Подальше от мира, поближе к храму

О том, как воспитать детей в твёрдой вере и чистоте, размышляет правнук священномученика протоиерей Димитрий Смирнов, председатель Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства. Ныне на попечении отца Димитрия находятся два основанных им детских дома, в том числе уникальный пансион семейного типа «Павлин» в селе Мышкино Московской области.

— Отец Димитрий, мы беседуем о воспитании накануне 100-летия октябрьского переворота. Старец Кирилл (Павлов) говорил: необходимо воспитывать современных детей так, чтобы они в случае новых гонений на Церковь не отреклись от Христа. То есть наставлял воспитывать новомучеников. В современных условиях это возможно?

— Разумеется. Не можно, а даже нужно. Потому что это и есть христианство. Христианин — это тот человек, который согласен за Христа пострадать. Это тот, кто любит Христа. Человек может страдать только за то, что любит. И за того, кого любит. Как, например, мать — за своё дитя.

— Говорят, есть и обратная зависимость. У того, кто проливал кровь за Родину, нет проблем с патриотизмом, иначе у того, кто намеренно уклонился даже просто от срочной службы в армии. Точно так же слишком активное участие нянь в жизни малышей, когда матерям не надо ничем, даже временем, жертвовать ради детей, делает их теплохладными. Можно ли сказать, что как раз опыт новомучеников — это необходимое противоядие современным процессам оскудения любви?

— Да. Вот у нас на приходе Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке предыдущий настоятель отец Владимир Медведюк — исповедник, мученик, многодетный отец, красавец, замечательный проповедник, к кому пол-Москвы съезжалось на проповеди. Его почитание очень благотворно сказывается на всех. Это просто чувствуется, как всё преображается от того, что в общине его память чтится, икона его висит, что мы все вместе празднуем день его памяти. У нас среди прихожан много многодетных семей. Для воспитания народа в христианском духе крайне важно, чтобы каждый храм прославил, помнил и чтил своего новомученика.

— Известно, что многие и воцерковляются, именно узнав о новомучениках?

— Да. Через них мы очень много получаем! Для воспитания людей память о новомучениках чрезвычайно много значит.

— Вы сами с детства в церкви воспитаны или уже в сознательном возрасте воцерковились?

— В детстве меня в церковь не водили. Я в семье первый воцерковился. Потом уже пришли в храм все остальные.

— Сколько лет вам тогда было?

— 16.

— Как вы впервые в храме оказались?

— Когда мама была на работе, с нами оставалась бабушка. Она заболела, и впервые на Пасху не пошла святить куличи. Мама и говорит мне: «Ты уже большой. Сходи ты». Я и пошёл. Захожу храм Ризоположения на Донской улице. Мне там всё так понравилось! На следующий год мама опять обращается: «Вы уж теперь всё знаете..» Мы и пошли со средним братом. Я его взял, сам будучи уже «в теме». Ему тоже всё понравилось. Батюшку я до сих пор очень хорошо помню. Он уже умер. Я потом ему исповедь написал такую подробную, как теперь говорят, генеральную. Тогда такого термина у нас не было.

— Сколько у вас в роду пострадавших за Христа в годы гонений?

— Моя дочка Маша, которая занимается темой новомучеников, насчитала у нас в роду пострадавших 22 человека. Род-то священнический. Начиная с прадеда все мои прапрадеды вплоть до XVIII века по одной линии, по другой до XVII века были священнослужителями. Прославлены прадед священномученик Василий Смирнов и его родной племянник священномученик Александр Буравцев.

— Чувствуете их помощь?

— Конечно, каждый день. Представьте себе храм Крестовоздвиженский в Алтуфьеве — самый далёкий от моего дома, а я на первый свой приход попадаю именно туда (советская власть так старалась облегчить жизнь священников). И это как раз оказывается тот самый храм, где три поколения священников Смирновых служили, и служил бы и четвёртый, и пятый Смирнов и т. д. Но умер достаточно молодым отец моего прадеда Василия Павловича, а он остался подростком и сразу не мог наследовать место у Престола, потом уже поступил в семинарию на государственный кошт, но на место его почившего отца Павла уже назначили другого священника.

