Далеко не все теперь помнят о таком российском самодержце, а если его царствование и упоминается, то только как странный эпизод эпохи Ивана Грозного. Однако современники чрезвычайно серьезно относились к царскому достоинству Симеона. Всего лишь одиннадцать месяцев он занимал трон, но затем все оставшиеся сорок лет жизни царский титул не давал покоя ни его преемникам, ни ему самому. Именно это и является самым удивительным и поучительным.
О Борисе Годунове некогда Пушкин сказал: «Лукавый раб, татарин, зять Малюты», хотя последний татарин в роду Годуновых умер за двести лет до рождения самого Бориса. Царь же Симеон был настоящим татарином и мусульманином и до крещения именовался Саин-Булатом. Отца его звали Бек-Булат, в нем текла благородная кровь чингизидов. Он был прямым потомком ханов Золотой Орды, внуком последнего золотоордынского хана Ахмата. В родословной книге о нем значилось: «Из рода большие Орды царей». В 1558 году Иван IV пригласил татарского царевича Бек-Булата из Ногайской орды к себе на службу. Возможно, русский царь хотел таким образом потешить свое самолюбие (ведь к нему на службу ехал потомок тех самых суровых владетелей, которым двести с лишним лет со страхом служили предки Ивана Грозного), может, он решил противопоставить высокородного татарского царевича менее родовитым крымским ханам, — все это лишь предположения. Достоверно известно, что Бек-Булат в 1563 году участвовал в военном походе под Смоленск. Но только отец нашего героя прослужил московскому царю недолго, в 1566 году его уже не было в живых. Хан Бек-Булат «голову положил на государевой службе». После его смерти, как того и следовало ожидать, служить продолжал сын, Саин-Булат. В официальных документах он именовался астраханским царевичем. В конце 60-х годов в его судьбе произошел первый взлет. Иван Грозный сделал Саин-Булата ханом в Касимове.
Касимов в то время был небольшим городком на Оке, названным так в честь выезжего казанского царевича Касима, получившего его еще от Василия III около 1452 года, а до того город назывался Городец-Мещерский. В России с удовольствием принимали на службу татарскую знать и наделяли ее землями. Так, татарский царевич Кайбула владел Юрьевом, Дербыш-Алей — Звенигородом, Ибака — Сурожиком. Но только в отличие от других владений Касимовское ханство являлось полноправной территорией ислама в составе России, «басурманский закон» был здесь в неприкосновенности, о чем русские цари не уставали напоминать Крыму и Турции, когда те вдруг начинали волноваться о судьбе своих единоверцев. Все же касимовские ханы были скорее московскими служилыми людьми высшего разряда, а ханство — своеобразным поместным окладом. Саин-Булата же начали в актах и разрядных книгах именовать не царевичем астраханским, а царем касимовским. Он первым удостоился такого высокого титула, его предшественники именовались более скромно — царевичами. Букет титулов дополнило пожалованное Саин-Булату звание слуги государева, которое давалось только наиболее близким, прочие же были «холопами».
И вот уже в качестве касимовского царя Саин-Булат принимает участие в Ливонской войне, в походах 1571−1573 годов под Орешек, Пайду, Колывань (нынешний Таллинн). Причем роль его не самая последняя, он командует либо передовым, либо сторожевым полком. Впрочем, победами себя Саин-Булат не обессмертил, скорее даже был неудачлив. Под его неосмотрительным и беспечным воеводством русское войско было наголову разбито при Коловери (Лоде).
Однако полководческие неудачи, как можно ожидать, не повлекли за собой царской опалы. Уже в июле 1573 года, видимо, по настоянию Ивана Грозного касимовский царь был крещен в селе Кушалино Тверского уезда, получив при этом христианское имя Симеон. Тогда же Иван Грозный, делая понятное только ему одному дело, женил новообращенного. Его суженой стала Анастасия Мстиславская, дочь влиятельнейшего боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, бывшего главы земщины. Ей было суждено разделить странную участь своего мужа.
