Боль и дым

Нашей армии в Чечне так и не дали победить. «Они были преданны, но были преданы.»

Три года назад на российском Кавказе началась война, уже вошедшая в отечественную историю. Она оставила после себя куда больше вопросов, чем ясности. Ее, разгоревшуюся внутри России, точно не назовешь ни гражданской, ни межнациональной.
Впрочем, поначалу власть предержащие и вовсе не считали ее войной, подчас посылая на верную гибель неукомплектованные и совершенно не готовые к войне полки и бригады. Щедро устелив чеченскую землю тысячами трупов русских солдат, власть вдруг с необычайной легкостью ставит точку и признает результаты поистине свободных — от изгнанного и перебитого русского населения — ичкерийских выборов.
Сегодня Чечня — по-прежнему донельзя криминализированная мятежная территория внутри России, где по-прежнему берут в заложники людей и торгуют ими. Все, как и до войны. О причинах же ее власти теперь предпочитают не говорить.
Афганская война хотя бы оставила своих героев. Последняя же война, кажется, оставила только боль и дым…
Два русских офицера — Юрий и Владислав, — как и сотни других ротных, взводных, комбатов, не сделали на той войне ни карьеры, ни денег. Не снискали, по большому счету, и славы. Беспрерывно рискуя собой и теряя товарищей, они не знали, что все это окажется, по сути, напрасным. Нашей армии так и не дали тогда победить. «Они были преданны, но были преданы», — кратко сказали бы в древней Лаконии. Но почему, вспоминая пережитое, они по-прежнему вопреки всему не считают, что армии тогда не надо было входить в Чечню, а сожалеют скорее о другом?

+ + +

В начале декабря 1994 года 8-й армейский гвардейский корпус разгружался в Кизляре.
Должность «замполита» разведывательного батальона корпуса тогда еще старший лейтенант, а ныне майор Владислав Глебов принял буквально за пять дней до сборов.
8 декабря, вспоминает Владислав, комкор Лев Рохлин, выживший в той войне и застреленный спящим в собственной постели, построил офицеров. Сказал прямо: это война. И попросил офицеров определиться, кто идет с корпусом дальше, а кто по каким-либо семейным или другим причинам сил таких в себе не находит. Вскоре всех отказников заменили и пошли вперед.
Переправились через Сунжу, провели боевое слаживание под Толстым Юртом и наконец выдвинулись к станице Петропавловская.
Два БТР и танк, составив бронегруппу, куда входили и старший лейтенант Глебов со своим комбатом майором Дмитрием Гребениченко, заняли небольшую высоту невдалеке от станицы. До своих — километра четыре, до села — вдвое меньше. Окопались, начали наблюдать. Едва связались по рации со своими — боевики тут же влезли в эфир.
— Русские, убирайтесь домой, пока мы не отрезали вам…
Первое впечатление было, конечно, шокирующим. Никто и подумать не мог, что чеченцы будут работать на перехват.
Опустилась ночь. А с ней пришла и первая беда. От снайперской пули погиб сержант Антонов. Ощущение войны становилось все сильнее.
В бинокли можно было увидеть передвижение чеченской техники. Более двух десятков танков, БМП, БТР уходили в сторону Грозного, переползая через мост, который как раз и должна была захватить и уберечь от подрыва корпусная разведка.