Я даже не знал, что мне Господь дал начать свой священнический путь в месте служения прадедов! Меня назначили, мне 30 лет, я бодро взялся за дело. Потом поехал к двоюродной бабушке и спрашиваю у неё: «А где служил отец Василий Павлович?» Она отвечает: «Там-то и там-то». — «А отец Павел?» А она вдруг и говорит: «А отец Павел. село такое есть — Алсуфьево (так она сказала), рядом с Москвой. Там маленький очень храмик Крестовоздвиженский на берегу большого пруда». Я говорю: «Нина Васильевна (она дочка Василия Павловича), а вы знаете, я там служу теперь!»

А потом я ещё служил в храме Святителя Николая в Заяицком, где настоятельствовал мой прадед священномученик Василий Смирнов. Туда меня уже владыка Арсений, митрополит Истринский, определил. Дело в том, что после окончания семинарии, когда место отца было уже занято, Василий Павлович долгое время был законоучителем. Его, прирождённого педагога, детки очень любили. Но затем по ходатайству родственников (некоторые из них были настоятелями Храма Христа Спасителя, Успенского Собора Кремля) он и получил сначала место псаломщика в храме Николы Заяицкого, не оставляя учительства, потом был в Кремле рукоположен, со временем стал настоятелем, был награждён митрой — в общей сложности прослужил в этом храме около 40 лет. А в наше время там довелось 10 лет настоятельствовать мне.

— Отец Димитрий, значит, вам педагогический талант по наследству передался. Как научить современного ребёнка любить Христа, Его Церковь, Таинства?

— Когда я был молодым и у нас родилась дочка, мы ездили к отцу Иоанну (Крестьянкину), и жена спросила об общих рекомендациях по воспитанию. Он говорит: «Как можно дальше от современных детей и общества». И я первым делом выкинул телевизор. Благодаря этому у ребёночка появились время и возможность заниматься литературой, музыкой, иностранными языками. Никаких мультиков — спаси и сохрани! Всё, что предлагает современный мир, это есть яд. За очень редким исключением — скажем, нескольких фильмов, которые даже необходимо посмотреть для развития. И конечно, надо читать книги, включая поэзию, изучать изобразительное искусство, слушать классическую, хорошую музыку.

Очень важна для ребёнка благочестивая среда, которую необходимо создавать — через общение, совместные занятия. Нужно найти единомышленников, организовать такой общий кружок, в котором бы дружили детки, родители, разделяющие наши чувства по отношению к вере, отечеству, культуре.

Очень важны для детей разговоры взрослых. О чём они говорят, как, каким тоном, кто приходит в гости? Это всё страшно интересно. Как педагог я считаю, главное — это создание благополучной для воспитания детей среды. Если ребёнок помещается в эту благоприятную обстановку, тогда успех будет. В противном случае начнётся постоянное сражение, и среда пересилит. Говорят, к 15 годам дети перестают ходить в церковь. В наших детских домах никаких переходных возрастов нет.

Я недавно услышал одну африканскую, не знаю какого племени, пословицу: чтобы воспитать одного ребёнка, нужна одна деревня. Так вот мы правильно, интуитивно совершенно к этому пришли. Потому что раньше у нас в русской деревне вся деревня воспитывала детей.

— Искони на Руси детей община воспитывала. Да даже, когда мы ещё были маленькие, ощущалось, что всё вокруг родное: двор, город, страна — мои, мне в них комфортно, как в семье. А сейчас дети этого не чувствуют.

— Я жил в бараке всё детство. И знал всех по именам — и пап, и мам, и бабушек, и дедушек, и детей. А там у нас было 40 семей. Всё было общее — двор, игры. Сейчас этого нет. Мы все — каждый в своём подъезде, я, например, знаю имя только одной соседки напротив на лестничной клетке, а живём-то мы в этом доме почти 20 лет.

— Как вернуться к прежнему общению между людьми?

— Вернуться назад невозможно. Но что-то сделать для своих детей, которых нам Бог послал, просто необходимо. Потому что я, например, однодетный папаша, мне всегда не хватало детей — сейчас у меня около 30 детей — половина в московском детском доме, половина — в Мышкине. И мы знаем, кого мы хотим вырастить.

