Священномученик Григорий Аверин

Григорий Иванович Аверин родился 24 января 1889 года в благочестивой крестьянской семье в селе Покров Юрьевецкого уезда Костромской губернии[1]. У родителей его, Иоанна и Феодосии, было двенадцать детей, а кроме них они воспитывали приёмного мальчика. Григорий был старшим в семье. Несмотря на большую семью и небольшой достаток, Иоанн в праздники и воскресные дни никогда не работал. В эти дни он поднимался раньше всех и сам будил детей, чтобы никто не опоздал в храм на службу. В двунадесятые и престольные праздники он созывал в дом нищую братию, какая была в тот день в церкви; для них он, как правило, резал овцу. И только напоив и накормив нищих, он начинал принимать гостей и позволял домашним сесть за трапезу.

Тяжело заболев и уже предчувствуя смертельный исход, он никому не сказал о своей болезни, но за три дня до смерти попросил жену истопить баню и позвать священника, чтобы пособороваться и причаститься, и только тогда сказал, что смертельно болен. После причастия Иоанн лёг в постель и уже до самой смерти не принимал никакой пищи. В день кончины он созвал сродников, чтобы попрощаться, и детей, чтобы благословить их. Затем попросил постелить на скамье в святом углу подстилку и сам перешёл на неё умирать.

Попрощавшись со всеми, он спросил:

— А что это Марии нет?

И стал ждать. Наконец пришла дочь. Иоанн благословил её — и сразу вслед за этим скончался.

Не уступала мужу в благочестии и Феодосия. В молодости она была исцелена молитвами преподобного Серафима Саровского от тяжёлой глазной болезни. Заболев, она решила съездить в Дивеево и Саров к мощам преподобного Серафима. Дети остались дома, только самого младшего ей пришлось взять с собой. Помощь преподобного Серафима она ощутила уже в начале поездки. Когда она взошла на пароход, то почувствовала, точно пелена спала с глаз. Полного исцеления, однако, не произошло, но облегчение было заметное, и она стала колебаться, ехать ли дальше, и лишь с большим трудом поборола искушение отложить поездку. Приехав в Саров, она долго молилась у мощей преподобного, а затем посетила его келью. В келье произошло полное исцеление, и до конца жизни Феодосия сохранила хорошее зрение.

Воспитанный в исконно крестьянской семье, Григорий весь смысл своей жизни видел в служении народу. И не виделось лучшего поприща для крестьянского мальчика, как стать сельским учителем. Окончив в 1910 году учительскую семинарию, Григорий поступил учителем в двухклассную церковно-приходскую школу в городе Кологриве.

Это было время, когда революционные партии окончательно заградили образованному обществу все пути видения происходящего в России. Каждая партия настойчиво предлагала свой рецепт исцеления социальных язв.

Среди учителей в те годы многие состояли в политических партиях. В Кологриве был кружок эсеров. Познакомившись с ними, Григорий Иванович стал получать нелегально издававшуюся литературу, которую читал сам и распространял среди учителей, учащихся, их родителей и солдат кологривского гарнизона. После февральской революции Григория Ивановича единогласно избрали председателем уездной земской управы. Выборы состоялись в сентябре, а через месяц произошёл октябрьский переворот, и хотя советская власть упразднила местные управления, утверждённые Временным правительством, Григорий Иванович продолжал служить председателем управы. Группа большевиков в Кологриве объявила себя советской властью в конце января 1918 года, и в феврале Григорий Иванович устранился от участия в деятельности местных властей.

