 |
| Московский журнал | Е. Антонова | 01.08.1999 |
Впервые Андрей Платонов попал в Москву в октябре 1920 года, приехав делегатом воронежской организации на I Всесоюзный съезд пролетарских писателей. Съезд проходил по адресу: Тверской бульвар, 25 (Дом Герцена в булгаковском романе «Мастер и Маргарита»). Здесь в 20-х годах размещалось Всесоюзное общество пролетарских писателей «Кузница», здесь же одно время квартировали ВАПП, РАПП, московские писательские организации.
В конце 1920 — начале 1921 года Андрей Платонов — активный член воронежского Комсожура (Коммунистического союза журналистов), сотрудник губернских газет «Воронежская коммуна» и «Красная деревня». Его произведения печатаются на страницах этих изданий чуть ли не ежедневно. В первой половине 1921 года Андрей Платонов посылает в Госиздат три своих сборника — стихи, прозу и статьи (ни один из них опубликовать не удалось). На съезде пролетарских писателей А. Платонов, как следует из пометы, сделанной на его анкете В. Александровским, — делегат с правом решающего голоса. Можно было бы предполагать, что последующие поездки в Москву тоже будут связаны с литературной работой, но Андрей Платонов был не только писателем — он учился на электротехническом отделении железнодорожного политехникума, он хотел быть инженером.
По глубокому убеждению А. Платонова, перед ним и его современниками стояла сверхзадача преобразования вселенной, скорейшего освобождения человека от власти природных сил при помощи техники. Засуха 1921 года, вызвавшая страшный голод в Поволжье, убедила его в том, что прежде всего надо начать борьбу со зноем. Летом 1921 года А. Платонов по собственной инициативе обходит деревни Воронежской губернии, объясняя, как орошать землю и строить водоподъемные машины.
«Мужики слушали и слушали. Тут же я рисовал им водоподъемные машины самые простые и самые сильные, самые удобные. Рассказывал, как надо строить деревянные лотки для самотека воды, канавы, водоснабжающие галереи, как приспособить ветряки для подъема воды, как устроить центробежный насос из трех-четырех трубок и ведра. Эти скучные разговоры люди слушали, как поэму; рассуждения о двухдюймовых гвоздях доводили нас до экстаза. Мы молитвенно и затаенно говорили о великой силе ветра, о солнце, которым можно качать воду, о благословенной влаге, питающей рожь в будущие дни суховея и горячего песка, о том, как прохладно и мирно станет на земле в знойные дни при орошении» («Новое евангелие"// Воронежская коммуна, 13 ноября 1921 г.).
Но сил одного человека, действующего к тому же без всякой официальной поддержки, было недостаточно для совершенного предотвращения засухи в будущем. Бороться с засухой следовало так же, как с Колчаком и Врангелем, — силами миллионной армии работников.
«Вот голод. И кто же, кто из нас, неголодных, бьется с ним, кто, одолевая пространства, страдает от голода? Можно быть сытым, но через сознание и сердце проходит внутрь человека голод, и так же он, сытый, бьется судорожно со смертью, воет по ночам в пустом злобном сытом городе, и тысячи мыслей вихрятся у него — геройских великих мыслей, мостящих дороги к спасению. <>
Беспощадность, сознание, распыление волжского страдания по всей России, наложение на каждого человека, от Ленина до грузчика, камня голода — пусть каждый несет и не гнется — вот что надо. Довольно равнодушия, спекулянтских миллионов, заграничных кусочков и корочек, довольно тихой сапы и неспешной бюрократической организации, довольно всего! Довольно сочувствия и жертвы от избытка. Нужен долг, закон и сознание. Нужна математика. Нужен великий числовой пролетарский разум» («Равенство в страдании"// Воронежская коммуна, 5 января 1922 г.).
Андрей Платонов обращается в центральную газету «Известия», поднимая вопрос о срочном создании на государственном уровне «революционного сельскохозяйственного совета, боевого ударного штаба против зноя, против плохого крестьянского хозяйства, против голода — за хлеб и сытость рабочих и крестьян, за спасение революции от поражения и людей от истребления» («Ревсовет земли"// Воронежская коммуна, 25 ноября 1921 г.). Государственный ревсовет земли создан не был, но, усилиями Андрея Платонова, в Воронеже приняли решение об учреждении Земчека — «Губернского земельного чрезвычайного органа с широкими полномочиями для экстренной организации обороны наступающей засухе и для доведения темпа работ по восстановлению и развитию сельского хозяйства в губернии до высшего напряжения» («Земчека. Черный реввоенсовет"// Воронежская коммуна, 17 января 1922 г.). Руководителем Земчека был назначен ее создатель — Андрей Платонов.
