Террор атаманов и интервентов против красных партизан Сибири и Дальнего Востока: мифы и факты

Актуальные вопросы философии, истории и юриспруденци. Сб. статей. Кафедра философии и гуманитарных наук НГУЭУ. — Новосибирск, 2016. С. 168−187

Проблема белого террора в период Гражданской войны до сих пор не исследована сколько-нибудь обстоятельно. В советский период о белых карателях судили по публицистическим преувеличенным сведениям, не разрешая историкам глубоко вдаваться в проблему из-за нежелания «смаковать» потери своих и копаться в устоявшихся и зачастую абсолютно мифологизированных представлениях. Как известно, при Колчаке наиболее жестокими были преследования в зоне ответственности сепаратно действовавших Семёнова, Унгерна, Анненкова и др. военных администраторов. Однако пропагандистские измышления советских времён до сих пор заметны и при рассмотрении деяний этих пренебрегавших законностью «полевых командиров».

В последнее время ряд большевистских обвинений-клише в отношении деятелей так называемой сибирской и дальневосточной атаманщины подвергнут исследователями обоснованной критике. При всей отрицательной характеристике такого беспринципного и жестокого деятеля, как атаман Г. М. Семёнов (генерал А.В. Геруа в 1923 г. оценивал его деятельность как «одновременно и противоколчаковскую, и противобольшевистскую»[1]), не следует забывать о действиях по отношению к этому пионеру антибольшевистского сопротивления в Сибири и удачливому полководцу со стороны красных. Пленных семёновцев они изощрённо пытали: вырезали из кожи погоны, лампасы, замораживали и т. д.[2] А.В. Колчак на допросе заявил, что расправы над подозреваемыми в большевизме железнодорожными пассажирами на Дальнем Востоке проистекали большей частью из мести офицеров за красный террор: «Люди, которые пробрались сюда с величайшим риском и опасностями, хотя бы через Слюдянку, где погибло по крайней мере до 400 офицеров. конечно, выслеживали лиц, которых они узнали в дороге, и, конечно, мстили»[3].

Декретом Центросибири от 8 мая 1918 г., подписанном председателем ЦИК Советов Сибири Н.Н. Яковлевым, «мятежный контрреволюционер» Семёнов объявлялся вне закона, а все, кто его поддерживал словом или делом — «врагами трудовой Республики Советов»[4]. В обращении Центросибири «К трудящимся Сибири» содержался призыв к беспощадной расправе со всеми семёновцами: «Настал час открыто и громко объявить всему миру, что Семёнов — враг народа. и пощады ему не будет. Он вне закона, каждый может пристрелить его на месте, где только встретит. Нет и не может быть пощады и тем, кто тайно или явно содействует Семёнову, его бандам, его наёмникам. Всё их имущество. подлежит конфискации. Все семёновцы, как люди вне закона, подлежат беспощадному истреблению»[5]. Месяцем ранее, в ответ на высадку японского десанта во Владивостоке, деятели Центросибири решительно заявляли: «Рабоче-крестьянская власть завоёвана потоками крови рабочих и крестьян и они не отдадут её, каковых бы новых потоков крови это ни стоило». В июле 1918 г. они провозглашали то же самое: «Рабочий класс не остановится ни перед какой кровавой и разрушительной борьбой за свою власть..»[6]

В свою очередь атаман откровенно предупредил своих врагов, заявив, что «все лица, производящие беспорядки и призывающие к учинению оных, будут уничтожаться мною беспощадно»[7]. Когда две сотни казаков 1-го Забайкальского казачьего полка 14 июля 1919 г. перебежали к красным партизанам, то в порядке классовой чистки они ликвидировали в посёлке Грязновском Олочинской станицы, что под Нерчинским Заводом, 13 офицеров и 52 казака, из которых 35 принадлежали к монголам-харачинам. Таким образом, перебежчики уничтожили треть собственного состава, причём «офицеров били чем попало, рубили топорами, шашками, палками»; не исключено, что повстанцами двигала и национальная неприязнь к харачинам (хорчинам) — представителям разбойного по репутации монгольского племени. Узнав об этом побоище, Семёнов приказал расстрелять политзаключённых Читинской тюрьмы[8].