Большевики управляли страной, не считаясь с её населением. Правление было жестоким, и народ начал проявлять недовольство. Становилось всё очевидней, что жители не сегодня-завтра поднимут мятеж. Кое-кто из числа городских эсеров предлагал возглавить грядущее крестьянское восстание. Григорию Ивановичу поручили на эту тему приготовить доклад. В начале марта в его квартире собралась местная интеллигенция, среди которой были эсеры. Григорий Иванович подробно объяснил, почему эсерам принимать участие в крестьянском восстании нельзя. Собрание согласилось. Через несколько дней, на масленой неделе, крестьяне окрестных сёл привезли в город хлеб на продажу. Местные большевики попытались вооружённой силой отнять этот хлеб. Крестьяне отказались подчиняться и арестовали местное начальство. Что делать дальше, крестьяне не знали; вскоре в город прибыл карательный отряд, восстание было подавлено, и ЧК стала производить аресты среди местного населения. Были арестованы все эсеры и среди них Григорий Аверин. Следствие о восстании тянулось почти год; четыре месяца Григорий Иванович находился в застенках ЧК, где ему угрожали расстрелом. Угроза была не пустая, расстреливали в те годы легко, не смущаясь юридическими формальностями. Находясь вблизости смерти, Григорий Иванович совершенно пересмотрел свою жизнь. Здесь, в тюрьме, он стал убеждённым христианином. ЧК не удалось доказать причастности его к восстанию, и он был освобождён. Выйдя из тюрьмы, он объявил однопартийцам, что выходит из партии эсеров. ГПУ впоследствии настойчиво интересовалось, почему, порывая с партией, он не сделал это гласно. Григорий Иванович ответил: «Во-первых, я думал, что я ничего особенного из себя как политик не представляю, а во-вторых, я считаю антиморальным клеветать на партию, к которой я принадлежал в период её бурной славы и жизни, в тот момент, когда она подвергается развалу».

В сентябре 1920 года он устроился на службу в библиотеку Костромского педагогического института, а через год поступил в этот институт учиться. Через два месяца архиепископ Костромской Севастиан (Вести) рукоположил его в сан священника. Первое время о. Григорий служил в Костроме, а затем в селе Ильинском, рядом с Макарьевским монастырём.

До революции не рукополагали неженатых священников, но Поместный собор Русской Православной Церкви 1917−1918гг. утвердил положение о целебатном духовенстве, и о. Григорий был рукоположен по принятии обета безбрачия. Келейницами о. Григорию служили его сёстры, они поочерёдно ездили помогать ему по хозяйству.

В 1923 году власти второй раз арестовали о. Григория. Предлогом послужила его принадлежность к партии социалистов-революционеров. В тюрьме выяснилось, что он из партии вышел, и ГПУ освободило его.

Жил о. Григорий ничего не имея лишнего, ограничиваясь и в необходимом. Кроватью ему служили берёзовые жерди, поверх которых была положена тонкая подстилка, а в изголовье маленькая твёрдая подушка. Всю ночь он молился, засыпая лишь под утро, иногда и вовсе не ложился. Проснётся сестра Анастасия, прислушается — не спит брат, молится; и в какой час ни проснётся, всегда застаёт его на молитве.

— Батюшка, да когда же ты спишь? — спросит она.

— А ты молчи. Никому не говори. Спи и молчи, — ответит о. Григорий. — И за вас всех нужно молиться.

Как в большинстве сельских храмов, богослужение здесь было только в праздники и воскресные дни. Но храм не стоял без молитвы: с утра каждый день священник-подвижник шёл в храм и молился, читал и пел всё один.

Воспитанный отцом в традициях христианского милосердия, о. Григорий с самого начала своего священнического служения завёл в своём хозяйстве корову для того, чтобы кормить странников. Впоследствии он отдал её бедной вдове.

Помогал он без лицеприятия, не глядя ни на социальное положение, ни на религиозную или национальную принадлежность. Всё лишнее, что появлялось в доме, о. Григорий отдавал малоимущим и многодетным крестьянским семьям.

В те годы и ржаной муки было мало, хлеб пекли с добавками и примесями. И потому, когда в доме появлялось хоть немного пшеничной муки — для келейниц это были особые дни. Они тогда пекли белый хлеб или пироги.

Но как только пироги были выпечены, приходил о. Григорий и большую часть их забирал, оставляя лишь немного — чтобы не обидеть келейниц. А было им до слёз обидно, что он лучшее отдавал другим. И стала одна сестра подбивать другую, чтобы та уговорила о. Григория изменить этот порядок.

— Ты такие хорошие пироги испекла, — говорила она, — а получится из этого что? Приедет какая-нибудь монашка, распустит перед ним слёзы — он и отдаст.

Долго-долго они так говорили, а всё не хватало смелости пойти и объясниться с о. Григорием. Он тем временем проходил по коридору, задержался и слышал разговор. Вскоре батюшка вошёл к ним в комнату — спокойный, кроткий — и, протягивая пироги, сказал:

— Нате, ешьте, только не обижайтесь, ради Христа.

