Тихая моя родина.

О творчестве Николая Рубцова

В горнице моей светло.

Это от ночной звезды.

Матушка возьмёт ведро,

Молча принесёт воды…

Николай Рубцов

Наверное, пол-России напевают стихи, ставшие песней, где с образом матери неразрывно связан образ тихой родины автора этих строк — Северной Руси.

3 января исполнилось 75 лет со дня рождения (1936 год), а 19 января, на Крещение, исполнится 40 лет со дня трагической смерти одного из самых задушевных поэтов России — Николая Михайловича Рубцова.

Николай Рубцов особенно близок нам, жителям Кольского края, как по русскому складу души, так и потому, что учился Николай в техникуме города Кировска, служил на Северном Флоте, во флотской газете впервые напечатал свои стихи. И всё же самые лирические стихи он посвятил своей малой родине — Вологодчине. Невозможно без волнения перечитывать строки Рубцова:

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи…

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

— Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу —

Мне тихо ответили жители:

— Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил…

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Кажется, весь двадцатый век, все беды революции и гонений на церковь, вся боль русской души, все расстрелы священников и разорения городских и сельских храмов вместились в эти несколько слов «Купол церковной обители яркой травою порос». И всё же общее звучание стихотворения — умиротворённое. Жива ещё любовь в русском человеке, живо воспоминание о святынях детства, хотя и поруганных. Родина — тихая, смиренная, кроткая. Она такая потому, что — православная. Таков и сам Николай Рубцов, таковы и его родители, и предки, таковы и стихи Рубцова.

Николай Рубцов родился 3 января 1936 года, в Архангельской области в селе Емец. Он был в семье четвёртым ребёнком. В 1940 году семья переехала в Вологду, а в 1941 отец Николая — Михаил Андриянович ушёл на фронт и в том же году погиб. Вскоре умерла и мать, Александра Михайловна, а маленький Коля был отправлен в Никольский детдом Тотемского района Вологодской области. Раннее сиротство Николая наложило оттенок светлой грусти на большинство его стихов. Совсем маленьким он потерял мать, но её образ, горячо любимый, остался в его памяти, в его стихах.

Сквозь эти безыскусные, простые строчки о деревенском житье, о лодке, о матушке светится какое-то особое, тихое настроение. Эти стихи проливают в душу мир, и чувствуешь, словно сам находишься в горнице, где всё просто и смиренно, где люди любят друг друга, ведь столетиями здесь царил православный уклад… И снова образ матери — кроткая, молчаливая, она навсегда осталась в памяти сына, и память о ней — путеводная звезда, как и память о деревенском детстве. А детство всё прошло на Вологодчине, некогда называемой нашей «Северной Фиваидой» из-за расцвета в средневековую эпоху здесь русских монастырей и православного монашества. Отблески этого небесного сияния было дано увидеть и Рубцову.

Ферапонтово, Ферапонтов монастырь… Сохранившиеся прекрасные фрески иконописца Дионисия, светящиеся небесной радостью, и … мерзость запустения в святой обители, где долгие годы безбожники препятствовали иноческой жизни, молитве. Рубцов тонко улавливает то неземное, что открывается в храмах и старинных фресках. Несмотря на запустение, оно для него живо, а не мертво. Духовный мир для поэта — вот здесь, рядом, он и невидим и видим, но открывается только ищущим, чистым душам:

Ферапонтово

В потемневших лучах горизонта

Я смотрел на окрестности те,

Где узрела душа Ферапонта

Что-то Божье в земной красоте.

И однажды возникло из грёзы,

Из молящейся этой души,

Как трава, как вода, как берёзы,

Диво дивное в русской глуши!

И небесно-земной Дионисий,

Из соседних явившись земель,

Это дивное диво возвысил

До черты, небывалой досель…

Неподвижно стояли деревья,

И ромашки белели во мгле,

И казалась мне эта деревня

Чем-то самым святым на земле…

Образ православной обители — отблеск небесной красоты, так видит её Рубцов. А возникает эта небесная, божественная красота по вдохновению — «из молящейся души». Из молящейся души преподобного Ферапонта, из молящейся души Николая Рубцова. И мы понимаем, что источник прекрасного — Творец, молитва к Нему.

Мальчишкой, а затем юношей, Рубцов стремился к морской романтике, покинул родные места, ходил в море. Его влекли большие города, литература, возможность получить образование. Всё это, хотя и с большим трудом, осуществилось в жизни деревенского парнишки-сироты:

Я весь в мазуте, весь в тавоте,

Зато работаю в тралфлоте!

Печально пела радиола

Про мимолетный наш уют.

На камни пламенного мола

Матросы вышли из кают.

Они с родными целовались.

В лицо им дул знобящий норд.

Суда гудели, надрывались,

Матросов требуя на борт.

И вот опять — святое дело!

И наш корабль, заботой полн,

Совсем не так осиротело

Плывет среди бескрайних волн…

Я, юный сын морских факторий,

Хочу, чтоб вечно шторм звучал.

