В дни Гумбинненского сражения

Статья «В дни Гумбинненского сражения» вошла в книгу «Генерал Ренненкампф», которая вышла в серии «Белые воины». Впервые опубликована в журнале Русский инвалид. Париж, 1934. № 71. С. 4—5. Ранее в «Русском инвалиде» была опубликована другая статья Чернавина, посвящённая боям в Восточной Пруссии в 1914 г.: Чернавин В. [В.] К вопросу о Восточно-Прусской операции // Русский инвалид. Париж, 1933. № 57. 22 июля. С. 5—6

Русская армия идёт по Восточной Пруссии. Август 1914 года

20 лет прошло с начала войны. Многое теснится в памяти. На фоне сменяющихся картин встаёт перед глазами образ старой русской армии, забытой многими даже из тех, кто её знал, молодому же русскому поколению и там, и здесь совершенно неизвестной.

И вот, воскрешая в своей памяти минувшее, хочу я сказать о первом нашем большом бое в Мировую войну — о сражении под Гумбинненом, в котором наши корпуса Виленского военного округа столкнулись с германскими восточно-прусскими корпусами и, уступая им в силе, разбили их.

Не буду останавливаться на стратегическом значении Гумбиннена. Об этом много писалось. Лучше не обрисовать, пожалуй, смысла этого сражения, чем сделал это маршал [Ф.] Фош, мужественно признавший, что «если Франция не исчезла с карты Европы, то в первую очередь она обязана этим России». Слова Фоша имеют в виду наше наступление в Восточную Пруссию, но без Губиненской победы оно оказалось бы лишь слабой и бесполезной демонстрацией.

Я не предполагаю давать связного очерка боя 7 августа. Ход его достаточно известен. Мне хотелось бы — как участнику этого боя — я был тогда старшим адъютантом оперативного отделения штаба 1-й армии — обрисовать некоторые моменты его, отметить некоторые моменты его, отметить некоторые стороны событий, мало известные или учитываемые.

Вспоминается канун боя. Настроение в оперативном отделе штаба армии неуверенное. Чувствуется, что слишком торопимся. Отстали не только тылы, не могут нагнать армию и некоторые боевые части. На остановках не успевает устанавливаться связь. Управление становиться ненадёжным. Сведения о противнике неполны и недостаточны. Следовало бы попридержаться, но указания свыше заставляют спешить. Всё же на 7-е указана днёвка. Эту приостановку наступления ставили впоследствии в вину командованию 1-й армии. Если и была здесь ошибка, то в том, что днёвка не была назначена сутками раньше. Будь это сделано, сражение разыгралось бы в более выгодных для нас условиях и было бы значительно более упорядоченным.

Утром 7 августа до штаба ещё не дошли донесения о том, что накануне вечером, на крайнем правом фланге армии, в 28-й пехотной дивизии завязался бой. О большом неблагополучии на этом фланге мы узнали не из донесений (связь с 20-м армейским корпусом видимо была нарушена), а иначе. До штаба армии, бывшего на станции Вержболово, докатилась паника в наших тылах, по которым ударила прорвавшаяся на Пилкаллен германская конница.

Генерал Павел Карлович Ренненкампф — командующий 1-й русской армией во время Восточно-Прусской операции

Всё было у нас спокойно, когда вдруг, по шоссе из Эйдкунена, мимо Вержболовского вокзала, хлынула лавина нёсшихся карьером повозок, лазаретных линеек, зарядных ящиков. Остановить этот поток, добиться толку от обезумевших обозных, удиравших на повозках или верхом на лошадях с обрезанными постромками, было невозможно. Всё вопило о немецкой кавалерии. На крыльцо станционного здания, откуда мы, офицеры штаба, наблюдали происходившее, вышел командующий армией. Помню отчётливо генерала Ренненкампфа в эту минуту, спокойного и даже как будто весёлого, такого, каким всегда он был в моменты опасности. Я и другой офицер штаба, капитан [В. Л.] Малеванов, первые попавшиеся ему на глаза, получили приказание взять бывшую при штабе армии сотню пеших пограничников (всё наше прикрытие) и занять западную и северо-западную окраину станции. Так я, старший адъютант оперативного отделения, начал войну, командуя цепью силою в полуроту.

