 |
| Московский журнал | Инна Менькова | 01.04.1999 |
Не случайно на следующий же год после введения Григорианского календаря Жозеф Скалигер для истории и хронологии предложил сохранить счисление времени по Юлианскому календарю, пронумеровав «юлианские дни» от 4712 года до Рождества Христова. И доныне, независимо от того, по какому календарю желает жить современное общество, астрономические расчеты и историческая датировка неизменно ведутся по Юлианскому календарю. Вычисления осуществляются сначала в Юлианской системе, а затем юлианские даты переводятся в григорианские — для «потребителей». Прямое же использование Григорианской системы невозможно из-за ее нецикличности.
Святейший Синод Русской Православной Церкви в 1903 году заявил, что «самые авторитетные ученые у нас склонны в пользу Юлианского календаря, допуская только некоторые поправки в нем, но никак не замены на менее смысленный, по их мнению, Григорианский календарь"1. Профессор Д.Ф.Голубинский по этому поводу писал: «Большим техническим недостатком Григорианского календаря является его ненужная сложность. Благодаря Юлианскому календарю легко хронологически восстановить различные исторические факты, астрономические явления в прошлом, записанные в летописях или древних памятниках, что невозможно сделать по Григорианскому календарю… Отсутствие 10 дней в 1582 году запутывает все расчеты, а уничтожение 3 високосов в 4 столетиях, хотя и приближает гражданский год к астрономическому, но зато совершенно исключает возможность различных расчетов"2.
«Я остаюсь решительным почитателем календаря Юлианского, — писал профессор В.В.Болотов. — Его чрезвычайная простота составляет его научное преимущество перед всякими календарями…»
XI
Можно сказать, что мы «обречены» на вечное использование Юлианского календаря в научной работе. Его история соединилась с историей человечества, он стал ее органической частью. На долю Юлианского календаря выпала особая роль, и не потому, что он самый совершенный, а так уж получилось: может быть, таков Промысел Божий? Это своего рода избранничество. Календарь не без недостатков, но кто из избранных без недостатков? Подтверждением может служить «живучесть» календаря: он сохраняет свое значение вне зависимости от введения новых систем.
С Григорианским же календарем произошло совершенно противоположное. Поскольку он «подвесил» свою систему счисления вне времени, вне событийной последовательности, он стал, как древнеримский, просто бытовой «надстройкой». Тем самым он утратил исключительность, присущую Юлианскому календарю, и стал не лучше и не хуже любой другой, такой же условной, системы счисления времени. Показателем того, что «улучшение» календаря вовсе не есть движение к совершенству, является небывалый календарный «бум» в период почти повсеместного принятия Григорианского календаря: предлагалось сразу несколько вариантов «еще лучших». Это грозный симптом. Мы дожили до времени, когда календарь обесценился.
По утверждению профессора Д.А.Лебедева, «новый» Григорианский стиль к 1924 году устарел: 400-летний его период не верен, 500-летний был бы лучше, всего точнее 128-летний…"3 А Совещание Православных Церквей в Константинополе в 1923 году «выработало более совершенный метод, постановив, что лишь календарные годы, оканчивающиеся на два нуля (сотые), цифра которых, будучи разделенной на 9, дает остаток 2 или 6, будут считаться високосными, остальные же годы остаются длиной в 365 дней"…
Как видим, на чисто прагматической основе систем счисления времени можно придумать множество — неудобовоспринимаемых и не годных к использованию. Но это уже безразлично. Поскольку цель их конструирования — своего рода комфорт общества, навязывающего творению свою волю, — все они не будут иметь онтологического начала, то есть слиянности с бытием, «смысла и оправдания» своего существования, которых ничем нельзя заменить. Произошла подмена подлинного, содержательного сущего не-сущим.
«Вершиной» же календарных преобразований, по-видимому, явился проект мирового календаря. В нем уже систематически в каждый високосный год вводятся два нерабочих дня, не имеющих ни даты, ни обозначения дня недели. Вот счисление, доведенное до своего отрицания, чуждое самому времени, уничтожающее себя.