Келейницы бросились прощения просить.

— Батюшка, — взмолилась старщая, — прости ты нас, она возроптала и меня соблазнила, но она ещё глупая… Священник рассмеялся:

— Может, и так.

Среди прихожан о, Григорий славился как опытный духовный наставник. Восемнадцать лет было Ивану Александровичу Вихореву, когда он пришёл к о. Григорию за духовным окормлением. Это был русский крестьянин, который ясно понимал, что не в одной земной сытости и веселии заключается смысл человеческой жизни. Он сознавал, что душа стремится вырваться из земных пут, которые, как липкие щупальца, опутывают её греховными наклонностями и привычками. А мирская жизнь не только не помогала освободиться от них, но ещё крепче порабощала греху. Посиделки, пустозвонно проведённые вечера молодёжи видимостью плотского веселья затягивали душу, как в омут. Иван Александрович не видел, что могло бы из этого омута вызволить, чтобы обрести наконец нравственную устойчивость, и решил обратиться к опытному и твёрдому в вере наставнику.

— Я хочу отстать от деревенской светской молодёжи, — сказал он, придя к о. Григорию, — от гуляний и прочего.

— Это хорошо, — ответил священник, — поживи у меня две недели. — И дал ему правило — вечернее и утреннее. И заповедал: «если захочется тебе пойти на деревенскую беседу или на гулянье, то ты лучше спать ложись, а на гулянье не ходи». Пожил так Иван Александрович и перестало его тянуть к развлечениям.

В 1927 году была опубликована декларация митрополита Сергия о лояльности советской власти. Архиереем в Кинешме был в то время епископ Николай (Голубев). Он был противником декларации и сторонником подвига исповеднического и мученического. «Не в том дело, чтобы что-то из земного спасти, — говорил он, — а в том, чтобы душу спасти, а не погубить. Нам и весь мир так не важен, и не важны для православия все приобретения мира, как неповреждённая душа человека. Не за Синод и не за иерархию умер Господь, пролив безвинную Кровь, а за человеческую душу, чтобы её спасти».

Сам епископ Николай жил в то время в глухой деревне Ширяево в Заволжье, где рядом с его домом в лесу была построена небольшая церковка.

Узнав, что о. Григорий по-прежнему служит, епископ передал ему с нарочным письмо, вызывая к себе. Отец Григорий не поехал.

Владыка настаивал и снова передал приглашение. На этот раз уже со словами: «Чем так служить, лучше шерсть бить да валенки валять, а иначе можно погибнуть».

Тема декларации имела значение общецерковное: многие архиереи расходились во взглядах непримиримо. Летом 1929 года священники Макарьевского района Рафаил Благонравов, Григорий Аверин, Владимир Каллистов и Павел Краснопевцев встретились в доме последнего, чтобы обсудить, как относиться к духовенству во главе с епископом Кинешемским Николаем, вставшим в оппозицию к митрополиту Сергию. Из собравшихся только о. Павел поддерживал епископа Николая. Беседовали всю ночь, читали и разбирали подробно все имевшиеся воззвания оппозиционных епископов и, избрав о. Владимира Каллистова уполномоченным для выяснения положения церковных дел, поручили ему поехать к владыке Николаю, чтобы от него услышать, насколько позиция епископа соответствует церковным правилам и канонам. Поручение выполнить не удалось, потому что епископ скончался.

В 1929 году советская власть приступила к уничтожению крестьян — кого расстреливали, кого ссылали на смерть в глухие северные районы России и Сибири. Вместе с крестьянами арестовывали всех сколько-нибудь выдающихся священнослужителей. Оставшихся крестьян загоняли в колхозы на положении крепостных.

9 февраля 1929 года Ивановское ГПУ вызвало на допрос псаломщика Ильинской церкви Николая Аристарховича Лебедева. Спрашивали об о. Григории: «Почему о. Григорий часто проповедует и прихожане с большим интересом слушают его? Не антисоветские ли у него проповеди?» Псаломщик такое предположение отверг. Он рассказал, что жизнь в храме при о. Григории сильно изменилась к лучшему. Два года назад священник пригласил в Ильинский храм хорошего регента, монахиню Татьяну Ильиничну Бакшееву. Крестьяне отвели ей участок земли, она построила дом, ревностно обучает детей пению и уже организовала хороший хор. «Священник у нас очень религиозный, — сказал псаломщик, — совершает службу очень долго, молитвы совершает не только в храме, но и дома».