21 января 1922 года газета «Воронежская коммуна» извещала о том, что в Москву на II Всероссийский съезд работников печати (26 января), делегируется группа журналистов. Среди перечисленных — А.Платонов. Но это второе из известных нам посещений Москвы для Андрея Платонова имело и другую, думается, более важную цель. Сохранилось удостоверение, выданное ему в январе 1922 года: «Выдано сие Губэкономсовещанием Воронежского Губисполкома председателю Чрезвычайной комиссии по борьбе с засухой т. Платонову Андрею Платоновичу в том, что он действительно командируется в Наркомзем для получения инструкций и специальной литературы по общим вопросам развития сельского хозяйства и по борьбе с засухой».
Делегация работников печати возвратилась из Москвы 7 февраля, а 16 февраля «Воронежская коммуна» опубликовала статью А. Платонова «О поднятии энергетики сельского хозяйства», в которой он, обличая равнодушное отношение местных чиновников к проблемам Земчека, упоминал о результатах своего визита в Наркомзем. «А в Наркомземе к нам отнеслись совсем по-иному. Мне там прямо сказали, что наше начинание вполне правильное, разумное, что мобилизация культуры против стихии есть единственное наше спасение от гибели. Моральная и отчасти материальная поддержка (бесплатное снабжение губернии литературой по с.-х.) у нас в центре есть. В будущем нам обещано, и центр это выполнит, несомненно, — и снабжение средствами (за счет ЦК Помгола и Наркомзема)».
С начала 1922 года литературная деятельность отходит на второй план. Замыслы Земчека были грандиозны, достаточно упомянуть, что в проекте, составленном А. Платоновым, говорилось о чрезвычайном производственном сельскохозяйственном налоге, которым следует обложить заводы, фабрики и кустарные заведения, а также о привлечении к агрономическим мероприятиям всего гражданского населения городов. На деле работать приходилось без какой-либо помощи, считая каждую копейку. В марте 1922 года Земчека, переименованная в Губкомгидро (Губернскую комиссию по гидрофикации), «для придания большего авторитета» была приписана к подотделу мелиорации Воронежского губземуправления. Штат комиссии составлял 4 человека. Преодолевая многочисленные трудности, Губкомгидро занимается строительством оросительных машин, организацией электроагрономической лаборатории и устройством экспериментальной оросительной станции. В 1922 году деятельности Губкомгидро посвящены практически все газетные статьи А.Платонова. В этой же связи появляется сообщение о предполагаемой поездке в Москву: «Работам Комиссии обещана поддержка центра, для чего в Москву в скором времени выезжает ее представитель с докладами, проектами, сметами и отчетами» («На фронте зноя"// Воронежская коммуна, 26 апреля 1922 г.).
1923 год был не менее напряженным: Губкомгидро работает над проектом Воронежской гидроэлектрической станции. В октябре А. Платонов официально занимает должность губернского мелиоратора. Так Андрей Платонов, по сути дела, гидротехник-самоучка (первоначально в Губкомгидро не было ни одного «удостоверенного» специалиста) перешел в разряд спецов. В 1923 году А. Платонов также был в столице — по крайней мере, один раз. В его заметке «Столица Обновленной Земли» («Воронежская коммуна», 19 сентября 1923 г.) рассказывается о посещении Всесоюзной сельскохозяйственной выставки:
«Один из худших павильонов на выставке — павильон мелиораций. У нас до сих пор не поймут, видимо, всю важность и необходимость овладения стихией воды. Не поймут никак, что вода лежит в основе жизни людей и растений и пренебрежительное отношение к водной стихии есть самоубийство. Павильон мелиораций от этого утонул в бумаге, а не в вещах.
Хорошо в иностранном отделе. Германскими фирмами (например, Генрих Ланц) выставлены изумительные в конструктивном отношении сельскохозяйственные двигатели. Это, действительно, двигатели; у нас работают по совхозам, на мельницах, кое у кого из крестьян — дерьмо, а не машины. <> Из всех выставленных тракторов наилучшие — «Фордзон», американские. <> Другие сельскохозяйственные машины и орудия, по-нашему, не лучше, а иногда хуже таковых же, которые выставлены напротив, через мост, в Союзных павильонах русскими заводами. <>
Выставка начала — мы докончим. Выставка и мы — работники мест — должны поднять в стране организационно-техническое движение в сельском хозяйстве во имя спасения крестьянства и Союза от одичания и гибели».