Осенью 1575 года судьба преподнесла Симеону Бекбулатовичу неожиданный грандиозный сюрприз. В жизни его произошел переворот, о котором, надо думать, впоследствии он не раз с отчаянием вспоминал. Иван Грозный отрекся от царства в пользу касимовского царя. В одночасье татарский хан был произведен в цари «Третьего Рима», а царь Иван Грозный стал князем Иваном Московским, скромно покинул Кремль и переехал на Арбат за Неглинную, где поселился в бывшем опричном дворе.
Современники недоумевали. Но не удивление оказалось главным их чувством, а страх. Все гадали, чем может обернуться очередная шутка грозного царя. Царская игра в отречения была уже знакома. Десять лет назад с этого началась опричнина…
Английский посол Даниил Сильвестр утверждал, что в беседе с ним Иван IV объяснял свое неожиданное решение грозящими ему изменами и заговорами: якобы он «предвидел изменчивое и опасное положение государей и то, что они наравне с нижайшими людьми подвержены переворотам». Поводом к передаче престола стали «преступные и злокозненные поступки наших подданных, которые ропщут и противятся нам за требование верноподданнического повиновения и устрояют измены против нашей особы». В пользу данной версии говорит и то, что за год до отречения, летом 1574 года, Иван Грозный в очередной раз вернулся к мысли о бегстве от московской крамолы в Англию. С английской королевой Елизаветой велись переговоры о предоставлении ему убежища. В Вологду свезли царские сокровища и строили суда для отъезда.
Находившийся в то время в России другой англичанин, Джером Горсей, увидел здесь серьезную финансовую подоплеку. По его мнению, хитроумный Иван IV желал руками царя Симеона аннулировать все жалованные церкви грамоты и тем самым серьезно урезать ее земельные владения.
В отечественных источниках мы не встречаем никаких объяснений и толкований случившегося, как правило, они просто констатируют факт. Только один летописец позднее указал, явно передавая слухи, что Иван Грозный испугался предсказания: «волхвы ему сказали, что в том году будет пременение: московскому царю смерть». Учитывая его суеверность, такое предположение со счетов тоже сбрасывать не стоит.
Мнения историков по этому поводу различны. Очень популярной оказалась версия, что таким экстравагантным образом Иван Грозный восстановил опричнину, отмененную им в 1572 году. Другие предполагали за отречением желание царя развязать себе руки для борьбы за освободившийся польский престол. Третьи видели здесь своего рода «антиопричнину», цель которой — расправиться со старой опричной гвардией. Целый ряд историков считали отречение просто политическим маскарадом, самодурством Ивана Грозного, возжелавшего в очередной раз унизить родовитое боярство, поставив над ним татарского царя.
Однако именно в пресловутом татарстве царя Симеона ничего обидного для московских бояр не было и быть не могло. «Потерькой чести» для них скорее стало бы возведение на престол равного им русского родовитого боярина из бывших удельных князей. Дело в том, что Симеон Бекбулатович по родовитости неизмеримо превосходил их всех.
Иван Грозный, конечно, мог и любил «божиими людишками играть», но с царским местом шутить бы не стал, сажая на него человека худородного. Не так уж много времени прошло с тех пор, когда единственным царем на Руси считался хан Золотой Орды, а московские государи были всего лишь великими князьями, да и то только с разрешения (предоставления ярлыка на великое княжение) золотоордынского владыки. Татарские князья, что вели свой род от Чингиз-хана, были «честными прирожденными» царями «от царского корени». В государевом родословце 50-х годов XVI века роды астраханских, крымских и казанских царей шли сразу после родов князей московского дома. Потому и в среде русской знати было особенно престижным вести свою родословную от выезжих татарских царевичей. Вплоть до Петра официально считалось, что они «честию всех бояр выше».
