На смену относительно благополучному, но пропитанному рационализмом и неверием, усердно отодвигающим Бога на периферию своего сознания XIX веку пришло наше столетие — запутанное и противоречивое, в сущности вполне мистическое. Как это ни странно, именно с нашим, а не с прошлым веком должен ассоциироваться расцвет Православия. Духовный ренессанс, религиозный подъем в сущности не связан с внешним благополучием Церкви и общества. Но и наше время не было лишено опыта богооставленности, что заставило многих определяться всерьез и по существу. Не случайно так любим и понятен ХХ веку преподобный Серафим Саровский, имевший в отличие от других святых прошлых веков этот мучительный и очевидный для нас опыт. В некотором роде это пророчество о нашем времени, о метафизической пустоте, в которой жили миллионы и вырастали целые поколения. В этом отношении преподобный Серафим ближе и созвучней нам.
Возвращаясь к своему запорошенному грехом первородству, обретая смысл и реалии, способные оплодотворить наше бытие Вечностью, мы невольно наталкиваемся на шероховатости и узелки нетерпимости к непохожему образу мысли у людей, от которых подобный пафос в полемике с оппонентом неожидан и даже символичен.
Высказывая свое мнение о книге Н.Я.Данилевского «Россия и Европа», В.С.Соловьев в письме к Н.Н.Страхову срывается на интонации и характеристики, предвосхищающие ленинские, и допускает соображения, которые, как ни странно, через некоторое время в политических бурях и междоусобицах из интеллектуальных допущений станут реальными действиями. Определив Н.Я.Данилевского как соорудившего «некоторое неуклюжее здание», которое стоит на его дороге, В.С.Соловьев в письме от 6 декабря 1887 года писал:
«Возвращаясь к моему разбору „России и Европы“, я должен возразить на Ваши предварительные замечания. Национальность есть факт, который никем не игнорируется. Но в славянофильских историях мы имеем дело не с национальностью, а с национализмом. Это, пожалуй, тот же факт — на манер чумы или сифилиса. Смертоносность сего факта стала особенно чувствительна в настоящее время, и противодействие ему вполне своевременно и уместно».
Далее, обещая, «что ничего оскорбительного памяти Н.Я.Данилевского (вроде глупой брани Тимирязева) в моем разборе не будет, а из дружбы к Вам постараюсь исключить или смягчить все резкое относительно самих идей и воззрений, излагаемых в «России и Европе», известный философ продолжает волнующую его тему в письме из Красного Рога от 23 августа: «…В этом споре из-за «России и Европы» последнее слово во всяком случае должно оставаться за мной — так написано на звездах. Не сердитесь, голубчик Николай Николаевич, и прочитайте внимательно следующее объяснение. Книга Данилевского всегда была для меня ungeniessbar, и во всяком случае ее прославление Ваше и Бестужевым кажется мне непомерным и намеренным преувеличением. Но это, конечно, не причина для меня нападать на нее, и Вы, может быть, помните, что в прежнее время я из дружбы к Вам даже похваливал мимоходом эту книгу, — разумеется, лишь в общих и неопределенных выражениях. Но вот эта невинная книга, составляющая прежде лишь предмет непонятной слабости Николая Николаевича Страхова, а через то бывшая и мне до некоторой степени любезною, — вдруг становится специальным кораном всех мерзавцев и глупцов, хотящих погубить Россию и уготовить путь грядущему антихристу. Когда в каком-нибудь лесу засел неприятель, то вопрос не в том, хорош или дурен этот лес, а в том, как бы его получше поджечь. Вы можете удивиться ошибочности моего взгляда, но убедить меня в нем не можете уже потому, что сама точка зрения, с которой я в этом случае сужу, для Вас совершенно чужая. Вы смотрите на историю как китаец-буддист, и для Вас не имеет никакого смысла мой еврейско-христианский вопрос: полезно или вредно данное умственное явление для Богочеловеческого дела на земле в данную историческую минуту? А кстати: как объяснить по теории Данилевского, что наша с Вами общая чисто русская (ибо поповская) национальная культура не мешает Вам быть китайцем, а мне евреем? Если это объяснение и не удовлетворит Вас, то, надеюсь, Вы мне поверите на слово, что поддерживать свою позицию в этом споре есть для меня обязанность».