Но «чесо ради гибель сия бысть?» Не для того ли, чтобы удовлетворить «общественное мнение с целью сделать… лучшею общественную жизнь и экономические отношения?"4 На совещании по случаю празднования 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви декларировались следующие аргументы в пользу перехода на новый стиль: «Ничем не оправдываемая обособленность от гражданского государственного календаря выставляет Церковь отсталой, препятствуя ей быть практически полной сотрудницей государства на социальном и экономическом поприще, где вопрос касается применения календаря…» Наша история может послужить иллюстрацией такого рода «сотрудничества». Сначала советское государство приняло Григорианский календарь. А в период с 1929 по 1940 год неоднократно (!) проводились реформы календаря, исходившие из производственных интересов (календарь — игрушка общества, что-то вроде «конструктора»). Так, постановлением специальной комиссии при Совете Труда и Обороны в конце 1929 года был введен единый производственный табель-календарь. В нем год состоял из 72 5-дневных недель и пяти праздничных дней, приуроченных к революционным праздникам.
Постановлением СНК СССР (21 ноября 1931 г.) «О прерывной производственной неделе в учреждениях» («Известия», 21 ноября 1931 г.), вступившим в силу с 1 декабря 1931 года, народным комиссариатам и соответствующим учреждениям разрешался переход на 6-дневную неделю. При такой реформе сохранялись постоянные нерабочие дни 6, 12, 18, 24 и 30 чисел. В тех же месяцах, которые по Григорианскому календарю состояли из 31 дня, последний день считался сверхмесячным рабочим днем.
Можно допустить, что тенденция развития общества в условиях прогресса такова, что Григорианский календарь будет со временем принят всеми. Но не видно оснований для его долголетия, — как мы видим, готовы новые варианты, и вскоре может быть принят еще один календарь… а потом еще… и нет этому конца.
XII
После анализа Григорианского календаря c естественнонаучной точки зрения настало время поставить вопрос об использовании его в качестве церковного. Оказывается, что еще до рассмотрения проблем движения календаря, вычисления Пасхи, возможности соблюдения Типикона, Марковых глав и так далее, можно утверждать, что система счисления времени, предлагаемая как «уточненная», «улучшенная», является уже только тенью системы, по сути, ее профанацией. Это фундаментальное обстоятельство влечет за собой ряд серьезных последствий.
Всякий календарь обращен к человеку, служит ему. Его назначением является регуляция, организация общества оптимальным образом — таким, чтобы в идеале она органически вписывалась в бытие мира и согласовывалась с волей Божией. Последнее особенно существенно для календаря церковного, так как он является регулятором самой важной стороны жизни человека, сохраняющим его под покровом Церкви и приобщающим онтологической основе всякой жизни, полноте бытия. Потому ясно, что использование системы счисления, чуждой этой основе, возможно лишь вопреки здравому смыслу и с неизбежностью породит несообразности. Если же таковые появляются в устроении духовной жизни, — общество уподобляется дому, из-под которого вынули часть фундамента и подсыпали песком, — он может дать непредсказуемый крен с непредсказуемыми последствиями. Принятие Григорианского календаря под давлением силы или социального авторитета (а он повсеместно введен именно таким образом) не свидетельствует о его преимуществах и ни в какой мере не устраняет его недостатков.
Даже если оставить без внимания вышеизложенные соображения и присоединиться к общему обсуждению возможности замены Юлианского церковного календаря на Григорианский, убедительность приводимых причин перехода на новый стиль все равно остается сомнительной. Среди них называют сползание дат, движение точки весеннего равноденствия и тому подобные явления, которые через несколько тысяч лет сделают невозможным расчет Пасхалии, не противоречащий церковным канонам. Эта озабоченность говорит о многом: о возросшей самоуверенности человечества, о необъяснимом оптимизме, с которым оно смотрит в будущее, — либо о неосведомленности пасхалистов в глобальных вопросах.
