 |
| Православие.Ru | Александр Ткаченко | 21.07.2017 |
Часть 1-я
У известного и любимого многими писателя и публициста Александра Ткаченко, отца четырёх детей, недавно вышла книга «Трудно быть папой». Мы решили поговорить с ним о современных проблемах отцовства, о том, почему это краеугольное и казалось бы совершенно ясное явление в наших условиях вдруг оказалось непростым занятием, чуть ли не искусством, которому очень многим мужчинам надо учиться заново.
Дети детей войны
— Почему у нас так часто сейчас говорится об отцовстве и его проблемах?
— Когда что-то нормально функционирует, это не замечается. Скажем, когда у человека нормально работает печень, он о ней не думает и не говорит. Разговоры начинаются, когда возникает какая-то дисфункция. Так вот, на мой взгляд, у нас в обществе просто катастрофические проблемы с отцовством. Несколько поколений безотцовщины.
Но сейчас, слава Богу, люди начинают это осознавать именно как проблему. И, как следствие, начинают об этом говорить.
— Несколько поколений безотцовщины — это ещё с Великой Отечественной?
— Скорее, ещё с Первой мировой.
— О каких именно проблемах и дисфункциях речь?
— Давай возьмём самую простую модель. Нормальная нуклеарная семья — это папа, мама и ребёнок (бездетные семьи мы сейчас не рассматриваем). Как думаешь, если в семье 50% родительской нормы отсутствует, это может не повлиять на ребёнка? А у нас отцы отсутствовали в очень большом количестве семей. Тут счёт шёл не на тысячи и даже не на сотни тысяч, а на миллионы и десятки миллионов, если брать суммарно: Первая мировая война, революция, гражданская война, репрессии, Великая Отечественная война. Большей частью погибали во всех этих исторических катаклизмах мужчины.
У нас ещё с советских времён официально существует такая социальная категория, как мать-одиночка. Но как она вообще возникла? В огромной степени из-за того, что миллионы мужчин не вернулись с войны. А у них остались жёны и дети. И жёны в ситуации тяжелейшего послевоенного кризиса были вынуждены растить детей без мужей. А потом дети выросли, им уже нужно было собственные семьи создавать, не имея опыта общения с отцами. Я помню, нам ещё в школе учительница говорила, что «ваше поколение — это дети детей войны». Тогда я плохо понимал, что означают эти слова. Но сейчас, чем старше становлюсь, тем страшнее мне становится от масштабов этого бедствия.
Когда у ребёнка нет отца, он вырастает с соответствующими проблемами, которые, в свою очередь, начинает транслировать своим детям. Здесь я говорю уже не как психолог, а просто от себя, как сын, который сам никогда своего отца в детстве не видел, потом вырос, женился и создал семью, родил и воспитал четверых детей. Я вижу и сознаю, как же мне не хватало отца. Практически всегда и во всём. Когда я воспитывал своих детей, шаг за шагом обнаруживал у себя в мужской части своей личности не недостаток опыта даже, а настоящую чёрную дыру.
— Что ты имеешь в виду?
— Всё. Что такое отец для ребёнка, и как ребёнок вообще воспитывается отцом? Это же не просто какие-то специальные педагогические беседы, не отведённые часы или дни для воспитания. Ребёнок воспитывается ежесекундно, просто через копирование родительского поведения. Но как мальчику сформировать в своём сознании мужские модели поведения, если с ним рядом нет мужчины? Если он не видит, как мужчина должен вести себя конкретно в той или иной ситуации?
Это ненормально, когда забивать гвоздь тебя учит бабушка
— Что лично ты не умел из-за того, что у тебя не было отца?
— Да, наверно, всё, что должен уметь мужчина, я сначала не умел. Я копировал лишь те модели поведения, которые у меня были перед глазами. А растили меня мама и бабушка. Мальчик рос в семье, где не было ни одного мужчины. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ведь мужчина и женщина воспринимают мир по-разному. Можешь с этим соглашаться, можешь не соглашаться, но это просто факт. И для того, чтобы научиться воспринимать мир по-мужски, мальчику необходим перед глазами живой пример. Потому что ребёнок в раннем возрасте ещё не умеет мыслить абстрактно, для него очень важен показ.
— Чтобы, например, гвоздь забить?
— Гвоздь забить — это уже некие прикладные навыки. Которых, кстати, у меня тоже не было. Согласись, это не совсем нормально, когда забивать гвоздь и работать ножовкой тебя учит бабушка.
Но проблема, конечно, более широкого плана. Я имею в виду, прежде всего, отношение к другим людям. Когда в семье есть папа и мама, ребёнок смотрит на них и видит, как должен себя вести мужчина по отношению к женщине и как женщина должна вести себя по отношению к мужчине. Ау меня не было перед глазами этих поведенческих моделей, которые можно было бы скопировать и записать себе на «жёсткий диск», чтобы потом ими пользоваться. То же самое можно сказать и про отношение к другим мужчинам, даже внутри коллектива сверстников в детстве. «Маменькин сынок» — это же не пустая дразнилка.
