Михаил Леонтьев: «Я уверен, что мы выживем»

Известный журналист и политолог подвел итоги уходящего года и сделал прогноз на 2009 год

Уходящий год можно было бы назвать переломным, если бы не было опасения, что следующий будет еще «переломнее», заявил сайту KM.ru, комментируя итоги 2008 года, известный тележурналист и политолог Михаил Леонтьев. По его мнению, «самое главное, что произошло в прошедшем году (притом что он был очень богат на события), — это, конечно, мировой экономический кризис». «А точнее, его ожидание и начало его практического воплощения», — пояснил Леонтьев.

По его оценке, в октябре 2008-го «номинально случился 1929 год»: «Хотя этого не произошло фактически, потому что, наученные и напуганные 1929 годом, операторы мировой финансовой системы начали оттягивать страшный конец… Врачи попытаются реанимировать смертельно больного, оттягивая его конец, надувая экономику огромной массой необеспеченных денег. В следующем году это может привести к тому, что номинальный кризис разразится уже в полном масштабе. Я очень прошу не путать его с теми пока очень частичными и поверхностными кризисными явлениями, которые мы наблюдаем во всем мире. Нынешний номинальный кризис потом превратится в реальный. То есть он состоится в полном объеме, визуально. И это будет на самом деле страшное зрелище. Это вызов всем и в первую очередь нам. Потому что все интересует меня гораздо меньше, чем собственная страна».

Рассуждая о том, как Россия подошла к этому кризису, аналитик заметил, что ему «очень жаль, что мы, имея соответствующие возможности, подготовились гораздо меньше, чем могли». «Да, я согласен с тем, что подушка Стабфонда пригодилась. Но она не могла спасти. И не спасет. Она лишь поможет. Если мы сумеем что-то сделать. Она и сейчас помогает кое-как. Я не хотел бы сейчас подробно разбирать технику антикризисной политики. А тактика антикризисной политики (то есть то, что делает власть концептуально), в общем, понятна и адекватна. Но стратегии пока я не вижу. Несмотря на то, что какие-то намеки на ее появление имеются. Потому что когда много говорится о превращении рубля в одну из реальных мировых резервных валют — это правильно. То, что об этом говорится тогда, когда кризисные явления стали совершенно очевидной проблемой, это тоже хорошо. Но каких-то внятных шагов в этом направлении я не вижу. И тоже могу это понять. В том смысле, что, конечно, в этой ситуации страшно потерять приток валютных резервов, которые уменьшаются быстрее, чем рассчитывали наши начальники. Все эти „подушки“ могли бы работать в случае локальных кризисов (например, если бы просто произошло изменение нефтяных цен). Собственно, они так себе и представляли ситуацию. Но когда кризис состоится не просто в виде какой-то первичной рецессии, а обвала (причем он еще не начался, а мы уже чувствуем, насколько это нас душит), то, конечно, не спасут уже никакие стабфонды», — опасается Леонтьев.

Другим важным итогом года журналист назвал конфликт вокруг Южной Осетии. «И дело даже не в самом конфликте или его политических результатах. Я неоднократно говорил, что его конкретный геополитический итог, мягко говоря, спорный. Впрочем, есть один бесспорный результат. Это очевидное доказательство мировой субъектности России. Российская Федерация состоялась как субъект мировой политики, противопоставив себя другому субъекту мировой политики, который претендовал на статус „суперсубъекта“, то есть Соединенным Штатам. Раньше у многих существовало сомнение в субъектности России. Как мне недавно говорили, у нас есть выбор: либо договариваться с Вашингтоном напрямую, либо через Россию, но напрямую лучше. Теперь это соображение потеряло практический смысл», — считает эксперт.

И это, уверен Леонтьев, очень важно в условиях разразившего кризиса: «Существуют две альтернативные концепции. В соответствии с первой, мы будем выходить из кризиса в кооперации с Западом (потому что кризис имеет глобальный характер, и зародился именно у них). На мой взгляд, это убийственная для нас концепция. Потому что совместно с ними мы из кризиса не выйдем — нас „потеряют по дороге“ (затрут, замнут, затопчут и удавят в темноте). Второй подход заключается в том, что мы будем выходить из кризиса самостоятельно. Это, конечно, не значит, что мы с завтрашнего дня будем проводить совершенно автаркичную антикризисную политику. Это значит, что в определенный момент (когда это будет удобно, выгодно и возможно) мы способны осуществлять собственную политику вне зависимости от того, что они там думают, могут и хотят (и даже вопреки этому). Наличие субъектности создает такую предпосылку. Хотя не факт, что она реализуется. Важна сама возможность. Потому что если бы Россия не была субъектна, то и говорить было бы не о чем».

«Все вышесказанное является основными итогами прошедшего года. Все остальное качественно мельче. Конечно, были еще президентские выборы. Но я бы сказал, что это ситуация даже не прошедшего, а предыдущего года. Просто Россия доказала и номинально оформила политическую стабильность. Кстати, это тоже очень важный фактор. Конечно, в условиях кризиса политическая стабильность будет подвергаться всевозможным рискам и давлению», — считает политолог.

«В плане оценки перспектив развития ситуации в 2009 году я являюсь историческим оптимистом. Я уверен, что мы выживем — а куда мы денемся? Придется. В этом и есть основа моего исторического оптимизма. А в принципе, если не произойдут события не экономического, а военно-политического свойства (вероятность чего очень велика), не позже чем к лету мы будем иметь полномасштабную картину кризиса. И тогда в повестке дня появится вопрос: „Как жить дальше?“ Потому что это не просто спад, рецессия с сопутствующими им социальными проблемами, а системный кризис, затрагивающий все современное мироустройство. В истории человечества еще не было такого случая, чтобы после системного кризиса мироустройство восстанавливалось в том же виде, в котором оно было до него. Потому что само нынешнее мироустройство и является первопричиной кризиса. Таким образом, не устранив первопричины, нельзя выйти из кризиса. А вот определить, как все будет устроено в будущем, — это, кроме прочего, серьезная интеллектуальная задача», — заключил Михаил Леонтьев.
Русская линия