В начале 60-х годов на одном из заседаний «Римского клуба"5 в докладе, посвященном экологической угрозе цивилизации, современная ситуация в мире изображалась следующим образом. Представим пруд, зарастающий ряской. При этом каждый следующий день ею покрывается вдвое большая поверхность воды, чем накануне. Так вот, мы подобны хозяину пруда, спохватившемуся в момент, когда пруд зарос наполовину. Сколько дней осталось у него (и у нас), чтобы что-то предпринять? Ни одного, лишь несколько часов! Иными словами, мы почти опоздали. Расчеты ученых «Римского клуба» показали, что у нас впереди вовсе не тысячелетия, а какие-то сто или немного более лет, по прошествии которых биосфера Земли сделается непригодной для жизни (при сохранении современных тенденций развития общества).
Утверждая свое царственное положение в мире, падший человек разрушил заботливо созданные и тонко сбалансированные тепличные условия своего обитания — прорвал ионосферу, отравил воду и воздух, а с ними почву, растения, животных… Мало того, он вызвал к жизни разрушительные саморазвивающиеся процессы (то есть продолжающиеся уже независимо от его воли). Это первое.
Второе. Управление миром сведено человечеством к потреблению — потреблению хищническому. Не столь уж и долгая история технического прогресса показала, что резервы жизнеобеспечения ограничены и растрачиваются необратимо. Становится видно, что направленность бытия к своему концу заложена изначально, что этот мир действительно не был предназначен для бесконечного существования, но подобен временному пристанищу, имеющему ограниченный запас необходимого для жизни, и — что запас этот иссякает. С другой стороны, все понятнее, что Господь предоставил человеку быть хозяином и творцом своей судьбы, долготерпение Божие попускает человечеству самому завершить свою земную историю.
Человек уничтожает мир. Но творение едино. Мы — часть мира и разделим его судьбу. Современный homo sapiens, даже если он не знает (или игнорирует) слова Священного Писания о неизбежности конца мира и занят только научным исследованием закономерностей и механизмов природных явлений, вынужден признать, что человечество стоит у предельной черты, что дальнейшее развитие детерминировано и необратимо.
XIII
Если в XVI веке еще можно было питать иллюзии, то в XX обсуждение будущего на века и тысячелетия вперед представляется недоразумением. Рекомендация предупредить проблемы, которые возникнут при вычислении Пасхи через тысячу лет, переходом на Григорианскую систему счета времени сегодня свидетельствует о неоправданной поспешности, о полной неадекватности теоретических изысканий объективному положению вещей. «Еще до 10 452 года Юлианская Пасха будет приходиться в пределах после весеннего равноденствия (до летнего солнцестояния) и есть еще много времени, чтобы не спешить с реформаторскими экспериментами», — писал Н.Н.Глубоковский6.
Если пренебречь и этим выводом, то дальше встает вопрос: что именно отмечает Церковь, празднуя Пасху, — собственно момент Воскресения или какую-либо символическую дату? Если имеется в виду фиксация физического момента времени, то это одна из древнейших функций астрономии.
Мы отмечаем память какого-либо события, когда в окружающем мире по прошествии некоторого времени (месячного, годового, 100-летнего или другого цикла) вновь повторяется такое же сочетание внешних факторов, какое этому событию сопутствовало. Прежде всего — взаимное расположение небесных светил, как бы движимых вечным механизмом. В частности, для празднования Пасхи нужно определить, когда Солнце при своем годичном перемещении относительно системы неподвижных звезд окажется в той точке, где оно находилось в момент Воскресения Христова. Совпадение эклиптических координат Солнца, тогдашних и нынешних, знаменует реальность попадания в искомый физический момент времени. Поскольку дата Воскресения Христова точно не известна, речь может идти о попадании лишь в отрезок времени, включающий этот момент. Для определения этого отрезка нужны естественные ориентиры — сопутствующие циклически повторяющиеся явления природы, предваряющие день Воскресения или совпадающие с ним. Это означает, что ввиду невозможности определить координаты Солнца для момента Воскресения, мы вычисляем их для естественного указателя дня Пасхи. В качестве такого ориентира мнением Церкви избрано созревание ячменя, время первого его урожая, начатки от которого приносились Богу в благодарение во дни ветхозаветной Пасхи (Лев. 23, 11). По благословению Божию Авив — «месяц колосьев» (Исх. 13, 4) — есть первый месяц года и пасхальный месяц.