В середине августа помощник уполномоченного Ивановского ГПУ допросил Николая Румянцева, который был совершенным безбожником. Он сказал, что в своих проповедях «Аверин говорил, что партия, коммунистическая… безбожная партия, везде и всюду идёт против Бога, а поэтому эта партия ведёт народ к гибели, обкладывает налогами и этим самым душит крестьян». Румянцев показал, что о. Григорий действительно проповедует за каждой службой и его проповеди оказывают большое влияние на крестьян. Многие безбожники после проповедей о. Григория каялись и становились верующими людьми.

В ГПУ вызывали и тех, кто всецело был обязан о. Григорию своим обращением к Богу. Андрей Белорусов свидетельствовал, что о. Григория он знал с того времени, когда тот приехал служить к ним в село в 1921 году. Но близко познакомился с ним во время голода на следующий год. Семья большая, девять человек детей, все съестные припасы подошли к концу, помощи ждать неоткуда, и не было надежды, что хватит сил дожить до нового урожая. И Андрей решил покончить с жизнью самоубийством. Но Господь милостив. Накануне приведения в исполнение своего замысла он встретил о. Григория. Священник стал его уговаривать оставить эти мысли: «Ты же не только себя погубишь, но всю семью. Без тебя они не смогут встать на ноги. Этим поступком ты не только одного себя убьёшь, но и детей». А детей, семью Андрей любил. Страх перед голодной смертью семьи и толкал его к самоубийству, чтобы не видеть всего ужаса кончины близких. И Андрей как очнулся от наваждения. Искушение прошло, унылые мысли отступили. После голодного года хозяйство поправилось, уже были лошадь, жеребёнок, две коровы, телёнок и четыре овцы. Но главная радость была даже не от того, что удалось восстановить хозяйство, главное было, что он обрёл глубокую веру и теперь во все воскресные дни и в праздники непременно шёл в храм. Он стал приглашать священника к себе в дом проводить беседы с верующими на религиозные темы.

— О чём говорит в проповедях священник? — спросил следователь.

— Темы для проповедей берёт из Евангелия.

— Ну, а последняя проповедь о чём?

— О семейной жизни. Отец Григорий говорил, что хорошо живёт только та семья, в которой нет ссор и неурядиц.

Знал о. Григорий, что неминуем арест. Он любил посещать выдающегося подвижника, блаженного Максима, который жил неподалёку от Кинешмы. Об о. Григории Максим Иванович говорил верующим: «Отец Григорий когда молится — свечка до небес горит». А в последний раз сказал священнику как бы о себе: «Вот Максима Ивановича скоро заберут, скоро заберут… Да это ничего. А вот умрёт Максим, и прилетит соловей — но не сядет на могилку и не пропоёт…»

Прошёл Успенский пост, о. Григорий отслужил торжественную службу на праздник Успения, на следующий день ОГПУ арестовало его. На допросах следователи интересовались всё тем же: часто ли он говорит проповеди и говорит ли в них о советской власти.

— После богослужения, в конце обедни, — ответил священник, — обычно растолковываю Евангелие, читанное за обедней.

В праздники святых и на двунадесятые праздники говорю проповеди, рассказывая об особенностях праздников. О советской власти не говорил; я человек аполитичный и политического в моих проповедях не было.

Отцу Григорию было предъявлено обвинение в антисоветской агитации. Он обвинялся «в том, что состоял священником в селе Ильинском Юрьевецкого района, вёл антисоветскую агитацию в проповедях, говоря, что Советская власть у нас только на бумаге, фактически же советов нет, страною управляет кучка захватчиков-коммунистов, что благодаря тому, что коммунисты ведут борьбу с религией, страна переживает разные бедствия, пошли неурожаи и т. д., призывал, чтобы крестьяне в коммунистическую партию не вступали…» Ещё о. Григория обвиняли в том, что он поддерживает тесные отношения со священниками Кинешемского округа, в частности, с Владимиром Каллистовым: они переписываются, часто друг друга навещают, обсуждают церковные и политические вопросы. Что в доме Андрея Белорусова о. Григорий проводил беседы с молодёжью и, главное, что его церковь посещает слишком много паломников. Это не может быть терпимо властью.

