История восстановления Сергиевой Пустыни — Свято-Троицкого монастыря под Петербургом

«Жили мы в первое время под храмом, там же готовили себе пищу. Икон не было, наклеивали бумажные на небольшие дощечки и вешали на временный иконостас. Желание иметь хоть какую-нибудь настоящую писаную икону, видимо, вызвало не совсем обычный сон:

За нашим самодельным столом сидело много монашествующих, среди которых был и недавно усопший в Англии архимандрит Софроний Сахаров, книги, магнитофонные лекции которого очень любили братья.
— Вот это мой иконописец, — показал о. Софроний пальцем на сидящую в противоположном конце стола средних лет монахиню.
— Матушка! Напишите нам хоть что-нибудь? — попросил я её.
— Я в шутку не пишу.
Примерно к такому смыслу сводился её ответ, так как она очень трудно понимала и говорила по-русски.
Отец Софроний почему-то захотел выйти из-за стола, и мы решили помочь ему, но он полез под стол и застрял там. Когда всё же выбрался, то, улыбаясь, объяснил всем удивленным:
— Я хотел как в детстве, не рассчитал свой возраст.
При этом держал очень большую папку с рисунками и улыбался.

На той же неделе мы рассказали сон знакомой, рабе божьей Татьяне, ездившей в своё время к отцу Софронию.

— А ты мог бы узнать эту иконописицу? — спросила Татьяна.

— Конечно, очень хорошо запомнил ее лицо, — ответил я.

— Вот большая фотография всех сестер. Где иконописица? — спросила она.

— Вот, — я указал на знакомое лицо.

— Поразительно! Это точно она. Надо описать этот сон для монастыря. Что они ответят нам, — сказала Татьяна.

Прошло месяца три. Встретившись как-то со мной в Академии, Татьяна сообщила новость;

— Братья из монастыря в Англии ответили, что так поступить мог только отец Софроний. Это его первая весточка после кончины. Они очень рады за вас.

Вскоре после этой истории к нам в монастырь пришли трудиться два художника и с большим энтузиазмом стали разрабатывать проект росписи соборного храма.

С первых же служб мы стали молиться святителю Игнатию Брянчанинову, и он прислал нам своеобразное извещение.

— Вам какое-то странное письмо пришло, — сказала женщина из епархиальной канцелярии.

В письме Татьяна Ватсон-Брянчанинова из Австралии просила епархию найти ей связь с монастырем, где почти двадцать пять лет жил её великий родственник.

Связь в Боге, говорят, самая надежная. Оставалось писать письмо, благодарить и ждать.

— Я так была удивлена Вашим письмом. Оно меня застало в Лондоне. Я долго его изучала, удивлялась. О! Это чудно! Как хорошо, что наконец я Вас нашла. Моя тетя Соня Толстая-Брянчанинова, что живет здесь, в Петербурге, дала мне совет писать на епархию. Это получилось так быстро, я не ожидала. Покажите, где жил святой Игнатий. Вы знаете, у нас в Австралии я встречала корейца с фамилией Брянчанинов. Это что-то! Говорит, какой-то иеромонах, крестивший его, дал ему такую фамилию. Есть Брянчанинов в Италии, наш родственник. Есть Татьяна Брянчанинова в Париже, но от корейца я не ожидала, что он станет Брянчаниновым. О! Это чудно! Теперь я еду в Покровское, под Вологду, оттуда наш род, — эмоционально делилась она своими впечатлениями при встрече в Санкт-Петербурге.

Таковы наши первые дни в обители преподобного Сергия.

А потом начались «позиционные бои» со Школой милиции, которая занимала все здания, кроме одного отданного нам корпуса.

— Вот, говорят, ты всех здесь нас выгнать xoшь? — резко задал свой вопрос старший сотрудник спецшколы, работавший в ней плотником еще с послевоенных времен.
Окружающие офицеры с любопытством наблюдали за развивающимся поединком.
— Вы ведь плотник? Могли бы для возрождения монастыря иконостас деревянный смастерить. Мы бы Вас отблагодарили, — попросил я его в свою очередь.
— Видал! Поп халтурку предлагает. А между прочим, Церковь отделена от государства! — эффектно жестикулируя, парировал плотник. Офицеры дружно засмеялись.
— Да! Осталось только вас выселить из монастыря. Что-то вы без зданий монастырских никак не можете прожить. Отделяйтесь поскорей и этот закон свой выполните, — ответил я.
— Все равно ничего Вы здесь не получите, наши «органы» сильнее вас. Сорок лет при мне ничего не было, и после ничего не будет. Ничего у вас не получится, — парировал опять плотник.
— У нас — то ничего не получится. У Бога все получится. Лет десять назад Вам бы сказали, что здесь будет свободно ходить священник, так Вы ни за что бы не поверили. А это уже свершилось. Службы идут, верующие молятся, священник перед Вами стоит. Если это чудо стало возможно, то почему не предположить, что и другое чудо возможно. Не зря же Господь нас сюда, в наш дом, привел? — спросил я плотника.
— Не верю. Ничего у Вас не выйдет, — твердил с жаром в голосе плотник .