Но известно и то, что 15 августа 1919 г. атаман приказал начальникам бронепоездов немедленно прекратить самовольные аресты, а в декабре 1919 г. Семёнов лично явился в Читинский прифронтовой военно-полевой суд, приговоривший к смерти 72 красноармейца, и объявил им всем помилование. Те в ответ прокричали атаману здравицу[9]. Есть вполне достоверные сведения о том, что сожительница Семёнова Мария Глебова, известная как певичка «Машка-Шарабан», пользовалась репутацией доброй заступницы[10] и в массовом порядке добивалась от покорного ей атамана постоянных освобождений арестованных Читинской тюрьмы, а также была щедрой благотворительницей[11]. Один из бывших узников вспоминал: «В Читинской тюрьме. находилось 70 женщин, привезённых из Томска, которые были все разом освобождены по настойчивой просьбе той же Марии Михайловны [Глебовой]»[12]. Добивались порой своего и те, кто маскировал политическое давление на власти трудовыми конфликтами. Когда на ст. Маньчжурия была раскрыта большевистская организация, трое участников её были расстреляны, а 13 — арестованы, но железнодорожники, придравшись, что им не заплатили жалованье золотом, забастовали и потребовали освободить арестованных, «что и удалось»[13].

По свежим следам забайкальским атаманам приписывались десятки тысяч убитых[14]. Один из мемуаристов уверял, что только Унгерн уничтожил 30 тыс. чел.[15], завышая число жертв барона примерно на порядок. Другой приводил ту же цифру применительно к Семёнову, написав, «что за два года в застенках этого палача было замучено более тридцати тысяч рабочих, крестьян и казаков»[16]. Более осторожный исследователь упомянул в качестве жертв Семёнова «многие тысячи коммунистов и беспартийных»[17]. Советские авторы в течение десятилетий распространяли слухи о зверском убийстве по приказу Семёнова членов Маньчжурского совдепа в декабре 1917 г., чьи изуродованные трупы были затем отправлены железной дорогой в Читу[18]. На деле высланные атаманом совдеповцы приехали в Читу невредимыми и дали пресс-конференцию[19].

Вряд ли объективны сведения американского полковника Морроу, который, возможно, присутствовал при массовом расстреле пленных 6 августа 1919 г. в районе ст. Адриановка, и позднее заявил, что жертвами казни в тот день стали свыше 1 600 чел.[20] Между тем, и архивы, и ранняя советская пресса называют в разы меньшую численность уничтоженных в Адриановке: от 396 (данные Госархива Забайкальского края) до 600 чел.[21] «Шанхайская жизнь» в августе 1921 г. опубликовала список (неполный) из 376 чел., расстрелянных по приговорам военно-полевых судов на ст. Даурия и Маккавеево с 1918 по 1920 г. Краевед В.Г. Карабанов, написавший ряд работ по истории маккавеевского застенка, опиравшийся при этом на публицистические работы конца 1920-х гг. и долго придерживавшийся традиционной цифры о якобы более чем 5 тыс. уничтоженных семёновскими карателями на ст. Маккавеево, смог установить 190 имён погибших там красных и белых, в последней из своих работ признав, что традиционно называемое количество жертв белого режима в Забайкалье многократно преувеличено[22]. О том, что погибших в Маккавеево может быть примерно 300 чел., указывает известный читинский историк В.И. Василевский[23].

Образцово жестокая казнь семёновцами 31 эсера на пароходе «Ангара» в январе 1920 г. обычно подаётся как пример немотивированной и исключительно свирепой расправы. Второе несомненно (эсеров глушили ударами по голове и сбрасывали за борт в ледяную воду), но мотивация была очевидна — контрразведка белых взяла с поличным верхушку заговорщиков, причём в Иркутске повстанцы Политцентра арестовали часть министров и военных, убили нескольких офицеров, включая участника переговоров генерал-майора И.Н. Красильникова, известного своими жёсткими карательными рейдами (по другим сведениям, Красильников в те же дни умер от тифа). Семёновцы в данном случае устраняли непридуманного врага в своём стиле пренебрежения к «судебным излишествам».