+ + +

Переговоры со старейшинами — или якобы старейшинами — села на предмет беспрепятственного прохода по краю станицы войск, которые вел заместитель комкора полковник Виктор Скопенко, успехом не увенчались. Более того, один из чеченцев попытался ударить полковника ножом. Удар успел принять на себя находившийся рядом капитан, его же самого спас бронежилет. Столкновение стало неизбежным.
Разведчики, отправившиеся к мосту, вовремя успели заметить, как его минируют боевики. Потом, когда те уйдут, им удастся перекусить провод и спасти мост.
Основные силы батальона — человек восемьдесят, в белых маскхалатах, спешившись, под покровом ночи стали скрытно подбираться к селу. Метров за триста до станицы они были обнаружены и обстреляны. Залегли и вступили в бой. Их поддержали огнем танки и БТРы. Чуть позже на прямую наводку вышли и несколько гаубиц. Окраина села покрылась густыми клубами дыма. Однако окончательно удалось подавить боевиков только к следующему утру…
Конечно, можно было бы покончить с дудаевцами раньше — накрой, к примеру, село «Градом».
— Но это была бы совсем другая операция, — вспоминает Глебов, — в селе-то мирные жители, которыми боевики, по сути, прикрывались как щитом, потому мы и стреляли только по огневым точкам…
Задача разведбатом была выполнена. Раненных в этом «гуманном» бою оказалось, конечно, немало. Погибший один. Старшина роты старший прапорщик Виктор Пономарев. Герой России посмертно. Когда в разгар боя по тылам разведбата вдруг пронесся невесть откуда взявшийся «уазик», из которого полоснули очередью, Виктор Пономарев прикрыл собой руководившего боем комкора…

+ + +

Для майора, а тогда — старшего лейтенанта Юрия Лобанова война началась в середине января. То, что противостоять приходилось не кучке бандитов, а до зубов вооруженному, оснащенному по последнему слову техники — словом, давно и хорошо подготовившемуся к войне озверелому войску Дудаева, уже было ясно. Наслышаны были уже и о чеченских зверствах. Только вот сами, как выяснилось, оказались к войне не особенно-то готовы.
Так, например, полк, в котором довелось воевать Лобанову, сначала сам доукомплектовывал своими людьми другие полки, а когда пришла пора воевать, в свою очередь собирался с миру по нитке.
Сам старший лейтенант Лобанов попал на войну так: одним прекрасным утром в кабинете заместителя командира соединения в присутствии военного прокурора ему зачитали президентский указ и огласили «срок», положенный за невыполнение. Юрий во всех смыслах вскочил в последний вагон уходящего в Чечню поезда.
Принял должность замкомбата. Первое и последнее боевое слаживание провели, как и многие тогда, под Толстым Юртом.
…Середина января. Батальон получает задачу захватить несколько господствующих высот по горному хребту, что на южной окраине Грозного. Руководивший операцией заместитель командира полка подполковник Кононов принимает судьбоносное, как выяснилось позже, решение — одну роту оставить в резерве. Остальные, дождавшись ночи, спешившись и поделившись на группы, маскируясь в густых зарослях горной колючки, начинают выдвигаться к своим высоткам.
Группа старшего лейтенанта Лобанова, ведомая знавшими местность спецназовцами-десантниками, заплутав и набредя ненароком на минное поле — спас только обнаживший мины дождь, — наконец выходит на искомую 420.0. «Духовские» окопчики, кажется, были еще тепленькими — повсюду валялись окурки. Двадцать человек остаются с Лобановым, остальные идут дальше. Перед этим ротный по рации докладывает прямым текстом — дошли.
— «Ветер», «Ветер», повторите ваши координаты! — вдруг слышится в эфире.
— Не завидуем вам, ребята, «чехи» вас засекли, — кинули вместо прощальных слов десантники.
Замкомбата Лобанов приказывает занять круговую оборону. Сам же, взяв старшего лейтенанта-артиллериста и одного солдата, решает пробраться на тригопункт — выше не бывает. Риск, конечно, но откуда лучше увидишь позиции боевиков? В окопах же с солдатами останутся два офицера.
…Тригопункт. Несмотря на ночь, все позиции — и свои и чужие — как на ладони. Под горой невдалеке от села — чеченские орудия, танки. Лобанов со старшим лейтенантом Савицким спешат нанести их на карту. Скоро из «зеленки» по ним начинает бить один автомат, второй, третий… Огонь становится таким плотным, что все трое инстинктивно катятся кубарем по крутому склону.
Оказавшись в спасительных зарослях, залегают и пытаются окопаться. Чеченцы ищут их. Они наверху.
Вот один из боевиков спускается в их сторону. Юрий Лобанов, казалось, чувствовал его дыхание. Еще шаг, молнией мелькнула мысль, — и стреляю. Но тут дудаевца зовет его товарищ. Можно перевести дух.
— Товарищ старший лейтенант, слева идут, с собаками, — шепчет рядовой Лаврентьев.
— Вы как хотите, а я, если ранят, не сдамся, — тихо говорит Лобанов и кладет под живот пистолет.
— И я не сдамся, — вторит Савицкий, перезарядив «макаров».
— И я тоже, — нащупывает рукой гранату Лаврентьев, отслуживший два года в дисбате, который кажется ему теперь курортом.
Но вроде бы опять пронесло…
— А у меня сегодня день рождения. Наверное, глупо погибнуть в такой день, правда? — вновь шепотом прерывает тишину лежащий слева от Лобанова Лаврентьев.
— Сколько?
— Двадцать три.
Юрий отсчитывает 23 патрона.
— Извини, больше подарить тебе нечего…
Ожидание продолжается. Боевики, словно чувствуя присутствие русских, не уходят. Вдалеке слышится стрельба. Не иначе — приняла бой основная группа. Доносятся звуки боя и справа.
По тригопункту начинает молотить наша артиллерия. Какая, в самом деле, глупая смерть, думает Лобанов. Видит, как рядом с Савицким падает осколок и тот — потом, конечно, об этом будет смешно вспоминать — прикрывает голову картой. Вдруг Лобанов чувствует, как его ранило в ногу. Нет, слава Богу, не ранило, просто сильно ушиб ее отброшенный взрывом камень.
…Уже потом выяснится, что той ночью боевики выбьют батальонные группы почти со всех занятых ими высоток. Наши, не выдержав напряжения первого боя, будут, порой беспорядочно, отступать вниз. От верной гибели всех спасет только оставленный подполковником Кононовым резерв. Когда все БМПэшки и три приданных танка выйдут на прямую наводку и поддержат наших огнем, чеченцы, забыв про отступающих, станут пытаться поджечь бронетехнику. Наверное, им за это больше платили…