Прочитав обвинительное заключение, о. Григорий ответил:

— Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю и по существу дела поясняю: в 1922 или в 1923 году я действительно проводил беседу религиозного характера со своими прихожанами. Специальных бесед с молодёжью я не проводил. Проповеди во время церковных богослужений я говорил действительно часто. В феврале месяце в 1928 году в проповеди не говорил, что существующая власть безбожная и ведёт народ к гибели, а говорил о безбожии вообще среди народа, о чём я действительно говорю часто, но не связываю с партией и властью. Первые годы своей службы священником и в последующие несколько лет ко мне было паломничество молящихся. Приходили и издалека. Точно объяснить причины, привлекающие ко мне молящихся, не могу, но полагаю оттого, что я новый человек, небрачный, возможно, также и проповедями…

В конце сентября 1929 года были арестованы священник Николо-Чудского храма Владимир Каллистов и председатель церковного совета Василий Корчагов.

Отцу Владимиру ставились в вину проповеди в храме и непочтительное отношение к Ленину, а Василию Корчагову — что хранил дома рукописную тетрадь со словами о гонении на христиан.

Священника Владимира Каллистова обвинили в том, что он в «1926 году в доме крестьянина Лапшина в деревне Мишине говорил присутствовавшим крестьянам: „Православным крестьянам нельзя держать в доме… Ленина“. В июле 1928 года говорил: „Колхоз устраивают не для того, чтобы лучше жилось, а для государства. Колхозы — дело гиблое. Вы сейчас бедны, а в колхозе останетесь совсем голые…“ В 1929 году в целях развёртывания массовой антисоветской агитации среди крестьян с использованием религиозных предрассудков организовал группу духовенства, устраивал нелегальные сборы у себя в доме и в других деревнях…»

Ни о. Владимир, ни Василий Корчагов виновными в предъявленных им обвинениях себя не признали.

3 ноября 1929 года старший уполномоченный Кинешемского отдела ОГПУ Гречухин составил обвинительное заключение на священников Григория Аверина, Владимира Каллистова и председателя церковного совета Василия Корчагова:

«Местом контрреволюционной агитации, — писал уполномоченный, — была избрана церковь, где с амвона священник Аверин в 1928 году в праздник «Ильин день» в своей проповеди говорил: «Хотя мы и слышим везде слово «советы» и даже и по форме имеем, но действительного совета при существующем порядке нет и не будет. Широко по всему свету разливается волна антирелигиозности — причина всех народных бедствий, необходимо опасаться, чтобы не захватила она кого-нибудь из вас, нужно бороться с этой волной, спасая от гибели православие. Не поддавайтесь влиянию коммунистических идей, считайте их как дьявольское наваждение».

В марте месяце 1928 года Аверин в церкви во время проповеди говорил: «Компартия, объединённая в коммунистический интернационал, является безбожной армией и везде и всюду идёт против Бога, эта партия ведёт народ к гибели, налогами душит крестьян».

Аверин своей контрреволюционной агитацией сумел привлечь сердца обиженных Соввластью, и к нему образовалось паломничество… В 1926 году по инициативе Аверина приехала в село Ильинское монашка Бакшеева и организовала церковный хор из малолетних девочек… по её инициативе в 1928 году была послана в Ильинскую школу делегация из приверженцев церкви к учителю, чтобы он прекратил занятия в школе в религиозный праздник «Рождество». Чтобы воспрепятствовать нововведениям в деревне и иметь поддержку в своей антисоветской деятельности, священник Аверин в деревне Борисово организовал религиозный кружок из молодёжи с целью противодействия культурным начинаниям в деревне… Наличие… единого наступления со стороны данной группы (Каллистов, Аверин и Корчагов) против мероприятий Соввласти подтверждаются ещё рядом фактов. Точно установлено, что члены группы неоднократно собирались для разрешения вопросов своей деятельности… кроме этого, между ними велась переписка".

