Мы обязаны новомученикам своей жизнью

О том, как правильно чтить память наших новомучеников, и о причинах того, что современные христиане знают о них очень мало, мы говорим с Митрополитом Саратовским и Вольским Лонгином.

— В этом году отмечается столетие революционных событий 1917 года, которые стали началом страшных гонений на Русскую Православную Церковь. Сотни тысяч людей пострадали за свою веру. Почему Русской Церкви, всему русскому народу было попущено это «огненное испытание»?

— Кто согрешил, он или родители его? (см.: Ин. 9, 2). Такой вопрос мы встречаем в Евангелии. Ученики Христа спрашивают Его о слепорожденном, и Господь отвечает: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии (Ин. 9, 3).

Думаю, так же можно ответить и на вопрос, почему русскому народу было попущено столь тяжелое испытание.

Это, конечно же, результат тех нестроений, ошибок и искажений церковной, общественной, государственной жизни России, которые накапливались в течение веков. Если отвечать на вопрос, кто виноват, то ответ будет такой — все. Все без исключения.

Но в то же время это огненное искушение (см.: 1 Пет. 4, 12) явило не только человеческие немощи и ошибки, но и славу Божию. Оно было попущено для того, чтобы явился плод, который Русская Церковь принесла в русском народе за девятьсот предшествующих лет. Этот плод — как раз новомученики и исповедники; люди, которые не отказались от Христа, а отдали за Него свою жизнь. Как это часто бывает, попущение Божие обернулось торжеством тех людей, которые смогли это испытание выдержать и соответствовать высоте своего призвания.

— В Саратовской митрополии многое делается для увековечивания памяти новомучеников: строятся храмы в их память, установлены памятные доски на тех храмах, где они служили. С 2011 года отмечается Собор Саратовских святых, и у этого празднования уже есть свои традиции: так, за этим торжественным богослужением читают школьники — победители епархиальных конкурсов чтецов. Владыка, почему Вы уделяете этому такое внимание? Что лично для Вас значит память новомучеников?

— Здесь простой ответ — это моя обязанность как архиерея. Я уделяю этому внимание, потому что глубоко убежден: российским новомученикам мы обязаны своим сегодняшним существованием, своим благополучием, в том числе благополучием церковной жизни, которое совершенно не обусловлено окружающей обстановкой. Надо понимать, что она отнюдь не благоприятствует Церкви. И в то же время мы пользуемся небывалой свободой церковной жизни, какой ее никогда не было в нашей истории. Пользуемся возможностями, о которых несколько десятилетий назад никто и не мечтал. И я убежден, что именно благодаря подвигу новомучеников Господь покрывает нас и дает нам возможность исполнить свое предназначение.

— Когда Вы постригаете молодых людей в монашество, Вы даете им имена в честь новомучеников. Почему?

— Именно для того, чтобы память новомучеников вошла в плоть и кровь нашей церковной жизни. Вообще, само собой ничего доброго не происходит, сами по себе только сорняки в огороде растут. А чтобы сделать что-то полезное, нужно прилагать к этому усилия. И вот литургическое, богослужебное почитание новомучеников, издание книг и статей о них, установка памятных досок на храмах, где они служили, и прочее — всё это составные части той работы по сохранению их памяти, которую мы обязаны вести.

— Владыка, кто из новомучеников Саратовской области произвел наиболее сильное впечатление на Вас лично?

— Наверное, это три человека: святитель Гермоген, священномученик Косма, пресвитер Рыбушкинский, и граф Александр Медем.

Святитель Гермоген (Долганёв) был викарием Саратовской епархии — епископом Вольским, а затем саратовским архиереем в очень сложное для России время — в начале XX века, в годы первой русской революции. Уже тогда ему пришлось принять на себя удар тех сил, которые на протяжении нескольких десятилетий готовили трагедию России, произошедшую в 1917 году. Он был очень ярким, очень деятельным архипастырем. Благодаря ему многие деструктивные процессы в обществе были приостановлены, по крайней мере, здесь, на Саратовской земле. Он занимался просвещением народа, преодолением распространенного тогда старообрядческого раскола. К сожалению, вступив в единоборство с сильным тогда временщиком, он потерпел поражение, был отстранен Государем императором от саратовской кафедры и помещен в заточение в Жировицкий монастырь в Белоруссии. В 1917 году, уже после того, как свершилась Февральская революция, был избран епископом Тобольским. Летом 1918 года ему повесили камень на шею и утопили в реке Туре вместе с другими представителями духовенства за то, что он обличал большевиков в их неправдах, и потому, что они боялись подходивших тогда к Тобольску белых войск. Это один из первых новомучеников Российских.

