Высказываясь в последнее время с различных трибун и в печати о судьбах науки в России, я, в сущности, вынужден говорить одно и то же: при нынешнем положении дел отечественная наука представляет собой коллапсирующую систему, и если это положение продлится еще два-три года, она перестанет быть сколько-нибудь существенным компонентом науки мировой. Вероятность такого исхода, по моему мнению, составляет 95 процентов, и лишь с вероятностью в 5 процентов можно ожидать какого-то заметного изменения к лучшему. Пока тенденции к улучшению нет. В чем генеральная причина? Сейчас самое главное — понять, что было с нами в прошлом, что есть сейчас и что должно быть завтра. Если мы это поймем, нам внятна станет и судьба науки, культуры, образования — всего, что составляет духовное начало в человеческом обществе.
В конце 80-х — начале 90-х годов в России произошла капиталистическая контрреволюция. Я считаю, что суть дела не только и не столько в формах собственности — общенародной ли, частной ли, — суть дела в следующем: каково взаимоотношение интереса личного и общественного. Если общественное ставится выше личного и люди добровольно этому следуют, — для меня это социализм. А если обществом принимается, что интересы личности превыше всего, — такое общество я называю капиталистическим. При советском социализме идеология, хотя и исповедовала социалистическое начало в вышеуказанном смысле, — оказалась неадекватной сознанию людей: ей подчинялись, ее декларировали, однако на самом деле у большинства личные интересы оставались на первом плане. Но вот опора, которая все это держала, зашаталась. Теневая экономика, коррумпированный партийно-государственный аппарат — силы, ставившие личное выше общественного, вышли из-под контроля, уже открыто устремились к обогащению. Обыгрывая недовольство известными трудностями, они в конце концов смогли взять верх. И что поразительно и достойно глубочайшего изучения: силы, разрушившие породивший их строй, унаследовали лозунг «Кто был ничем, тот станет всем». Они строили мир, где жаждали стать всем, а отсюда совершенно ясно, какие люди сейчас у власти. Для них не существует ни интереса сильного государства, ни интереса сильной культуры, ни интереса сильной науки, образования — ни-че-го! При старом строе хотя бы имелось понимание, что сильная государственность, наука, культура и т. д. необходимы великой державе. А победившим теперешним наплевать, будет государство великим или ничтожным. Важно, чтобы собственный карман был набит. Неразрешимость ситуации состоит в том, что финансовые структуры срослись с аппаратом управления. На всех уровнях! И все радеют исключительно о своих личных делах. Какая уж тут наука…
Чтобы не быть голословным, приведу пример, который не раз приводил. По подсчетам даже Центробанка каждый год до 50 миллиардов долларов вывозится из страны, а на науку тратится 2 миллиарда! На все образование — я точной цифры не помню — всего раза в полтора больше, — а ведь у нас около тысячи только вузов, плюс еще школы, техникумы… Это жалкие крохи в сравнении с тем, что вывозят за границу! В одном из номеров «Известий» читаю: на переговорах в Лондоне западные банки предъявили российской стороне данные, сколько денег и в каких зарубежных банках лежит у наших финансистов. Суммы значительно превосходят размеры долговых обязательств России…