Мама даёт ребёнку жизнь, папа — силы жить. И если связь с отцом у ребёнка была разорвана, это бессилие он будет ощущать в той или иной форме всю жизнь.
Или взять отношение к труду. Женщины всегда опекают ребёнка. Даже если они хотят воспитать в нём трудовые навыки, всё равно преобладать будет материнская позиция, позиция заботы. А мужчина — это человек, который готовит своего ребёнка к преодолению трудностей и завоеванию новых пространств. Мужчина — это вообще деятельность вне семьи, выход в мир. Раньше как говорили в крестьянских семьях на Руси: «До семи лет — мамин ребёнок, а после семи — папин». В ранний период в воспитательном процессе доминирует мама. Отношения с ней у младенца вообще симбиотические, они с мамой почти одно целое. И лишь по мере взросления ребёнка для него становится более значимым образ отца. Отец — первый человек, который появляется в жизни маленького человека помимо мамы. Это его самый первый опыт знакомства с другим человеком — с тем, кто не «я и мама». От того, каким окажется этот опыт, потом будут зависеть формы и способы выстраивания отношений с другими людьми, качество этих отношений и ещё множество важнейших вещей. А когда отца нет вообще, это катастрофа, по себе знаю.
Причём ты же маленький, ты ещё не понимаешь, что ты в катастрофической ситуации, и начинаешь всё это осознавать только в зрелом возрасте. И уже спустя много лет видишь, что это такое, когда у других детей были отцы. Те, которые защищали их, ходили с ними на рыбалку и в лес, учили топором обстругивать колышки для палатки или даже наказывали за что-то, но опять же по-отцовски, а не по-женски. И вот, если у тебя ничего этого не было, то огромная часть необходимого жизненного опыта, который закладывается в детстве, у тебя отсутствует. Потом его приходится даже не восстанавливать, а самому с нуля собирать по крохам.
Ни в коем случае не хочу обидеть этими словами мамочек, которые растят своих сыновей без мужа. Низкий вам поклон, дорогие женщины, за этот ваш материнский подвиг! Слава Богу, сегодня уже есть качественные психологические и педагогические наработки, позволяющие маме воспитывать своего ребёнка осмысленно, с учётом всех особенностей отсутствия отца в семье. Это непросто, но это возможно с Божьей помощью, и я знаю матерей, которые смогли вырастить прекрасных детей в одиночку.
Я говорю здесь не о вас, а о собственном опыте детства без отца. И не ставлю этот опыт в вину ни своим родителям, ни кому-либо ещё. Это просто мой персональный маленький кусочек нашей большой национальной беды, из которой нам всем нужно общими усилиями выбираться.
Александр Ткаченко с сыновьями
— Но, наверное, даже присутствие отца в семье не гарантия благополучия. Ведь и поведение мужчин-отцов сегодня обсуждают и осуждают больше, чем роль матери в семье. Почему?
— Мне кажется, что причина та же. Роль матери у нас в обществе более-менее отработана и понята. Но вот что такое отец, какова роль отцовства в жизни семьи, у нас множество людей представляют очень слабо. Потому эта тема и становится предметом обсуждения. Ну, и осуждения тоже, не без того. На мой взгляд, в нашем обществе нет внятного представления о том, каким должен быть нормальный отец. Не идеальный герой, такой «орёл-мужчина», а обычный папа, со своими достоинствами и недостатками. Который просто есть у детей, любит их, растит, как умеет. Отсюда идёт и демонизация, и идеализация отцов в нынешних осуждениях. К образу папы зачастую предъявляются невероятно высокие требования. И как результат — разочарование, когда реальные отцы этим требованиям не могут соответствовать.
— А у тебя нет ощущения, что наше общество «феминизировалось», стало каким-то женским?
— А как могло быть по-другому, если мужчин просто физически выбивали на протяжении нескольких поколений? Что такое в советское время была мама-одиночка? «Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик». Нужно зарабатывать деньги, чтобы кормить семью, нужно ребёнка воспитывать за двоих, и при этом никаких специальных знаний по психологии и педагогике или специалистов, с которыми можно посоветоваться, никаких курсов, — вообще ничего не было. Поэтому воспитание по большей части сводилось к элементарному выживанию: просто обеспечить самые минимальные потребности — в пище, в жилье, в одежде, а уж остальное — как получится. В таких условиях мальчики вырастали, естественно, с очень специфическими чертами, которые им самим потом сильно мешали в создании семьи. Где-то слишком опекаемые, где-то, наоборот, угнетённые и раздавленные, если мама чересчур авторитарная и жёсткая. В любом случае это была ненормальная ситуация. А в ненормальной ситуации вырасти без искажения личности человек не может.
— Тем не менее мне кажется, что в советское время мужчины ещё так не феминизировались, и с проблемой отцовства было проще, нежели сегодня.