Время созревания ячменя имеет свою отметку и на «всемирных часах» небосвода — оно наступает после того, как Солнце пересечет на эклиптике точку весеннего равноденствия и длительность дня превысит продолжительность ночи. Этот момент является для солнечного календаря однозначной ранней границей празднования Пасхи (началом отрезка). Конечно, от года к году дата созревания ячменя меняется. Множество точек на эклиптике, соответствующих положению Солнца в момент сбора урожая для разных лет, и составит искомый отрезок, обязательно включающий неизвестную точку, в которой находилось Солнце в день Воскресения Христова. Размеры отрезка ограничены. Если учесть, что на Святой земле в год снимают два-три урожая, то разброс в сроках созревания не может превышать месяц. Это и есть первое соображение, позволяющее ориентировочно наметить поздний пасхальный период (конец отрезка).
Однако, хотя созревание ячменя подчиняется солнечному циклу, дата ветхозаветной Пасхи, непосредственно связанная с ним, вычисляется по лунному календарю: «Жертву прехождения (Пасху) все должны совершать после весеннего равноденствия в половине первого месяца (лунного)"7.
Каноническое правило, которое требует, чтобы наша Пасха праздновалась после ветхозаветной, является вторым независимым основанием для указания поздней границы пасхального интервала. Оно требует максимального отодвигания этой границы от точки весеннего равноденствия — тоже примерно на месяц. Можно видеть некоторую согласованность результатов этих независимых друг от друга подходов.
Таким образом, использование времени созревания ячменя в качестве начала отсчета для празднования Пасхи означает, что определяющим является момент весеннего равноденствия. И только он может быть признан естественным ранним пасхальным пределом.
Исторически получилось так, что для вычисления дня Пасхи александрийскими астрономами предложены, а отцами I Вселенского Собора благословлены сразу две «системы отсчета» — два ориентира: время созревания ячменя и даты пасхальных границ: 21 марта — 25 апреля (21 марта было датой весеннего равноденствия в IV веке). Изначально оба ориентира совпадали и по смыслу были тождественными, разными способами указывали на одно и то же и коренились в одном — в весеннем равноденствии. Но поспевание урожая и весеннее равноденствие имеют совершенно различную природу. С течением времени их даты стали расходиться.
Точка весеннего равноденствия медленно смещается по эклиптике навстречу годичному движению Солнца под влиянием лунно-солнечной прецессии (как уже сказано ранее), и год от года лето наступает все раньше, а с ним и созревание ячменя. Календарь же по своим законам вращается относительно годовых сезонов, так что даты смещаются относительно физических моментов. Дню весеннего равноденствия в XVI веке соответствовала уже дата 11 марта, а не 21 марта, как было в год I Вселенского Собора. Поэтому сохранение даты 21 марта в качестве ранней пасхальной границы отодвигало на 10 дней празднование Пасхи от времени созревания ячменя, то есть от момента, когда оно имело место по природе своей. Уменьшался шанс попадания на пасхальном временном отрезке в «тот самый» момент Воскресения Христова. Указание дня Пасхи стало иногда приобретать символический характер. И что удивительно: когда-то согласно свидетельствуя об одном и том же, исходные ориентиры стали входить в противоречие друг с другом. Приходилось порой выбирать между ними, то есть считать один из них основным, а другой — второстепенным.