Вывоз капитала за рубеж необходимо прекратить, а эти средства тратить внутри страны на содержание науки, культуры, образования, армии… Я утверждаю, что сегодня без этой меры наука в России умрет. Правительство ставит вопрос поразительным образом: умный Трезор сам себя прокормит, то есть наука, сначала прикладная, а потом фундаментальная, в основном должна жить на деньги, вкладываемые частными фирмами. Этот номер не пройдет. Категорически! Потому что, как мы видим, деньги почти все вывозятся из страны. Если правительство Примакова будет продолжать прежнюю линию — наука, повторяю, умрет. Она ведь умирает очень быстро и очень тихо. Физически ученые остаются, остаются здания, столы, стулья, компьютеры, — но все это уже не может продуцировать результаты мирового уровня. Мы не имеем возможности приобретать передовую вычислительную технику и современное лабораторное оборудование, вести (если говорить, допустим, о нас, геофизиках) полевые исследования — мы уже оказались на мировых задворках по одному из главных компонентов современного научного поиска: по обладанию передовыми техническими средствами. Представьте себе: можно ли, имея устаревшее оборудование, конкурировать с Западом, где оборудование самое современное, где ученым не надо думать о хлебе насущном, в то время как наши люди за небольшим исключением (гранты и т. п.) не получают даже прожиточного минимума! Если в начале 90-х годов многих российских ученых хотя бы приглашали за рубеж в командировки — потому что тогда впервые наука России вдруг раскрылась во всей своей мощи, и мир бросился на нее, — то сейчас энтузиазм поутих: большинство секретов известно… И второй момент колоссального значения: академическая элита, чиновники разных мастей и калибров! Сейчас почти все они думают исключительно о себе. Человек помрет рядом, покончит жизнь самоубийством, — им совершенно наплевать! Страшнейшая черта нашего времени: стоящие во главе науки президенты и вице-президенты разных академий, директора институтов и прочая, и прочая, — по большей части не борцы, а приспособленцы. Когда работники науки, образования, культуры объединяются для борьбы за свое дело, а у них, допустим, не получается, — это одно. Но сегодня никто и не пытается бороться!
Итак, наука в кошмарном положении. Правительство не предпринимает ничего — при том, что обстоятельства абсолютно очевидны и сослаться на неведение или недопонимание невозможно. Как это назвать? После обвала рубля в августе прошлого года речь шла о том, что финансирование науки в четвертом квартале должно быть увеличено. Говорили об индексации бюджетных ассигнований… Ничего нет. Я и знал, что никаких компенсаций не будет. Как следствие — научная тематика нашего института сильно деформировалась. Ни приобретать оборудование, ни вести экспедиционные работы институт не может. Произошла переориентация: в основном осмысливаются и обобщаются ранее полученные экспериментальные материалы. Упор вынужденно делается на теоретические исследования. Это, конечно, дает результаты. Однако современная наука не бывает чисто теоретической или чисто прикладной. Преобладание теоретических изысканий при одновременном свертывании экспедиционных, экспериментальных работ лишает пищи будущих теоретиков! Нельзя вечно жить старым багажом! Вновь и вновь приходится повторять: прекрасно все зная, правительство тем не менее науку не поддерживает. Оно всемерно поддерживает финансовые круги, оставившие страну без средств. Почему? Потому что бороться с финансовыми магнатами ему во много раз труднее, чем бороться с основной масой народа — при наличии ОМОНа. Нам, ученым, твердят, что, дескать, есть же хорошо живущие институты, научные производства; кто-то успешно конверсировался и сам добывает себе средства, выпуская побочную продукцию. Да, в отдельных случаях это имеет место, но в общей массе подобного нет и быть не может! Дело ведь не в том, чтобы отдельные умелые коллективы остались на плаву, а все остальные умерли. Мы говорим: вся наука, которая была и пока еще остается, должна жить.
