого, который бы движеньем палочки всему подавал знак, никуды не пойдет концерт. А кажется, он сам ничего не делает, не играет ни на каком инструменте, только слегка помахивает палочкой да поглядывает на всех, и уже один взгляд его достаточен на то, чтобы умягчить, в том и другом месте, какой-нибудь шершавый звук, который испустил бы иной дурак-барабан или неуклюжий тулумбас. При нем и мастерская скрыпка не смеет слишком разгуляться на счет других: блюдет он общий строй, всего оживитель, верховодец верховного согласья!» Как метко выражался Пушкин! Как понимал он значенье великих истин!"
В недавно вышедшем в свет новом издании «Пушкин в воспоминаниях современников» утверждается, что в «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь создает «консервативную легенду» о Пушкине. Но об аналогичных суждениях Пушкина свидетельствуют и другие источники. Так, например, слова его о Соединенных Штатах находят подтверждение в мемуарах Веры Ивановны Анненковой, видевшей Пушкина в январе 1837 года у Великой княгини Елены Павловны: «Разговор был всеобщим, говорили об Америке. И Пушкин сказал: «Мне мешает восхищаться этой страной, которой теперь принято очаровываться, то, что там слишком забывают, что человек жив не единым хлебом"1.
В другом месте Гоголь называет стихотворение Пушкина «Странник» (опубликованное в 1841 году в посмертном собрании сочинений поэта под заглавием «Отрывок») таинственным побегом из города. Издатель «Русского архива» Петр Иванович Бартенев пишет по этому поводу: «Припомним также загадочное стихотворение «Отрывок», которое Гоголь в статье о лиризме наших поэтов назвал таинственным побегом из города. По словам Гоголя, которые удалось узнать мне частным образом, Пушкин за год до смерти действительно хотел бежать из Петербурга в деревню; но жена не пустила"2. Это свидетельство подтверждается записью в дневнике Екатерины Александровны Хитрово, передавшей слова Гоголя о Пушкине: «Он хотел оставить Петербург и уехать в деревню; жена и родные уговорили остаться"3.
В подтверждение монархических убеждений Пушкина Гоголь приводит его стихотворение «С Гомером долго ты беседовал один…», впервые напечатанное в 1841 году под названием «К Н***». Обращаясь к Василию Андреевичу Жуковскому, Гоголь говорит: «Это внутреннее существо — силу самодержавного Монарха он (Пушкин. — В.В.) даже отчасти выразил в одном своем стихотворении, которое между прочим ты сам напечатал в посмертном собранье его сочинений, выправил даже в нем стих, а смысла не угадал. Тайну его теперь открою. Я говорю об оде Императору Николаю, появившейся в печати под скромным именем: «К Н***». Вот ее происхожденье. Был вечер в Аничковом дворце, один из тех вечеров, к которым, как известно, приглашались одни избранные из нашего общества. Между ними был тогда и Пушкин. Все в залах уже собралися; но Государь долго не выходил. Отдалившись от всех в другую половину дворца и воспользовавшись первой досужей от дел минутой, он развернул «Илиаду» и увлекся нечувствительно ее чтеньем во все то время, когда в залах давно уже гремела музыка и кипели танцы. Сошел он на бал уже несколько поздно, принеся на лице своем следы иных впечатлений. Сближенье этих двух противоположностей скользнуло незамеченным для всех, но в душе Пушкина оно оставило сильное впечатленье, и плодом его была следующая величественная ода…»
И далее Гоголь цитирует стихотворение в том виде, как оно было опубликовано Жуковским:

С Гомером долго ты беседовал один,
Тебя мы долго ожидали.
И светел ты сошел с таинственных вершин
И вынес нам свои скрижали.
И что ж? Ты нас обрел в пустыне
под шатром,
В безумстве суетного пира,
Поющих буйну песнь и скачущих кругом
От нас созданного кумира.
Смутились мы, твоих чуждаяся лучей.
В порыве гнева и печали
Ты проклял нас, бессмысленных детей,
Разбив листы своей скрижали.
Нет, ты не проклял нас.
Ты любишь с высоты
Сходить под тень долины малой,
Ты любишь гром небес, и также
внемлешь ты
Журчанью пчел над розой алой.

Процитировав стихи Пушкина, Гоголь говорит: «Оставим личность Императора Николая и разберем, что такое Монарх вообще, как Божий помазанник, обязанный стремить вверенный ему народ к тому свету, в котором обитает Бог, и вправе ли был Пушкин уподобить его древнему Боговидцу Моисею?» И далее, сказав о богоустановленности Царской власти, ведущей свое происхождение от ветхозаветных пророков, Гоголь замечает: «Кажется, как бы в этом стихотворении Пушкин, задавши вопрос себе самому, что такое эта власть, сам же упал во прах перед величием возникнувшего в душе его ответа».
Впоследствии биографом Пушкина Павлом Васильевичем Анненковым была обнаружена и напечатана еще одна строфа из этого стихотворения:

[Таков прямой поэт. Он сетует душой
На пышных играх Мельпомены,
И улыбается забаве площадной
И вольности лубочной сцены,]
То Рим его зовет, то гордый Илион,
То скалы старца Оссиана,
И с дивной легкостью меж тем летает он
Во след Бовы иль Еруслана.