В храм после службы зашел полковник с черными усами и внимательно стал наблюдать, как наши художники с любовью рисовали образ Иисуса Христа в алтарной части.

— Рисуйте, рисуйте. Это хорошо. Вот мы, коммунисты, опять придем к власти и снова все по-своему сделаем. Если захотим — разрушим, снесем. Что тогда скажете? — с видимым превосходством излагал свою позицию полковник.
— Знаете, это уже было. В двадцатых годах. Рушили красивые Церкви, убивали священников. Пришли как-то к одному оптинскому священнику верующие и спросили:
— Батюшка! Чего ожидать-то еще? В колхозы гонят. Чего коммунисты строят? А он им и говорит: «Если клопов в коробочку всех затолкать, то коробочка со временем откроется, и все клопы разбегутся. А христиане не клопы, а муравьи. Их разгонят, они в другом месте соберутся и будут строить, потому что не насилием объединены, а любовью друг к другу и к Богу, Источнику всякой любви». Так что ответы история дала, надо их только выполнять. Вам разрушать, а нам возрождать. И не только камни, а главным образом — людей, мы же не филиал охраны памятников архитектуры, а верующие в Бога люди.
— А что в этой вере в Бога-то хорошего? Бейся головой об пол, а толку-то? — с ухмылкой спросил офицер.
— Вот Вы, когда сегодня уходили на работу, верили, что вернетесь домой?
— Верил, — ответил он.
— Когда любили свою невесту и женились, верили, что у Вас будет радость в доме, дети будут? — задавал я еще вопросы.
— Верил и верю, — ответил офицер.
— Рискуете на опасной работе, заботитесь о жене и сыне. И все с верой, что достигнете взаимной любви?
— Ну да, а как же еще? — ответил, улыбаясь, полковник.
— А теперь скажите. Вам приятно будет, если сын спасибо скажет за любовную заботу, за все Ваши труды тяжкие?
— Ну, конечно. Ради чего же все труды? Чтобы радость в доме была, — ответил офицер.
— А Вам радостно будет, если вместо этого за все усилия Ваши сын плюнет Вам в лицо, — спрашивал я вновь.
— Чего же тут хорошего. Горько будет, тяжело, — ответил он.
— Вот и Богу тяжело с нами со всеми. Он жизнь нам дал, радость общения, заботится о нас, а мы, вместо благодарности, не верим в Него. Вам, мне кажется, надо выяснить разницу между вашей верой, которая у Вас есть, и верой религиозной, тогда конфликта в этом вопросе не будет, — предложил я свои услуги.
— И в чем же эта разница? — более заинтересованно спросил полковник.
— Религиозная вера отвечает на главные и важные вопросы. От Кого все Блага исходят, Кем держится Вселенная, Космос. В чем смысл жизни, в чем смысл страданий, есть ли жизнь за гробом? — вот в чем главные вопросы религии.
— И в чем же моя-то разница в вере по сравнению с этой религиозной верой? — спросил полковник.
— Разница в том, что религиозный человек ищет усиления этой его веры и любви к персональному Источнику всякой любви — к Богу. Через просьбу к Нему, или, как принято говорить, молитву. Усиление чувства любви к людям — показатель правильности духовной религиозной культуры. Таким ярчайшим примером великой любви к человеку была жизнь Иисуса Христа.
— Что-то понятно, а что-то не совсем. Религиозная вера — это как подзарядка аккумулятора, в котором иссякает своя собственная энергия, или любовь, так что ли? — заулыбался офицер.
— Слабая аналогия есть, но надо ещё персональные отношения выяснить, «технику безопасности», или заповеди Божии, Вам изучить, тогда и движение в Вечную Перспективу начнется, или Великая Любовь в земной жизни будет усиливаться у Вас к Вашим домашним, — тоже улыбаясь, соглашался с офицером.
— Ага! Религиозная вера — это способ усиления личной любви к людям. Я правильно понял?
— В правильном направлении, можно так сказать, — ответил я.
— Все равно Вы неверно свою идеологическую работу строите. Лозунгов и плакатов с разъяснениями в Церкви у Вас нет. Я здесь столько лет работаю идеологом, первое дело — плакаты, потом разъяснительная работа с людьми. Так?! — спросил офицер.
— Так-то оно так, только вера — это же не идеология, а внутренняя жизнь души. Вы же про любовь свою к жене и сыну в своем доме лозунгов не вешаете. Это даже было бы смешно писать: «Мама и папа — едины», как раньше писали: «Народ и партия — едины!»
— Это семейное, а здесь другое, общественное. Лозунги не помешают. Народу больше будет ходить, доход у вас будет больше, и быстрее храм разрисуете. Росписи ваши, я понимаю, тоже вид агитации. Раньше там у нас Ленин висел, теперь — Христос. Общественное сознание все равно нуждается в агитации, хоть картинки, хоть плакаты или иконы рисуй, — убеждал энергично офицер.
— Отчасти согласен с Вами. Пособия для зрения и мысли нужны, — примиряющим тоном успокаивал я взволнованного идеолога .