Есть замечательная книга о святителе Гермогене [1], написанная с использованием большого фактического материала, архивных документов, прессы того времени. В ней дана широкая картина общественно-политической, церковной, социальной жизни Саратовского края начала XX столетия. Очень живо представлены те проблемы, которые были тогда в обществе — «борьба всех со всеми». Когда я читал эту книгу (кстати, я не мог от нее оторваться), у меня было такое впечатление, что эта книга едва ли не о сегодняшнем дне Саратова и Саратовской губернии.

Священномученик Косма — обычный крестьянин, который всегда был верующим человеком, близким к Церкви, знавшим и любившим богослужение. И когда в его родном селе Рыбушка был арестован священник и некому было служить, он вызвался стать священником, был рукоположен саратовским архиереем и отправлен в свое село. Церковь потом всё равно была закрыта, но он продолжал совершать требы на дому и был арестован как контрреволюционер и враг советской власти. Казалось бы, обычная судьба в те годы. Что здесь особенного и что на меня лично произвело такое впечатление? В то время, в той ситуации идти и просить священства — это было всё равно, что просить ареста. Ведь как поступали власти? Арестовывали священника. Архиерей посылал другого. Его тоже арестовывали. Посылал третьего — и его сажали. Не было больше священника — церковь закрывали. Один из вождей советской власти говорил об этом так: «Формально правильно, а по существу — издевательство». И такое издевательство творилось по всей стране. Поэтому поступок священномученика Космы — очень мужественный шаг.

И еще один удивительный человек — граф Александр Медем, владелец имения в Хвалынском районе, лютеранин по происхождению. Человек, который остался в России несмотря на то, что многие его близкие смогли эмигрировать. Человек, который был связан очень глубокими духовными, христианскими узами со своими крестьянами и который принципиально не захотел покидать Россию, ставшую для него духовной родиной: здесь он стал православным и разделил с народом все испытания, скорби, которые посетили этот народ в результате богоотступничества.

Думаю, эти примеры наиболее выразительны. Но подвиг каждого из новомучеников Саратовских уникален и достоин того, чтобы всегда быть в народной памяти.

— Почему память новомучеников не почитается в России так широко, как бы этого хотелось, как они того заслуживают? В чем причина — недостаток информации (ведь о большинстве умученных мы знаем очень мало — об этом позаботилась советская власть), отсутствие традиции? Или дело в потребительском отношении к Церкви многих прихожан?

— Скорее всего, дело вот в чем. Новомученики пострадали в основном в 20−30‑е годы — в ближайшие к Октябрьскому перевороту десятилетия. После их подвига и до 1940‑х годов, когда во время войны вновь стали открываться храмы, прошло довольно много времени: появилось на свет, как минимум, два поколения людей. И в этот период очень сложно было передавать какие-то навыки церковной жизни. Атеистическая пропаганда и воспитание «нового человека» в Советском Союзе были массированными, всеобъемлющими, причем на протяжении семи десятилетий. Я сам прекрасно помню, как трудно было человеку прийти в Церковь и узнать о ней самые элементарные вещи. Не говоря уже о новомучениках, которые тогда считались врагами народа, врагами советской власти.

Я иногда задумываюсь вот о чем: насколько иной была бы наша жизнь, не только церковная, но и всего нашего народа, если бы то очень осторожное, нерешительное, но всё же реальное возрождение церковной жизни, которое произошло после войны, не было бы оборвано Хрущевым? Если бы в конце 1950‑х — начале 1960‑х годов не была бы закрыта большая часть семинарий, 90 процентов монастырей и больше половины храмов, открытых после войны?.. Если бы этого не произошло, и церковная жизнь продолжала развиваться теми же темпами, какими она развивалась с 1946 по 1957 год, то мы жили бы совсем в другой стране. И многие традиции сохранились бы, и сельские храмы, руины которых ныне стоят по всей стране, до сих пор действовали бы, открывались бы новые церкви, и верующих людей было бы гораздо больше. Всё было бы по-другому. Может быть, и страна не разрушилась бы в 1991 году.