Стэнли Болдуин, трижды премьер-министр Англии, на открытии магнитной лаборатории в 1934 году, которая была специально построена для работы Петра Леонидовича Капицы, сказал: в наше время честь и могущество государства определяются не только ее промышленностью и вооруженными силами, но и развитием ее науки. Тогда наука только подступалась к величайшим открытиям ХХ века. А сейчас, на пороге XXI века, это, извините за грубость, должно быть и ежу ясно, тем более государственным людям! Ставить уже существующую и все еще великую науку в условия, когда отдельные особи выживают за счет гибели всего остального… В десять раз гуманнее и человечнее «прижать» финансовый капитал. К чему привело его всесилье? Как сказал академик Львов, в России 1,5 процента населения имеет 56 процентов национального дохода. Жуткая ситуация! Ни наши ученые-историки, ни думские деятели, ни правительство не анализируют этот вопрос — они боятся его анализировать! Ведь при этом неизбежно вскроется чудовищная коррумпированность государственно-административного аппарата. Мне люди сведущие — уж поверьте! — говорили, как в 1992 году решался вопрос о приватизации. Чиновники самого высокого уровня рассуждали: что для нас сейчас важнее — получить полную стоимость имущества или окончательно сформировать в России капитализм? Конечно, гораздо правильнее осуществить последнее, а имущество пусть идет за бесценок… То есть на государственном уровне осуществлялась политика, которая с правовой точки зрения является преступлением. «Осудив» засилье идеологии в советское время, те же люди действуют именно идеологически! На НТВ без конца нагнетаются страсти по поводу «национализма». Телевидение занимается — в сравнении с главным — пустяками, пусть и острыми… Между тем капиталистическая контрреволюция в стране идет полным ходом. Силы, рвавшиеся к обогащению, захватили власть — и политическую, и экономическую. Но новые верхи, выплывшие на волне во многом справедливой критики старых, оказались не лучше, а хуже своих предшественников. Все, как известно, познается в сравнении. Сейчас четко видно, кто есть кто. Тем не менее березовские, гусинские, потанины похаживают гогольком, и никакая «независимая» пресса им не опасна.
В Америке в 20-е годы было движение «разгребателей грязи» — Эптон Синклер, Линкольн Стеффенс и другие. Они раскапывали и делали достоянием общества сведения о том, как Рокфеллеры, Морганы, Дюпоны сколотили свои состояния. У нас никто этим не занимается. «Официальная» печать — «Известия», «Российская газета» — подобных вопросов даже и не ставит! Но до тех пор, пока в России не появятся свои «разгребатели грязи», народ, армия, наука будут оставаться в отчаяннейшем небрежении! Россия станет колонией, сырьевым придатком Запада, особенно если начнется купля-продажа земли. Тогда очень скоро русскому народу здесь вообще ничего принадлежать не будет. Народ, конечно, сейчас в шоковом состоянии, ему без конца внушают: заботься только о себе, не борись ни за что, — но, я думаю, людей в конце концов вынудят к борьбе не только за свое собственное выживание. Хотелось бы, конечно, избежать потрясений. Однако именно к «русскому бунту» ведет политика мафиозного капитализма. Вот в чем ужас!
Я возвращаюсь к науке, о которой сегодня просто нельзя говорить в отрыве от проблем всего общества. В России ученые бедствуют. Бедствуют они и в бывших республиках СССР. Фактически мы имеем осколки великой науки. Ученые, делавшие одно дело, теперь общаются все меньше и меньше. А ведь общение — одно из условий научного поиска. Но конференции, симпозиумы, обмен печатными изданиями требуют средств. Их нет. По линии нашего института, например, осталась единственная «всесоюзная» тема, в которой пока еще ученые других стран СНГ принимают участие: создание новой карты сейсмического районирования. Более узкие направления совершенно не финансируются… Конечно, я сторонник — и разве может быть иначе! — воссоздания единого государства. Но политические амбиции республиканских лидеров (исключение — Лукашенко) вряд ли позволят этому осуществиться в обозримом будущем.
Что же делать? Как спасти науку, вообще интеллектуально-духовную сферу?
Когда персидский царь Ксеркс перешел Геллеспонт, нашлись триста спартанцев, которые стали в Фермопильском ущелье. Они погибли, но зато задержали продвижение персидских полчищ, дав возможность Греции в конце концов победить… Вот и деятели российской науки сегодня обязаны отбросить вычислительную философию: а стоит ли, мол, бороться, все равно плетью обуха не перешибешь, — и принять философию оптимистического поведения: бороться, несмотря ни на что! Недопустимо замыкаться в стенах своей лаборатории, своего института. Сегодня только порыв, аналогичный порыву трехсот спартанцев, — единственно правильное и спасительное умонастроение!
