 |
| Московский журнал | Б. Романов | 01.03.1999 |
Успех книги А.Н.Муравьева, так или иначе вдохновившего М.Ю.Лермонтова на его «Ветку Палестины», обратил внимание общества к Святой земле и как к предмету литературы, и как к христианской святыне, истоку новой цивилизации, по словам Пушкина, «забытому христианской Европою для суетных развалин Парфенона и Ликея». Хотя в недавнее еще время для образованного европейца, каким был Н.И.Гнедич, античная колыбель человечества и Святая земля были естественно связаны. В послании «К К.Н.Батюшкову» (1807) Гнедич призывал друга-поэта:
Туда, туда в тот край счастливый,
В те дали солнца полетим,
Где Рима прах красноречивый
Иль град святой Ерусалим.
Путешествуя по Европе, А.С.Норов переводит Вергилия и Горация, Петрарку и Ариосто. А в 1834—1836 годах совершает первое паломничество в Палестину и Иерусалим и потом издает свою незаурядную книгу «Путешествие по Святой Земле в 1835 году».
Этот путь через античность к христианству в каком-то смысле — путь каждой европейской культуры, всякий раз как бы заново переживающей переход от язычества к христианству. Рим и Иерусалим (Афины и Иерусалим — параллель близкая, но не равнозначная), Вечный город и Святой град в русской культуре символы не случайные. Путь от Рима до Иерусалима был путем духовных исканий, раздумий, постижений.
Так любивший и так живописно изобразивший Рим Н.В.Гоголь, перед окончательным возвращением в Россию посетивший Иерусалим, признается позднее В.А.Жуковскому: «Видел я, как во сне, эту землю!» Гоголь увидел Иерусалим как во сне, но в этом сне он увидел его со всеми подробностями. Гоголевские видения в своей выразительной пластике были, конечно же, видениями поэтическими. На Елеонской горе его поразил «след ноги Вознесшегося, чудесно вдавленный в твердом камне, как бы в мягком воске, так что видна малейшая выпуклость и впадина необыкновенно правильной пяты». Эти подробности Гоголь сообщил Жуковскому, отвечая на просьбу поэта: «Мне нужны локальные краски Палестины. Ты ее видел, и видел глазами христианина и поэта… Передай мне свои видения… я бы желал иметь пред глазами живописную сторону Иерусалима, долины Иосафатовой, Элеонской горы, Вифлеема… Хотелось бы пропеть мою лебединую песнь, хотелось бы написать моего «Странствующего жида». Для этого-то замысла и понадобилось поэту иметь перед глазами «живописную сторону Иерусалима». И в его поэме Иерусалим был увиден духовным зрением с той же живописностью:
Народ вокруг Голгофы за стенами
Ерусалимскими столпился. Город
Стал тих, как гроб.
Образ Святой земли в поэзии 1830−40-х годов, за редким исключением, остается романтически условным. Как и в первые десятилетия века, в библейских мотивах впрямую звучат отклики на современность. Еще сильны и жизненны традиции духовной поэзии века минувшего, ее язык и образы. И они близки и понятны читателю. Но образы библейских городов становятся символами, превращая яркую мощь библейского слова в общедоступный романтический словарь.
Характерный образец — стихотворение юного Ф.Н.Менцова (1819−1848) «Падение Содома и Гоморра», в котором романтический колорит вполне выдержан:
Два города с высокими стенами,
Озарены мерцающей луной…
О! Сколько там картин разнообразных!
Дворцы, аркады, истуканов ряд,
Фонтаны бьют, и в группе безобразной
Слоны под тяжким куполом стоят.
Там далее все мраморные сходы,
Строений пышных длинные ряды.
Колонны, портики, водопроводы
И полные цветов висящие сады…
О города! Вы ада порожденье!