В соответствии с этим обвинительным заключением помощник начальника секретного отдела ОГПУ Аболмасов потребовал для священников Аверина и Каллистова расстрела, но позже требование своё переменил на восемь лет заключения в концлагерь.

Особое Совещание ОГПУ 3 января 1930 года приговорило священников и председателя церковного совета к пятилетнему заключению в концлагере.

В тот же год были арестованы священники Аполлинарий Скороходов, служивший в селе Покров, и Михаил Перепёлкин, служивший в селе Цикино. Отцу Аполлинарию и раньше приходилось терпеть скорби от безбожных разбойников. Однажды, зная, что он отправился в дальнюю деревню соборовать, они подстерегли его в самой глухой части леса, напали на него, раздели и избили, сильно поранив голову. Едва живым добрался, он до ближайшего села. Теперь, после ареста и приговора, его вели к месту заключения пешком — со всякими притеснениями и жестокостью, и он, не выдержав мучений, скончался. Священник Михаил Перепёлкин скончался в заключении.

Через пять лет отец Григорий вернулся на родину и стал служить в селе Симеон Пучежского района Ивановской области. Уже несколько лет этот храм был захвачен обновленцами. Прихожане рады были пригласить православного священника, но в округе уже не оставалось ни одного, все или были арестованы, или служили на дальних приходах. Обновленец, который не пользовался в селе поддержкой, уехал. Православные, в эти годы стороной обходившие храм, потянулись в церковь; снова затеплилась в приходе духовная жизнь. Для о. Григория годы заключения были как для злата огонь, душа очистилась и закалилась в страданиях. Вся повседневная жизнь строилась на твёрдом фундаменте веры Христовой. И к священнику пошли со всех сторон люди — кто за советом, кто с просьбой помолиться, кто сам с ним хотел помолиться. И власти решили избавиться от священника. Немногим более года прослужил о. Григорий, и в сентябре 1935 года НКВД арестовал его. Вместе с ним были арестованы: староста храма Екатерина Круглова[2] (её обвинили в том, что она из церковных денег благотворила нуждающимся крестьянам), крестьянин Иван Васильевич Родионычев (его обвинили в том, что он посещал священника), крестьянин Алексей Афанасьевич Кудряшов (его обвинили в том, что он посещал священника Григория Аверина, припомнили ему и тот случай, когда председатель колхоза предложил Алексею вступить в колхоз, «а иначе, сказал, задушу налогами». Алексей наклонил к нему голову и сказал: «На, руби лучше шею, но в твой колхоз я не пойду»).

Крестьянина Николая Николаевича Макарычева обвинили в том, что он сетовал на разорение советской властью крестьян непосильными налогами и надругательство над религией и духовенством и посещал о. Григория; упрекали его власти и в том, что он вышел из колхоза[3].

Работа у Николая тяжёлая, а бедность всё решительнее входила в дом. Дети — все девочки, старшей — тринадцать, младшей — пять лет. Уже и жена, Евдокия, советует: «Уйдём из колхоза, это гнездо антихристово, грех нашей семье быть в колхозе». Николай и сам бы не прочь сбросить колхозную лямку, но страшно, а ну как оторвёшься от заведённого советской властью колхоза, а советская власть за это пустит по миру, изморит голодом. Случаи бывали, всё на глазах. И коллективизация, и закулачивание. Видя, что Николай колеблется, Евдокия предложила пригласить о. Григория. И как он посоветует, так и сделать. Отец Григорий пришёл к ним рано утром. Евдокия собрала на стол, сели за трапезу, Николай всё не решался прямо спросить священника, и тогда спросила Евдокия:

— Скажите, батюшка, грех быть нам в колхозе?

— Большого греха в пребывании в колхозе нет, — ответил о. Григорий. — Но если вы можете прокормить себя без колхоза, то верующим людям лучше быть в единоличном хозяйстве, чем в колхозе, где вы всё время будете заняты работой, как подневольные люди, а в единоличном хозяйстве вы сами будете себе хозяевами и сможете больше времени уделять Богу.

— Ну, вот видишь, я же говорила, что грех быть в колхозе, — сказала Евдокия после ухода священника, — и это ещё он сказал уклончиво, потому что ему нельзя сказать про колхозы впрямь.

Николай Макарычев из колхоза вышел, и этот случай был поставлен священнику в вину.