Немецкая конница до Вержболово не дошла. А дойти она могла и уничтожить штаб армии. Исход боя был бы тогда иным. Вечером 7-го эта конница, беспечно отдыхавшая в Пилкаллене, была захвачена врасплох подошедшими из Владиславова нашими, 116-м пехотным Малоярославским полком. На другой день мы видели, как вели мимо вокзала большую толпу немецких кирасир.

Через час-полтора тревога улеглась. В оперативном отделении шла лихорадочная работа. Было уже известно о бое на всём фронте армии. Дошли отрывочные сведения о катастрофе 28-й пехотной дивизии, почти уничтоженной немецкой артиллерией. Донесения с фронта 3-го корпуса говорили о настойчивых атаках немцев, отбиваемых нами. Сведения с левого фланга, из штаба 4-го армейского корпуса и от конницы генерала [В. И.] Гурко мы добиться не могли. Шедшие длинным, кружным путём донесения застревали где-то по дороге.

Чрезвычайно трудно было командованию 1-й армии оказывать хотя какое-либо влияние на ход боя. Проволочная связь действовала слабо, с длительными перебоями. Выручала посылка офицеров Генерального штаба на автомобилях для ориентировки и с приказаниями. Но и этот способ не давал связного представления о положении. Доклад вернувшегося в штаб офицера освещал на минуту тот или иной участок фронта, давал основания для каких-то распоряжений, но на эти поездки уходили долгие часы, в течение которых обстановки иногда радикально менялась.

Насколько легче было работать командованию 8-й германской армии. Генерал [М. фон] Притвиц в любой момент мог вызвать к телефону каждого из подчинённых ему старших начальников. Также легка была связь и внутри германских корпусов.

Под вечер пришли сведения, что немцы на нашем правом фланге остановились. Причины этого нам были не ясны. Казалось, ничто не мешало им развивать свой обход дальше, сокрушая наш фронт. Ночь в штабе армии прошла тревожно. Не было растерянности и подавленности, но большая озабоченность была. Наступающий день вызывал серьёзные опасения. Спокоен и как будто уверен в успехе был лишь генерал Ренненкампф. Он оказался прав. Утром 8-го стали поступать донесения о беспорядочном отступлении противника, о взятых орудиях и пленных. Тогда мы не понимали, чем объяснить такой оборот событий. Лично я понял это много лет спустя, уже после войны. Мы не представляли себе высоты боевой подготовки кадрового строевого состава нашей армии, а это и дало нам победу.

Есть замечательные воспоминания о «Гумбиннене» немецкого участника боя, лейтенанта 5-го гренадерского полка Курта Гессе. Трудно без волнения читать рассказ немецкого офицера о том, как отличные немецкие полки 17-го германского армейского корпуса, бросавшиеся вперёд с огромным самоотвержением и порывом, разбивались о «непреодолимую стену русского огня», размётывались «огненным ураганом» и, наконец, обратились в дикое, паническое, неудержимое бегство, когда, по словам К. Гессе, ужас перед невидимым, но страшным врагом «одержал победу над самой прочной дисциплиной, дисциплиной восточно-прусских полков». Было это на участке нашей 27-й пехотной дивизии.

Мы не понимали вечером 7 августа, почему остановило своё продвижение левое ударное крыло немцев, имевшее перед собой лишь разгромленную 28-ю русскую дивизию. Теперь известно, с каким огромным упорством и искусством удерживались остатки полков этой дивизии. Известно также теперь, что и на этом фланге нанесены были немцам тяжёлые удары контратаками, что и в 1-м германском корпусе были случаи паники и бегства частей.

После Гумбиннена мне пришлось присутствовать при опросах многих десятков немецких пленных. Приходилось и самому опрашивать. При этих опросах невольно обращал на себя внимание тот ужас, с которым пленные говорили о нашем «невыносимом» огне, главным образом, пехотном. Подавляющее впечатление от этого огня у многих ещё не изгладилось, и они производили впечатление людей ненормальных. Говорили пленные и о большом искусстве нашей артиллерии, моментально, с разных точек поля сражения обрушивавшейся на их батареи в самый момент выезда последних. Очень удивлялись немцы «невидимости» нашей пехоты, идеальному применению её к местности. Помню слова раненого немецкого офицера:

— Русская армия совсем не такова, как мы себе её представляли. Многому нам надо у вас поучиться.