Обстоятельства сложились так, что предпочтение отдавалось именно датам пасхальных границ: 21 марта признано неподвижной пасхальной границей, «текуфат-нисан"8. «Дело доходило до того, что … предельный пасхальный срок… перешел через предельную грань, то есть 25 апреля, позже которого Пасха не должна праздноваться"9. Соблюдение дат пасхальных границ, безусловно, вызвано благочестивым стремлением не нарушить церковные каноны. Но, кроме того, возможно, что некоторое абсолютизирование чисел идет и от средневекового мистического отношения к ним. Благоговение перед численными соотношениями было свойственно тогда многим ученым. Например, законы Кеплера есть плод численного подбора, совершавшегося всю жизнь и вдохновленного идеей гармонии мира. Если это иметь в виду, то становится понятным один из вероятных мотивов преобразования календаря XVI века: если сущность выражается числом — совпадение чисел обеспечит совершенство.
Каким образом решил римский папа проблему согласования расходящихся параметров определения Пасхи, всем известно: он их «притянул за уши» друг к другу. Но это не изменило природу вещей, а потому не стало решением проблемы.
По сути, введение Григорианского календаря имело целью вернуть раннюю пасхальную границу ко дню весеннего равноденствия. И хотя совпадение их более естественно, чем нынешнее расхождение, устранение его путем уничтожения всего «лишнего» есть операция внутренне противоречивая и, конечно, абсолютно неправомерная. Бессмысленно сохранять одни даты, уничтожая другие.
Установление Вселенским Собором незыблемости 21 марта как пасхальной границы «на века», скорее всего, связано с тем, что эти «века» виделись не слишком долгими. И когда предлагалось праздновать Пасху в определенный промежуток времени: 21 марта — 25 апреля, вряд ли люди представляли, что человечество просуществует еще столько, что придется учитывать сдвиг календарных дат. Кроме того, 21 марта назначался пасхальной границей на Великий Индиктион, то есть до 532 года, а не на 2 тысячи лет. Святые отцы I Вселенского Собора утвердили правила в том же смысле.
XIV
Один и тот же результат может быть достигнут разными путями: естественным и искусственным. Первый имеет основанием обращенность человека к миру, второй — его изолированность от мира, сосредоточенность на себе. Выбор пути — вопрос принципиальный, решение которого зависит от душевного устроения человека, всего мировосприятия.
В истории вычисления Пасхалии примером первого был Юлианский календарь, второго — Григорианский. Надмившись своими успехами, человек захотел разорвать круг бытия, наложить на живую жизнь неподвижную сеть рационального построения и пошел по второму пути. Создав искусственную схему, он остался в ней и, следуя логике избранного пути, оказался обреченным переходить от одной фиктивной системы к другой, все более удаляясь от основ своего же бытия. Это печальная, но объективная реальность. Игнорировать ее бессмысленно. Время однонаправленно, события нашей жизни составили содержание прошлого. Размышляя о них, можно видеть, как человечество, отчуждающееся от творения, лишается своего царственного в нем положения, порабощается рукотворным «химерам», отдаляется от Творца.
1Деяния совещания глав и представителей автокефальных Православных Церквей в связи с празднованием 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви. Т.1. 1948.
2Голубинский Д.Ф. Вопрос об уравнивании года гражданского с астрономическим. М., 1849.
3Лебедев Д.А. О православной Пасхалии. Православный календарь. М., 1924.
4Церковный вестник. № 16. 1924.
5"Римский клуб» — международная неправительственная прикладная научная организация, созданная в Риме в 60-е годы для исследования вопросов глобального прогнозирования развития цивилизации. Основатель — Аурелио Печеи.
6Журнал заседания Астрономического общества. Выступление Н.Н.Глубоковского. М., 1899.
7Деяния совещания глав и представителей автокефальных Православных Церквей в связи с празднованием 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви. Т.1. 1948.
8Там же.
9Там же.
*Окончание. Начало в № 3 за 1999 год.