Обычный современный педагог на вопрос — кого вы воспитываете — ничего, кроме такой глупости, как «гармонично развитую личность», не может даже произнести. Не говоря уже о современных родителях. Кого ты хочешь воспитать? Аллу Пугачёву, Ксению Собчак, Леонида Ярмольника? Или Владимира Вольфовича? Это ж надо образ иметь! А у нас образов сколько угодно: все Четьи-Минеи. И все образы святых на Первообраз Господа нашего Иисуса Христа сориентированы — Он для нас цель и устремление. Ясно, что это не достигается во всей полноте, но сдвиги получаются очень серьёзные. За свою жизнь я много чего понаделал, но воспитательные проекты — лучшие из всех, что получились.

— К вам обращаются за опытом? Родители просят — помогите наставить детей на путь истинный, возьмите на лето?

— А мы и берём. У нас в Мышкине есть палаточный лагерь, он две смены работает, иногда три. И что самое интересное, детки каждый год туда просятся. Там своего рода самоорганизация, дети вырастают в вожатых, некоторые вообще посвящают этому всю жизнь. Это важно, потому что, конечно, если брать детей на какое-то короткое время, всегда есть опасность, что ребёнок придёт со своими инфекциями, и от него могут другие дети это перенять. Но, с другой стороны, старшие наши ребята быстро объясняют новичку что к чему. Без всяких драк, насилия, дедовщины. Детки — они же умные.

— Приспосабливаются?

— У нас мальчонка есть пятилетний, так он маму просто в бараний рог гнёт, верёвки из неё делает. А здесь — моментально исправляется. Я за ним наблюдал первые три дня: он всё высматривал, тише воды ходил, как овечка, и всё тут же усвоил, подчинился. Мама его забрала, говорит: не узнать. Правда, через два дня опять стал в эту свою верёвку играть.

Я уже очень давно заметил эту способность детей. Вот в класс входит новый учитель. 30 пар глаз на него устремлены, и через секунду они знают про этого человека всё — что при нём можно делать, а чего нельзя. Через один взгляд они сканируют учителя полностью. Я сейчас на свою пятимесячную внучку смотрю — как она предпочитает Бетховена Чайковскому. Совершенно осмысленный человек. Пытается что-то рассказать, ручками машет. Я представляю, как через полтора года мы будем с ней беседовать. Дети всё понимают.

— А какие главные радости у ваших детей?

— Я, когда приезжаю в Мышкино, прошу, чтобы они устраивали конные состязания. И вот они шашкой рубят капусту, стреляют из пистолета, на лошади и стоя скачут, и вверх ногами, и под брюхом, это вообще потрясающе! Если человек когда-то сел на лошадь, он уже этого не забудет. А у них — всё детство с животными. Это в какой-то мере компенсирует утрату отцовского, материнского тепла. Ну и мы, конечно, стараемся — у нас отношения неофициальные: мы их и обнимаем, и целуем, и говорим по душам. И вообще, я просто чувствую это, они нас очень любят, а мы их.

У нас павлин живёт большой с хвостом — пансион ведь «Павлин» называется. Спектакли какие-то устраиваем, иногда едем на гастроли в Москву, или же те — сюда.

— Пансион в Мышкине — это отдельно стоящий дом?

— Отдельно стоящий, на краю деревни. Но это уже не дом, это целый городок детства. В центре — храм. К детскому дому прилепляется спортивный зал. Есть огород, достраивается банно-прачечный комплекс. Работают конюшня, гараж, мастерские, музей сельскохозяйственной техники под открытым небом (но прикрыт крышей), военный музей, где у нас хранятся каски, автоматы, — многое дети сами и раскопали. Когда подъезжаешь, душа радуется: смотришь, пасутся наши лошадки. Всё это разрослось, всё находится в постоянном движении.

— Кто в пансионе живёт?

— Когда пансион в Мышкине 15 лет назад создавался — стояла одна идеологическая задача: кто бы ни обратился, если ребёнок в трудной ситуации, которую мы оцениваем очень быстро, за 10 минут, то мы его берём с удовольствием.

— Обращались в основном прихожане, государственные органы или родители?

— И одно, и второе, и третье — по-разному. Потому что, бывает, дети остаются сиротами или полусиротами, например, в случае распространённой болезни «алкоголизм». Или с разводами, бывает, связано их переселение в пансион.

— То есть у многих детей родители живы?