Эта оценка относилась, конечно, к основному, кадровому составу армии. К несчастью, мы легкомысленно растратили эти драгоценные кадры в первые же месяцы войны.

Кстати сказать, моральная подавленность немцев, упадок духа у них, и в войсках, и у начальников были, быть может, основным фактором, давшим нам победу. В материальном отношении наше положение после Гумбиннена было едва ли не лучше, чем положение противника. Победа было оплачена дорого. 7 августа (и ещё ранее, 4-го, под Сталлупененом) армия понесла тяжкие потери. Две из шести пехотных дивизий, 27-я и 28-я, насчитывали в рядах менее 50% состава, остальные потеряли около 25% и более. Велико было утомление частей. Тыл пришёл в полное расстройство. В этом состоянии армии и лежит причина медлительности действий её, на которую указывают некоторые критики, не считающиеся с реальной обстановкой войны.

Говоря о 1-й армии под Гумбинненом, нельзя не сказать о её командующем. О генерале Ренненкампфе распространялось много небылиц и легенд. Много обвинений возведено на него. Генерал Ренненкампф явился удобным объектом для того, чтобы переложить на него вину за чужие ошибки. Не буду, впрочем, останавливаться здесь на этом вопросе. Начальник несёт ответственность за поражение своих войск, но он же разделяет с ними заслугу победы. И этого права от генерала Ренненкампфа отнять нельзя.

Распоряжениями свыше, вызывавшимися политической обстановкой, 1-я армия перед Гумбинненом была поставлена в трудное положение. Рассмотрение марш-маневра армии от среднего Немана к границе и далее наглядно показывает, как неблагоприятно отозвалась на планомерности боёв и 4-го, и 7-го августа недопустимая спешка наступления. И всё же под Гумбинненом 1-я армия разбила немцев. Победу ей дало в первую очередь превосходство боевой подготовки. Но вот этой-то отличной боевой подготовкой части Виленского военного округа, в особенности 3-го армейского корпуса, о фронт которого разбились под Гумбинненом немцы, в немалой степени обязаны генералу Ренненкампфу.

Это не моё личное утверждение. Собирая в своё время материалы по Восточно-Прусской операции 1-й армии, я получил от многих участников её, в большинстве [своём] строевых офицеров Виленского военного округа, воспоминания, записки, заметки. В этих материалах с благодарностью говорят о генерале Ренненкампфе его бывшие подчинённые, вспоминают его, как своего учителя, вкладывавшего всю свою душу в дело полевой подготовки войск, заражавшего окружающих исключительной энергией, учившего именно тому, что оказалось нужным на войне. Тепло вспоминают они генерала Ренненкампфа и как человека, умевшего подойти к офицеру и солдату, понимавшего их душу, соединявшего требовательность и, когда нужно, строгость с простотой, доступностью, готовностью всегда помочь своему подчинённому.

Генерал Ренненкампф обладал крупными военными дарованиями, большой волей, военным инстинктом. Был он, преимущественно, тактиком, строевым начальником. Область оперативной работы в большом, удалённом от войск штабе была не по его характеру. Для суждения о генерале Ренненкампфе как стратеге в период Губинненской операции нет ещё достаточных данных.

Всё же надо сказать, что в очень трудном и достаточно сложном положении, создавшемся ко дню Гумбиннена, генерал Ренненкампф сумел разобраться. Удар германцев по правому флангу армии был, например, им предвиден. Ещё нагляднее сказалось это понимание обстановки вечером 7 августа. Очень нелегко было тогда сохранить спокойную уверенность в успешном исходе боя. Весьма многие начальники на месте генерала Ренненкампфа приняли бы решение об отходе. Это и сделал его Гумбинненский противник, генерал Притвиц. Утверждая, что бой нами выигран, генерал Ренненкампф опирался не на имевшиеся в штабе армии данные с фронта. На основании их можно было прийти и к обратным заключениям. Убеждение в победе основывалось у него на его вере в свои войска и на том интуитивном понимании явлений войны и боя, которое было свойственно ему, как истинному прирождённому воину.