+ + +

…Светало. Пролежав в ожидании несколько часов, все трое наконец решают: будь что будет — идем, а вернее, бежим в психическую атаку.
Отошли метров на пятнадцать друг от друга — и бегом вверх, к тригопункту! Добежали. Но там никого. Попытались добраться до основной группы, заблудились. Как выяснится позже, прошли по тылам дудаевцев километров пятнадцать, но все-таки дошли до своих окопов. В них лишь расщепленный автомат, окровавленные бинты, распотрошенные солдатские вещмешки, разбросанные галеты из сухпайков…
Позже они узнают, что, едва начался бой, два оставшихся офицера позорно бросят солдат и сбегут.
Командир полка в ярости будет не раз грозить отдать их под суд, но дело замнут. У одного папа окажется генералом украинской армии. Короче, уволят их.
Солдаты же, не получив команды отходить, судя по обилию гильз, около часа отстреливались. Раненных, их возьмут в плен. Спустя еще два месяца уже другой полк наткнется на их полуразложившиеся трупы на окраине села. Все со следами пыток — поломанными ногами и руками — и добитые в голову…
Лобанов же с Савицким и Лаврентьевым дойдут-таки до своих, в целости и сохранности доставив карту.
— Ты, наверное, пехота, напутал чего-то, нет там никакой артиллерии, мои ребята там все излазили, — скажет десантник, спешно передирая разведданные в свою карту.
— Да ладно выделываться, сам в десанте служил. А ребята твои, видно, плохо лазили, — ответит Лобанов, получивший потом за эту вылазку медаль «За отвагу».
Выяснилось, что лихо воевал той ночью и «замполит» третьей роты — имени его Лобанов, к сожалению, не запомнил. Немолодой уже капитан, увидев, как на помощь противнику мчится грузовик с подкреплением, быстро сориентировался и закидал машину гранатами. Выскочивших же добил со своими бойцами из автоматов.
Был в том бою и еще один герой, о котором нельзя не сказать особо. Один солдат — рядовой Турчинский из покинутой струсившими офицерами группы — все-таки уцелел. Трое суток блуждал он по тылам дудаевцев, многих положил из автомата, даже машину из гранатомета подбил. Когда же вышел наконец на одну из наших частей и обо всем рассказал — ему не поверили. Однако все в точности подтвердили местные жители.