— Не знаю. В детстве я жил в пятиэтажке, рядом были такие же соседние дома, и у многих моих сверстников отцы были. Но штука в том, что они все пили просто по-чёрному, это были законченные алкоголики. То есть не просто люди, которые пьют, и у них есть что-то ещё в жизни. Нет, это люди, которые ходят на работу, приходят домой, напиваются, и всё. И только потом возможны варианты. Кто-то просто ложится спать, а жена начинает его костерить (в детстве мне несколько лет пришлось слушать отголоски таких скандалов через стенку сразу в двух соседних квартирах). Кто-то, наоборот, начинает спьяну гонять жену, а она с плачем бежит на улицу, забирая детей. Грустная картина, короче. Но для меня это была нормальная атмосфера дворовой жизни.
— Прямо все пили по-чёрному?
— Почти все. Не преувеличиваю, правда. Я потом пытался это как-то анализировать, вспоминал эти вещи — и с ужасом понял, что это было тотальное явление. Люди, если не поголовно, то через одного, свою внутреннюю боль и пустоту заливали алкоголем в неимоверных количествах. И когда у человека в детстве складывался такой образ отца, то стоит ли удивляться, что у него потом жизнь тоже не складывается.
— Что значит «не складывается»? Нет семьи, или что другое?
— Да, прежде всего, нет семьи. Для меня слова «не сложилась жизнь» означают отсутствие семьи, нормальных семейных отношений.
У меня был друг в юности. Отец у него, хотя тоже из пьющих работяг, но весёлый был, шутил с нами, постоянно сыпал прибаутками. Правда, глаза у него, как и у остальных знакомых мне в ту пору взрослых мужиков, были какие-то потухшие, усталые. В общем, сын у него тоже был весёлый и ироничный, и мне это в нём очень нравилось. Я в книжках любил читать про таких людей и сам хотел таким быть. А недавно мы с этим моим другом встретились, и я узнал, что он был женат четыре раза. И четыре раза разводился! Живёт сейчас один. И у него теперь тоже потухший пьяненький взгляд. Какая-то карма, прямо злой рок, как сказали бы фаталисты. А на самом деле трансляция этой поколенческой проблемы с отцовством, как мне кажется. Перед глазами у нас не было нормального образа мужчины и отца. То есть примеры были, конечно, но большей частью какие-то дикие и патологичные.
«Если вы убьёте нашу собаку, папа возьмёт топор и отрубит голову вам»
— А каким должен быть отец? Что он должен уметь делать, и какова его роль в семье?
— Не забывай, ты задаёшь вопрос, каким должен быть отец, человеку, который никогда не видел своего отца.
— Но у тебя только что вышла целая книга об отцовстве — «Трудно быть папой».
— Эта книга не о том, каким должен быть отец, а о том, как трудно быть папой тому, у кого отца не было. Поэтому не спрашивай меня о норме — я её не видел.
— Слушай, ну у тебя ведь всё равно есть мнение о том, каким должен быть отец, хотя бы от острого чувства его отсутствия, которое ты пережил в своей жизни.
— Самое главное — это защита. Потому что мама — это защита в младенчестве, а папа — это защита вообще от всех бед мира. Это сила, которая стоит за ребёнком, пока он сам не стал сильным, гарантия его безопасности. Даже если тебе ничего не угрожает непосредственно, ты живёшь с мыслью о том, что у тебя есть папа, который в случае угрозы решит любую проблему, потому что он большой и сильный. Я видел по своим детям, что у них, слава Богу, это ощущение сформировалось. Может быть, не в полной мере и не так, как должно было бы быть, но тем не менее. У меня его не было. И я вижу, какая большая разница между той ситуацией, когда папа есть, каким бы он ни был, и между той ситуацией, когда папы нет. Конечно, папа и сам может представлять собой главную угрозу для ребёнка, но это я уже не хочу рассматривать, потому что это абсолютно ненормально.
Или была у нас такая ещё ситуация. Наша собака забежала на участок соседа, и тому это сильно не понравилось. И сосед в гневе сказал моим детям: «Если ещё раз собака ваша забежит к нам во двор, я возьму топор и голову ей отрублю». А сынишка, ему года четыре было, говорит: «Если вы убьёте нашу собаку, папа возьмёт топор и отрубит голову вам».
Сосед молча развернулся и ушёл. Ситуация была, конечно, дурацкая. Нельзя на таком уровне решать проблемы с соседями, да и вообще с кем бы то ни было. Даже на уровне помыслов и пустых словес такого быть не должно. Конечно, плохо, что ребёнок употребил такую страшную метафору (хотя на самом деле он лишь «отыграл» назад соседу фразу, которую тот сам первым и употребил). Но вот что меня в той ситуации порадовало — ребёнок чувствовал свою абсолютную защищённость. При том, что я человек не агрессивный — с топором ни на кого не кидался, всегда старался по возможности вежливо решать любые вопросы. Но сын был уверен, что любая агрессия по отношению к нашей семье безнаказанной не останется. Собака же тоже член семьи. И ребёнок, видимо, рассуждал так: сегодня он собаку убьёт, а завтра меня. Потому и сказал — имейте в виду, у нас есть кому за нас заступиться. Для меня это был один из экзаменов на отцовство. Когда я увидел, что у моих детей есть это чувство защищённости, почувствовал, что я действительно — отец. Хотя перед соседом я потом извинился, и мы мирно всё решили.
— За что ты извинился?