Никто из обвиняемых виновным себя не признал. В начале декабря начальник Пучежского районного отделения НКВД переслал «дело» в Иваново. Это был 1935 год, и Ивановскому НКВД «дело» показалось составленным неубедительно. «Несмотря на длительный срок ведения Вами следствия, — писали они начальнику Пучежского районного отделения НКВД, — последнее проведено плохо. Контрреволюционная деятельность обвиняемых выявлена недостаточно, факты антисоветских выступлений не конкретизированы и записаны в протоколах общими фразами, без указаний, где, когда и в присутствии кого эти выступления были…» В шестидневный срок это всё предлагалось доследовать и исправить.

Доследовать было нечего, и исправления ограничились редакционной правкой.

3 марта Особое Совещание НКВД приговорило священника Григория Аверина к трём годам заключения в концентрационном лагеря, Екатерину Круглову — к трём годам ссылки в Казахстан, Алексею Кудряшову зачли за наказание срок, отбытый им в Кинешемской тюрьме, Ивана Родионычева освободили, поставив его на год под гласный надзор НКВД. Николая Макарычева освободили.

Объявленный приговор не опечалил и не расстроил священника. Он знал, почему и за что страдал. Обстоятельства жизни, тюремная камера, концлагерь или расстрел — и это всё даёт нам Господь, несмотря на все усилия безбожников выглядеть в этой жизни хозяевами.

В начале мая о. Григорий прибыл в сибирский лагерь на рудник Темиртау. После медицинского освидетельствования его признали неспособным к тяжёлому физическому труду и поставили сначала счетоводом, а потом дневальным в бараке. Держался о. Григорий в лагере с большим достоинством. Он не старался тушеваться, быть незаметным. Наоборот, всякому при встрече с ним было ясно, что перед ним священник. И если спрашивали, в чём его упование, он всегда давал прямой, неуклончивый ответ. Заключённые расспрашивали о. Григория об истории России, Православной Церкви, о вероучении, и он охотно рассказывал. Отец Григорий отказался быть осведомителем, не угождал лагерному начальству и не участвовал в идеологических мероприятиях. Любовь к Богу и верность Ему удивляли в нём окружающих. Все видели в нём по-настоящему свободного, независимого человека. И это вызывало ненависть у надсмотрщиков. В начале сентября 1937 года против священника было начато новое «дело». Когда оно было закончено, то половину его занял акафист Божией Матери, написанный по памяти о. Григорием, который он читал каждый день. В изложении мученического пути священника воспользуемся архивно-следственными документами, несмотря на их казённый язык[4].

Оперуполномоченный Салев пригласил в свидетели против священника бывшего коммуниста Тенякова, осуждённого на два года за воровство.

— Ежедневно по утрам и вечерам, — показал Теняков, — заключённый Аверин в бараке в присутствии многих заключённых производит открыто богослужение, читая церковные книги. Проводя беседы с заключёнными, убеждает их не прекращать веру в Бога, приводя при этом всевозможные примеры религиозного характера. Вокруг себя заключённый Аверин постоянно группировал священников, которые попадали в 1-й лагпункт и ожидали отправки по колоннам… с ними он проводил беседы у себя на койке в стороне от остальных заключённых.

В тот же день Салев допросил заключённого Натягу, осуждённого за растрату.

Тот показал:

— Ежедневно по утрам Аверин возле своей койки в присутствии заключённых совершает религиозные обряды совершенно открыто. И беседуя с заключёнными вечерами и в обеденное время, старается в своих беседах внедрить заключённым веру в Бога.

Салев допросил осуждённого на восемь лет крестьянина Ивана Шишкина.

Тот показал:

— В июне месяце 1937 года Аверин по утрам и вечерам собирал вокруг себя заключённых… читал вслух молитвы и Библию. Беседуя с заключёнными, убеждал их не бросать веру в Бога… в своих беседах говорил: Советская власть издевается над народом, держит невинных людей в лагерях. Рассказывая о себе, говорил, что он сидит в лагерях второй срок. Получая как дневальный для всего барака из кухни обеды и принося эту пищу в барак, говорил, что Советская власть кормит очень плохо, а заставляет работать по целым дням.

Салев допросил осуждённого на восемь лет за растрату Александра Молчанова.