Даже на пристрастном советском суде в 1946 г. Семёнову смогли инкриминировать в целом уничтожение около 6,5 тыс. чел.[24] (надо полагать, записав туда и жертвы Унгерна). Эта цифра может быть близка к реальной, и около половины её должны составлять эвакуированные к Семёнову политзаключённые с территорий Поволжья, Урала и Сибири. Помимо нередко массового уничтожения людей, заметную часть которых составляли случайно арестованные или обвинявшиеся в незначительных преступлениях, Семёновым практиковалась и система мщения родственникам партизан. Один из большевиков встречал в дороге «несчастных аргунских казачек» — жён скрывавшихся повстанцев: не находя партизана, семёновцы сжигали его усадьбу, а семью, выбросив на улицу, высылали не ближе 30 вёрст от родных мест[25].

При общей жестокости к военнопленным семёновцы тем не менее использовали их в качестве заметного мобилизационного резерва. Осенью 1918 г. Семёнов помиловал и зачислил в 1-й Семёновский пеший полк 200 пленных красногвардейцев, этапированных с Уральского фронта[26]. А в последний период своего правления атаман изменил отношение даже к военнопленным Центральных держав. В феврале 1920 г. он приказал ликвидировать все лагеря для военнопленных; желающим из числа освобождённых было предложено вступить в Белую армию, остальные получили вид на жительство. Что касается пленных интернационалистов из Красной гвардии, то их отправили в Даурию к Унгерну[27], что означало по сути смертный приговор. Потенциальных же союзников Семёнов перетягивал к себе всеми способами с самого 1917 г., не брезгуя и заметными фигурами вражеского лагеря. Известен случай перехода к Семёнову кавалерийского отряда красногвардейцев во главе с бывшим каторжником Амзором Караевым, отдавшим атаману награбленное ими золото Центросибири[28].

Семёнов лично присутствовал на пыточных допросах и казнях. Вместе с тем, как утверждает В.И. Василевский, атаман «..принял решительные меры по введению репрессий в рамки пусть жестоких, но законов. Он потребовал от всех военных и гражданских руководителей соблюдения законности, подчёркивая при этом, что её нарушение выгодно только большевикам. За нарушение законности были арестованы заведующий уголовно-разведывательным бюро Читинской городской милиции А. Домрачеев (фальсификация дел), ответственный сотрудник контрразведки А. Михайлов (незаконный арест), начальник штаба Азиатской конной дивизии генерал-майор Евсеев (попустительство грабежу), начальник Даурского гарнизона полковник Шаристанов (то же самое) и другие». В начале 1920 г. атаман утвердил смертный приговор есаулу Воскресенскому за бессудный расстрел на ст. Бырка троих арестованных, которые конвоировались за пределы Забайкалья[29].

Преследовались Семёновым и коррупционеры: так, суд в Чите вынес смертный приговор полковнику Азиатского корпуса Усачевскому за хищения госимущества и растрату 25 пудов серебра[30]. В новейшей литературе приводятся приказы Г. М. Семёнова 1919−1920 гг. с требованиями пресекать самоуправство и пьянство офицеров, запрещать «бесцельное шатание солдат по городу» и т. д.[31], хотя общий неправовой характер семёновщины и обилие преступлений со стороны подчинённых атамана не отрицаются. Журналист из газеты «Вестник Маньчжурии» в 1919 г. вспоминал: «Атаман Семёнов круто разделывался со своими подчинёнными. Но тёмный элемент [Особого Маньчжурского] отряда трудно было искоренить, люди были нужны и относились к ним всё-таки снисходительно»[32]. Поэтому в целом эффективность мер по сдерживанию произвола была невелика.

Чрезвычайно сильно мифологизированным был и остаётся эпизод, связанный с расправой японских и белых войск над селом Ивановка в Амурской области, расположенным в 35 км от Благовещенска. Один из признанных советских авторов написал, что там в марте 1919 г. «погибло в огне около 400 женщин, стариков и детей». Другой авторитетный сочинитель утверждал, что полусгоревшую Ивановку японцы затем сравняли с землёй и «поголовно истребили всех жителей»[33]. Третий говорил о 300 погибших жителях[34]. Современный исследователь также уверяет, что японцы спалили Ивановку дотла, «сожгли живьём и расстреляли около 300 русских женщин, детей и стариков»[35].