В 1924 году А. Платонов ведет строительство трех сельских электростанций (обстоятельства, связанные со строительством электростанции в селе Рогачевка легли в основу рассказа «О потухшей лампочке Ильича»). А с августа 1924 года на территории Воронежской губернии разворачиваются события, во многом, как кажется, предопределившие переезд А. Платонова в Москву.
Лето 1924 года снова выдалось засушливым. Некоторые уезды Воронежской губернии вошли в перечень территорий, пострадавших от засухи. Центральная комиссия по борьбе с последствиями неурожая выделила Воронежской губернии средства на проведение общественно-мелиоративных работ. Деньги должны были передаваться населению в качестве платы за участие в строительстве мелиоративных сооружений — плотин, колодцев, регулировании стока рек и тому подобное. Все это заставляет вспомнить о планах деятельности Земчека, разрабатывавшихся А. Платоновым в 1921 году. Ход событий не мог на какой-то момент не создать иллюзии осуществления давней мечты. В работах, охватывавших огромные территории, были задействованы тысячи людей. Губернский мелиоратор Андрей Платонов отмечал в своем отчете:
«На малочисленный, привыкший к спокойной, осторожной, плановой работе штат мелиораторов сразу рухнул ураган работы; от мелиоративной организации потребовалась высшая степень дисциплины, работоспособности, инициативы и способности ориентироваться в сложной общественной обстановке. Воронежская мелиоративная организация имела пять человек в штате. В одну неделю этот штат был увеличен до 50 и затем до 70 человек» («Мелиоративные работы в нашей губернии» // Воронежская коммуна, 15 ноября 1924 г.).
С Москвой поддерживалась постоянная связь. В Наркомат земледелия по телеграфу отправлялись еженедельные сводки о выполнении плана и численности задействованной рабочей силы по каждому уезду. Выглядели эти телеграммы как донесения с поля битвы:
«По полученным 22 <> неполным сведениям работы идут Богучарском <> новых прудов 32, ремонт 26, колодцев 1, пеших 2726, конных 965. Россошанском новых прудов 6, ремонт 21, пеших 357, конных 98. Острогожском новых прудов 12, колодцев 3, пеших 248, конных 96. Сведений Валуйского не получено. Задержка сведений объясняется неполучением с мест своевременно. Точная сводка будет выслана дополнительно. Меры своевременному доставлению полных сведений приняты. Губмелиоратор Платонов» (телеграмма в Наркомзем от 22 октября 1924 г.).
Для непосредственной проверки работ в Воронежскую губернию то и дело приезжает инспектор Наркомзема. Андрею Платонову также приходится бывать в Москве. «Вероятно, буду в Москве скоро. Выслали вы нам план свой и все нам спутали. Зачем свернули обводнение?» — пишет А. Платонов инспектору А. Прозорову 22 сентября. Дело в том, что в сентябре Наркомат предложил воронежцам внести изменения в план работ и увеличить объем осушительных мероприятий за счет обводнительных, то есть сократить количество колодцев и прудов. В Воронеже с этим предложением не согласились, и в Москву для окончательного разрешения вопроса был командирован «тов. Платонов». Губернский мелиоратор Платонов убедил Центр в необходимости оставления плана без изменений, о чем 9 октября сообщила газета «Воронежская коммуна»: «Наркомзем предложил Воронежскому ГубЗУ сократить обводнительные работы и усилить осушительные, для чего изменить весь план общественно-мелиоративных работ. Ездивший по этому вопросу в Москву зав. мелиочастью ГубЗУ тов. Платонов сообщил, что Наркомзем согласился старый план не изменять».
Однако чем дальше, тем яснее становилось, что в конце концов, когда все выделенные средства будут израсходованы, мелиорация Воронежской губернии возвратится к состоянию «мирного» времени. Письмо А. Платонова одному из сотрудников Наркомзема от 3 апреля 1925 года вполне передает чувства губмелиоратора по этому поводу:
«Работать научились здорово. Прикажите, что угодно сделаем. Я проповедую машинное орошение на больших площадях (в местной прессе). Необходимо, чтобы начавшаяся героическая эпоха мелиораций не прекратилась жалким образом. Тогда хоть самоубийством кончай. Что нам тут делать?»