Все это как-то неожиданно и странно слышать от человека, лучше других чувствовавшего приближение антихриста. После этого Н.Н.Страхов счел невозможным дальнейшее общение с В.С.Соловьевым. Интересно проследить, как из русского интеллигентского либерализма вырастала нетерпимость и какими-то неведомыми путями медленно и верно переливалась в революцию, в тотальное неприятие русского, равно как и православного. Всматриваясь в умонастроение, подобное высказанному великим философом: «как бы лучше поджечь» то, что стоит на пути к сверхцели (не важно какой), — начинаешь понимать природу первых революционных расстрелов, когда казнили не за совершенное преступление и даже толком не предъявляя обвинения, а по факту предыдущей жизни и деятельности. Чем занимался, что писал — становилось главным аргументом обвинения. Так, в Вятке были расстреляны епископ Исидор Колоков и священник Павел Дернов, казнены за свою церковную и общественную деятельность священники Иоанн Восторгов в Москве и Константин Голубев в Богородске, архиепископ Андроник (Никольский) в Перми, утоплен в Каме епископ Феофан (Ильменский)…
Но если В.С.Соловьева всерьез волновал приход антихриста и характер его действий, то эстетам начала века уже интересней его художественные характеристики и проявления. В 1906 году в редакции журнала «Золотое Руно» было принято решение уловить художественным неводом вечно ускользающую личину врага рода человеческого. Объявили конкурс на лучшее живописное и литературное изображение сатаны. Из Петербурга в Москву прибыли избранные в жюри А. Блок, Вяч. Иванов и М. Добужинский, все по такому случаю в черных сюртуках. В течение трех дней работало жюри, отбирая, на их взгляд (или опыт), наиболее правдоподобные портреты князя мира сего. В. Брюсов жаловался Зинаиде Гиппиус, что из 150 литературных и художественных работ почти ни одна не смогла хотя бы приблизительно изобразить сущность и обличие владыки тьмы. К тому же оказалось, что и сами члены жюри не имеют достаточно ясного представления о нем. Не найдя достойных художественных изображений, отметили премиями только литературные опыты: «Из писем девицы Клары Вальмон к Розалии Гютельмайер» Михаила Кузмина, Алексея Ремизова за рассказ «Чертик» и Александра Кондратьева за сонет «Пусть Михаилом горд в веках Иегова…» Заигрывание с нечистой силой, сознательное или нет, к хорошему не приводит. Во всех случаях человек проигрывает и теряет. Но пути Господни неисповедимы. И там, где теряют не в меру заигравшиеся интеллектуалы, приобретает Господь.
В ХХ веке театр мировых событий переместился в Россию. Практически все важное для мира происходило на ее территории или имело прямое отношение к русским судьбам. Крушение монархии, две мировые войны, революции, гражданская война и прочее. Революционный кризис, охвативший половину мира, имел центр в России, что и заставило ее ощутить духовный пульс своего бытия, заново определить свое отношение к Богу, вечности и призванию. Предельно ясно это выразилось в феномене христианского мученичества, что помогло осознать: в русском народе истинно лишь то, что принадлежит Христу. Второй раз в христианской истории повторились гонения, подобные древним, но только с разницей в масштабе, последовательной жестокости и непрерывности. По предварительным подсчетам, в наше время за веру пострадало людей больше, чем за первые триста лет христианства.
Но надо отметить, что от сталинских гонений неповторимый облик русского православия не стерся и не утратился, а приобрел новые черты и грани, осознаваемые и переживаемые вполне только сейчас. В то время как полуязыческая теплохладная Европа уже ничего не ожидала от христианства, православная Россия ответила на жестокий богоборческий вызов тотальной духовной мобилизацией, и миру явился неисчислимый сонм священномучеников и мучеников, по величию и духовной красоте подобный древним. Своим подвигом и духовным примером побеждать зло они как бы предложили альтернативу духовного развития не только своему Отечеству, но и всему миру.