У истории, как известно, нет сослагательного наклонения, и мало кто, наверное, об этом задумывается, но последний большевистский удар по Церкви, нанесенный Никитой Сергеевичем, принес едва ли не больше вреда, чем открытая борьба с Церковью 1920‑х, 1930‑х, 1940‑х годов. Тогда народ еще был в массе своей крещеным, православным — здесь вступало в жизнь третье послереволюционное поколение, которому уже никто не мог передать навыки церковной жизни. Этот разрыв трагичен для нашей церковной жизни. Вот потому и нет у нас такого почитания новомучеников. Не то что почитания — о них просто не знают, не помнят их так, как знают и помнят мучеников ХХ века у тех народов, где коммунизм не продержался столь долгое время.

Что касается потребительского отношения к Церкви — сегодня люди относятся потребительски ко всему, и это играет свою роль. Действительно, многие приходят в Церковь попросить о своих конкретных нуждах. Они знают, что, если у них остро стоит квартирный вопрос, надо помолиться святителю Спиридону, если не ладится личная жизнь — блаженной Матронушке, если что-то болит — великомученику Пантелеимону или святителю Луке. А у новомучеников такой «специализации» нет. Этот факт имеет свое значение, но я не стал бы его преувеличивать. Все-таки основной причиной является тот поколенческий разрыв, который произошел именно в период хрущевских гонений на Церковь.

— Мы видим, что мученичество христиан российского ХХ века отличается от мученичества первых христиан. Можно сказать, что оно происходило в совершенно иных исторических условиях. Первые христиане смотрели на своих мучеников, шли за ними, совершали Евхаристию на их останках, прославляли их и внутренне готовили себя к тому же. На мучеников ХХ века никто так не смотрел, их пример если и вдохновлял, то совсем немногих; они погибали в безвестности, их семьи боялись кому-либо о них рассказать, их собственные внуки зачастую ничего о них не знали. Церковь, заключив — пусть необходимый, не будем судить, однако же крайне тяжелый и морально затратный — компромисс с советской властью, замолчала о своих мучениках на долгие десятилетия. Люди, не утратившие память об арестованных и исчезнувших, хранили ее только в своем, очень тесном, как правило, кругу. Да, в новые времена Церковью немало сделано и делается для извлечения из тьмы забвения их имен, для прославления новомучеников. Но возможно ли восполнение этого морального ущерба? И не должно ли почитание мучеников сегодня носить покаянный характер?

— Я совершенно согласен: действительно, новомученики совершали свой подвиг в безвестности, в других исторических условиях. Да, наверное, покаянная нота должна звучать в нашем сегодняшнем почитании. Но опять же — надо понимать, что произошел разрыв поколений, о котором я только что сказал. Например, я пришел в Церковь где-то около 1980 года. Допустим, я хочу покаяться за то, что в то время не почитал новомучеников. Но что я мог знать об их подвиге? И никто не знал из тех, кто был со мной рядом.

Конечно, то, что о них не знали, — это действительно плохо. И этот разрыв, отсутствие внутрицерковной связи между поколениями очень многому повредили. Безусловно, мы — больной народ, это более чем очевидно, и, наверное, отчасти больна Церковь. Но при этом мне кажется, что покаянные ноты в нашем почитании новомучеников должны быть очень личными, частными. Ни в коем случае нельзя превращать это в некое публично-правовое действие. Скажем, есть люди, которые призывают к всенародному покаянию за убийство царской семьи. Мне всегда это было непонятно. Ну, хорошо, собрались сто человек каяться в убийстве царской семьи. Но они не убивали царскую семью! И даже их бабушки и дедушки этого не делали! Мне кажется, что здесь то же самое.

Никогда не надо поступать нелогично, неестественно. Мы действительно прославляем новомучеников. Мы изучаем их подвиг, со временем он открывается для нас. Делается очень много, потому что мы выносим из забвения множество имен людей, обстоятельства их подвига. И эта работа идет, приобретает всё большие масштабы. При этом я убежден, что это, собственно говоря, и есть единственно возможная для нас форма покаяния.