Небольшой сюжет, связанный с письмом, показывает, что деловые качества воронежского губмелиоратора ценились инженерами Наркомата достаточно высоко. К тексту сделана приписка: «P.S. Нельзя ли вызвать меня в Москву — есть много дел, не терпящих отлагательства, а меня не отпускают. Вызовите — якобы для доклада». И уже 8 апреля в адрес ВГЗУ отправлена телеграмма: «Прошу срочно командировать Платонова Москву доклада мелиоративных товариществах. Копылов».
Неизвестно, когда А. Платонов выехал в столицу и как долго пробыл там в этот свой приезд, но в Москве он был и 12 мая 1925 года. Как раз в это время в Управмелиозем пришел запрос по поводу четырехмесячной задержки оплаты за мелиоративные работы крестьянам села Верхний Мамон (Воронежской губернии). Рукою А. Платонова на обороте листка с запросом написано: «Задолженность вся по Богуч<> у<> ликвидирована. Задолженность произошла вследствие опережения производством работ плана финансирования. Ворон<> губ. мел<> А. Платонов».
Всего в Воронежской губернии под непосредственным административно-техническим руководством А. Платонова было построено 763 пруда, 315 шахтных колодцев, 16 трубчатых колодцев, осушено 7600 десятин заболоченной земли. Кроме того, для осушения болот в пойме реки Тихая Сосна А. Платонов проектирует плавучий понтонный экскаватор (экскаватор приступил к работе только в 1927 году; сюжет использован писателем в пьесе «Машинист»).
Общественные работы в Воронежской губернии продолжались до конца 1925 года. Он выдался дождливым, и мероприятия против засухи, как и предчувствовалось, перестали быть первостепенной государственной задачей — на доделку и поддержание мелиоративных сооружений средств не выделяли. Позже в статье «Победим ли мы засуху?» А. Платонов писал: «Если первую задачу — оказание продовольственной помощи пострадавшему от недорода населению — эти работы выполнили, то вторую задачу <> - вложить в сельское хозяйство элементы сопротивления засухе в виде гидротехнических сооружений — эти работы не выполнили. <> Специалисты работали с огромным перенапряжением и личным техническим интересом, сооружения строились качественно отлично, количественно план был превзойден. Но сооружения общественных работ сейчас десятками разрушаются, стихии крестьянской некультурности и паводковых вод, совместно, равняют с землей и расстилают по балкам сотни тысяч кубических саженей плотин» (Колесникова Е.И. Рукописное наследие А. Платонова в Пушкинском доме// Творчество Андрея Платонова. СПб., 1995. С.224).
15 февраля 1926 года А. Платонов снова в Москве. На сей раз он выступал с докладом о мелиорации в Центрально-черноземной области на Всероссийском мелиоративном совещании и был избран в ЦК союза Всеработземлес как представитель от специалистов.
Эти и, возможно, какие-то другие, неизвестные нам обстоятельства привели к тому, что в июне 1926 года Андрей Платонов с семьей переезжает из Воронежа в Москву. Первый из московских адресов писателя — Большой Златоустовский (или Златоустинский) переулок, 6 — не имел какого-либо отношения к литературной жизни столицы. Тогда этот дом, благополучно сохранившийся до нынешнего времени, делили между собой две организации — Наркомат земледелия и ЦК союза Всеработземлес. Большую часть здания занимал Центральный Дом крестьянина (НКЗ СССР), а на четвертом этаже размещался Центральный Дом специалистов сельского и лесного хозяйства (ЦК Всеработземлеса). Как раз в Доме специалистов А. Платонову было предоставлено временное пристанище.
Через четыре недели работы в ЦК союза Всеработземлес А. Платонов был уволен, и началось выживание семьи из Дома специалистов. В домашнем архиве сохранились записи Платонова, относящиеся к тому времени: «Отказ от квартиры — непрописка по распоряжению ЦК <> в течение 6 месяцев. Несколько предупреждений о выселении с милицией на улицу. Безработица. Голод. Продажа вещей. Травля. Невозможность отстоять себя и нелегальное проживание: все отсюда». «Я остался в чужой Москве — с семьей и без заработка. <> Чтобы я не подох с голоду, меня принял НКЗ на должность инженера-гидротехника. <> Одновременно началась травля меня и моих домашних агентами ЦК союза (я по-прежнему жил в ЦД специалистов), <> называли ворами, нищими, голью перекатной (зная, что я продаю вещи). У меня заболел ребенок. <> я каждый день носил к Китайской стене продавать ценнейшие специальные книги, приобретенные когда-то и без которых я не могу работать. Чтобы прокормить ребенка, я их продавал… <> Никто не хотел принять во мне участия, только инженеры из НКЗема сочувствовали и поддерживали меня, даже давая без отдачи деньги взаймы, когда я доходил до крайнего голода. Но они были совершенно бессильны и не имели влияния на ход профсоюзных дел» (Корниенко Н.В. История текста и биография А.П.Платонова (1926 — 1946) // Здесь и теперь. М., 1993. Стр. 19).