Таким образом, национальность Симеона не могла ни у кого вызвать оскорбленности и отторжения. Кстати, и до него выходцам из татарских родов случалось занимать высокие посты в Московском государстве. Так, в 1572—1575 годах, как раз перед началом царствования Симеона Бекбулатовича, главой земщины был астраханский царевич Михаил Кайбулович.
С недоумением и страхом следили бояре за разворачивающимся фарсом. Летописец рассказывает, что Иван Грозный «ездил просто, что бояре, а зимою возница в оглоблех; а бояр взял себе немного, а то все у Симеона; а то, как приедет к великому князю Симеону и сядет далеко, как и бояре, а Симеон, князь великий, сядет в царьском месте».
Вскоре после своего отречения 30 октября 1575 года Иван Грозный пишет Симеону Бекбулатовичу челобитную: «Государю великому князю Симиону Бекбулатовичу всеа Руси Иванец Васильев с своими детишками, с Ыванцом, да с Федорцом челом бьют». Иван Грозный — Иванец Московский, говоря о себе, употребляет самые уничижительные обороты, просит государя его пожаловать и милость свою показать. А просил Иванец всего ничего — во всем государстве «людишек перебрать». То есть пересмотреть размещение, службы, денежные и поместные оклады всех служилых людей. Впрочем, все прекрасно понимали, в чьих руках находится реальная власть. Под именем и с гербом Симеона Бекбулатовича выходили государственные указы и пожалования, но на его грамоты дьяки старались не отписываться, а отвечали только князю Иванцу Московскому. Симеону не доверили управление Казанским царством, видимо, все-таки отчасти опасаясь его татарского происхождения, и не дали распоряжаться государственной казной.
Справедливости ради заметим, что хотя современники и потомки упрямо именовали Симеона царем, формально он им все-таки не был. Осторожный Иван Грозный не стал передавать ему этот титул, которым сам он начал именоваться — первым среди Рюриковичей — только с 1547 года. На престол Симеон сел с титулом «великого князя всея Руси». Иван же остался князем Московским, Псковским и Ростовским. В его уделе были Ростов, Псков, Двинский уезд, новгородская Шелонская пятина, Дмитров, Ржев и Зубцов. Своей «княжеской» резиденцией он сделал Старицу.
Царя Симеона не показывали иностранным послам, их принимал только князь Иван Московский. На недоуменные вопросы он отвечал, что «дело еще не окончательное, и мы не настолько отказались от царства, чтобы нам нельзя было, когда будет угодно, вновь принять сан», а Симеон Бекбулатович, объяснял Иван, «поставлен лишь по нашему соизволению».
Действительно, как Иван поставил Симеона на царство «по своему соизволению», так же неожиданно, без всяких объяснений в августе 1576 года и ссадил его с трона, на котором Симеон Бекбулатович успел просидеть чуть меньше года.
Иван Грозный мог поступить с Симеоном так, как советовал ему некогда Ивашка Пересветов в своей «епистоле», ссылаясь на опыт «турского салтана»: надобно «возвести правителя высоко, да и пхнуть его в зашею на дол». Но, против ожиданий, царь обошелся с Симеоном милостиво. Ему был пожалован внушительный титул великого князя Тверского — к тому времени никто, кроме Ивана Грозного, не имел великокняжеского титула. К титулу, как и следует, прилагались обширные земли в Твери и Торжке. В 1580 году по писцовой книге основных владений Симеона было 13 500 десятин пахотной земли. Хотя «великое Тверское княжество» и включало в себя только разоренную опричниной Тверь, Торжок и Микулинский уезд, Симеон имел свой великокняжеский двор — уменьшенную копию московского государева двора, свои приказы, своих бояр и стольников, дворец в Твери и постоянную резиденцию в богатом селе Кушалино. Дарованными ему землями распоряжался почти самовластно, обладал особым правом судить и жаловать «людишек своих».
