 |
| Новый Петербургъ | Евгений Парфенов | 06.09.2005 |
Но именно Еропкину, его подвижническому характеру, его точному и возвышенному уму, его прекрасному художественному вкусу принадлежит генплан большого Санкт-Петербурга. Его воспитателями были не столько Чиприани (к нему поступили в обучение юные петровские пенсионеры, приехав в Италию для обучения архитектурным искусствам), сколько Леон-Баттиста Альберти и Палладио. Именно воззрения «возрожденца» Альберти, пропагандиста античного искусства и гражданственности, отразились на всей творческой жизни русского зодчего. Они же вошли в генеральную концепцию плана развития Санкт-Петербурга.
Л.-Б. Альберти был одним из великих лидеров Возрождения: он выделялся самым рациональным подходом к совокупному решению проблем. Именно ему Еропкин обязан программой пространственного мышления, широтой взглядов. У него, великого из мастеров Возрождения, Еропкин постигал и оттачивал чувство пропорциональности и рациональной целостности.
Книги Альберти Еропкин купил еще в Венеции, когда впервые ступил на землю Италии, и не расставался с ними никогда. Он разделял взгляды великого архитектора-философа, поэта, живописца, музыканта, каким был Альберти — великий предшественник великого Леонардо да Винчи.
Содеянное зодчим Еропкиным для Санкт-Петербурга неоценимо огромно и величественно. Именно его генплан города, продуманный до самых малых функциональных связей, живет и не стареет почти уже три века. В нем заложена божественная пропорциональность и сомасштабность человеку.
После сплошных пожаров 1736 -37 гг., при которых выгорело три четверти домов Морской слободы, Адмиралтейской и Московской стороны, настоящий, сегодняшний трехлучевой план Санкт-Петербурга задуман и исполнен Еропкиным. Он и разработан под напором его творческой энергии. Весь генплан продуман и решен до мельчайших проблем будущего города: с функциональным районированием — площадями, торговлей, пожарными частями, аптеками, банями и т. д. Разработан характер и тип домов городской застройки с разбивкой на участки, с шириной проспектов и улиц, с площадями, высотой набережных, с заданной толщиной стен домов, с характером и стилем осей, этажностью, с водопроводом, канализацией, дренажем и всем тем, чем пользуются жители до сих пор. «Но ведь это же мы недавно издавали как план Сент-Илера», — сказал мне директор архива. Да, именно генплан, который разрабатывался до 1740 года Комиссией о Санкт-Петербургском строении, был выполнен начисто, в аксонометрии, в мастерской Сент-Илера к середине 50-х годов. Чертежная Гиллера (Сент-Илера) была учреждена в 1715 и занималась самыми разными чертежами, начиная с корабельных чертежей.
Еропкин фактически один возглавил Комиссию о Санкт-Петербургском строении, которая стала проводить геодезические работы, инспектировать и фиксировать хаотические постройки и подготовлять работу над генпланом. По мере поступления данных от топографического плана Зигхейма шла интенсивная работа над современным нам историческим планом города, где центром становится Адмиралтейская часть. Скромный по существу штат архитектурных помощников перетягивал ареопаг назначенных в комиссию наблюдающих сановников, которым полагалось бывать там три раза в неделю. Основной же работник, Петр Еропкин, как выяснилось потом по протоколам допросов, не покидал своего места не только ежедневно, но работал сутками с коротким перерывом на 3х-4х часовой сон. Он не посещал свой дом на 17 линии Васильевского острова, а чаще ходил днем пообедать к генерал-адмиралу Головину, в трехэтажный дом на Миллионной, 1, им же, Еропкиным и построенный. (Вероятно, его облик и сегодня определяет здание Университета Культуры и искусств.)
Одержимость архитектора была исполинской, как будто кто-то свыше предупреждал, что только он один совершит этот подвиг. Так оно и вышло: после расправы над ним и смерти его дело больше не возобновлялось, Комиссия в течение полутора лет была ликвидирована.
При жизни Еропкина шло строительство по его планам с участием Михаила Земцова.
Еще при жизни Еропкина были проложены Большая и Малая Морские улицы, под прямым углом к Большому (Невскому) проспекту, выверен Вознесенский проспект. Пробит третий луч через сломанный дом Горохова, названный потому Гороховой улицей. При нем была уже начата Садовая с площадями — будущей Сенной и квадратной площадью в Коломне (ныне пл. Тургенева). И сама Коломна, и Морская часть, и Адмиралтейская, и Московская, и упорядоченный план Васильевского острова — все они были досконально разработаны с предложениями образцовых домов Комиссией Еропкина. И сдвоенные дома в центре кварталов, и угловые на высоких цоколях (Б.Морская, 61 и Б. Морская, 59). Ему принадлежат идеи и все принципиальные решения Большого Гостиного двора, авторами которого считаются Кокоринов и Деламот. Еропкин почти осуществил строительство Троицкого собора Александро-Невской лавры, архитектором которого сегодня значится Старов. И еще не известны адреса всех его начинаний, которые в нашем городе значатся под другими известными именами и приносят славу уже им.
Здание госпиталя на Выборгской стороне, который разросся в Военно-медицинскую академию, сегодня держится как прекрасный образец градостроительства среди современных нам уродов из числа подобных строений.