На должность инженера-гидротехника А. Платонов был зачислен 21 октября 1926 года. От Наркомзема он командируется на работу в Тамбов (8 декабря 1926 года — 23 марта 1927 года), семья остается в Москве, все еще в Доме специалистов. Слушанье дела о выселении семьи А. Платонова, возбужденное по иску ЦК союза Всеработземлес, назначили на 13 сентября 1927 года в Народном суде Бауманского района Москвы. Для А. Платонова началась бездомная жизнь.
Сегодняшние сведения о московских адресах А. Платонова и его семьи 1927 — 1932 годов (до предоставления квартиры на Тверском бульваре, 25) крайне неопределенны. А ведь в этот период шла работа над «Чевенгуром», были написаны «Город Градов», «Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», «Впрок», «Котлован"… Как вспоминала В.А.Трошкина (сестра жены писателя, М.А.Платоновой): «Жили где придется: в каком-то подвальчике в Москворечье, узком, как коридорчик» («Советский музей», 1991. № 1. С. 40). Имеются два адреса в дачном поселке Серебряный бор (платформа Покровское-Стрешнево) — улица Щукинская, 13 (на месте современной улицы Щукинской) и улица Центральная, 40 (на месте современной улицы Авиационной). Первый адрес указан на машинописи сокращенного текста повести «Эфирный тракт»; второй, вероятно, относится ко времени работы над повестью «Впрок» (середина 1930-х годов). На какой-то срок уезжали в Ленинград к родственникам М.А.Платоновой, потом снова возвратились в Москву. (Известно также, что в конце 1929 — начале 1930 года инженерная деятельность А. Платонова была связана с Ленинградским металлическим заводом имени Сталина.) Снова воспоминания В.А.Трошкиной: «Когда вернулись из Ленинграда, жить было негде. И тут им помог Пильняк. Он уступил им комнату, и они немного в ней пожили, может, не больше месяца, — просто перебились». В 1931 году А. Платонов живет в новом писательском доме напротив МХАТа (проезд Художественного театра, в настоящее время — Камергерский проезд, д. 2, кв. 14). Квартира, по-видимому, располагалась на верхнем этаже. В ней с Андреем Платоновым поселился младший брат — Петр Климентов. Этот адрес — на их совместных инженерных проектах; его же в мае 1932 года Петр указывает в заявлении о приеме на работу. В конце 1931 года был решен вопрос о выделении семье Платонова квартиры на Тверском бульваре, 25. Здесь писатель жил до самой смерти.
Андрей Платонович Платонов умер в 1951 году и похоронен на Армянском кладбище, оставшись в Москве уже навсегда.
Неизвестные до сих пор московские адреса Андрея Платонова можно попытаться определить, читая его художественные тексты, — жизненные обстоятельства иных литературных героев прямо соотносятся с биографией автора. Достаточно напомнить, что Егор Кирпичников («Эфирный тракт») живет в Большом Златоустинском переулке. Сарториус (роман «Счастливая Москва») работает в Республиканском тресте весов, гирь и мер длины, расположенном в Старом Гостином дворе, а ведь это — адрес треста «Росметровес», где с июня 1932 по февраль 1936 года работал инженер А.Платонов. (Кстати, Сарториусу отдано одно из технических изобретений А. Платонова — электрические весы (авторское свидетельство А.П.Платонова и П.П.Климентова № 38 739 от 30 сентября 1934 года). В архиве «Росметровеса» сохранились протоколы обсуждения этого и других изобретений А. Платонова на заседаниях экспертной комиссии при Бюро изобретений. Сохранился и приказ (от 4 июля 1934 года) следующего содержания: «За разработку конструкции электрических предельных весов для сыпучих грузов, имеющих большое перспективное значение в смысле ликвидации острого дефицита на весы типа «Хронос», в отношении уменьшения емкости конструкции на металл и общего упрощения конструкции, — премировать инженера А.П.Платонова в сумме одной тысячи рублей, независимо от премирования по закону после изготовления промышленных образцов и установления точного размера экономии».)
К числу предположительно реальных платоновских адресов в Москве можно отнести также адреса Софьи Александровны («Чевенгур») и вневойсковика Комягина («Счастливая Москва»).
