Войковская кислота

За последние десятилетия безболезненно исчезли с карт десятки имен больших и малых советских вождей — и палачей, и идеалистов, и карьеристов. Никто не требовал называть Сергиев Посад Загорском, а Спасск — Беднодемьяновском. И меньше всего можно было ожидать, что исторически малозначительная фигура Войкова станет камнем преткновения. Было логично предположить, что сами сторонники советского строя постараются как можно скорее забыть об одиозном участнике цареубийства, привлекая внимание прежде всего к однозначно позитивным воспоминаниям об этом периоде. Многим нравится Советский Союз Гагарина, Курчатова и Жукова, есть сторонники у СССР Сталина, есть и те, кто тоскует по Ленину и Чапаеву. Но вот представить себе тех, кто скучает по Войкову, ассоциируя себя с ним, мне затруднительно.

Тем не менее какая-то невидимая, но твердая рука уже десятилетия сопротивляется расставанию с цареубийцей. Списать на косность системы, которая не хочет переименований, не получится: за это время сменили название несколько станций метро, включая носившую имя позабытого большевика Подбельского. Нет, никакого примитивного консерватизма тут нет. Как нет и «бережного отношения к нашей общей истории». О какой бережности может идти речь, когда в Москве нет ни улиц, ни памятников множеству выдающихся деятелей русской истории и культуры — от Ивана Калиты до А.С. Хомякова или Н.Я. Данилевского, если установка памятника святому Владимиру в Москве или Ермаку в Тюмени встретила агрессивное кликушеское сопротивление?

Речь идет о защите именно Петра Войкова в его одиозной ипостаси цареубийцы. Защите цареубийства как политической идеи. Невидимой руке так нужно имя Войкова на карте Москвы потому, что оно напоминает: группа непонятных и никем не уполномоченных лиц может несколькими выстрелами упразднить великую государственную традицию, попросту уничтожив носителя национального суверенитета.

Русская государственность была создана и осуществлялась русскими царями, самодержавием. Именно власть самодержца выкристаллизовала Россию как исторический организм. Постепенно она начала рассматриваться и как основа национальной политической системы, и как преемница метафизической власти православных византийских императоров. Для всего мира власть русских царей была образцом монархической власти как таковой, реализацией монархического идеала. Маркс не случайно считал, что, пока крепка власть русского царя, никакая революция в Европе невозможна.

Атаки на русское самодержавие, проводившиеся долгое столетие, в конечном счете увенчались успехом. Ожесточенная клеветническая кампания, десятилетиями шедшая против Николая II, социальная нестабильность, зашкалившая в связи с Первой мировой войной, кризис европейских монархий — все это привело сперва к отречению царя, в документальной подлинности которого высказываются сегодня большие сомнения, к захвату власти политической сектой большевиков, а затем и к грязному цареубийству. Это преступление, одним из активных участников которого был Войков, заключало в себе массу отвратительных деталей — тайное убийство без суда семьи с детьми и слугами, сокрытие следов и попытка уничтожения тел кислотой, чем занимался непосредственно Войков.

Но все эти макабрические детали не должны закрывать от нас принципиальный политический и историософский смысл происшедшего: банда уголовников, сама назначившая себя палачами, убила без хотя бы пародии на суд русского царя и его семью. Тысячелетие русской государственности, трехсотлетие династии были отменены наганом и склянкой с кислотой. Установленное после этого новое государство даже не носило названия Россия: современная РФ, как постоянно подчеркивают его официальные лица, — «молодая страна, появившаяся на карте мира в 1991 году».

Оказалось, что может быть и так. Тысячелетие жил русский народ. Служил своим князьям. Сделал их царями. Отстроил империю, завораживающую своей мощью весь мир. А потом пришел товарищ Войков и эту империю тайком прихлопнул, даже не спрашивая русского народа.

Вот это отсутствие спроса — главная черта, отличающая убийство русского царя от казни Карла I в Англии или Людовика XVI во Франции. Европейских королей судили представительные органы от имени народа. Да, этот суд был неправым и самозваным, но это был процесс между королем и нацией. Разумеется, ни англичанам, ни французам не могла даже прийти в голову идея детоубийства, чтобы «вырезать под корень». Марию Антуанетту казнили не как супругу Людовика, а как ненавистную королеву. Ни там, ни там цареубийство не помещало реставрации той же династии. То есть государственность этих стран, их политическая традиция суверенитета уничтожены не были. Если кто и казнил монарха, так это сами же взбунтовавшиеся англичане и французы.