+ + +

Впрочем, свою победу в том первом, в общем-то неудачном бою батальон все-таки одержал. И не только психологическую.
Оставленная в резерве рота, пойдя на выручку, атаковала дудаевцев на их позициях. Причем настолько неожиданно, что те даже не успели собрать игральные карты. Их партия была сыграна навсегда. Стремительный, перешедший в рукопашную бой закончился уничтожением боевиков. А победили, оказалось, не кого-нибудь, а группу чеченского спецназа «Борз» («Волки»). В одном из погибших по документам узнали заместителя командира отряда. Бывший советский майор-афганец — на внутреннем кармане камуфляжа был привинчен орден Красной Звезды.
…Собирая свою кровавую жатву, война набирала ход. С каждым новым боем, даже небольшой перестрелкой росли уверенность и умение батальона воевать. Позади остались самые трудные для Российской армии дни войны, иные из которых приносили трехзначные цифры погибших. Теперь боевиков давили, били, загоняли в горы.
О своих подвигах майор Лобанов, как, наверное, и подобает русскому офицеру, рассказывает скупо. Хотя только добытых «языков» не один десяток на счету его группы. Довелось ему поработать по совместительству и начальником батальонной разведки.
— Выследишь в лесу отставшего от своих «духа», окружишь, возьмешь. А он откинет, бывало, оружие в сторону — не боевик я, мол, мирный сельчанин. Зачем граната в куртке? Так не моя, аллахом клянусь, кричит, не моя куртка-то…
Куда более живо вспоминает майор некоторые, скажем так, непостижимые странности той войны.
…"Странная война". Так назвали чеченские кинематографисты смонтированный уже после войны документальный фильм. Авторы фильма, вставившие в картину кадры заснятых боевиками казней русских солдат — с отрубанием голов, заметим, явно не симпатизируют боевикам.
Главная мысль такова: русскую армию втянули в войну не только с боевиками, но и с народом, а когда она, несмотря ни на что, все же загнала бандитов в горы и не раз была близка к тому, чтобы окончательно их добить, — ей просто не дали этого сделать. На войне делали деньги…
Юрий вспоминает, как в районе Черноречья большая группа чеченцев угодила в окружение. Перекрыть последний путь к отступлению должен был как раз их полк. Но вдруг приказывают отойти назад. Постояли два дня в поле, по сути, дали боевикам уйти, и новый приказ подоспел — занять оставленные позиции.
Наверное, ротным, комбатам и даже командирам полков просто не понять высшей стратегии. Не легче, наверное, и уразуметь, почему в смерче войны не пострадал ни один нефтепровод, ни один нефтепромысел…

+ + +

На одном из блок-постов батальона во время перемирия остановили три машины с боевиками, в одном из которых узнали Масхадова. Задержали. Доложили. Из штаба группировки вниз по команде ответ: «Извиниться, отдать воинскую честь и пропустить дальше».
Воинскую честь… Как тут было не вспомнить, что немногим раньше боевики вырезали ночью такой же блок-пост соседей-морпехов. Отрезали всем головы, обстреляли оттуда еще один блок-пост и ушли. И вот теперь — воинскую честь Масхадову…
Впрочем, после двух месяцев войны не удивлялись уже ничему. А война была действительно непостижимо странной. Ну где, на какой еще, в самом деле, войне можно представить, скажем, такое: идут бои, а повсюду «армии» солдатских матерей. Презрев опасность, они ищут, находят и забирают своих сыновей, спасая их от войны, от смерти. Забирали из воюющих частей, забирали из плена. Справедливости ради надо сказать, что дудаевцы их не трогали. Более того, они, как правило, отдавали им детей. Буквально наводнившие Чечню приглашенные боевиками при помощи телевидения матери, конечно же, подрывали боевой дух наших частей.