— Да, они есть. И мы не запрещаем родителям приезжать в определённые дни и общаться с детьми. Одну маму, больную алкоголизмом, мы всё время брали на работу — до очередного запоя. Потом, когда он начинался, мы её отправляли домой. И ребёнок имел о маме совершенно другое впечатление — что она хорошая, работящая.

— А какой главный секрет работы с такими детьми — ведь они приходят из неблагополучных семей?

— В каждом ребёнке, можно сказать, заложен инстинкт — быть как все. У нас создан определённый строй жизни, дисциплина направлена на созидательную деятельность. Даже если ребёнок пришёл из неблагополучной семьи, неблагополучного общества — то здесь он встречается с совершенно другим образом жизни, отношением. На него не орут, его не бьют, никакие старшие мальчики никаких младших никогда не обижают. Он чувствует себя спокойно, комфортно. Ему не надо бояться.

Моё детство прошло в лагерях. И там постоянно нужно было бороться за жизнь: всё время драки, всё время нападения — восемь на одного. Здесь у нас ничего такого нет. И дети растут спокойные, в комфортной душевной обстановке, и они раскрываются. Они нашу жизнь воспринимают как некий рай, куда они попали.

Хотя первое время, первый год, бывает довольно трудным. Потому что дома было время как бы расслабленного ничегонеделания — иду куда хочу, делаю что хочу, дети понимают образ социализации того круга — то здесь дисциплина, что создаёт напряжение для души. Но через год человек адаптируется, не боится ни трудов, ни мытья посуды — делает всё быстро, охотно, на раз-два-три.

— Отец Димитрий, как вы относитесь к понятию родового греха? Известно же, что были новомученики, а были палачи. Потомки несут ответственность за то, что творили их прадеды?

— Мы не зацикливаемся на таких понятиях, как родовой грех. Просто разные бывают обстоятельства, когда родители, например, погибают. А бывает, произошла какая-то семейная драма, и там стало не до детей. И тут, конечно, нужен специфический подход, но общий принцип — любить так, чтобы смягчить трагедию, заместить другим. Дети, когда поступают, — задумчивые, обеспокоенные, они могут плохо спать, с ними нужно посидеть. Они порой пережили очень страшные ситуации. Потом видишь, как ребёнок раскрывается. Первое — он начинает улыбаться. Как младенец! Оттаивает.

Их надо просто залюбливать. У нас в Мышкине есть сейчас мальчик, ему около 14 лет, он пока вообще не улыбается (живёт в пансионе первый год), хотя у него мама есть. Я всё жду — когда он начнёт улыбаться: разговариваю с ним, обнимаю, целую.

У нас происходит социализация наоборот — от противного. Мы им даём образ нормальных отношений. Что такое духовное воспитание? Никаких таких уроков, по которым должна пятёрка в конце стоять, нет. Но просто они видят, как живём мы. В воскресенье — колокол зазвонил, идём на службу. Ну и они идут, а куда деваться?

— А если дети из неверующих семей?

— Помню, один папа татарин привёл мальчика. Мы ни слова не говорили ни о Крещении, ни о храме. Но ребёнок ходил вместе со всеми. Потом захотел креститься — сам. Мы окрестили его. Потом он «Отче наш» стал учить. Мы никого никогда не принуждали. Если какой-то ребёнок скажет «не хочу в храм» — не хочешь, не надо, сиди дома, у нас на территории всегда есть взрослые люди. Но таких даже случаев нет. Они знают, как в храме себя вести, они видят — в храме тишина, ведут себя как взрослые, стремятся подражать. Потом им начинает всё это нравиться, некоторые в алтаре прислуживают — у нас конкурс на эти места.

— Батюшка, возвращаясь к нашим обычным общеобразовательным школам, в которых учатся разные дети: как оградить ребёнка от дурного влияния?

— Я занялся такой проблемой, когда у меня дочка пошла в 1-й класс. Поэтому я выбрал школу, которая находилась далеко от дома. И это очень помогало. Как только уроки закончились, ребёночек сразу раз — и изымается — в метро — домой, там — папа, мама, двоюродные братья и сёстры — опять в свой мир. А школа — это то, что надо как бы потерпеть.