30 — 40-е годы нашего столетия уникальны. Еще никогда в истории человек не был настолько предоставлен самому себе, так насильственно оторван от традиционной и религиозной среды и поставлен перед некоей идеологической пустотой. Резкие противоречия между душой, познавшей Христа, имеющей полноту бытия, и окружающей тьмой, пустотой требовали усилия преодолеть разрыв, победить «мир», найти реальные, а не иллюзорные точки опоры. Испытания, гонения, террор и смерть как постоянно действующий фактор рождали волю к транцендентному, желание обрести выход. Все это давало личный опыт. Гонение, породившее мученичество за Христа и Его Церковь, было своего рода необходимым толчком, «шоком», подтолкнувшим к переосмыслению ценностей, а если точнее — к возвращению и новому обретению Источника Жизни. Гонители в известном смысле учили христиан думать. До революции многие были как лунатики: ходили, говорили, что-то делали, но души их зачастую оставались в глубокой тьме. В этом контексте лучше понимается евангельский призыв любить врагов и тех, кто тебя ненавидит. Чудовищное страдание заставило оставшихся в живых проснуться и прийти ко Христу уже не по букве, а по духу.
Торжествующее зло с помощью ревностных служителей выходило из недр преисподней на поверхность российской жизни порой в ужасающих масштабах. Достаточно привести один характерный пример из недавнего, но еще не вполне осмысленного и до конца не пережитого прошлого. В 1937 году органы НКВД для лучшей реализации задач, поставленных партией и правительством, устроили военный полигон в Бутове, недалеко от Московской кольцевой автодороги. Чтобы местные крестьяне привыкли к выстрелам, первые две недели действительно устраивали стрельбища. Но после, не огораживая полюбившееся поле колючей проволокой, чтобы, видимо, не смущать неокрепшие души строителей коммунизма, стали привозить «расстрельный материал» — от ста пятидесяти до двухсот человек ежедневно. Сказочным образом на краю этого поля с четырех сторон росли четыре могучих дуба. И не менее сказочным образом ответственные работники, для удобства вбив в них железные скобы, взбирались на верхушки и смотрели, не проходят ли мимо местные жители. Если незадачливый селянин шел мимо, то они сообщали друг другу о незваном госте свистом, как соловьи-разбойники, конечно же, пострашнее былинных.
Расстрельная бригада трудилась не покладая рук. Каждое утро, по свидетельству дожившего до нашего времени одного из участников, привозили достаточное количество водки и одеколона. Водку разрешалось принимать с утра, то есть перед началом трудового дня. А одеколон требовался, так сказать, по психологическим причинам. Расстрельщикам постоянно казалось, что от них пахнет порохом и человеческим обгоревшим мясом, так как расстреливали по преимуществу в затылок с близкого расстояния. И соответственно они боялись, что их жены и дети, друзья и близкие почувствуют запах и поймут, как формируется их семейный бюджет и чем они занимаются. Иногда приезжало и начальство. Ответственным работникам хотелось поразмяться. Одним словом, пострелять или посмотреть, как письменные директивы претворяются в жизнь. В течение 11 месяцев на этом месте было расстреляно около 20 тысяч человек, четверть из которых — священнослужители Москвы и Московской области. Были там уничтожены такие выдающиеся люди, как митрополит Серафим (Чичагов) и священник Федор Колеров, ныне канонизированные Православной Церковью, архиепископ Арсений (Жадановский). Всему приходит конец. Пустое поле было заполнено человеческими телами. Полигон был закрыт и окружен колючей проволокой. Чтобы удел (грядущего царства свободы и справедливости) не пропадал, там разбили сад, где выращивали новый сорт яблок под названием «Молодая гвардия». Было ли название случайным, или все же имело связь с происходящим, сказать сейчас трудно. Но яблоки, говорят, были удивительно сочные и красивые. Их развозили по ведомственным детским садам и яслям. Но со временем этот сад вместе с ведомством стал приходить в запустение, все поросло сорной травой, но какой-то жуткой, необыкновенной, выше человеческого роста.
В наше время было проведено расследование, и по благословению Святейшего Патриарха Алексия II установлен большой дубовый православный крест в память о всех невинно убиенных. Нетерпимость, заигрывание со злом, увлечение чужими путями и ложными целями, опыт зла, насилия и смерти в нашей истории превзошли меру человеческого восприятия. Разумеется, здесь не может идти речь о вере в «человеческую человечность» или гуманистические ценности, оторванные от Бога. Великая несправедливость может быть покрыта только великой Правдой.