— За то, что дети сказали такое.
— А за собаку сосед извинился?
— Да разобрались мы с собакой. Она ему какие-то грядки потоптала. Забор поставили, и всё.
— А ты как считаешь, мужчина-христианин должен учить своих детей драться?
— В категориях «должен» или «не должен» я тут ответить не могу. Но лично я столкнулся с такой ситуацией, когда просто пришлось своих сыновей этому учить.
— А что за ситуация, если не секрет?
— В школе с моими сыновьями учились, мягко говоря, психопатизированные дети, с которыми договориться было просто невозможно. Педагогические меры воздействия на них никак не влияли. От них учителя стонали, не то что ученики. И в такой ситуации объяснить моим детям, что драться не надо, было бы неправильно.
В Москве проблему можно было бы решить иначе — перевести детей в другую школу. У нас, к сожалению, переводить некуда. И потом, я считаю, это тоже не решение проблемы, а уход от неё и её консервирование на много лет вперёд. Поэтому я решил, что нужно учить их драться. Причём именно драке я их не учил. Просто начал заниматься их физическим воспитанием, с уклоном в сторону единоборств. Объяснял, чем удар отличается от толчка, как правильно наносить удар и как правильно уклоняться от удара, как делать захваты, если борьба переходит в партер, ну и другим всяким разностям.
— Откуда ты сам это знал?
— У меня с этим тоже были большие проблемы, потому что меня-то учить было некому. Только лет в 12 я пришёл в секцию самбо, и это было уже моё самостоятельное решение. А сыновья у меня начали заниматься освоением всей этой премудрости лет в 7−8, т. е. у них была серьёзная фора по времени. К слову говоря, драться мои мальчишки потом научились очень грамотно. Но применять этот навык в школе или на улице, слава Богу, так и не пришлось. Видимо, даже гопники-психопаты умеют почувствовать в другом человеке эту спокойную готовность дать квалифицированный отпор.
Тоска по воздушным змеям
Также мама не может, например, научить детей делать и запускать воздушного змея — настоящего, большого. Ты когда-нибудь делал воздушного змея?
— Нет.
— Я тоже нет, но мне очень хотелось, а обратиться было не к кому. Я лишь в книжках читал и смотрел в кино, как змеи взлетают метров на 300 в вышину и как они там в небе парят. Когда мои дети подросли, я нашёл человека, который умел это делать. Это был кандидат в мастера спорта по авиамоделированию, он даже на международные соревнования со своими самолётиками ездил. Он буквально на коленке мне всё объяснил. Дескать, раз-раз, вот так и вот так, и всё, полетит твой змей! Я обрадовался, прибежал домой: «Дети, сейчас будем делать змея!». Они, конечно, тоже обрадовались. Делаем, делаем — и вдруг вижу, что не выходит змей. Я многому научился, работая на стройке, но какие-то вещи, с которыми в первый раз сталкиваешься, могут вот так сходу и не даться. Я опять почувствовал себя маленьким мальчиком, у которого не получается сделать змея, чуть не заплакал даже. Просто ушёл в комнату, чтобы перетерпеть всё это дело и чтобы дети не видели моего состояния. Вдруг старший заходит через некоторое время: «Пап, я вроде разобрался, только хвост не знаю, как привязать. Пойдём, посмотрим». Пошли, сообща сделали хвост, запустили, и это действительно была сказка. Я чувствовал, что меня отпускает, что одна из моих детских проблем спустя несколько десятилетий наконец растворилась. И случилось это благодаря тому, что у меня выросли свои дети. Кстати, в этом смысле мужчинам, которые выросли без отца, его парадоксальным образом могут в чём-то заменить собственные сыновья. Они становятся той самой мужской компанией, которой у тебя никогда не было в детстве.
Часть 2-я
Папа для своих детей — это бог с маленькой буквы
— Стандартный вопрос: что значит, что мужчина глава семьи? Он что, за всех должен решать семейные вопросы? За ним всегда последнее слово?
— В моём понимании быть главой — это как Господь в Евангелии говорит апостолам: если из вас кто хочет быть большим, тот пусть будет всем слуга (ср. Лк. 22, 26). То есть само выражение «глава семьи» означает, что мужчина берёт на себя максимальную ответственность за семью. Что большинство тех проблем, которые перед семьёй встают, должен решать он. Не распределять их по всем остальным. Впрочем, это неизбежно и так происходит, это понятно, но тем не менее он должен брать на себя основной удар. Потому что он самый сильный. Он — мужчина.
— Какие проблемы ты имеешь в виду? Например, зарабатывание денег?
— Зарабатывание денег, принятие стратегических решений в жизни семьи. Допустим, смена места жительства, покупка новой квартиры. Это же всё болезненные вещи. Нельзя говорить женщине «как ты решишь, пусть так и будет, мне всё равно». Это просто незрелая, детская позиция. То есть, скинуть на жену принятие серьёзного решения — это не мужской ход. Тем более, если решение принять тяжело, если ты чувствуешь, что для тебя эта необходимость вызывает какой-то дискомфорт. Необходимо обсуждать важные вопросы вместе, вырабатывать такое решение, чтобы в нём и ты, и жена участвовали на равных. И всё же осуществлять его на практике будешь ты. Потому что это мужское дело — решать трудные вопросы. На уровне даже элементарной физической безопасности. Разборка с поддатым соседом, допустим. Это же реальная ситуация, правда? Кто-то звонит среди ночи в дверь и пьяным голосом что-то орёт. Ведь ты же пойдёшь выяснять, что происходит, а не жена. Хотя ситуация потенциально опасная для всех.