Столь же романтически возвышен Д.К.Лизандер (1818−1894) в стихотворении «Пустыня искушения», опубликованном по инициативе П.А.Плетнева в «Современнике»:
Где Мертвое море нечистой волной
Содом и Гомор заливает;
Там нет ни былинки в глубоких песках,
Не слышно потока журчанья,
Там рыбы не видно на мутных волнах,
В степи нет живого созданья,
Лишь кой-где печальные пальмы стоят,
Столпившись, как сирые братья, —
И к ним караваны на отдых спешат,
А вкруг тяготеет проклятье…
Наиболее ярок и художественно убедителен в романтическом воплощении традиций духовной поэзии крупнейший религиозный поэт века Ф.Н.Глинка. Его книга «Опыты священной поэзии» (1826) — поэтическое явление и литературный памятник. Декабристские мотивы и аллюзии, о которых столько уже писалось, в его духовных стихотворениях естественны и органичны, как естественен и органичен для поэта язык Священного Писания. Очевидно, насколько остро звучали строки его стихотворения «Песнь в пустыне на месте Иесионгавер» в 1826 году:
Уж виден край обетованный
За Иорданскою водой.
Не так жених давно желанный
Любезен деве молодой,
Как нам любезна Палестина! -
Забыть, забыть страну рабов…
Образ Святой земли возникает уже в ранних его стихотворениях, например в «Обете Иефая»:
Играли волны Иордана,
Взошла звезда родных небес,
И на крутых холмах Ливана
Шумел, шумел кедровый лес.
Созрела жатва золотая,
Зарделся финик на скале…
Но более охватно, не жалея подробностей и красок, с вниманием к разнообразным историческим и литературным источникам, Глинка изображает евангельские события в своей размашисто-монументальной поэме «Капля крови» (1840-е):
Спит волна Тивериады,
В небе тихо и светло!
Смотрят веси, смотрят грады
И воздушные лампады —
Моря в синее стекло…
Среди романтических изображений Святой земли в поэзии 1840-х годов резко выделяются стихи Святогорца (С.А.Веснина, в монашестве Серафима и Сергия). Они выделяются не только простодушием, непосредственностью религиозного чувства, но и тем, что в них поэтически переданы живые впечатления и чувства паломника.
Теперь совсем ничтожный город
Ерусалим… Лишь пыль да прах
В его разрушенных стенах,
Бесстыдство бедности и голод…
Взгляни на улицы: на них
Калеки с лицами худыми,
В костюмах варварских своих,
Сидят почти полунагими…
Кой-где ряды, но и они
Почти как улицы грязны:
В них есть товаров даже свалки.
Хоть город свят, а между тем
Ни шагу здесь араб без палки, —
Кто с пистолетом, кто с ружьем,
Кто с пикой, с саблею кривою,
Иной с предлинным чубуком,
И все с чалмой, перевитою
Цветным иль темным полотном…
Здесь перед читателем впервые в нашей поэзии (в отличие, конечно, от прозы) Иерусалим был явлен вживе, увиденный поэтом не только духовным зрением, но и человеческим взором.
В 1850 году в Иерусалим едет единственный из доживших до седин поэт пушкинской плеяды — П.А.Вяземский. Едет он, как и многие русские паломники, на Пасху. Несмотря на некоторую описательность известного стихотворения Вяземского «Палестина», навеянного этой поездкой, оно заслуженно стало хрестоматийным. В нем есть живость взгляда, свободное дыхание и тонкий интонационный рисунок, оно рисует зримую картину древней земли:
Там дерево томится тенью судной,
Поток без волн там замер и заглох.
И словно слышен в тишине безлюдной
Великой скорби бесконечный вздох.
В 1861 году появилось стихотворение Н. Кельша, любопытное тем, что в нем дан живой образ Яффы, города, первым встречавшего на Святой земле русских паломников:
Заходящее солнце горит
На созревших кистях винограда,
Ветерок по листам шелестит
И прохладою веет из сада.
Опустел многолюдный базар,
Муэдзина замолк голос медный,
Полон сладких видений и чар,
Задремал на ковре правоверный.
Смолк и город и гул.
Город тихо уснул…
В 1859—1862 годах в Палестине побывал Н.В.Берг, известный поэт-переводчик. Свои странствия он описал в очерках «Мои скитания по белу свету», а в 1863 году издал «Путеводитель по Иерусалиму и его ближайшим окрестностям».