Жестокие карательные акции японцев и белых весной 1919 г. против около десятка больших партизанских сёл Амурской области были ответом на широкое повстанческое движение, причём насчитывавшее до 900 дворов наиболее крупное в области (4,5 тыс. жителей ещё в 1905 г.) и весьма зажиточное село Ивановка являлось самым мятежным, сначала дав 13 рот для кровавого подавления антибольшевистского мятежа атамана Гамова в Благовещенске в марте 1918 г. (в городе было вырезано до полутора тысяч жителей), а затем отправив к повстанцам основную часть мужского населения. Именно из этого села, прогнавшего белую власть, тысячи партизан готовили в феврале 1919 г. наступление на Благовещенск. «Амурское эхо» сообщало, что «..руководитель красных в Ивановке, именуемый в последних заметках поручиком Ивановым, есть не поручик, а уголовный ссыльно-поселенец Сергей Иванов. Ещё до 1917 года он слыл как самый отъявленный хулиган и неоднократно подвергался порке (по постановлению полиции, как поселенец)»[36]. Р. Гайда писал, что ивановские крестьяне «назвались крестьянской народной армией и для того, чтобы их не смешивали с красноармейцами, не имели на своих знамёнах красных лент, а [только] надпись — „за отечество“»[37]. Действительно, ивановцы не были большевиками, а воевали за свою анархическую «мужицкую власть», что объясняет их дальнейшее скептическое отношение к красным.

Партизанские части рвались к Благовещенску и были разбиты, но с большими потерями для интервентов и белых. В ответ 22 марта 1919 г. японский отряд разгромил партизан, обстреливавших их по дороге к Ивановке, а затем укрывшихся в ней и давших бой. Среди 20 расстрелянных на месте пленных был и С. Иванов[38]. Пресса сообщала: «Большевики, находившиеся в Ивановке, встретили японский отряд сильным оружейным огнём, в ответ на который начальник японского отряда распорядился открыть. орудийный огонь. После того, как падающими в село снарядами было подожжено несколько домов, и среди красных произошло замешательство. пехота. энергичным натиском опрокинула красных, стремительно обратившихся в бегство, оставив посреди улицы около ста человек убитыми. Заняв Ивановку и видя, что красные разбежались, японский отряд. возвратился в Бочкарёво. После его ухода пожар в Ивановке продолжался.

Второй смешанный японско-казацкий отряд, вышедший из Благовещенска. 23 марта. подошёл к Ивановке. некоторые дома продолжали гореть, но пожар не смутил большевиков и они, засевши среди обгоревших развалин и в уцелевших домах, стали оказывать упорное сопротивление… Лишь после продолжительного обстрела красных пулемётным огнём со стороны казачьего отряда, они не выдержали и в беспорядке бежали, покинув Ивановку. На месте сражения красные оставили около 30 чел. убитых. Тем не менее несмотря на видимое бегство красных, часть их осталась в селе и так же как в Тамбовке и Андреевке, на входивший в село японо-казацкий отряд посыпались пули из многих домов. ..Когда дома окружались и казаки или японцы входили в дома в них стреляли из подполья и других укромных мест… Все такие дома немедленно стали поджигать, и скрывшиеся в них большевики были перебиты. ..В сражении в Ивановке особенно энергично действовал казачий отряд.

Имея ввиду затруднительность борьбы с большевиками вследствие того, что крестьяне. всячески содействуют им, давая приют и укрывая их, японское командование и впредь будет поступать так же беспощадно, как с Ивановкой с теми деревнями кои окажут гостеприимство и сочувствие большевикам и не выдадут их, или сами не арестуют. Как бы эту меру не тяжело было применять, японское командование не остановится перед ней, видя в этом хотя и очень суровое, но единственно целесообразное средство к искоренению большевизма. Об этом населению японским командованием объявлялось ещё месяц назад и крестьяне с. Ивановки должны были знать о тех последствиях, какие повлечёт за собой укрывательство и сочувственное с их стороны отношение к большевикам"[39]. Таким образом, согласно японской версии, около 150 убитых в Ивановке — это партизаны, уничтоженные непосредственно в селе. Затем казачьим отрядом на месте было уничтожено от 20 до 30 пленных, преимущественно раненных. О том, что в восставшей Ивановке действительно сражались партизаны, сообщал и один из крупных большевиков: «Горсточка советских бойцов, засев среди обгоревших развалин и в уцелевших от обстрела домах, оказала врагу упорное сопротивление»[40].