Тот показал:

— В июне месяце 1937 года заключённый Аверин собирал в бараке вокруг своей койки заключённых… читал вслух церковные молитвы, призывая заключённых совместно с ним молиться Богу. Собирая вокруг себя по вечерам заключённых, Аверин рассказывал им религиозные притчи, цитировал Евангелие, говорил, что гонение со стороны коммунистов и произвол над народом, который они, по его словам, творят, скоро закончатся.

Через два дня дежурный 1-го лагпункта Поторокин, комендант лагпункта Сахно и инспектор лагерного порядка 3-й части Панов произвели в бараке у о. Григория обыск. Нашли переписанный от руки акафист Божией Матери и изъяли его «для предоставления в 3-ю часть».

В тот же день о. Григорий был помещён во внутреннюю тюрьму; началось следствие, которое в тот же день и закончилось.

Салев вызвал для допроса о. Григория. Священник, уже зная чем всё закончится, держался просто и твёрдо, с большим достоинством. О веру Христову, как о скалу, разбивались все попытки запугать исповедника.

— Следствию известно, — говорил Салев, — что вы, находясь в исправительно-трудовом лагере и работая в качестве дневального, производили по утрам богослужения…

— Богослужений не проводил, но, как правило, по утрам ежедневно про себя молился, совершая крестное знамение.

— Следствию известно, что вы собирали вокруг себя заключённых и им читали отрывки из священных писаний.

— Подобный факт отрицаю, обнаруженный у меня переписанный мною акафист Божией Матери читал лично сам, не привлекая к чтению заключённых…

— Следствию известно, что вы среди заключённых проводили беседы религиозного содержания и призывали их продолжать веровать в Бога.

— Специальных бесед я не проводил, но были случаи, когда некоторые из заключённых задавали мне вопросы религиозного характера о разнице церковных течений и другие, на которые я, как человек знакомый с этими вопросами, давал ответы.

— Признаёте ли вы себя виновным в том, что среди заключённых проводили религиозные беседы, а также занимались контрреволюционной агитацией, распуская слухи о скорой войне и гибели Советского Союза?

— Виновным себя в контрреволюционной агитации, а также религиозной пропаганде я себя не признаю. По убеждению я верующий человек и из-за этого ушёл от политической деятельности и никаких бесед на политические темы я не вёл, — ответил священник.

Салев объявил, что следствие на этом закончено.

Через десять дней, 13 сентября. Тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Семь дней пробыл отец Григорий в камере смертников в лагерной тюрьме. Самообладание не оставляло его. Душа его была спокойна. Он уже знал, что конец будет мученическим, а встретить его надо так, как встречали древние, с радостью. Незадолго перед последним арестом в лагере он писал из заключения родным, беспокоившимся о его судьбе: «Обо мне не расстраивайтесь и не беспокойтесь, у меня никого нет: ни жены, ни детей. Не надо бояться. Вы сами всё знаете. Вы знаете, куда и к Кому мы идём».

20 сентября 1937 года священник Григорий Аверин был расстрелян.

Священномученик Григорий прославлен в лике святых новомучеников и исповедников Российских Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 13−16 августа 2000.

Игумен Дамаскин (Орловский). «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 2». Тверь. 2001. С. 306−325

---

Примечания:

[1] Ныне Ивановская область.

[2] Екатерина Фёдоровна Круглова родилась в 1878 году в деревне Зубово Пучежского уезда. До революции работала по найму у крестьян. В сенокосные сезоны работала в Кривоезерском монастыре. С 1925 года была просфорницей в Симеоновской церкви, но, когда в 1931 году храм захватили обновленцы, ушла. И лишь в 1934 году, когда в храм пришёл о. Григорий Аверин, вернулась и стала в нём старостой.

[3] Отказ или согласие вступить в колхоз имели тогда для крестьян особенное значение. Предполагалось, что колхозники будут неверующими людьми, и потому вступление в колхоз для иного крестьянина было равнозначно отречению от Бога.

[4] Мы уделяем такое внимание материалам по обвинению священника и подробно цитируем документы, чтобы читатель вполне уяснил, что священник казнён исключительно за веру в Бога.

http://www.fond.ru/index.php?menu_id=370&menu_parent_id=0&person_id=828