Казалось бы, так и жить Симеону Бекбулатовичу, которого не переставали называть царем, управляться в обширных владениях, растить многочисленных детей — царевичей и царевен… Так и было при Иване Грозном. Однако в 1584 году со смертью самодержца все изменилось. При Федоре Иоанновиче власть оказалась в руках царского шурина Бориса Годунова. Тогда-то и настали черные дни для царя Симеона. Все началось с того, что его тесть Ф.И.Мстиславский, который по завещанию Ивана Грозного входил в регентский совет при Федоре Иоанновиче, был обвинен в заговоре против Бориса Годунова. (Ходили даже слухи, что он якобы хотел заманить Годунова к себе домой и убить во время пира.) В результате Мстиславский в 1585 году был пострижен в Кирилло-Белозерском монастыре под именем Ионы. Вслед за этим Симеон Бекбулатович был лишен титула и имений и сослан на житье в тверское село Кушалино, где он некогда был крещен по желанию Ивана Грозного и где прежде имел свою «великокняжескую» резиденцию. Как записано в Никоновской летописи: «Царь Симеон Бекбулатович не бяше уже на уделе во Твери… а двора же его людей в те поры не много было и живяше в скудости…»
После гибели в Угличе царевича Дмитрия и смерти бездетного царя Федора Россия стала перед необходимостью выбирать себе нового самодержца. Конечно, первым кандидатом на осиротевший престол был Борис Годунов, однако таким однозначным положение вещей представлялось далеко не всем. С новой силой разгорелись в Москве интриги. И тут опять всплыло имя царя Симеона. Как оказалось, укрепившийся за ним титул царя все еще имел магическое влияние. Идея божественности царской власти не допускала для царя приставки «экс». Однажды посидев на троне, Симеон навсегда остался царем. И как бы смехотворно и всецело номинально ни было его царствование, в глазах многих исключительно он обладал бесспорным правом на престол. В апреле-мае 1598 года в пользу царя Симеона начали настойчиво высказываться Романовы и Бельские. Претендовавшие на власть знатные роды решили консолидироваться вокруг этой фигуры против могущественного Бориса. Годунов вынужден был принимать меры. Целуя крест новому царю, подданные должны были обещать: «Царя Симеона Бекбулатовича и его детей и иного никого на Московское царство не хотети видети, ни думати, ни мыслити, ни семьитись [то есть не родниться], ни дружитись, ни ссылатись с царем Симеоном ни грамотами, ни словом не приказывати на всякое лихо, ни которыми делы, ни которую хитростью; а кто мне учнет про то говорити или кто учнет с кем о том думати и мыслити, что царя Симеона или сына его, или иного кого-нибудь на Московское государство посадити, и яз то сведаю или услышу от кого-нибудь, и мне того изыскати и привести к государю». Кстати, опасения относительно Симеона не исчезли у русских царей и после Бориса Годунова. В 1605 году присягавшие его сыну Федору давали то же самое обязательство, хотя к тому времени проекты возведения на трон Симеона давно уже потеряли актуальность.
С именем Бориса Годунова современники связали и ослепление царя Симеона. В Никоновской летописи читаем: «Враг вложи Борису в сердце и от него [Симеона] быти ужасу, и посла к нему с волшебною хитростью, и повеле его ослепити, тако же и сотвориша». Француз Яков Маржарет, возглавлявший отряды телохранителей Бориса Годунова, а потом и Лжедмитрия I, утверждал, что лично знал царя Симеона и беседовал с ним и тот ему поведал, что к нему в село Кушалино прибыл в день его рождения человек с письмом от Бориса. Письмо было милостивым, в знак своей царской милости Борис посылал Симеону испанского вина. Выпив за здоровье Бориса, Симеон и его слуга, разделивший возлияние с господином, вскоре ослепли. Лжедмитрий I, перед вступлением в Москву перечисляя преступления Бориса Годунова, обвинил его в ослеплении царя Симеона, а заодно и в отравлении его сына Ивана. Естественно, документальных подтверждений нет, но этому можно и поверить, зная нрав Бориса: не казнить врагов прилюдно, а расправляться с ними втихомолку.