Во время расследования ивановских событий особой комиссией оказалось, что распространявшиеся слухи о гибели учеников в школе оказались ложными[41]. При оценке жертв и убытков было выяснено, что в Ивановке, где даже после ухода мужчин в партизаны, вряд ли было меньше 3 тыс. жителей, погибли 208 мужчин, 9 женщин и 4 детей, а также 7 китайцев. Сгорело 67 домов, 95 амбаров, 42 сарая, 4 лавки, общие убытки — более миллиона руб.[42] Таким образом, в огромном партизанском селе были убиты заметная часть мужского населения и несколько детей и женщин, ставших, вероятно, случайными жертвами, а также сожжено 7−8% жилых домов. Список погибших, включённых в метрическую книгу и захороненных на кладбище[43], очень близок данным газеты «Дальний Восток». В нём 191 житель, из которых 6 женщин, четверо детей от 2 до 8 лет и пятеро подростков от 15 до 17 лет. Почти все жертвы — мужчины зрелого и старшего возраста (77 из 191 были от 50 лет и старше, в том числе 15 — старше 60), что означало благополучное бегство основной части молодых партизан и уничтожение карателями части их родителей — вероятно, тех, кто был настигнут в домах, где отстреливались красные. Уже довольно скоро сгоревшие амбары и сараи были в пропагандистских целях суммированы с 67 домами, дав пресловутые 200 сожжённых зданий, постоянно упоминающиеся в литературе. Так, красный «Амурский хлебороб» уже 22 марта 1921 г. сообщал, что в Ивановке из 800 домохозяйств было уничтожено 196, а убито 257 чел., в том числе около 30 чел. — сожжены живыми. Несколько более объективный мемуарист в 1950-х гг. писал, что из 800 хозяйств «196 были совершенно разгромлены», а сожжено оказалось 86 домов[44].

Коммунистическая пресса по свежим следам, сообщая о траурном митинге в Ивановке, утверждала: «Далее шествие остановилось на реке Манжурке, на мосту, где палачи золотопогонники убили, собрав в селе 10-ть преклонных стариков от 60 до 96 лет. Наконец траурное шествие остановилось на месте живьём сожжённых 40 человек, запертых в амбаре, который был облит керосином и подожжён». Там же говорилось о «расстрелянных 200 ивановских крестьян в большинстве зажиточных, ничего общего с большевиками не имевших»[45], хотя на деле Ивановка являлась практически целиком партизанским селом, а зажиточные крестьяне в повстанческих отрядах на Дальнем Востоке составляли заметный процент. Прочие источники о сожжении мирных жителей не упоминают, однако точка зрения ранней коммунистической прессы была канонизирована. В энциклопедической «Истории Сибири» 1960-х гг. говорится о 216 убитых и сожжённых ивановцах; в современном издании по истории Дальнего Востока традиционно упоминаются до 200 сгоревших строений и 257 мирных жителей, расстрелянных и сгоревших в амбаре[46].

Для современной мифологии характерно отнесение часто упоминаемых 257 жертв на счёт японских оккупантов при игнорировании роли белогвардейцев, а также утверждение, что сгорело либо более 400 домов, либо практически всё село. И местная газета в соответствии с легендами советских времён ныне упорно повторяет: «..В Ивановке оставались только женщины и дети. Никого не щадили интервенты… 186 человек расстреляли из пулемётов. 36 ивановцев живыми сожгли в амбаре. Всего в этот день погибло 257 человек. [и сгорело] 418 различных строений»[47].