Сказки о счастливом детстве
— Церковное воспитание в семье — каким оно должно быть, на твой взгляд? Обязательно ли, например, детей водить в церковь с собой? А если они вдруг не захотят?
— Это для меня проблема с ещё одним иксом, потому что я вообще не знаю, как отец должен воспитывать детей, а уж как отец должен воспитывать детей в отношении к Церкви, тем более. Я и себя-то не знаю, как воспитывать в отношении к Церкви. Но какой-то опыт и какие-то представления у меня, конечно, есть. Исходя из них, я могу сказать, что лучше всё-таки детей в церковь водить с раннего возраста. Может быть, не загружать длинными службами, приводить ближе к Исповеди и Причастию, когда служба уже заканчивается, чтобы они не уставали. Потому что ребёнок — он же подвижный. У него естественный цикл такой — поиграл, отдохнул.
— А что будет, если будешь приходить с детьми к началу службы?
— Ребёнок будет уставать, а усталый человек очень плохо воспринимает всё, что ему в этом состоянии предлагается. Ребёнку нужно двигаться, ему без движения провести два или хотя бы полтора часа очень трудно.
— А когда дети подросли, когда им уже 13−14 лет?
— Там начинается подростковый кризис, отвержение всего и вся. И, на мой взгляд, ни в коем случае нельзя силой заставлять их что-то делать, в том числе ходить в храм. Потому что эффект будет прямо противоположный. Они тебя послушаются, ты для них авторитет, они не посмеют возразить. Но ты представляешь, что произойдёт, если такая важная часть жизни, как отношения с Богом, с Церковью, будет вбита в душу из-под палки? С внутренним противлением, которое подавлено? Да ребёнок, как только выйдет из-под твоего контроля, тут же на всё наплюёт и начнёт бросаться во все тяжкие.
— Я забавный случай вспомнил. Моя средняя дочь, Варя, очень трогательная, только что закончила первый класс. Однажды она поспорила со своим одноклассником, где водятся белые медведи. «Они там водятся!» — «Нет, там!» Варя говорит: «А мне папа сказал, а мой папа учёный!» А мальчик отвечает: «Твой папа — сумасшедший учёный!». И Варя вдруг горько разрыдалась. Ребёнок пришёл домой весь в слезах и долго не мог успокоиться.
— Да, для неё это была настоящая катастрофа. Потому что папа в какой-то момент детского развития становится для ребёнка самым значимым человеком. Для дочки весь мир рухнул, когда ей сказали, что её папа сумасшедший. Всё, что было для неё фундаментом её существования, вдруг оказалось недоброкачественным.
— Мне было приятно, что она так переживает и так меня любит, видимо.
— Конечно, приятно, очень хорошо тебя понимаю. И всё же есть в этой истории ещё одна очень важная тема. Дети куда более ранимы, чем о них принято думать. Ребёнок ещё не умеет отрабатывать травмирующие ситуации конструктивным путём. Поэтому он просто подавляет боль, у него включается целый набор защитных механизмов, в том числе вытеснение, или, проще говоря, забывание этих ситуаций. Человек вырастает, не помня своей детской боли. Отсюда все наши взрослые представления о счастливом детстве. А ведь во множестве случаев никакое оно не счастливое, будем смотреть правде в глаза. Взрослый человек часто создаёт в своём сознании некую альтернативную реальность, в которой у него было счастливое детство. Я, например, своё детство вообще не помню.
— Как можно не помнить своё детство?
— А вот так. Оно у меня было настолько тяжёлым, что я в эту сторону даже смотреть боюсь. У меня не было отца, который бы меня защищал и учил быть мужчиной, у меня была масса проблем со сверстниками и старшими детьми, масса проблем в семье с мамой и бабушкой, с учителями в школе.
— То есть ты постарался своё детство забыть?
— Оно само забылось. Сейчас я, наоборот, стараюсь его вспомнить, но это плохо получается. Радости в нём было мало, хотя я не хочу сказать, что детство у меня было какое-то особо несчастное. Оно было просто тяжёлое. И, думаю, не у меня одного.
Как подружиться со своими детьми
— Но что необходимо и важно сделать, без чего, когда у детей наступит подростковый возраст, просто пропадёшь?
— С детьми обязательно нужно подружиться. По умолчанию подразумевается, что ребёнок и родители должны быть друзьями, потому что это самые близкие люди, у ребёнка ближе никого нет. Но на практике, к сожалению, так получается далеко не всегда. Ведь дружба предполагает не только обеспечение ребёнка едой, одеждой и т. д. Она, прежде всего, предполагает обмен интересами. Друзья всегда делятся тем, что их беспокоит, что им понравилось, о чём они мечтают.