Наши дети в Мышкине тоже ходят в обычную сельскую школу, она расположена примерно в 8 км от пансиона. То есть ребёнок не может загулять, остаться, не приехать — там ходит автобус, если опоздаешь, ну что, тебя будут с милицией искать? И ребёнок тоже боится, старается не нарушать порядок. Так потихоньку создаётся благополучие. У меня было три детских дома, сейчас осталось два, и я считаю, что именно этот сельский — очень удачный.

— Действительно, современные городские дети лишены не только чистого воздуха, но и общения с природой.

— Человеку нужно определённое количество квадратных метров земли. Даже трёхкомнатная квартира — это слишком мало. А у нас-то гектар — только огороженная площадь. А так вся деревня, река — в нашем распоряжении. У нас лодка есть, Можайское море — в километре.

Если залезть на колокольню сельского храма — открывается пейзаж потрясающий. В любую сторону смотри — это уже шедевр, можно и фотографировать, и картины писать. И вот в этой красоте они вызревают. И мы очень внимательно следим за контингентом наших педагогов, потому что дети воспринимают от них манеры, наши воспитанники умеют себя вести. Поэтому с ними куда угодно, хоть в зал Чайковского иди, хоть в Третьяковку.

Помню, однажды мы решили отвести наших воспитанников из Мышкина в Третьяковскую галерею. Звоним, чтобы купить билеты. «Детский дом? Ни в коем случае». Они боятся. Мы их всё-таки уговорили, но после экскурсии они сказали: «Приезжайте в любой момент. Бесплатно. Мы таких детей ещё не видели». Это сотрудники Третьяковки сказали. Они привыкли к детдомовским детям в государственных учреждениях. А там отношение казённое. Я нисколько не осуждаю те дома и их воспитателей, у них жизнь трудная, детей больше, чем возможно. Это у нас 16 детей, 16 взрослых, как в той африканской деревне.

Детки — вы можете себе представить? — никто не курит, никто не ворует, никто не ругается матом.

— Как в наше время в детях воспитать чистоту сердечную, целомудрие?

— Если ребёнку ничего похабного не прививать — он вырастет целомудренным. Наши дети ни к каким «взрослым» фильмам, изданиям доступа не имеют. У детей есть воспитатели — и мужчины и женщины, дети видят, какое между ними существует общение. И потом — я приезжаю, отвечаю абсолютно на все их вопросы — в том числе про любовь. Я им рассказываю, что любовь это вообще основа бытия, говорю и о Церкви, и о Господе Боге, и об отношении полов и т. д. — без всякой скабрёзности, адекватно. Чувства же надо развивать, но высокие чувства, а не обезьяньи!

— Современный мир обрушивает на ребёнка другую информацию.

— Да опять мир! Надо от этого мира держаться подальше — пока ребёнок не вырос. Душа, психика окрепнут — тогда он с этим справится. Сможет услышать и понять, когда ему скажут в 17 лет: «Хочешь быть счастливым? Живи целомудренно».

— Сегодня в России огромное количество неполных семей — мальчиков, девочек воспитывают матери-одиночки. В итоге дети не понимают, что такое семейная иерархия, что папа — это вообще-то глава семьи, а не мама и не бабушка.

— У нас вместо папы священник. Он — очень авторитетный человек. Дети видят, что все женщины взрослые его слушаются. Если батюшка входит — они встают, как в школе и т. д. То есть у них возникает некий динамический стереотип, которому дети в дальнейшем могут следовать. Вообще же известно: есть храм — возрождается жизнь, семьи крепкие получаются, на селе жизнь устраивается вопреки унаследованному от времён безбожия распаду.

Среди наших выпускников есть те, кто стал офицерами. Почему они легко идут в армию? Они понимают справедливость и дисциплины, и субординации. Они в этом выросли. Они очень хорошо подготовлены. Они жизнь уже воспринимают правильно. Все поступают у нас в разные учебные заведения согласно своим возможностям интеллектуальным и своим стремлениям. Поэтому у нас нет побегов, и из наших воспитанников за 15 лет никто не в тюрьме. А в обычных таких учреждениях — до 90% оказываются в заключении.

— Такая духовная деревня получилась.

— Вообще жизнь народа — это жизнь духовная прежде всего. В ней есть свои герои, на них и надо ориентировать детей, молодёжь. В нашем ближайшем историческом опыте — это новомученики, сохранившие, несмотря ни на что, верность Христу.

Интервью подготовили Анжелика Морозова и Ольга Орлова, Портал Покров