Частичное уничтожение ряда повстанческих сёл в Амурской области, арест большевиков-заговорщиков в Благовещенске и быстрая расправа с их вождём Ф.Н. Мухиным показали партизанам решительность японских интервентов и семёновцев, вынудив в конце марта 1919 г. отказаться от намеченного широкого восстания и разбежаться: после гибели Мухина «начался упадок духа» и 29 марта отряды были распущены, восстановившись только к лету 1919 г.[48] Впоследствии ненависти к белым партизанские жители Ивановки, уже хорошо познакомившиеся с красными порядками, не испытывали. В конце декабря 1921 г. чекистская информация сообщала о своеобразной реакции заражённого партизанщиной населения Амурской области и, в частности, Ивановки на победоносное наступление белых войск, захвативших Хабаровск и заставивших красных в панике отступить, потеряв множество раненными и обмороженными[49]: «Мобилизация [в] области проходит плохо. Село Ивановка[,] сожжённая Японцами [в] 1919 году[,] сейчас заявляет, что Кап[п]елевцы не враги и от мобилизации отказываются. В партизаны в этом самом большом селе Амуробласти записалось только[50] человек»[51].

Население отличало прорвавшихся из Сибири героев-каппелевцев от семёновцев, представлявших жестокий атаманский режим. Испытав сильнейший удар от властей в 1919 г., анархичное население Дальнего Востока в определённой степени утратило вкус к участию в Гражданской войне. Важно отметить, что в 1921—1922 гг. дальневосточное крестьянство отказало большевикам в поддержке, и грабительские краснопартизанские отряды столкнулись с кризисом, усугубившим разложение их рядов. Дальнейшее разочарование крестьянства в красных дало привычный погромно-анархический выплеск. Соседнее партизанское село Тамбовка уже в январе 1924 г. стало центром мощного Зазейского крестьянского восстания, охватившего несколько волостей, а много спустя после его подавления там распространялись эмигрантские воззвания великого князя Николая Николаевича[52].

Помимо вышеописанных, мифологичны и многие другие эпизоды гражданского противостояния, до сих подаваемые односторонне, в соответствии с давней советской традицией. Введение в оборот новых исторических документов позволит восстановить объективную картину Гражданской войны на Дальнем Востоке, отделив реальные эксцессы от надуманных.

---

Примечания:

[1] Геруа А. Полчища. С. 298. Также см.: Аблажей Н. Н., Симонов Д. Г. Атаман Г. М. Семёнов в Белом движении // Толерантность и взаимодействие в переходных обществах. Сб. — Новосибирск, 2003. С. 57−72.

[2] Кузьмин С. Л. История барона Унгерна: Опыт реконструкции. — М., 2011. С. 407.

[3] Арестант пятой камеры. — М., 1990. С. 377.

[4] Подвиг Центросибири. 1917−1918. Сб. документов. — Иркутск, 1986. С. 300−301.

[5] Василевский В. И. Забайкальская белая государственность. С. 128, 173−174.

[6] Власть труда (Иркутск). 1918. № 65. 12 апр.; Центро-Сибирь. 1918. № 21. 1 августа.

[7] Василевский В. И. Под трёхцветным флагом. 2. Насилие (Из истории белого движения) // Народная газета. 1995. № 32. 11 авг. С. 5.

[8] Фадеев И. Сретенская ошибка // Партизаны. — Чита, 1929. С. 124; Василевский В.И. Забайкальская белая государственность. С. 139.

[9] Звягин С. П. Правоохранительная политика А.В. Колчака… С. 111; Василевский В.И. Забайкальская белая государственность. С. 140.

[10] См.: Аксакова Т. А. Семейная хроника: в 2-х кн. — Париж, 1988; Василевский В. И. Забайкальская белая государственность. С. 127−128.

[11] ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 889. Л. 18 об. — 22 об.

[12] Там же. Л. 20.

[13] Мемуары Г. Л. Лихачёва // ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 870. Л. 14 об.

[14] Парфёнов П.С. (Пётр Алтайский). Гражданская война в Сибири. 1918−1920 гг. — М., 1925. С. 148.

[15] ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 889. Л. 14 об.

[16] Губельман М. И. Борьба за советский Дальний Восток. — М., 1958. С. 84.

[17] Шерешевский Б.М. Разгром семёновщины. — Новосибирск, 1966. С. 18.

[18] История гражданской войны в СССР. Т. 3. — М., 1957. С. 63; Чистяков Н. Разгром семёновщины // Неотвратимое возмездие. — М., 1973. С. 121.