В подростковый период ребёнок начнёт внутренне отдаляться и отделяться от родителей. Это не каприз и не проявление каких-то искажений в воспитании. Для него это необходимый этап развития, чтобы потом самостоятельно войти во взрослую жизнь. Он может выражаться в каких-то протестных выходках, в непослушании, в подростковом бунте. Но в целом этот этап развития ребёнка предполагает сложную, амбивалентную ситуацию. С одной стороны, ребёнок протестует и отталкивает родителей от себя, а с другой стороны, ему очень важно в этот период, чтобы какой-то взрослый значимый человек был рядом с ним, и плохо, если этим взрослым человеком станут не родители. Дай Бог, если это будет батюшка или тренер в спортивной секции, или школьный учитель, который умеет увлечь детей. Но возможны и другие, куда менее оптимистичные варианты. Ведь, например, когда ребёнок в подростковом возрасте уходит в криминал, или просто попадает в дурную компанию, то это означает, прежде всего, что у него в семье не было друга, дружбы с родителями.
Если дружба с детьми к их подростковому периоду всё-таки сформировалась, то ситуация этого возрастного кризиса протекает для всех гораздо проще. Да, подросток уже сам принимает решения. Если он решил, что в церковь он ходить не будет — ну что ты с ним сделаешь, на цепи его потащишь? Невольник не богомольник. Но у тебя всё равно останется эмоциональный канал связи с ним. Он будет, во-первых, ценить отношения с тобой, во-вторых, ценить то, что дорого тебе. И если тебе дорога Церковь, вера, молитва, Евангелие, то он сохранит ко всему этому уважение даже в том случае, если сам он от Церкви на какой-то период отойдёт. И тогда на первый план уже выходит другой вопрос — действительно ли тебе дороги все ценности твоей веры, являются ли они для тебя самого главным содержанием твоей жизни.
— По-твоему, бывают ситуации, при которых с детьми невозможно договориться?
— Понимаешь, если мой ребёнок проявляет упрямство, и у него какая-то ситуация, которую я не могу разрешить спокойно, значит, причина, как правило, во мне. И мне нужно разбираться с этой моей проблемой, а не с ребёнком. Любая детская неадекватная реакция — это всегда ответ на родительские неправильные действия, по-другому не бывает. Нет детских проблем — есть проблемы родителей. Это для меня аксиома. Просто родителям неприятно это осознавать, и они бессознательно или даже осознанно пытаются переложить эту ответственность на детей.
— А если ребёнок, скажем, ленивый, не любит трудиться? Как тут его не отругать, не повысить голос?
— Если ребёнок ленивый, я не вижу в этом повода повышать голос. Ну, ленивый и ленивый. Бывает. Что тут страшного?
— Учится плохо.
— А что, обязательно учиться хорошо?
— Желательно.
— Для чего?
— Чтобы, например, поступить в хороший вуз и овладеть хорошей профессией.
— Для того чтобы овладеть хорошей профессией, не нужно иметь хорошие оценки в школе. На мой взгляд, современная школа — это, скорее, дисциплинарный институт, который в первую очередь ребёнка социализирует, и только потом даёт ему знания. Причём и социализирует тоже как-то. очень своеобразно, мягко говоря.
Но мы говорили о другом. Я считаю, что в строгом смысле нет проблем детей. Если ребёнок ведёт себя проблемно, нужно смотреть, что не так в твоей с ним коммуникации, что ты упустил в его жизни, где ошибся. Если найдёшь эти ошибки и сумеешь их исправить — проблема у ребёнка исчезнет сама.
— А если подросток постоянно с тобой спорит и препирается?
— Ну, это нормально. Подросток и должен так себя вести. Намного страшнее, если он этого не делает, просто замкнулся, молча сидит где-то в своём углу, и ты не понимаешь, что у него на уме и на сердце.
У нас в семье, слава Богу, в этом смысле всё срослось, хотя я, можно сказать, успел вскочить в последний вагон.
— Почему в последний вагон?
— Я успел подружиться со своими детьми, когда у них этот кризис начал уже полыхать синим пламенем. Хотя я и до этого был для них папой и авторитетом, но настоящие дружеские отношения у нас возникли, только когда им было 13−14 лет.
Дочь Лида
— А как подружиться со своими детьми?
— Здесь универсальных способов нет, потому что дети все разные, и интересы у них тоже разные. Главное — понять, что ребёнок любит и что для него наиболее значимо. Дело в том, что интересы детей и взрослых, как правило, сильно расходятся. Взрослый — уже сформировался, у него уже есть своя система оценок и пристрастий. И зачастую бывает так, что родитель (особенно папа) старается навязать ребёнку свою систему ценностей, поделиться ими. А у подростка своя динамика жизни и среда общения, свои интересы и предпочтения. И не дай Бог высказать пренебрежение к тому, что ребёнок любит и что для него ценно и значимо. Такие мимоходом сказанные обесценивающие фразы могут нарушить отношения с сыном или дочерью на многие годы.
— Что ты имеешь в виду?