Достаточно ли этого для восполнения ущерба — не знаю. Если жизнь Русской Церкви и дальше будет продолжаться в своем естественном порядке, я думаю, что мы преодолеем те моральные потери, которые весь наш народ понес в советское время. Если же опять церковная жизнь будет каким-то образом остановлена, прервана — тогда другое дело.

— А может быть, дело в том, что в России не сформировалось внятное отношение к собственной истории? До сих пор многие улицы наших городов, населенные пункты, станции метро и т. д. носят имена убийц — деятелей Октябрьского переворота, тех, кто осуществлял репрессии против собственного народа в 1920—1950‑е годы. Устанавливаются памятники Ивану Грозному и Сталину, всё громче звучат голоса их почитателей, в числе которых есть и православное духовенство. В центре российской столицы продолжает действовать Мавзолей. Разве может такое раздвоение не влиять на умы людей? Как ко всему этому относиться и что можно сделать?

— Раздвоение не может не влиять на умы людей. Что с этим делать, я не знаю. Надо хотя бы понимать неправильность такого положения вещей и это понимание распространять по мере сил и возможностей среди тех людей, с которыми ты общаешься.

Мы живем в Саратовской области, и два наших города носят имена Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Помимо того, что Маркс и Энгельс всего лишь средней руки экономисты, хотя некоторые считали их философами, они с ненавистью относились к России и с презрением — к русскому народу. На мой взгляд, даже одного этого факта достаточно, чтобы стереть эти имена с карты России. Или, скажем, Емельян Пугачев, Степан Разин — разбойники и бунтовщики. Понятно, что большевики создавали себе альтернативную историю и своих «героев». Но почему для нас должны быть примером люди, которые взбунтовались против законной власти?

Это действительно плохо. К сожалению, равнодушие, с которым мы часто сталкиваемся в этом вопросе, пока не дает возможности исправить подобные вещи. Хотя исправлять их надо, и думаю, что голос Церкви здесь должен быть более слышным. Это касается и захоронения Ленина, и, по возможности, освобождения Красной площади от погоста, который там есть. Или уж придания ей особого статуса. Там ведь захоронены и вполне достойные люди, которых нужно знать, которыми можно гордиться, — скажем, первые космонавты. Но, если это кладбище, тогда недопустимы концерты и прочие развлечения, которые устраиваются на Красной площади. Это ведь тоже на самом деле следствие утери нравственных ориентиров.

— Поиском сведений о новомучениках и всех, пострадавших за веру, занимается епархиальная комиссия по канонизации. Трудно ли сегодня найти такую информацию?

— Если есть доступ в архивы, то найти информацию можно. Хотя сейчас этот поиск затруднен по сравнению с 1990‑ми годами. Тут сложная ситуация: архивы как бы и не закрыты, и не открыты. Многие дела засекречены и не выдаются. Возможно, потому, что там упоминаются те или иные люди, которые были секретными сотрудниками, сексотами. Их имена и сегодня органы не считают нужным делать достоянием публики.

— Владыка, каким, по Вашему, должно быть богослужебное, молитвенное почитание памяти новомучеников? Для верующего человека важна ведь не только информация, но и молитвенная связь.

— Нужно обязательно совершать всенощное бдение и Литургию в день памяти новомучеников, особенно в тех храмах, городах, селах, которые связаны с их жизнью. Ну и, конечно, всем нам обязательно нужно молиться нашим новомученикам. Надо просто попробовать. И тогда Господь покажет, насколько важен этот молитвенный опыт общения с нашими святыми сродниками, как говорится в одном из песнопений.

++++++++++++++++++++++++++++++++++++

Материал подготовлен в рамках проекта «Духовные скрепы Отечества — история и современность». При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 05.04.2016 № 68‑рп и на основании конкурса, проведенного Фондом поддержки гражданской активности в малых городах и сельских территориях «Перспектива».

[1] Дамаскин (Орловский), игум. Епископ Гермоген (Долганёв). М.: Кучково поле, 2010.

Журнал «Православие и современность» № 40 (56)

Беседовала Наталья Горенок

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/my-obyazany-novomuchenikam-svoejj-zhiznyu