Все нелепые аргументы про «хватит переименований», «это наша история», «Войков невиноватый», «среди убитых был только один ребенок, да и то с натяжкой» (это о 13-летнем тяжелобольном царевиче Алексее) — вся эта вакханалия, выпадающая за всякие нравственные границы, на самом деле маскирует лишь одну политическую волю и политический аргумент: цареубийство, тайное и подлое уничтожение русской государственности отмене и пересмотру не подлежит — чему порукой имя Войкова на карте. Именно в этом смысл данной вакханалии. А все остальное, включая неосоветизм, — лишь средства.

Десятилетиями выстраивался миф о плохих коммунистах и хороших большевиках. О том, что большевики царя не свергали, его свергли подлые либералы, а большевики, напротив, собрали после них страну по кусочкам. О том, что да, были, конечно, коммунисты-космополиты типа Лейбы Троцкого и иудушки Свердлова, но настоящие большевики были за русский народ и его развитие. И 1937 год был против таких вот космополитов, когда простые русские мужики и старая спецура объединились, чтобы перестрелять всех чекистов-инородцев и восстановить золотые погоны и Великую Империю.

Над созданием этого дискурса в тех или иных вариантах потрудились Вадим Кожинов, Сергей Кара-Мурза, Игорь Фроянов и многие другие. В какой-то момент идея, что царя ударом в спину свергли подлые буржуи-либералы, а истинно народные большевики страну собрали, барам за царя отомстили, промышленность построили, германца побили, японцу отомстили, к звездам полетели, стала практически общепризнанной и, казалось, могла послужить основанием некоего нового русско-советского консенсуса.

Но у этого мифа было одно слабое место: царя и его семью зверски убили именно большевики. И, чтобы как-то обойти этот факт, изобреталось, в свою очередь, множество легенд. Про товарища Сталина, клявшегося матери, что не повинен. Про товарища Ленина, который сообщил членам Совнаркома о расстреле бывшего царя «с изменившимся лицом».

В конечном счете всё было свалено на Свердлова, за которым маячили Троцкий (сам от цареубийства открещивавшийся) и мрачный банкир-сионист Шифф с Уолл-стрит. Мол, он сам, без разрешения Ленина и вопреки Сталину распорядился тайно каббалистически убить царя.

Так цареубийство было списано со счетов большевистского режима и перенесено в графу эксцессов масонско-иудейского заговора, сопровождавшего большевистскую революцию и исключавшего из своих рядов даже дедушку Ленина, не говоря уж о «святом Сталине». Войковиада перечеркнула все десятилетия строительства этого мифа. Выяснилось, что в сердцевине неосоветского мифа — не солнечный Гагарин, одну руку протянувший к звездам, а второй восстанавливающий Триумфальную арку и храм Христа Спасителя, не стоящий по пояс в русской крови Сталин, пьющий за здоровье Великого Русского Народа и протягивающий ему нововыделанную ядерную дубинку. В центре неосоветского культа — кровавый шестирукий Войков, пляшущий на трупах царских детей со склянкой кислоты в каждой ладони. И, оказывается, не иначе возможно причаститься советскому духу, кроме как отпив кислоты из его склянок и плюнув ею на царственные трупы.

Вряд ли кто-то всерьез отрицал Советский Союз спутника и Гагарина. Советский Союз Жукова, Рокоссовского и Победы не устраивал только власовских недобитков. Многим нравились и романтика революции, и дух пятилеток, и сталинский державный ампир, и уютный брежневский быт. Но выяснялось, что ко всему этому в одном пакете прилагается товарищ Войков с кислотой, трупы великих княжон, «которые уже взрослые кобылы», мертвый наследник «с натяжкой ребенок» и ощущение, что у нас украли и православие, и самодержавие, и народность.

Стоит ли «единство нашей истории» такой цены, как Войков в её средоточии? «Не мазать весь советский период черной краской» будет гораздо сложнее, поскольку, по словам самих же неосоветистов, он сводится именно к Войкову и его подельникам как к первооснове.

Думаю, эта дискуссия знаменует поворот в оценке советского наследия: от выборочного принятия всеми, кроме крайних антисоветчиков, до беспощадной вивисекции исторических опухолей. Вивисекция «войковых» всех уровней нам попросту необходима, если мы хотим возродить Россию как суверенную страну с крепкой государственной властью.

Не нужно длинных пугающих трелей о «судьбе Милошевича», «судьбе Хуссейна», «судьбе Каддафи». Все это лишние апелляции к странам третьего мира. Причем тут племенной ливийский шейх, если государя величайшей империи залил кислотой в яме сын Лазаря.

Пока имя Войкова красуется на картах и схемах, ни о какой Великой России говорить, увы, не приходится — мы сами помечаем себя как нация, государственную традицию которой растворили в кислоте.

http://rusplt.ru/views/views₅₆.html