— Расскажу о своём опыте. У меня дети просто люто «запанковали», причём со всеми делами: серьги в уши, на джинсы заклёпки и т. д. Татуировки, правда, не делали, но это единственное ограничение, которое я тогда жёстко поставил: «Давайте необратимых действий не совершать!»
Ну и, соответственно, панк-культура предполагает определённую музыку. И у меня в доме стали звучать SexPistols, Сектор Газа, The Clash. Я не возражал, хотя желание «повоспитывать» в тот период было очень сильное. Но им же не только слушать, им же самим тоже играть и петь хочется. И здесь я почувствовал, что у меня в рукаве созревает мощный козырный туз. Дело в том, что я хорошо играю на гитаре, и они периодически ко мне стали приходить и спрашивать — папа, как вот это играть? а как вот это? а тут какие аккорды?.. И я начал вести подпольно-диверсионную работу: показывал им всё, что они хотели, и ни словом не обмолвился на тему, что вся эта их «музыка» — это на самом деле адский ад и отстой. Нет, наоборот, я шёл, слушал их любимые песни, потом мы вместе обсуждали услышанное, я обращал их внимание на какие-то нюансы в аранжировке, в качестве записи разных альбомов. Так я втёрся к ним в доверие. Они начали со мной делиться своими музыкальными предпочтениями, что-то показывать, что-то спрашивать. А я в свою очередь делился с ними своим «багажом» и подсовывал какую-то свою музыку, похожую по саунду на их панковские погремушки, но где музыкальное содержание уже присутствовало.
Когда они увлеклись игрой на гитаре, я стал показывать им вещи, которые у нас в городке вообще никто не умеет играть, даже преподаватели в музыкальной школе. За неделю научил сына блюзовой технике, которой он потом с удовольствием щеголял перед своими ровесниками. Так я в их подростковую систему ценностей начал бросать зёрна более серьёзной культуры, и они потихонечку прорастали.
Подозреваю, соседи начали меня тихо ненавидеть
А через два года они вдруг в один миг отошли от панковской тусовки, начали опять активно заниматься спортом, бросили курить и пить, т. е. полностью переформатировались без всякого нажима с моей стороны. Впрочем, одно жёсткое условие всё же было — я категорически запрещал дома появляться в нетрезвом состоянии. И когда мне пытались возражать, что вот, мол, у Вовчика папа разрешает хлопнуть пивка, я им говорил: «Вот к папе Вовчика и идите с такими разговорами. А здесь, даже если вам по 30 лет будет, и у вас будут свои семьи, вы со мной за один стол с бутылкой не сядете, сразу предупреждаю».
— То есть ты с ними даже со взрослыми не будешь выпивать за одним столом?
— Я просто хотел усилить аргумент. Мне потом дети рассказывали, когда этот период у них закончился: «Пап, на самом деле это было очень правильно. Сидим где-нибудь у костра с гитарой, тусим, хлопнули уже по стакану. Потом прибежали пацаны, ещё четыре бутылки портвейна принесли: „Давай!“ А ты смотришь с тоской: „Не, ребят, мне ещё домой идти“. А потом три часа по улицам круги нарезали, пока запах выветрится, чтобы можно было прийти домой и спать лечь».
И, кстати, когда я по отношению к подростковому пьянству занял такую бескомпромиссную позицию, мне ничего не оставалось другого, как самому прекратить пить.
Александр с супругой Ниной
Но в остальном никаких препятствий мы нашим подросшим детям не чинили. Жена у меня в этом смысле вообще гениальный педагог. Мы сообща решили, что к нашим детям свободно могут приходить любые друзья, кто бы это ни был. И их друзья-панки к нам приходили. Это надо было видеть: майки с какими-то черепами, похабными надписями на английском языке, сатанистские звёзды, стрижки, крашеные волосы, проклёпанные кожаные ошейники и т. д. Когда они на крылечко выходили, соседи прятались и собак уводили с улицы на всякий случай. Думаю, они тогда начали тихо меня ненавидеть. А жена как будто ничего этого не замечала. Она тащила их в дом, сажала за стол и кормила борщом, спрашивала, как они съездили в летний лагерь, когда собираются в поход на байдарках. И оказалось, что это просто несчастные дети, которых родители, по сути, бросили. У кого-то родители алкоголики, у кого-то из родных — одна бабушка. И жена создала для них семейную атмосферу, в которой они начали оттаивать. Оказалось, что никакие они не сатанисты и не панки, а просто дети, которые искали любви и человеческого к себе отношения. У нас они его нашли и, как придавленные сапогом цветочки, начали выпрямляться. А потом наступил момент, когда мои ребята это всё переросли естественным образом, причём не конфликтуя и не скандаля со своими прежними друзьями. Друзья, к слову сказать, тоже сейчас живут вполне нормальной жизнью, хотя панковать бросили несколько позже.
Для меня священник выступил в роли отца
— Как различается воспитание мальчиков и девочек?
— У меня три сына и дочка, сыновья были старшими. Поэтому, когда речь заходит о детях, мне в первую очередь приходит на ум опыт воспитания сыновей. С девочками — это отдельная история.