+ + +

В мае 95-го 245-й полк стали готовить к горам. Отдохнув и пополнив свои ряды наемниками, а также дождавшись, пока горы покроются зеленью, боевики вышли на тропу войны. Бои разгорались с новой силой.
Батальону Лобанова поставили задачу добраться по горной дороге до селения Листанжи, закрепиться там и ждать подхода основных сил. По этой же дороге пойдет и рота морской пехоты.
— Нет, не пройдем мы по рокадной дороге, пожгут нас — это наверняка засада и верная смерть, — подытожил споры комбат майор Владимир Васильев. — Лучше поступим по-другому.
Второй вариант выйти на Листанжи был, кажется, еще авантюрнее первого. Задумка состояла в следующем — пройти по руслу горной реки. Еще неделей-другой раньше такое, конечно, было бы невозможно — талые воды бурной горной реки просто погубили бы технику. Теперь же уровень речки заметно спал.
…Двинулись с рассветом. Шли по дну каньона, прямо как в американских вестернах. Сверху нависала, давила неизвестность. Ох, какие же благодатные места для засады! И к берегу-то, случись чего, не прижмешься, обстреляют с другого, и пушку БМП так круто не поднимешь. Шли часа два. Показалось — вечность. Ощущение — словно по тому свету, по миру мертвых едешь. Уже на полпути все точно поверили в Бога. И Бог не оставил пехоту…
Когда берега стали низкими и пологими, навстречу вдруг выбежали пятеро человек. Кто был обут, кто босой, кто в разодранном тельнике. Это было все, что осталось от роты морпехов, что пошла по рокаде…
Пехотинцы взяли морпехов на броню и, не останавливаясь, — вперед. Вот оно — Листанжи. Слава Богу, дошли.

+ + +

Боевики, среди которых было много наемников (один раз пленили даже негра), зарабатывали, убивая русских, столько, сколько и не снилось нашим полковникам и генералам. Наши же солдат или офицер могли заработать, помимо скромного жалованья, лишь медаль или орден. Да и то, оказывается, совершить что-нибудь героическое, за что бы тебя представили к награде, было еще только половиной дела.
Поначалу наградные представления, оформляемые в батальонах, иной раз — под пулями, писались от руки. Но потом вдруг откуда-то свыше — директива: печатать на машинках, сколько, мол, можно ваши каракули разбирать. И с середины апреля 95-го имели ход лишь машинописные представления. Откуда, казалось бы, в батальоне, в горах — возьмется пишущая машинка?
Но и после того, как удавалось отпечатать представления, мытарства еще не кончались. Представитель полка, утвердив их в штабе группировки, вез в наградной отдел управления кадров Московского округа, где в дело вступали кадровики. Тут, говорили, подвига не хватает, тут на орден не тянет… В составе президентской комиссии по наградам, мол, — сплошные профессора, артисты, писатели, очень любят они, когда красиво написано… Вот и возвращались представления обратно в полки и батальоны. И начинали командиры вспоминать, как писали когда-то в школе сочинения. Только порой представления приходилось переделывать в посмертные.
А иногда награды просто где-то терялись. Особенно, вспоминает Лобанов, обижали солдат.

+ + +

Входя в Чечню, Глебов и Лобанов, как и тысячи таких же честных русских офицеров, не жалели, что им не удалось избежать войны. Чувства, с которыми они шли воевать, можно было выразить крылатой фразой из фильма «Офицеры»: «Есть такая профессия — Родину защищать».
Да, они шли защищать Родину. Великую и неделимую Россию. Они шли на чеченскую землю защищать русский и чеченский народы — от бандитов. Войдя в Чечню и столкнувшись с врагом, они еще раз убедились, что пришли не зря. Удивляло скорее другое — почему их не направили сюда раньше?
Потом этих «почему?» стало все больше. Почему в разгар наших решающих наступлений заключаются какие-то непостижимые перемирия? Почему тележурналисты славят чеченских Робин Гудов? Почему, почему, почему…
Сейчас и Глебов, и Лобанов, прошедшие огненными кавказскими тропами, учатся в военных академиях в Москве.
И они, и их боевые соратники — будущие военачальники Российской армии, — наша надежда. Ибо если не они, то кто?