В 1873—1874 годах в Иерусалиме жил С.И.Пономарев, известнейший библиограф, позднее редактор первого посмертного издания сочинений Н.А.Некрасова. Глубоко религиозный человек, неутомимый труженик, он составил в Иерусалиме каталоги консульской библиотеки и библиотеки Духовной миссии. А позднее — и обстоятельнейший по тем временам библиографический указатель «Иерусалим и Палестина в русской литературе, науке, живописи и переводах». В 1879 году вышла книга его стихотворений (большинство из них вначале появилось на страницах «Киевских епархиальных ведомостей») «По Святой Земле. Из палестинских впечатлений», подписанная инициалами С.П. Конечно, книжка мало что значила для русской поэзии. Ее стих, как правило, излишне описателен, вял, отягощен прозаизмами и морализаторством. Но сама попытка такого цикла, своеобразного путевого дневника паломника-стихотворца, простодушно фиксирующего увиденное, свои чувства и мысли, достаточно любопытна.
Непосредственными впечатлениями от Святой земли интересны циклы сонетов и таких стихотворцев, как А.М.Федоров и В.А.Шуф.
Посещения Палестины русскими паломниками особенно участились после основания в 1882 году Императорского православного палестинского общества. К концу XIX века в Иерусалиме жили 5 тысяч православных — при том, что всех жителей в нем было лишь немногим более 40 тысяч. И в начале века поток православных паломников в Святую землю отнюдь не сократился.
В 1907 году в Палестину приехал зоркий, памятливый, умеющий читать каменную книгу бытия И.А.Бунин. Его очерки — действительно «путевые поэмы», в которых Святая земля увидена поэтически проникновенно, с какой-то возвышенной горечью, которую не могла не вызвать картина сбывшегося пророчества о попрании Иерусалима «языками до времен скончания языков».
«Темным ветхозаветным Богом веет в оврагах и провалах вокруг нищих останков великого города, — писал Бунин. — Или нет, — даже и ветхозаветного Бога здесь нет: только веянье Смерти над пустырями и царскими гробницами, подземными тайниками, рвами и оврагами, полными пещер да костей всех племен и народов. Место могилы Иисуса задавлено чернокупольными храмами. Мечеть Омара похожа на черный шатер какого-то тысячелетия тому назад исчезнувшего с лица земли завоевателя. И мрачно высятся возле нее несколько смоляных кипарисов…»
В одном из стихотворений «палестинского» цикла поэт признавался:
…душа моя грустно чего-то искала.
Недвижно светили
Молчаливые звезды над старой,
Позабытой землею…
И кажется, что эта умеющая тихо радоваться, но и тоскующая душа искала и не находила в древней стране того, что могло бы дать умиротворение, — вместе со всем человечеством, которое
И само еще не знает,
Что оно иного ждет,
Что еще раз к Назарету
Приведет его судьба!
Через многие годы его спутница по путешествию в Святую землю В.Н.Муромцева-Бунина писала в дневнике: «К Гробу Господню я подходила и прикладывалась в большом волнении… Ян порой хорошо говорил о Христе, о Преображении, и, пожалуй, он кое-что сделал для приближения меня к Нему». И уже незадолго до смерти мужа записала: «…душа его, действительно, религиозна».
Стихи и проза И.А.Бунина, рожденные палестинскими впечатлениями, бесспорно, самое значительное после «Хождения Даниила», что написано о Святой земле в русской литературе. Очерковая конкретность и поэтическая сжатость, таинственное умение одним точно положенным мазком добиться живописного эффекта, мудрость, избегающая рассуждений, а выраженная в душевных движениях, — все это делает бунинские страницы воистину драгоценными.<>
От редакции:
После революции религиозные мотивы в русской поэзии перестают звучать впрямую. Но высокая христианская духовность продолжала одушевлять ее. Только теперь мы ясно это распознаем.
Слишком стремителен и противоречив был русский ХХ век. Слишком еще рано судить о нем.
Сегодня на Руси возрождается паломничество в Палестину, возрождаются традиции духовной поэзии и в ней — тема Святой Земли.
В качестве иллюстраций использованы гравюры из книг: С.П. (Пономарев С.И.). По Святой Земле. Из Палестинских впечатлений. 1873−1874. СПб., 1879. Норов А.С. Путешествие по Святой Земле в 1835 году Авраама Норова. СПб., 1844.