С тех пор офицер при встрече всегда понимающе кивал, в знак приветствия, в мою сторону.

Господь все устраивает Своими путями. Как-то в Школу милиции начальство из Москвы и из разных городов приехало. Вдруг к нам в большую залу монастырской трапезной проследовала группа генералов.

Когда мы взаимно поприветствовали друг друга, один из начальствующих обратился к нам с неожиданным вопросом:

— Скажите, пожалуйста, Вы верите в возрождение России?
— Конечно, верим, а как же ещё? — ответили мы.
— Вот говорят, что у нас в стране правительство нетрадиционно настроено, а более прозападные, проамериканские модели общества ценятся. Как же в таком случае надеяться на возрождение России можно? — более наступательно спросил генерал.
— Официальную точку зрения Церкви, как известно, выражает у нас Святейший Патриарх, — ответили мы.
— Ну хорошо, а субъективную, неофициальную точку зрения вы можете иметь, или у вас и это запрещено? — отпарировал офицер.
— Почему же, каждый ведь что-то чувствует, думает, переживает за страну, размышляет.
— И что же он чувствует, думает? — с юмором переспросил генерал.
— Есть прекрасная греческая пословица на сей счет: «Мокрое дерьмо от сухой стенки отстанет». Церковь уже вторую тысячу лет заботится о нравственном состоянии русских людей, «сушит стенку», судя по этой пословице; и, если ей не мешать, а помогать, тогда многое может измениться в лучшую сторону.
Есть конкретный пример для реализации этой идеи в нашей ситуации. Сейчас в городе закрыты два военных учебных заведения. В них есть центральное отопление, плавательный бассейн, и, что самое главное, в царское время эти здания освящались церковью под соответствующие для вас цели — защиты мирного труда и покоя граждан. Учебное заведение вашего ведомства вполне может более комфортабельно в одном из них разместиться. Почему бедные курсанты должны мерзнуть в бывших кельях монахов, а монахи жить на чердаке здания? Почему бы нам не объединить усилия по данной проблеме и совместно доказать патриотизм своей стране делом, — ответили мы.
— Хорошо. Давайте свой телефон, я буду Вам звонить и помогать решать эту проблему, — заверил нас решительно генерал.

Мы с братией уже стали забывать эту необычную встречу, но через месяц неожиданно раздался телефонный звонок, и глуховатый голос по-военному представился:

— Я со своим министром сейчас в Санкт-Петербурге, будьте любезны, подготовьте письма по нашей теме председателю правительства, министру и главе Совета Безопасности от имени руководителя Вашей Епархии. Это должно помочь решению вопроса.

«На единой исторической территории монастыря находятся две разнородные организации, которые имеют желание размежеваться,» — говорилось в обращении к главе правительства (хотя особого сердечного горения размежеваться наши соседи не проявляли).

Спустя несколько месяцев через депутата Государственной Думы удалось получить копию краткой резолюции главы правительства: «Браверману, Степашину, Сергееву. Созыв совещания по выводу школы».

Однако официального распоряжения правительства так и не последовало.

Пришлось ждать еще два года. О том, как выезжала из монастыря Школа милиции можно было бы написать отдельный рассказ.

Но, слава Богу за всё! Теперь мы потихоньку начинаем обживать все доставшиеся нам в аварийном состоянии помещения.

И помощь Божию, помощь преподобногоСергия и Святителя Игнатия чувствуем на каждом шагу.

Л.Ильюнина, специально для Русской линии