Но человеческие страдания измеряются не количеством перенесенного, а их соотнесенностью с Богом и Его Промыслом. В ГУЛАГе страдали злодеи и разбойники за реально содеянные преступления. Проклинали власть, судьбу, собственные страдания и, перемучившись здесь, на земле, уходили в вечные муки. И нет никаких оснований думать, что их посмертная участь другая. Страдали также и нейтральные люди, попавшие в нечеловеческие обстоятельства, которые несоизмеримы ни с какими человеческими возможностями и представлениями, но те, кто приходил к Богу, обретал веру и покаяние, своими страданиями очищался и наследовал Царство Небесное. Их страдания были своего рода плодом покаяния, дававшего им личное спасение.
Но нам интересно и важно рассмотреть христианских мучеников, знавших, ради чего и ради кого они принимают мучения. Безропотно, а порой и с благодарением терпели они жестокие страдания, пребывая в правде Божией и исповедуя Истину. Для нас, живущих сейчас, самое важное — это реальность их молитвенного дерзновения пред Богом.
Обретя спасение и получив венцы от Бога, они непрестанно молятся о своем земном Отечестве. Это принципиально ненасильственное вмешательство в нашу жизнь святых мучеников может совершаться только по нашей вере и нашему согласию. Нельзя быть облагодетельствованным насильно. Даже Господь не спасает человека без его на то согласия. Мы должны востребовать, взыскать ту благодать и спасение, которые нам предуготованы Богом. Без нашего осознания подвига православных мучеников, без живого обращения к ним ничего не произойдет. Их святость, дерзновенное предстательство пред престолом Божиим останется для нас закрытой и недоступной реальностью, как дар милости и любви, обращенный к нам, но не востребованный нами. Христианские мученики — не невинная жертва, беспомощная в своей наивности и не понимающая сути вещей, но трезвенные воины, принявшие бой с духами злобы поднебесной, и в этом смысле и по сей день лютые враги для сынов погибели.
Для современного сознания их пример необыкновенно важен: как бы ни была ценна жизнь, во всех случаях она не ценнее вечности. Успех борьбы со злом измеряется не внешней победой, а только стоянием в Истине до конца. «Претерпевший же до конца спасется» (Мк.XIII, 13), чему мы имеем множество ярких примеров. Мученики в застенках не могли рассчитывать на внешнюю помощь, но не могли перестать верить и надеяться на милость Божию и чудо Его спасения не по силе, а по благодати. Радость, находящая свой смысл и исходящая из терпения страданий за Христа, есть радость святых. Единственное спасительное настроение христианства — не оставлять свой крест, ниспосланный ему Богом. «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь» (Мф.V, 11). Фавора без Голгофы не бывает.
Чтобы выжить в эпоху новых соблазнов, мы вынуждены обратиться к национальным святыням, восстановить связи разорванного времени. Только обращение к Богу Милующему и Спасающему, Действительному и Действующему в любой отрезок истории может выпрямить наши пути, омыть баззакония, даровать видение и ощущение иной реальности — самодостаточной и вечной, имя которой Святость. Только святость, реальный опыт Богопознания, воспринятые, сохраненные и не растраченные дары неба могут быть противопоставлены навязчивому злу, многообразно растекающемуся по русской земле. Только личный опыт духовной жизни может дать подлинный, не фальшивый иммунитет против сатанинского, химически чистого зла, умеющего рядиться в любые социальные, политические, терминологические, эстетические реальности этого мира. Любой ценой необходимо избежать роковой для нас возможности изменить Богу и Его милости, отпасть от однажды сделанного выбора, в таинстве крещения и спасительной правде воцерковления быть верным до конца, даже до смерти. Мы должны преодолеть самих себя, свои страсти и грехи, соизмерить себя, свои мысли, дела и души с Евангелием — с вечным и неизменным призывом Христа: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный».
Святые отцы, Священное Предание говорят о христианине как о воине. И мы должны понять и ощутить, что есть сражение как священный путь, путь духовной реализации, сражение не за рынки и обладание чем-то материальным, но за Царство Небесное и Его правду, за собственные души, искупленные, как мы знаем, дорогой ценой. Наш долг стать воинами Христовыми, а не оловянными солдатиками в политических страстях и чужих интересах, не знающими высшей свободы и не имеющими Божественной любви. Только так мы сможем противостать соблазнам, прельщениям, разрушению и остаться самими собой пред Богом, историей и всем миром.
Нижняя Ореанда