Образцы его проектов сегодня удивляют нас своей масштабностью, простотой и роскошностью. Этого всего мы могли бы не знать, если бы в Эрмитаж не вернулась коллекция некого служащего Бергхольца, который, возвращаясь на родину в Стокгольм, прихватил с собой и результаты многолетнего труда Комиссии Еропкина. И, как оказалось, хорошо сделал, потому что Швеция после Северной войны больше не воевала и документы сохранились полностью. Кроме того, в Швеции реже переписывали историю.
Отгадка малой известности зодчего проста и груба: достойное имя гениального Петра Еропкина было отовсюду вытерто лакеями и царедворцами после его казни и стало появляться только во второй половине 19 в. после публикаций Н. Петрова, историка архитектуры.
Петр Михайлович Еропкин родился около 1700 года. Его древний род происходил от Рюриковичей, потом от князей Смоленских, старший предок которых был по прозвищу Еропка. От него Петр Михайлович значился 11-м поколением. Юношей в 1715 году он был принят (или призван) из Москвы в только что образованную Петром I в Санкт-Петербурге Морскую академию, вместе со своим сверстником Тимофеем Усовым. В декабре 1716 они уже в качестве гардемаринов на корабле прибыли на смотр в Амстердаме, где царь Петр напутствовал юношей в Италию на обучение архитектуре. Эти двое потом проявили себя лучшими из шести первых петровских пенсионеров. В Италию они прибыли в начале следующего года через Барселону. А в Рим через Венецию, где они учились итальянскому, и через Флоренцию, где уже находились братья Никитины в обучении живописи. В Риме жадные до мастерства и знаний пенсионеры провели около 7 лет, но остались там только два человека — Еропкин и Усов. Они жили невероятно бедно — сначала на 15, а потом и вовсе на 10 ефимков в месяц. Если бы не родители, то они бы сбежали, как и другие.
Но в Риме было чему учиться — помимо богатств Возрождения можно было уже видеть, как современно реконструируется средневековый город, по которому архитектор Доменико Фонтана прокладывал связующие магистрали. Занимались русские пенсионеры «изрядно», как сообщал наблюдающий Кологривов. Вернувшиеся на родину «итальянцы» были обласканы Петром — им была поручена реконструкция царских дворцов в Преображенском под Москвой. Кроме того их занимали всякими декоративными проектами триумфальных ворот и праздников. В серьезный цех архитекторов их приняли с пониманием, дав всего год на стажировку и проверку практикой.
Трагические мотивы судьбы копились, но еще не преобладали. Сначала погиб Усов, ему еще не было 29. Еропкин лишился друга и соратника. Пока еще авторитет его и мастерство зодчего продолжали восходить, пока он еще получал самую высокую зарплату, занимал должность и носил звание полковника. Пока еще Еропкин крутился среди знати и даже был в родстве с Черкасским и Волынским — кабинет-министрами (Анна Иоанновна вернула столицу в Санкт-Петербург и город продолжил развиваться. Работали новые кирпичные заводы). Но за 15 последующих лет после смерти Петра государственная элита превратилась из созидательной в паразитическую. В тайном совете заседали инородцы. Кабинет-министры тащили своих родственников на все возможные денежные и престижные должности, процветали массовое казнокрадство, вывоз из России ценностей и продуктов. Добровольное отстранение Анны Иоанновны от государственных дел в пользу Бирона — любимого конюха. И даже передача права самой императорской подписи трем кабинет-министрам — все это было мало похоже на недавний подъем и строительство державы. Копилось возмущение русских дворян и всех русских.
Против Бирона был организован конфиденциальный заговор. Волынский, тоже кабинет-министр, краснобай и развлекатель царицы, ошибался в своем влиянии на нее. Он был пойман как организатор 12 апреля 1740 года. На дыбе он выдал остальных «конфидентов», в том числе и Еропкина, переводчика «запретных статей».
Не хватает сердца и сегодня говорить о факте гнусной расправы над ними. И над Петром Еропкиным — цветом русской культуры. Такая расправа — это ненависть высокопоставленных хамов к «очень умным». После бесчеловечных пыток, с отрезанными языками — борьба с гласностью — их через петровские ворота Петропавловки вывели на Сытный рынок, где и казнили. Волынского четвертовали. Еропкина и Хрущева обезглавили. Соймонова, Мусина-Пушкина, Эйхлера и де ля Суду били кнутом и сослали на каторгу. По одним сведениям 27 июня, по другим 27 июля (9 августа) 1740 года.
В октябре 1740 умирает Анна Иоанновна. Через три недели после этого Бирона заключают в Шлиссельбургскую крепость.
Но боязнь за свою несовместимость с должностью, боязнь ревизии и гласности еще долго будут испытывать власть предержащие. Екатерина II написала: «…сыну моему и всем моим потомкам советую и поставляю читать сие Волынского дело от начала и до конца».
Сегодняшние хозяева тоже думают, что-то, чем они распоряжаются, растет само.
От редакции : тем не менее многие камни Петербурга помнят Петра Еропкина. «Комиссия о Санкт-Петербургском строении» располагалась на нынешней Шпалерной улице, где стоял дворец Наталии Алексеевны, сестры Петра 1, там сегодня Церковь Всех Скорбящих Радосте. Несколько домов на Дворцовой набережной, в том числе большой дом князя Черкасского в девятнадцать осей, примыкающий к Эрмитажному театру. Нам думается, что и дом N1, где расположена наша редакция, сохранил дворовый фасад роскошного «итальянского» стиля, рисованного его рукой.