При царе Борисе слепой царь Симеон Бекбулатович, всеми избегаемый, тихо жил в своем селе. Бывший правоверный мусульманин стал теперь ревностным православным христианином. Видимо, уже не надеясь на благополучие и «не искаша земнаго ничего», он решил наконец позаботиться о душе. Свои накопления он стал расточать на строительство храмов и на вклады в монастыри. Словно предвидя будущую судьбу, особо богатые вклады он отправил на Соловки.
Тем временем на престоле воссел Лжедмитрий I. Новый самодержец, царское достоинство которого было весьма сомнительно, не мог не вспомнить о Симеоне Бекбулатовиче. Тот был приглашен в Москву и обласкан, ему даже официально позволили именоваться при дворе царем. Но ласки Самозванца были недолгими. В марте 1606 года он решил одним махом и бескровно избавиться от гипотетического конкурента. (Хотя стоит сказать, что к этому времени у слепого и сломленного царя Симеона никаких самодержавных амбиций уже и быть не могло.) Лжедмитрий I решил сослать его в монастырь, откуда уже навсегда заказан путь в государи. 3 апреля великий князь всея Руси Симеон Бекбулатович, в прошлом царь касимовский Саин-Булат, был пострижен под именем Стефана в том же Кирилло-Белозерском монастыре, где десятью годами раньше окончил свои дни его тесть, старец Иона. Причем Лжедмитрий знал и помнил об этом и в напутствии сопровождающим наказывал, чтоб постригли его «как старца Иону Мстиславского» и о том «отписали к нам к Москве, чтобы нам про то было ведомо».
Всего полтора месяца спустя Лжедмитрий I был убит. Свято место пусто не бывает, и в цари «выкликнули» боярина Василия Шуйского. Популярностью в народе он не пользовался, права на престол у него были шаткие (говорили, что он «самочинно в цари нам поставился»), и потому он тоже вспомнил о несчастном царе Симеоне, ныне старце Стефане. Казалось бы, слепой монах уже не мог вызывать никаких опасений, но уже через девять дней после прихода к власти, 29 мая 1606 года, Василий Шуйский посылает в Кирилло-Белозерский монастырь пристава Ф.И.Супонева с грамотой, в которой приказывает перевести старца Стефана на Соловки. При этом царь Василий проявляет необычайную поспешность, он строго требует, чтобы ему отписали, «какого числа он из монастыря выедет, чтобы нам про то ведомо было вскоре».
На далеких Соловецких островах в нужде, под строгим надзором старец Стефан прожил шесть лет. Не облегчили его положения и прежние богатые вклады, их пересилила строгость царского указа. Все это время он посылал в столицу грамоты с просьбой вернуть его в Кирилло-Белозерский монастырь. Но только 25 июля 1612 года, когда на российском престоле не стало законного царя, над старцем смилостивились. «По совету всея земли» его вернули в Кириллов. (Видимо, свою роль сыграло и то, что далеко не последним человеком в «совете всея земли» был шурин старца Стефана Ф.И.Мстиславский.)
Прочно утвердившейся династии Романовых дряхлый слепой Стефан уже был не страшен, и потому его оставили в покое. Последние годы он в забвении и одиночестве доживал в Москве. Ему выпало пережить всех своих детей — Евдокию, Марию, Анастасию, Федора, Дмитрия и Ивана. Не дождалась его возвращения и жена Анастасия, которая вослед мужу приняла постриг и стала старицей Александрой. Она скончалась 7 июня 1607 года, когда Стефан находился на Соловках, и была похоронена в московском Симоновом монастыре. Сам же Стефан преставился 5 января 1616 года. Его похоронили рядом с супругой. На надгробном камне было написано: «Лета 7124 году генваря в 5 день преставился раб божий царь Симеон Бекбулатович во иноцех схимник Стефан». Теперь уже не найти этой могилы. На ее месте стоит Дворец культуры ЗИЛа…