В поэме «Про электричество», куда входит «стишок» заученный маленьким Егорушкой Кирпичниковым («Эфирный тракт»), говорится об экскурсии по электростанции, устроенной для мальчика отцом-инженером:
По Лубянке к Театралке
Мчится громко автобус.
…………………………
Дом стоит ужасный
И гудит, как жук.
— Вот электростанция,
дорогой мой друг! -
Взял меня за руку
папа-инженер.
И пошел я в станцию,
Смелый пионер.
При чтении поэмы прямо-таки видится инженер Платонов, ведущий по электростанции своего сына. Может быть, этот текст содержит указание на одно из неизвестных нам мест его работы в Москве конца 20-х годов?
Следует добавить, что Андрей Платонов так и не сделался оседлым московским жителем. Он жил в постоянном движении — командировки по делам производства, писательские командировки — Средняя Волга, Северный Кавказ, Воронеж, Калуга, Ленинград, реки Или (Восточный Казахстан) и Чу (Киргизия), Туркмения, Карелия… Во время войны — эвакуация в Уфу, затем А. Платонов — фронтовой корреспондент газеты «Красная звезда"…
Платоновские герои-москвичи также легки на подъем. Все они ищут какой-то простой (но ни в коем случае не примитивной), истинной по внутреннему достоинству жизни. Потому, наверное, такое значение в романе «Счастливая Москва» приобретают описания людных улиц, площадей — тех мест, где люди случайно встречаются и навсегда расстаются, откуда можно выйти в другую жизнь, в другое, немосковское пространство. В «Счастливой Москве» есть конкретный топоним, с которым связаны решающие повороты в судьбах героев: Каланчевская площадь — площадь трех вокзалов. На Каланчевской площади Москва Честнова, прочитав плакат «Комсомолец, комсомолка! Иди в шахту метро!», «поверила и вошла в ворота». С Каланчевки Комягин отправился узнавать «весь маршрут покойника: где брать разрешение для отрытия могилы, какие нужны факты и документы, как заказывается гроб, потом транспорт, погребение и чем завершается в итоге баланс жизни: где и по какой формальности производится окончательное исключение человека из состава граждан». А Сарториус после состоявшегося все на той же площади разговора с Комягиным оказался на Крестовском рынке, где начал жизнь с начала, купив документы на имя другого человека. Официальное название Крестовского рынка — Алексеевско-Ростокинский, и располагался он по Ярославскому шоссе (в районе Новоалексеевской улицы) за Крестовской заставой.
«Сарториус долго стоял перед этими портретами прошлых людей. Теперь их намогильными камнями вымостили тротуары новых городов и третье или четвертое краткое поколение топчет где-нибудь надписи: «3десь погребено тело купца 2-й гильдии города Зарайска, Петра Никодимовича Самофалова, полной жизни его было… Помяни мя, Господи, во царствии твоем» — «Здесь покоится прах девицы Анны Васильевны Стрижевой… Нам плакать и страдать, а ей на Господа взирать…»
А ведь за Крестовской заставой, недалеко от рынка (Добролитейный переулок) располагалось Пятницкое кладбище, и, как рассказывали очевидцы, «в 1930-е гг. тротуар вдоль кладбища был выложен надгробными памятниками с нестертыми надписями. Идущий по нему читал под ногами: «Упокой, Господи, раба Твоего такого-то».
С конца 30-х годов московские персонажи из произведений А. Платонова исчезают. Последний в ряду платоновских москвичей — старый музыкант («Путешествие воробья»), приходящий под вечер играть на скрипке у подножия памятника Пушкину:
«Этот памятник стоял в Москве, в начале Тверского бульвара, на нем написаны стихи и со всех четырех сторон к нему подымались мраморные ступени. Поднявшись по этим ступеням к самому пьедесталу, старый музыкант обращался лицом на бульвар, к дальним Никитским воротам, и трогал смычком струны на скрипке"…
Завершая тему и желая назвать причину мучительной точности и красоты всего написанного Андреем Платоновым, нельзя сказать точнее, чем его же словами: это — «страшное усилие души грубого художника постигнуть тонкость и — вместе — круглую пышность мира, данного человеку задаром». Этот образ тоже имеет «московское» происхождение: так, волей писателя, думал Бертран Перри («Епифанские шлюзы»), навсегда запоминая храм Василия Блаженного и пытаясь понять, какая неведомая сила выразила себя в его причудливой красоте.