Первые четыре строки (от слов «Таков прямой поэт») зачеркнуты в автографе, следовательно, Пушкин испытывал какие-то сомнения, они не подтверждают всего предыдущего.
История написания пушкинского послания (эпизод о том, как Император Николай Павлович читал «Илиаду») в первом и единственном прижизненном издании «Выбранных мест из переписки с друзьями» была исключена цензурой, что привело к недоумениям и кривотолкам. Современники считали адресатом стихотворения Николая Гнедича. Так, Белинский в пятой статье пушкинского цикла («Отечественные записки», 1844) упоминает его под заглавием «К Гнедичу». Поэт и литературный критик Степан Петрович Шевырев писал Гоголю 30 января 1847 года: «Как мог ты сделать ошибку, нашед в послании Пушкина к Гнедичу совершенно иной смысл, смысл неприличный даже? Не знаю, как Плетнев не поправил тебя. Послание адресовано к Гнедичу: как же бы Пушкин мог сказать кому другому «ты проклял нас»?4
Замечание Шевырева несправедливо. Во-первых, смысл стихотворения прямо противоположный:

Ты проклял нас, бессмысленных детей,
Разбив листы своей скрижали.
Нет, ты не проклял нас…

Во-вторых, Шевырев, как и Гоголь, цитирует стихи Пушкина по первой публикации. Ни тот, ни другой не видели автографа, а в нем указанная строка читается иначе: «Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей…»
В ответ Гоголь посылает Шевыреву исключенный цензурой отрывок статьи и в приписке сообщает: «Слух о том, что это стихотворение Гнедичу, распустил я. С моих слов повторили это «Отечественные Записки"5.
Так или иначе, первые издатели Пушкина в комментариях указывали, что послание «С Гомером долго ты беседовал один…» адресовано Императору Николаю Павловичу. Помимо авторитета Гоголя, имел значение и тот факт, что стихотворение датировалось 1834 годом, в то время как Гнедич умер в 1833 году. Маловероятно, что Пушкин стал бы писать почти панегирик Гнедичу, обращаясь к нему как к живому… («Ты любишь с высоты /Сходить под тень долины малой, /Ты любишь гром небес…»). Последняя палеографическая экспертиза подтвердила, что дата «1834» в черновом автографе написана рукой Пушкина6.
В советском литературоведении утвердилось мнение, что это стихотворение обращено к Гнедичу как переводчику «Илиады"7. Тем не менее многие вопросы остаются без ответов. Если Пушкин имел в виду Гнедича, то почему Жуковский не назвал адресата? Кто написал «К Н***» в беловой рукописи и кто скрыт под этим названием? Откуда Белинский мог знать то, чего не знали Плетнев и Жуковский? Зачем Гоголь распространял слух, что стихотворение адресовано Гнедичу?
Создается впечатление, что Гоголь знал нечто такое, чего не знали друзья Пушкина. История, рассказанная в статье «О лиризме наших поэтов», находит подтверждение в «Записках А.О.Смирновой», изданных ее дочерью Ольгой Николаевной Смирновой. Вот уже более ста лет они вызывают споры в отношении подлинности8. Здесь, в частности, упоминаются поэмы и стихотворения Пушкина, которые Александра Осиповна передавала на прочтение Императору Николаю Павловичу. Среди них — «стихи Н., когда Государь читал «Илиаду» перед балом». «Этот последний факт, — говорил Пушкин, — я рассказал Гоголю, который записал его, так он был им поражен"9. На вопрос поэта, почему она настаивала на том, чтобы тотчас показать Государю эти стихи, Смирнова сказала: «Потому что они прекрасны и доставили ему удовольствие, да вы и сами отлично знаете, что он мне ответил». Ответил же Государь, по ее словам, следующее: «Я и не подозревал, чтобы Пушкин до такой степени за мною наблюдал и чтобы это даже могло поразить его. Это не поразило никого более из бывших на бале"10.
Но все-таки нельзя не признать, что смысл стихотворения не может быть объяснен до конца. Возможно, что Пушкин имел в виду и великий труд Гнедича, и Государя Николая Павловича (его, может быть, более), читавшего «Илиаду», которая и была ему посвящена переводчиком.

1. Андроников И. Лермонтов: Исследования и находки. М., 1964. С. 175.
2. Зайцев А.Д. Петр Иванович Бартенев. М., 1989. С. 78.
3. Гоголь в Одессе 1850−1851 // Русский архив. 1902. № 3. С. 554.
4. Переписка Н.В.Гоголя. М., 1988. Т.2. С. 345.
5. Миллер О.Ф. Неизданные письма Гоголя // Русская старина. 1875. № 12. С. 661.
6. Соловьева О.С. Рукописи Пушкина, поступившие в Пушкинский Дом после 1837 г. М.-Л., 1964. С. 25,91.
7. Мейлах Б.С. «С Гомером долго ты беседовал один…» // Стихотворения Пушкина 1820 — 1830-х годов. Л., 1974.
8. В последнее время этот вопрос был поднят снова. В 1999 году издательства «Московский рабочий» и НПК «Интелвак» выпустили «Записки А.О.Смирновой, урожденной Россет (с 1825 по 1845 гг.)» в сопровождении статей Л. Крестовой и А. Пьянова с противоположными оценками их подлинности. Однако вопреки утверждению, что «Записки А.О.Смирновой», опубликованные ее дочерью О.Н.Смирновой, воспроизводятся полностью, новое издание представляет собой лишь текст, печатавшийся в журнале «Северный вестник» за 1893 год (отдельное издание СПб., 1894). Между тем «Записки» продолжались печататься и в 1894 году, а затем были изданы отдельно (СПб., 1895. Ч.1; СПб., 1897. Ч.2). Таким образом, вне поля зрения составителя К. Ковальджи осталась половина текста. В связи с ошибкой публикатора попытку восстановления авторитета названных мемуаров нельзя признать удачной.
9. Записки А.О.Смирновой. Издание редакции журнала «Северный вестник». СПб., 1895. С. 320.
10. Там же. С. 321.