[19] Василевский В. И. Забайкальская белая государственность. С. 8.

[20] Рейхберг Г. Разгром японской интервенции на Дальнем Востоке. — М., 1940. С. 69.

[21] Василевский В. И. Забайкальская белая государственность. С. 106; Забайкальский рабочий. 1926. 4 авг.

[22] Карабанов В. Г. Маккавеевская голгофа — застенок глазами очевидцев. — Чита, 1993; Он же. В застенке Маккавеевском. — Чита, 2009. С. 21−25.

[23] Романов А. М. Особый Маньчжурский отряд атамана Семёнова. — Иркутск, 2013. С. 227.

[24] Литвин А. Красный и белый террор в России. С. 177.

[25] Мемуары Г. Л. Лихачёва // ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 870. Л. 13 об.

[26] Катанаев Г. Г. На заре сибирского самосознания: Воспоминания генерал-лейтенанта Сибирского казачьего войска. — Новосибирск. 2005. С. 332.

[27] Василевский В. И. Забайкальская белая государственность. С. 101.

[28] Познанский В.С. Очерки истории вооружённой борьбы советов Сибири с контрреволюцией. — Новосибирск: Наука, 1973. С. 131, 267.

[29] Василевский В. И. Забайкальская белая государственность. 2000; Казачье эхо. 1920. № 6. 18 янв.

[30] Сибирская жизнь (Томск). 1919. № 223. 22 окт. С. 3.

[31] Атаман Семёнов. Вопросы государственного строительства. Сб. документов и материалов. — Чита, 2002. С. 15−16, 31−32, 65−67.

[32] Чер А. Страничка из недавних странствований (Мои воспоминания) // Новая Заря (Омск). 1919. № 141. 3 июля. С. 2.

[33] Шишкин С. Н. Гражданская война на Дальнем Востоке. — М., 1957; Никифоров П. Н. Записки премьера ДВР. — М., 1974. С. 83.

[34] См.: Губельман М. И. Борьба за советский Дальний Восток. — М., 1958.

[35] Левкин Г. Г. Было, но быльём не поросло. — Хабаровск, 2006. С. 115.

[36] Амурское эхо (Благовещенск). 1919. № 994. 1 апр.

[37] ГАНО. Ф. П-5. Оп. 4. Д. 1524. Л. 329.

[38] Эхо (Владивосток). 1919. № 37. 15 апр.

[39] Бой с большевиками. Сообщение японского штаба // Амурское эхо (Благовещенск). 1919. № 988. 25 марта.

[40] См.: Губельман М. И. Борьба за советский Дальний Восток. — М., 1958.

[41] Эхо (Владивосток). 1919. № 37. 15 апр.

[42] Дальний Восток (Владивосток). 1919. 1 мая.

[43] URL: http://ioann-bogoslov.ru/all/c/dates/1919.htm

[44] См.: Губельман М. И. Борьба за советский Дальний Восток. — М., 1958.

[45] Амурская правда (Благовещенск). 1920. Приложение № 609. URL: http://www.amurec.ru

[46] История Сибири с древнейших времён… Т. 4. — Л., 1968. С. 117; Дальний Восток России в период революций 1917 года и гражданской войны. — Владивосток, 2003. С. 323, 324.

[47] Анохин А. Казакам не понравилось «подъяпонивание» // Амурская правда. 2006. 10 авг.; Когда брат шёл на брата // Амурец (Ивановский р-н Амурской обл.). 2012. 29 марта.

[48] ГАНО. Ф. П-5. Оп. 2. Д. 1414. Л. 95, 96.

[49] ЦА ФСБ. Ф. 6. Оп. 1. Д. 294а. Л. 41.

[50] Численность записавшихся в партизаны не указана.

[51] РГВА. Ф. 221. Оп. 4. Д. 2. Л. 452.

[52] Дьяков Ю.Л., Колодникова Л.П., Бушуева Т.С. Протестное движение в СССР (1922−1931 гг.). Монархические, националистические и контрреволюционные партии и организации в СССР: их деятельность и отношения с властью (1920−1931 гг.). По документам ВЧК-ОГПУ. — М., 2012. С. 158−159.