Но вообще для девочки самое главное, чтобы папа её любил и эту любовь проявлял. Не просто любил в душе, где-то глубоко внутри себя, а чтобы эта любовь была явно выражена: чтобы папа её хвалил, говорил, какая она у него хорошая, умная, красивая, интересовался, как у неё дела. Чтоб папа её обнимал, в конце концов. Это вообще необходимо для всех детей, а уж девочку папа должен обнимать с удвоенной энергией.
— А если девочка уже подросток?
— Ну, если она не хочет, чтобы папа её обнимал, если видишь, что ребёнок напрягается, то, конечно, не надо этого делать. Но по своему опыту могу сказать, что дети настолько истосковались по родительской ласке, настолько им её не хватает, что они всегда с радостью это примут. Мы с моими пацанами до сих пор обнимаемся каждое утро. Хотя они сейчас уже крепкие молодые мужчины.
— Итак, девочкам важно, чтобы папа их любил и обнимал. А мальчикам?
— Мальчикам важнее обмен опытом. Для мальчиков папа важен как учитель и наставник, как старший товарищ, который может научить чему-то важному, мужскому.
— А мужем быть трудно?
— И мужем быть трудно, да.
— А что труднее — мужем или папой?
— Папой.
— Интересно, почему?
— Всё-таки роль мужчины в супружеской паре более явно представлена в художественной литературе или в кино. Я, видимо, очень много читал в детстве, всегда очень любил кино, и у меня сформировался определённый образ мужского поведения по отношению к женщине. Конечно, он был ущербный и во многом неправильный, но он хотя бы был. А вот каким должен быть папа по отношению к своим детям, я даже представить себе не мог, потому что в фильмах и книгах это как-то не особо освещено, об этом начали говорить только сейчас.
Меня очень сильно в этом плане выручила Церковь. Отцовство и его понимание — то, чего нам так раньше недоставало, — всё это я и многие мои друзья получили в Церкви. Бог как Отец — это же не какая-то высокоумная богословская абстракция. В моей жизни впервые появилась фигура любящей личности, обладающей всемогуществом, всеведением, всем, чем в идеале для ребёнка должен обладать отец. Ты вот спросил, почему моя книга называется «Трудно быть папой». А это же просто аллюзия на «Трудно быть Богом» Стругацких.
И это не просто игра словами, потому что папа для ребёнка — это некий бог. Не с большой буквы, но всё-таки бог. Который всё может и умеет, который решает, кого казнить, кого миловать, который защищает от невзгод и опасностей, дарует разные блага — всё, всё. Папа для ребёнка — это целый мир.
А у нас так интересно получилось, что почти все мои друзья по юности как нарочно подобрались — у всех не было отцов. И когда мы пришли в Церковь, мы здесь получили ту недостающую часть воспитания, которой в детстве были лишены. В Церкви человек обретает Бога, а Бог в христианстве — это прежде всего Отец.
И потом, в Церкви же есть священник, и его не случайно батюшкой называют. Это тоже не пустое слово, но некий вполне реальный образ отца — мужская фигура, которая обладает достаточным авторитетом для того, чтобы ты согласовывал с ним какие-то важные решения, чтобы его мнение было для тебя значимым. И у меня всё происходило именно так.
Я в юности вообще не понимал, для чего нужно жениться. Не собирался заводить семью и детей. Я ведь вырос в семье, где мужчины не было. И совершенно искренне считал, что это вариант нормы — семья без мужчины и мужчина без семьи. А тут пришёл на первую свою исповедь, а священник отказался меня причащать. Мы тогда с моей будущей женой уже встречались, и он говорит: «Нет, я не могу так тебя причастить, извини». Я растерялся, говорю: «А что ж делать-то?» — «Ну, это тебе решать: или венчайся, или расставайся. Подумай, не торопись с решением, но тут только два варианта, я не вижу третьего. Решать тебе». И это настолько важные оказались для меня слова..Я два месяца ходил, думал, прикидывал и так и эдак, и наконец понял, что ведь правда — рано или поздно это решение нужно будет принимать. Невозможно всю жизнь женщин менять как перчатки, это путь в никуда. И понял, наконец, что люблю свою будущую жену и хочу создать с ней семью. Но этого, скорее всего, не произошло бы без тех простых слов, которые сказал мне батюшка у аналоя.
— Твоя история — прямо иллюстрация того, как Церковь меняет людей, причём всю их жизнь, объективно меняет. Не внутренний только мир, а вообще всё в жизни.
— В данном случае для меня священник выступил в роли отца. То есть я от него услышал наставления, которые, по идее, должен был услышать от своего папы. А я их от папы не услышал, потому что его у меня не было. А ты спрашиваешь, чего я был лишён. Ну как об этом можно сказать в двух словах? Я могу об этом рассказывать до бесконечности, только это будет уже не интервью, а очень грустная история со слезами и всхлипами. Папа необходим ребёнку, даже если этому ребёнку самому уже под пятьдесят. Дай Бог всем папам это понять вовремя.
С писателем Александром Ткаченко беседовал Юрий Пущаев