Чтоб для отважных вечно — море,

А для уставших — свой причал…

Хмурые скалы, суровые ветра, полгода зима и полярная ночь — что здесь привлекательного? А для Рубцова наш Кольский Север навсегда связан с незабываемой, хотя и трудной порой юности, возмужания, военной службы, морских походов:

Ты с кораблём прощалась

С улыбкой на лице и со слезами

Осталась ты на пристани морской

И снова шторм играет парусами

И всей моей любовью и тоской!

Я уношусь куда-то в мирозданье,

Я зарываюсь в бурю, как баклан, —

За вечный стон, за вечное рыданье

Я полюбил жестокий океан.

Я полюбил чужой полярный город

И вновь к нему из странствия вернусь

За то, что он испытывает холод,

За то, что он испытывает грусть,

За то, что он наполнен голосами,

За то, что там к печали и добру

С улыбкой на лице и со слезами

Ты с кораблем прощалась на ветру…

Но в глубине души таилась нежность к смиренной и убогой вологодской деревне — с разрушенным храмом, запустевшей (а в наши годы некоторые вологодские деревни почти обезлюдили), и всё же такой родной, русской. В ней — хрустальные, чистые истоки творчества Рубцова, его глубинные ключи. И взрослый, уставший от бесприютных скитаний по хмурым городам человек обретает в зимней деревне отраду и надежду:

Зимняя песня

В этой деревне огни не погашены.

Ты мне тоску не пророчь!

Светлыми звездами нежно украшена

Тихая зимняя ночь.

Светятся, тихие, светятся чудные,

Слышится шум полыньи.

Были пути мои трудные, трудные.

Где ж вы, печали мои?

Скромная девушка мне улыбается,

Сам я улыбчив и рад!

Трудное, трудное — всё забывается,

Светлые звезды горят!

Кто мне сказал,

что во мгле заметеленной

Глохнет покинутый луг?

Кто мне сказал,

что надежды потеряны?

Кто это выдумал, друг?

Так писал Рубцов, когда ему было уже около тридцати. Избороздив моря, меняя города и веси, поучившись в литинституте, Николай хранит в душе нежность к родной вологодской деревне. Русское село с его заметеленными лугами, светлые звёзды — тихое убежище для измученной души Рубцова, а он уже действительно измучен и страстями, и суетой, и неустроенностью, и алкоголем. И лишь непогашенные деревенские огни, зимняя ночь дарят свет, радость, надежды.

Трагически и всё же как-то светло звучит стихотворение «Плыть, плыть..»

В жарком тумане дня

Сонный встряхнём фиорд!

Эй, капитан! Меня

Первым прими на борт!

Плыть, плыть, плыть

Мимо могильных плит,

Мимо церковных рам,

Мимо семейных драм.

Если умру — по мне

Не зажигай огня!

Весть предай родне

И посети меня.

Где я зарыт, спроси

Жителей дальних мест,

Каждому на Руси

Памятник — добрый крест!

Точно заметил поэт Глеб Горбовский: «Хотелось Рубцова. Требовалось. Кислородное голодание без его стихов — надвигалось. Долгожданный поэт. И в то же время — неожиданный. Увидев его впервые, я забыл о нём на другой день. От его внешности не исходило „поэтического сияния“. Трудно было поверить, что такой „мужичонко“ пишет стихи..».

В Рубцове, в его стихах чувствуется святая простота, чистое и непосредственное вдохновение. Видится в его певучих стихах-исповедях и страдания русской души, которую жестокий уклад современного мира старается обезбожить и опустошить, а она всё пытается петь родные напевы, одинокая, хрупкая, беззащитная в мире воинственного зла и бездушия. Рубцов — звучащий голос всего глубинного, русского и православного. Этот родник незаметно пробился на Вологодчине во времена гонений на Церковь, на деревню, на искреннюю поэзию.

Николай Рубцов погиб 19 января 1971 года. Какой бы неровной, полной падений ни была его жизнь, душа его, словно чистое озеро, отразила родные храмы и монастыри, перелески, деревни, Русь уходящую, остатки Святой Руси. Разорённые и осквернённые храмы с болью описывал в стихах Рубцов в 1960-е годы. Теперь, слава Богу, на Вологодчине и везде на русских просторах возрождаются старые храмы и обители, возводятся новые. Но, увы, вологодские деревни пустеют, как и рязанские, тамбовские. Как любил Рубцов вологодские деревни: «Люблю я деревню Николу, где кончил начальную школу».

Несмотря на сиротство, на скитальческую жизнь, какие-то невидимые духовные корни не порвались в сердце Рубцова, питая его душу любовью. Николай Рубцов — смиренный полевой цветок, выросший на русской земле, словно колокольчик на развалинах сельской церквушки. И потому звенит тихонько он о своём, милом и понятном каждому русскому и православному. Прислушаемся к его негромкому голосу.